Признание

– Что стало с аэродромом, когда закончилась война?

– Наверное, поле, на котором он размещался, вернули фермеру, прежнему владельцу.

Ратлидж кивнул:

– Да, наверное. Что ж, спасибо, Грин!

– Что-то случилось в Фарнэме? Я бы с удовольствием съездил туда, взглянул на аэродром своими глазами.

– Сегодня за обедом один человек обмолвился о тамошнем аэродроме. Мне стало любопытно, – беззаботно ответил Ратлидж и направился к себе в кабинет.

Вначале он думал начать официальное расследование убийства в связи с признанием Рассела, но потом решил повременить. Он так и не понял, почему Рассел явился в Скотленд-Ярд.

Зато признание пробудило в нем любопытство. Ратлидж сказал себе: не будет большого вреда, если он кое-что разведает. Если и в самом деле вскроются факты, начать официальное расследование никогда не поздно.

Через два часа, разобравшись с документами, лежавшими у него на столе, он отправился в Сомерсет-Хаус, чтобы навести справки о Джастине Фаулере и Уайате Расселе.

Глава 3

В Сомерсет-Хаус, здании, занимавшем целый квартал между Стрэндом и Темзой, издавна хранились записи о рождениях, кончинах, а также брачные свидетельства, выданные в Англии и Уэльсе. Само здание, получившее название в честь стоявшего на том же месте, но давно снесенного тюдоровского дворца, возвели с особой целью. Было решено собрать в одном месте правительственные учреждения, ранее разбросанные по всему Лондону – от Управления налоговых сборов до Адмиралтейства. Поговаривали, что в Сомерсет-Хаус имелись комнаты даже у адмирала Нельсона, что, впрочем, маловероятно.

На поиски Джастина Фаулера у Ратлиджа ушло три четверти часа. В семье это имя передавалось от отца к сыну на протяжении трех поколений. Кроме того, он нашел еще шестерых Фаулеров, не связанных кровным родством с первой семьей. И каждый из них теоретически мог бы стать жертвой убийства.

Наконец, Ратлидж остановился на Джастине Артуре Эмброузе Фаулере. Ратлидж обратил внимание на то, что у выбранного им Фаулера отсутствуют записи о смерти и браке.

Найти Уайата Рассела оказалось проще – если верить архивам, он также был еще жив. Зато он был женат на Луизе Мэри Хармон, которая скончалась чуть меньше чем через год после свадьбы – умерла при родах.

Обнаружилось и родство Фаулера и Рассела – их бабушки носили одну и ту же девичью фамилию, Садбери. Судя по архивным документам, бабушки доводились друг другу двоюродными сестрами. Родители Фаулера умерли в один и тот же год; мать пережила отца всего на несколько дней. Фаулеру тогда было одиннадцать лет.

Рассел родился в графстве Эссекс, в деревушке или поселке под названием Берег. Фаулер родился также в Эссексе, в Колчестере.

Еще полчаса Ратлидж пытался найти другие ветви той же семьи, однако ему не удалось обнаружить более никакой связи между двумя интересующими его людьми.

Поблагодарив клерка за помощь, Ратлидж вернулся на работу и разыскал карту Эссекса.

Никакого Берега на карте не оказалось, чему Ратлидж не удивился. Скорее всего, так называлась не деревня, а усадьба, на что, собственно, и намекал сам Рассел. Зато он нашел деревню Фарнэм. Она находилась на мысу, в устье реки Хокинг. Для пилотов немецких цеппелинов, совершавших налеты на Лондон, река Хокинг, как и Темза, Блэкуотер и Крауч, служили ориентирами. Правда, река Хокинг, в отличие от Темзы, Блэкуотера и Крауча, никогда не пользовалась популярностью среди яхтсменов, а в ее устье не было поста береговой охраны. До тех пор пока возле Фарнэма не соорудили временный аэродром, жизнь деревни, наверное, не менялась веками.

Пока все, что рассказывал Рассел, как будто подтверждалось.

Где Джастин Фаулер? Возможно, он жив, здоров и благополучно живет в Колчестере, а может, даже где-нибудь в Корнуолле. Или он мертв, и труп его до сих пор не обнаружен…

Ратлидж вспомнил, что приближаются выходные. Он обещал своей сестре Франс в пятницу вечером свозить ее на концерт – она пошла в мать и по праву считалась талантливой пианисткой, а программа концерта включала Листа, одного из ее любимых композиторов.

Он выполнит свой долг, и тогда выходные принадлежат ему.

Впрочем, выходные прошли не совсем так, как он ожидал.

Франс ужасно понравились и сам концерт, и легкий ужин, которым после угостил ее брат. Допивая вино, она предложила:

– Иен, как ты считаешь, может быть, завтра съездим в Кент и навестим Мелинду?

