Шерлок Холмс. «Исчезновение лорда Донерли» и другие новые приключения

– Что ж, очень хорошо, – нахмурился он, – я согласен предстать перед судьями в чепцах, ведь такой суд куда лучше официального.

– Возврат похищенных драгоценностей, а также щедрое пожертвование в любимую благотворительную организацию, возможно, заставят их смилостивиться. Разумеется, мы с доктором Ватсоном лично препроводим вас на слушание вашего дела.

Полковник, кажется, повеселел.

– Давайте лучше поедем на поезде. Следующий отходит через десять минут.

– На поезде! – язвительно повторил Холмс. – Вы меня разочаровываете.

– Ах, вы желаете с высоты полюбоваться этим старым торговым городишком? – добродушно рассмеялся полковник. – Что ж, ничто не сравнится с полетом на воздушном шаре. Кстати, эффект, который оказывает воздухоплавание на организм человека, в особенности благоприятен для органов пищеварения, доктор Ватсон!

Мы забрались в корзину, поднялись в воздух и четверть часа плыли в воздушных потоках, пока не настало время спускаться. Когда мы приземлились на лугу, мне стало жаль, что наш полет завершился так скоро, ибо вид, что открывался с высоты на суррейские холмы с ночными огоньками, горевшими точно алмазы, был поистине великолепен.

2

Хирург-ловелас

В десятых числах ноября 1895 года я неожиданно повстречал своего друга Шерлока Холмса, которого не видел уже давно. Мы оба оказались на концерте из произведений Мендельсона, проходившем в зале Уигмор-Холл. Холмс сидел прямо за моей спиной. Похлопав меня по плечу, он в самых теплых выражениях предложил мне на три дня передать практику в Паддингтоне одному из коллег и переехать на Бейкер-стрит, потому что ему требуется помощь.

Погода той осенью была особенно мерзкая и туман густой как никогда. Улицы города накрыла темная, непроницаемая пелена, опасная для жизни и здоровья горожан. Как раз в то утро я осматривал одного беднягу – клерка с Треднидл-стрит, – который получил серьезные увечья, угодив под колеса экипажа. Причем случилось это в каких-то ста ярдах от моего порога.

На следующий день я снова сидел у камина в знакомой уютной комнате на Бейкер-стрит и покуривал трубочку. Я уже знал, что мой коллега с головой поглощен расследованием недавних преступлений, которые шокировали весь Лондон. Он указал мне на стопку смятых утренних газет, убрал с каминной полки свою персидскую туфлю и набил трубку табаком.

– Дорогой Ватсон, вы, разумеется, успели прочитать газеты. И что вы на это скажете?

– Могу сказать, что это просто чудовищно, – ответил я. – Однако меня возмущает, что по прихоти издателей с Флит-стрит, желающих увеличить тиражи, к этому маньяку приклеилась кличка Хирург-ловелас.

– Что ж, у человека вашей профессии подобные прозвища должны вызывать раздражение, – поддержал меня Холмс. – Тем не менее оно подходит ему как нельзя лучше! Если вы помните, первой его жертвой стала мисс Аделина Пардоу, фрейлина графини Роксбро – этой старой деспотичной законодательницы моды. В ее салоне на Чейн-Уолк кого только не повстречаешь – у нее собирается весь цвет лондонского общества, и мне кажется, что особенно любят наезжать к ней поэты и литераторы всех мастей. Ну так вот, проведя вечер с подругой – дебютанткой Люсиндой Уэллс, которая живет в прекрасных апартаментах на Слоун-стрит в Белгрейвии, – мисс Пардоу решила прогуляться по набережной Челси. Было уже темно, к тому же спустился туман, одним словом, далеко она не ушла. Кто-то подскочил сзади и прижал к ее лицу носовой платок. По словам самой мисс Пардоу – а перед смертью она успела дать показания, – она почувствовала резкий, удушающий запах. В первое мгновение ей стало дурно, но затем ее охватила эйфория, и она даже стала напевать какую-то популярную мелодию, слышанную в мюзик-холле.

Я невольно рассмеялся:

– Да, известны случаи, когда женщины пели под наркозом на операционном столе. Эфир или хлороформ способны вызвать эйфорию. А что до мисс Пардоу, то на рассвете ее нашел констебль – лежащей без сознания на скамейке у Кингс-Роуд. Оказалось, что ей ампутировали ногу! Причем обрубок был профессионально забинтован, а сверху надета шелковая подвязка – из тех, что джентльмен может подарить подруге или любовнице.

– Однако согласно заявлению ее личного врача, у нее не было проблем с ногами. Кровообращение было в норме. Он утверждал, что ни опухолей, ни повреждений, ни гангрены или дефектов костной или других тканей ему наблюдать не приходилось. Попросту говоря, мой дорогой Ватсон, ей отрезали ногу за здорово живешь! В то же утро она скончалась – ее хрупкое тело не справилось с шоком и потерей крови. Больница направила соответствующее уведомление в Скотленд-Ярд. Неизвестно, где производилась ампутация, но осуществлявший вскрытие судебно-медицинский эксперт высказался в том духе, что работа высший класс.

– Может быть, это проделки какого-нибудь студента-медика? – спросил я.

– Все может быть. – Холмс зажег трубку и вытянул ноги к очагу. – Так или иначе, следующей жертвой опять стала фигура заметная – не кто иная, как леди Стокер-Брант, дальняя родственница королевы и вдова знаменитого альпиниста и военного историка генерал-майора сэра Джеймса Артура Стокер-Бранта. По странному стечению обстоятельств она также проживает на Чейн-Уолк! Но сейчас она лежит в больнице Святого Георгия, потому что ее изувечили так же, как и ее предшественницу! Не найдется ли у вас пары свободных часов, Ватсон? Если вы не прочь, предлагаю съездить в больницу и поговорить с ней.

* * *

Когда мы вошли, в палате находились личные врачи леди Стокер-Брант – сэр Артур Ньютон и доктор Периголд-Макфарлен. Мой коллега – невзирая на обстоятельства – не пренебрег этикетом и приветствовал знатную даму, как принято при дворе. Вытянувшись перед ней по стойке смирно, он снял шляпу и коротко поклонился. Затем он сел на стул у ее кровати, чтобы задать ей несколько вопросов.

– Скажите, пожалуйста, почему вы шли по набережной в столь поздний час?

– Потому что мне хотелось подышать свежим воздухом, сэр! Таков мой обычай. Хорошо, что я живу у реки.

– Но вам было известно о преступлении, которое произошло несколькими днями ранее именно на этом участке набережной?

– Графиня Роксбро, дом которой находится по соседству, упоминала о нем в нашем разговоре, но я лично не знакома с этой Аделиной Пардоу.

– Вам не было страшно?

– Ничуть!

– И вы отправились на прогулку одна?

Леди Стокер-Брант кивнула.

– Мистер Холмс, мне никогда не приходило в голову, что этот Хирург-ловелас – или как его там – может питать интерес к людям моего класса, – без обиняков заявила она, гордая своим титулом и положением в обществе. – Слуги – это другое дело, мистер Холмс! – Едва ли фрейлины представляют низшее сословие, но мой друг, понятно, предпочел с ней не спорить. – Знаете, в темноте и тумане было очень плохо видно. Я пересекла Гросвенор-Роуд и пошла по набережной. Все случилось не далее чем в ста футах от моего дома. Помню, на мосту Баттерси горели огни, мимо проплывала баржа – и там горел сигнальный фонарь. Я все время смотрела на реку.

– Вы не слышали чего-нибудь подозрительного? Шаги, например? – спросил я.

Леди Стокер-Брант обратила на меня проницательный взгляд своих фиалковых глаз, и я ощутил трепет, какой способны вызвать в собеседнике лишь представители старой аристократии.