Мелиндой Кроуфорд звали пожилую даму, приятельницу родителей Ратлиджа. Ратлидж знал ее с раннего детства; ее дом казался ему настоящей сокровищницей. Дело в том, что до смерти мужа она жила в Индии, а после путешествовала по всему миру и собирала все, что ей нравилось, – от украшений до мечей и китайских фигурок Восьми Бессмертных[2] из слоновой кости.

После войны Ратлидж старался избегать Мелинду, хотя время от времени им все же приходилось встречаться. Мелинда слишком хорошо знала его, и Ратлидж боялся, что старушка прочтет по его глазам больше, чем ему хотелось, чтобы она знала о его войне. В детстве она пережила восстание сипаев и собственными глазами видела смерть. Мелинду невозможно было убедить, что с ним все в порядке. Ратлидж подозревал, что именно Мелинда Кроуфорд способна понять правду о Хэмише Маклауде. Но он не мог себя заставить ей довериться. Гибель Хэмиша он по-прежнему считал своим позором. В таком нелегко признаваться никому, тем более вдове офицера, дважды награжденного за отвагу.

– Я собирался поехать в Эссекс, – с беззаботным видом ответил он.

Франс поставила бокал и живо повернулась к брату.

– В Эссекс? – переспросила она, и Ратлидж сразу догадался, что она уже мысленно перебирает длинный список их тамошних знакомых. Так и не придя ни к какому выводу, она поинтересовалась: – Куда именно в Эссекс? – В глазах сестры мелькнуло задумчивое выражение. Неужели ее неженатый братец вдруг, наконец, кем-то заинтересовался?

Ратлидж рассмеялся:

– В болотный край на берегу реки Хокинг.

– Значит, ты едешь туда по работе.

– Нет. Припиши мой интерес любопытству.

Все больше оживляясь, Франс спросила:

– Ты пробудешь там до обеда? Если да, я поеду с тобой.

– Хорошо, поехали. Но учти, я понятия не имею, можно ли там получить приличный обед.

Франс подумала и, наконец, ответила:

– Что ж, я готова рискнуть!

В восемь утра в субботу он заехал за сестрой, которая жила в доме их родителей, и застал ее уже одетой для поездки за город. Она заявила, что вполне готова. Когда он открыл для нее дверцу машины, Франс заметила:

– Погода сегодня не особенно приятная.

Она была права. Над Лондоном ползли тучи; они двигались на восток, в сторону Эссекса. Казалось, тучи следуют за ними по пятам. Яркий свет вдали, над Северным морем, померк. К тому времени, как они свернули с шоссе на проселочную дорогу, небо у них над головами приобрело серо-стальной оттенок. Пейзаж болотного края показался им обоим бесцветным и мрачным, не представляющим собой никакого интереса. Здешняя почва не подходила ни для посевов, ни для пастбищ. Ратлидж решил, что жители побережья в основном зарабатывают на жизнь рыболовством и вообще всем, что дарит море.

Франс спросила:

– Ты уверен, что любопытство влечет тебя именно сюда?

Ратлидж наконец увидел впереди нужный поворот.

– Ну, пусть будет не любопытство, – ответил он, – а внезапное и непреодолимое желание кое-что выяснить. В этой части Эссекса я ни разу раньше не бывал.

– Откуда же ты знаешь, где поворачивать?

– Я, к твоему сведению, заранее изучил карту.

Река на время скрылась из вида за широкой полосой спартины – болотной травы – и искривленных от ветра деревьев. И все же серая лента воды, похожая цветом на олово, мелькала вдали, не давая забыть о ее присутствии. Она быстро и тихо несла свои воды в море.

– Что-то мне здесь не очень нравится, – призналась Франс спустя какое-то время, пристально глядя на воду. – Что на тебя нашло? Почему тебя вдруг так потянуло сюда?

– Любопытство, – ответил Ратлидж. – Я ведь тебе говорил.

– М-да… должно быть, тебе ужасно не хватает в жизни развлечений. А мы не могли бы отправиться исследовать, например, Суррей? Или Оксфордшир? В Суррее немало милых ресторанчиков. Да и в Оксфорде тоже.

– По-моему, к вечеру ты заговоришь по-другому, – осторожно ответил Ратлидж. Правда, в глубине души он сомневался в справедливости своих слов.

Дорога начала сужаться; впереди показались ворота. Ратлидж подумал, что, вероятно, во время войны здесь было более оживленное движение, теперь же обочины поросли травой, утратив очертания.

Высокие каменные столбы тоже заросли; протянутая между ними ржавая цепь, видимо, призвана была отпугивать незваных гостей. На верхушках столбов красовались каменные ананасы – символ гостеприимства. Левый ананас обвил плющ; правый был частично обрушен и побелел от птичьего помета. Ратлиджу показалось, что верхушку ананаса отстрелили – во всяком случае, на это было похоже.

Остановив машину на крохотной площадке перед воротами, Ратлидж велел:

– Подожди меня здесь. Ты не против? Я схожу на разведку.