– Я слышала голос… Это был мужчина… Кокни!

Холмс, который во время разговора едва сдерживался, чтобы не рассмеяться, тут не выдержал и усмехнулся:

– Ну да, конечно! Кто же, если не кокни! – Он хлопнул себя по колену.

– Я рада, что вас позабавили мои слова, мистер Холмс! – холодно заявила леди Стокер-Брант. – Кроме того, я расслышала имя Генри Грей или что-то в этом роде. Я точно не помню, но мне кажется, что это было, когда я переходила дорогу. – Она вздохнула и приложила ко лбу платок, смоченный одеколоном.

Холмс вскочил, подхватил свою шляпу и раскланялся:

– Премного благодарен, ваша светлость! Идемте, Ватсон, пора приниматься за дело.

– Поймайте этого злодея, мистер Холмс, – на удивление бесстрастно попросила леди Стокер-Брант. – Сейчас мне колют морфий, оберегая мои нервы, но ведь я понимаю, что до конца жизни обречена ездить на инвалидном кресле или ковылять на костылях. Я этого не переживу!

Мы тряслись в тарахтящем кебе по Слоун-стрит, вдоль сплошных фасадов из красного кирпича, скрытых сейчас за бурым туманом, и вяло переговаривались.

– Мы хотя бы знаем, что это кокни, – заметил я.

Холмс глядел в окно, по-детски подтянув колени к подбородку. Однако мысли его были заняты вовсе не уличным движением.

– Сомневаюсь. Дабы изобразить выговор кокни, особые способности не требуются, Ватсон! – Сказав так, он надолго замолчал.

А я мрачно думал о том, что по вине этого извращенца доверие общества к людям нашей профессии, в котором мы всегда так нуждаемся, теперь надолго подорвано!

Выйдя на углу Флуд-стрит, мы перешли на другую сторону и последовали по маршруту леди Стокер-Брант. Оказалось, что у реки туман рассеивается. Впереди открылась приятная перспектива Чейн-Уолк. Особенность этого района такова, что хозяева каждого из милых особнячков могут наслаждаться уединением, живя при этом почти в центре города. Окна уютно светились в свете газовых фонарей. Слева протекала Темза, впереди высился мост Баттерси, вдоль противоположного берега тянулись складские ряды, у причалов сновали торговые суда с грузами. А за мостом открывался более широкий участок реки, где на мелководье стояла парусная баржа и множество плавучих домиков, один из которых привлек внимание моего друга. Он вскочил на парапет набережной и стал пристально разглядывать заинтересовавший его предмет. Вдруг его губы скривились в улыбке, он мрачно усмехнулся и воскликнул:

– А ведь это рифма! – Спрыгнув на землю, Холмс распорядился: – Стойте здесь, я скоро вернусь.

Затем он сбежал по ступеням к воде и, прыгая с камня на камень, добрался до судна, чтобы взглянуть на него поближе.

Должен сказать, что этот плавучий дом представлял собой унылое зрелище, ибо весь его корпус, выкрашенный белой краской, некогда, должно быть, блестящий и нарядный, теперь был изъеден ржавчиной и покрыт водорослями. На крыше кабины торчала простая дымовая труба. Словом, при взгляде на это сооружение невольно возникал недоуменный вопрос: что это – дом или лодка?

Я зажег сигарету и стал смотреть на стальной барк, что грациозно скользил мимо в сопровождении флотилии, которую составляли баржи и шаланды.

– Да там, кажется, давно никто не живет, – сказал Холмс, возвращаясь на набережную. – А вы видите название?

– Ну да, «Пендрил Гей», – ответил я.

– И что из этого следует?

– По-моему, ничего особенного. Лодку, наверное, назвали в честь некоей птицы, что встречается в местных болотах. Чтобы узнать точнее, необходимо проконсультироваться у специалиста по пернатой дичи, – шутливо отвечал я.

– А вам не кажется, Ватсон, что «Пендрил Гей» звучит почти как Генри Грей?

– Ну да, некоторое звуковое сходство имеется, – согласился я.

– Скажете тоже – некоторое звуковое сходство! – воскликнул Холмс, ударяя тростью о землю. – Да ведь на слух и не различишь! Спутать их проще простого. Вот, взгляните. – Он сунул мне в руки листок, вырванный из блокнота. – Я переписал объявление о продаже, что висит на двери кабины.

Я расправил листок и прочел:

– «Продается лодка «Пендрил Гей». С просьбами о сдаче внаем не обращаться. Владелец в настоящее время проживает во Франции. Для справок: Александр Лавсэй и К°, нотариус. Хай-стрит, 29, Баттерси. Июль 1893 г.».

– А сейчас уже 1895-й. Видимо, покупателей так и не нашлось. Лодку, похоже, изредка подкрашивают и смолят, но в общем она постепенно разрушается, стоя на приколе. Думаю, владелец с нотариусом давно о ней забыли.

Теперь мы вдвоем спустились на заболоченный берег и поднялись на борт.

Пока я оглядывал иллюминаторы и световой люк на крыше, ища способ пробраться внутрь, Холмс, обладающий криминальным талантом, быстро решил проблему.

– А замок-то недавно меняли, Ватсон, – заметил он, вынимая из кармана перочинный нож и вставляя его в замочную скважину.

Раздался щелчок пружины, дверь на шарнирах откатилась, и мы осторожно спустились по приставной лестнице вниз, где густо пахло смесью мыла, керосина и табака.

Обстановка оказалась весьма скромной. У стен, обитых деревом, располагались мягкие откидные сиденья. В дальнем конце помещения была печь с трубой и складной столик для умывальных принадлежностей, а посередине стоял длинный стол под керосиновой лампой. Заметив, что одна из деревянных панелей стены сдвинулась, я попробовал снять ее, и мне это удалось. В стене обнаружилась ниша.

Холмс, который ворошил тростью серую золу в печи, оставил свое занятие и подошел ко мне. Надо сказать, что я не менее своего коллеги надеялся обнаружить что-нибудь ценное в плане расследования, но этой находке я не обрадовался, а ужаснулся, ибо увидел хирургическую пилу, которую Холмс осторожно вынул из тайника, стараясь не задеть острого зубчатого лезвия. В тусклом свете, проникавшем в кабину через люк на крыше, на ручке из панциря черепахи явственно читалась золотая буква «М». Когда я сунул руку в нишу, чтобы проверить, нет ли там еще чего-нибудь, то нащупал картонную коробку без крышки. Внутри лежало несколько скальпелей, бинты и иглы.

– Мы, кажется, забрели в его логово, – поежился я.

Сложив все обратно и вернув на место панель, мы напоследок еще раз огляделись и поспешили оставить «Пендрил Гей», пристанище безумца, проводящего тут свои жуткие опыты.

– Что нам теперь делать, Холмс? – спросил я.

– Ваша старая адресная книга оказалась бесценной, Ватсон, ибо я нашел там всех врачей, живущих либо имеющих практику близ набережной. Среди них числятся, насколько я помню, доктор Минтон, доктор Мэдден и доктор Малбери. Я взял на себя смелость составить список.

– Так нам предстоит обойти весь Челси? – удивился я, чувствуя, что меня совсем не увлекает такая перспектива.

– Знаю, что это нелегко, но надеюсь, нам повезет и круг подозреваемых быстро сузится! – отвечал Холмс.

К шести часам вечера мы посетили не менее чем десять адресов, навестив в том числе доктора Митчелла, доктора Джозефа Монтегю (который оказался доктором философии!), доктора Персиваля Мэддена и доктора Джулиуса Марша, но никто из них не вызывал подозрений. Признаюсь, к тому времени я порядком утомился от этой бесполезной, как мне представлялось, затеи и мечтал только добраться до Бейкер-стрит и вкусно поужинать в уютной обстановке.

Очередной адрес привел нас к красивому георгианскому особняку с белым оштукатуренным фасадом, подъемными окнами и черными чугунными перилами. Дом на Элм-Парк-Роуд принадлежал доктору Теодору Морфиусу, консультанту Королевского лондонского госпиталя и кандидату в члены парламента.

Когда Холмс позвонил, дверь открыла экономка – полногрудая женщина по фамилии Стивенс.

– Доктор Морфиус сейчас в больнице на консультации, – сказала она, – и вернется не скоро.

– А вы не могли бы припомнить, где был доктор Морфиус в прошлую среду примерно с девяти до двенадцати часов вечера? – спросил Холмс.

– Нет ничего проще, – раздался голос из глубины прихожей, и на крыльцо вышел высокий смазливый молодой человек в щегольском сюртуке, бриджах и гетрах.

Его сигарета распространяла в воздухе экзотический аромат. Мне показалось, что он поглядывает на нас с высокомерием или даже пренебрежением. Неторопливо затянувшись, он облокотился о перила и продолжил:

– Во второй половине дня доктор Морфиус работал у себя в кабинете, а вечером отправился в клуб «Беркли». Адрес, я полагаю, вам известен. Доброй ночи, господа!

Холмс повернулся было, чтобы уйти, но внезапно передумал, остановился и холодно произнес:

– Я смотрю, вы не позаботились почистить туфли. Вы, наверное, лакей доктора Морфиуса?

Молодой человек, по-видимому жестоко оскорбленный этим предположением, сжал кулаки и со злостью выкрикнул:

– Да как вы смеете разговаривать со мной в подобном тоне? К вашему сведению, я сын доктора Морфиуса! А теперь прошу вас немедленно удалиться, иначе я спущу собак!

Мы поняли, что наш визит окончен и результат его – мое раздраженное ворчанье.

– Задать бы этому наглецу хорошую трепку, – говорил я, ища в карманах пальто сигару, когда мы шли по Элм-Парк-Роуд.

– А вы, кстати, заметили, какой марки сигареты он курит? – спросил мой друг.

– Какие-то турецкие – больно запах необычный.

– Нет, это египетские, марка «Сотня». Они продаются только в одной табачной лавке – у Луиса, что на Бродвее в Вестминстере. И они стоят того, чтобы ездить за ними в такую даль.

Мы остановились под фонарем, я закурил сигару, а Холмс достал из кармана окурок, который выудил из печи в «Пендрил Гей».

– Взгляните, – сказал он, поднося окурок к свету. – Что вы на это скажете?

– Неужели это сигарета той самой марки?

– Нет, я о другом. Вы не обратили внимания, как он держит сигарету? Я, например, заметил, что он нервно царапает бумагу ногтем, а здесь – посмотрите – такие же отметины.

– Поразительная наблюдательность! – воскликнул я.

– Полагаю, мы должны сообщить об этом инспектору Лестрейду – пусть запрашивает ордер на обыск в доме.

– Но для обыска необходимы веские улики, – заметил я, зябко потирая руки, ибо к ночи сильно похолодало.

– У меня они есть, Ватсон! – заявил Холмс. – Можете не сомневаться.

С этими словами он остановил кеб и велел извозчику ехать на ближайший телеграф, откуда мы послали телеграмму в полицию.

В восьмом часу инспектор Лестрейд ждал нас у ресторана «Бертрандс» на Кингс-Роуд. Несмотря на ордер в кармане, он заметно нервничал в ожидании того момента, когда предстоит им воспользоваться, ибо разрешение на обыск досталось ему немалой кровью. В Скотленд-Ярде восприняли его просьбу без энтузиазма. Сэр Фрэнк Ладлэм, заместитель начальника полиции, сначала ответил отказом, напомнив, что доктор Морфиус – светило медицины и член Медицинского совета Великобритании. Прочие прямо говорили, что опасаются политических последствий или боятся за свою карьеру. Одним словом, у Морфиуса-старшего имелись очень влиятельные друзья, но авторитет, коим пользовался в полиции Шерлок Холмс, в конце концов сыграл решающую роль.

– Этот человек весьма знаменит, к тому же будущий политик, – сказал Лестрейд.

– К сожалению, преступность не ведает социальных границ, инспектор. Убийства совершают как богатые, так и бедные. А вы хотите быстрее покончить с этим делом?

– Разумеется.

– Тогда выполняйте мои указания, которые вы получили в телеграмме.

– Вы утверждаете, что вам известна личность убийцы по прозвищу Хирург-ловелас, мистер Холмс?

– Именно так.

– А чем вы это докажете?

– Доказательства находятся в доме, так что давайте не будем попусту терять время, а поспешим отыскать их!

Мы сели в кеб и поехали на Элм-Парк-Роуд. На этот раз дверь нам открыл малый по фамилии Уитти – личный секретарь доктора.

– Я детектив из Скотленд-Ярда, и у меня ордер на обыск этого домовладения, – строго объявил ему Лестрейд. – Доктор Морфиус у себя?

Оставив на крыльце констебля, Лестрейд потребовал, чтобы секретарь проводил его к хозяину, а Холмс тем временем побежал по лестнице наверх, где велел одной из горничных показать ему комнату Морфиуса-младшего. Я, конечно, не отставал.

С порога наше внимание привлекла массивная каминная полка, заваленная игрушками, что обычно тешат мужскую гордость: сабли, охотничьи ружья и доспехи. Над зеркалом помещались вырезанные из дуба фигуры героев греческой мифологии. Модные гардины и тюлевые занавески обрамляли большие окна. Вход в ванную комнату был выполнен в виде изящной арки.

Горничная за дверью едва не рыдала. Холмс сначала рассмотрел коллекцию на каминной полке, а затем с явным удовольствием полез под диван, служивший юному джентльмену местом для ночного отдыха. Там он нашел то, что искал, ибо среди крикетных бит и другого спортивного инвентаря обнаружилось несколько кожаных чемоданчиков. Прихватив самый большой, Холмс поспешил вниз.

В гостиной сгустились тучи. Лестрейд строго и даже грубо запретил кому-либо выходить из комнаты, и, судя по ядовитым взглядам в сторону доктора Морфиуса, именно его он и считал главным преступником.

Доктор открыл свой золотой репетир, и сразу же часы на камине пробили полчаса. Это был старейшина нашей гильдии, обладающий гладстоновской энергией и выдержкой, прежде времени поседевший от забот, которые сопутствовали его высокому положению, и без пяти минут член парламента, ступающий на скользкий путь политической славы.

– Что все это значит, сэр? – взорвался он, потеряв терпение. – По какому праву вы вторглись в мой дом?

Юный джентльмен стоял за спиной отца с невозмутимым видом, будто все происходящее его не касается, и прихорашивался – он поправил воротник, слегка ослабил галстук и стряхнул пылинки с рукава.

– Повторяю, сэр! Что означает это возмутительное вторжение? – Морфиус грохнул кулаком по столу. Упала, звеня, серебряная ваза, в страхе задрожал графин с портвейном. – Предупреждаю вас, что мой секретарь готов выехать в Скотленд-Ярд в моем личном экипаже и привезти сюда начальника полиции, дабы он объяснил мне, что происходит.

– Прошу прощения за причиненное беспокойство. – Холмс элегантно поклонился и отвел в сторону Лестрейда.

Они некоторое время перешептывались, а затем инспектор сурово проговорил, обращаясь к Морфиусу-младшему:

– Мой долг сообщить вам, что вы арестованы по обвинению в убийстве Аделины Пардоу, фрейлины графини Роксбро, а также покушении на убийство леди Стокер-Брант, родственницы ее величества королевы.

Морфиус-старший, человек чести и джентльмен, мрачным взглядом уставился на сына:

– Что ты натворил? Если ты невиновен, скажи мне прямо, что эти ужасные обвинения предъявлены тебе по ошибке.

Не успел молодой человек заговорить, как Холмс продемонстрировал чемоданчик, найденный на верху.

– Вы знаете, что это? – спросил он Морфиуса-старшего.

– Знаю, – вздохнул доктор. – Это мой старый чемодан для инструментов. У меня таких несколько – я храню их в память о годах учения в Бартсе. Из чистой сентиментальности, если хотите. – Он взял у Холмса чемодан и открыл крышку. – Здесь моя старая хирургическая пила с красивой черепаховой ручкой, видите…

В чемодане было пусто.

– Вижу, что вашей пилы нет на месте, доктор Морфиус. И мне кажется, я знаю, где она.

– Но откуда у вас этот чемодан? – с тревогой спросил доктор.

– Я вытащил его из-под дивана в комнате вашего сына, а заодно еще кое-что интересное. Вот шелковая подвязка с кружевными оборками. Примечательно, что точно такая есть у леди Стокер-Брант, а еще одну получила незадолго до смерти Аделина Пардоу – в подарок от неизвестного поклонника.

Морфиус-младший взял из коробки на каминной полке египетскую сигарету и закурил.

– Отец, мне, наверное, следует поехать с этими джентльменами в Скотленд-Ярд, – произнес он после пары затяжек. – Там и разберемся. А ты не мог бы сообщить мистеру Джорджу Луису, что мне могут понадобиться его услуги?

– Я сейчас же отправлю к нему секретаря, – хмуро пообещал доктор.

– Что ж, тогда давай расстанемся друзьями?

Но доктор словно не замечал протянутой руки молодого человека. Вместо этого он обратился к Холмсу:

– Мой адвокат свяжется с вами утром, сэр. Мой сын ни в чем не виноват!

– Боюсь, что ваш голос и жесты выдают ваши истинные чувства по этому поводу, – усмехнулся Холмс.

– Я очень занят, господа, меня ждет срочная корреспонденция, – невпопад ответил доктор Морфиус. – Прошу вас немедленно покинуть мой дом.

* * *

Судебные заседания в Олд-Бейли продолжались три недели. Джонатан Морфиус, студент медицинского факультета Кембриджского университета, был приговорен к смерти через повешение за убийство Аделины Пардоу и нанесение жестоких увечий леди Стокер-Брант. Утром накануне казни мы получили записку от мистера Джорджа Луиса, адвоката, с просьбой навестить его подопечного в тюрьме Пентонвиль. Очевидно, молодой человек желал рассказать что-то моему уважаемому коллеге с глазу на глаз. Мы прибыли в назначенный час. Заключенный выглядел абсолютно невозмутимым, будто ему и дела нет до ожидающей его вскоре виселицы. Паркер, старый тюремщик, только что принес ему последний завтрак – бифштекс, яичницу, тост и бокал грога. В коридоре он вполголоса сказал Холмсу:

– Палач уже прибыл, мистер Холмс. Вы, пожалуйста, там побыстрее, а то время поджимает, хорошо?

– Так что вы хотели мне поведать? – спросил Холмс, закуривая. – Не беспокойтесь, нас не подслушивают.

Морфиус задумчиво прожевал кусок бифштекса, помолчал немного и заговорил:

– Никто ни о чем не догадывался, ведь с виду я был этакий невинный ангелочек. А я считал себя гением. – Он взял салфетку, вытер подбородок и улыбнулся. – К тринадцати годам я успел приобрести начальные знания по анатомии женского тела. Видя, как студенты в клинике молятся на моего отца, я хотел произвести на него впечатление, чтобы он уважал меня, а не только видел во мне сына и наследника.