– Там, за деревьями, виднеется крыша дома. Значит, нам сюда?

– Да.

– Я пойду с тобой, – заявила Франс. – Как-то не хочется сидеть здесь одной. Мне кажется, будто кто-то следит за каждым нашим шагом. В таких зарослях можно спрятать целый батальон! Наверное, немецкие шпионы считали здешние места идеальными для высадки. Как по-твоему, далеко отсюда до моря?

– Несколько миль. Насчет высадки ты права. Именно поэтому побережье Эссекса бдительно патрулировали суда береговой охраны, – ответил Ратлидж. – Мне говорили, что во время войны где-то здесь находился аэродром. Значит, его охраняли вдвое бдительнее. Ты уверена, что хочешь исследовать эти джунгли?

Франс улыбнулась:

– Конечно нет!

Он помог сестре выйти из машины и поднял тяжелую цепь, пропуская ее. Они зашагали по дорожке, продираясь через густую траву и бурьян. Ратлидж шел впереди, расчищая сестре путь, однако не смог уберечь ее от зловредного шиповника, который цеплялся за ее юбку, достигая даже полы короткого жакета. В какой-то момент Франс не выдержала и вскрикнула:

– Ну, Иен, это уж слишком!

И все же брат и сестра упорно пробирались дальше.

Они прошли около четверти мили, когда наконец идти стало легче, хотя молодую поросль деревьев уже довольно давно не прореживали. В одном месте дорогу им преградило упавшее дерево. Ратлидж помог сестре перебраться через него, они остановились и посмотрели вперед. Перед ними высился дом – высокое кирпичное строение, увенчанное остроконечной крышей, с многочисленными трубами и стрельчатыми окнами. Он с трудом различил в траве поворот дорожки, которая вела к парадной двери.

Серым, бессолнечным днем окна казались тусклыми серыми проемами; они придавали дому заброшенный вид. Добравшись до высокого крыльца, они стали подниматься по ступенькам к двери, выкрашенной в черный цвет. Было ясно, что в доме уже довольно давно никто не живет.

Посмотрев на дату, выгравированную на каменном свитке над дверью, Франс прочла:

– Тысяча восемьсот девятый год. А дом-то довольно красивый, правда? Жаль, что его совсем забросили. Теперь он разрушается. Интересно, что случилось с людьми, которые здесь жили?

– Наверное, законный наследник погиб на войне.

– Как ни печально, но очень похоже, что ты прав.

По обе стороны от крыльца росли два разросшихся, давно не стриженных вечнозеленых куста. Ратлидж раздвинул косматые ветви того, что слева, и заглянул в ближайшее окно.

– Вся мебель закрыта чехлами от пыли, – сообщил он. – Холл просторный; по обе стороны двери, а напротив входа – парадная лестница. Мне не очень хорошо видно отсюда, но, по-моему, в холле красивый потолок.

Судя по состоянию дорожки и самого дома, сейчас Уайат Рассел здесь не живет. Скорее всего, дом не открывали с самой войны. Почему Рассел назвал местом своего проживания Эссекс? Скорее всего, он сейчас постоянно проживает в отеле «Мальборо», а не просто остановился там на несколько дней…

Вернувшись к сестре, Ратлидж предложил:

– Давай обойдем дом кругом! Возможно, с той стороны, что выходит на реку, есть скамейка, на которой хозяева сидели и любовались видами.

– От всяких надежд воздержусь, – с сомнением ответила Франс, – но все-таки пошли. Веди меня!

Они увидели широкую террасу, выходившую на реку Хокинг. Земля уступами спускалась к воде; на каждой площадке стояли большие вазы. Неизвестно, что росло в них раньше; сейчас они пустовали. Вниз до самой кромки воды уходила лужайка. Сверху действительно открывался довольно живописный вид. На другом берегу Хокинга тянулась широкая заболоченная полоса, которая несколько оживала и даже расцвечивалась, когда солнце на миг выглядывало из-за туч. За лужайкой брат и сестра увидели старый дощатый причал. Доски почти сгнили. На причале стояла цапля и, казалось, смотрела на свое отражение в зеркальной глади темной воды. Вдруг цапля опустила длинную шею и быстрым, неуловимым движением выхватила из воды рыбку, которая на миг сверкнула в ее клюве серебром. А потом солнце снова скрылось за облаками, и все вокруг сразу помрачнело.

Ни стульев, ни скамеек на террасе не оказалось.

– Какая красота! – воскликнула Франс, подходя к брату. – Представляю, как хорошо было сидеть здесь летними вечерами, смотреть на реку и беседовать с друзьями. Ты знал людей, которые жили здесь? Ты поэтому сюда приехал?

– Нет.

Ратлидж обернулся к дому и внимательно осмотрел окна. Если кто-то и находился на одном из верхних этажей, его – или ее – невозможно было разглядеть снизу, с террасы. К тому же все окна оказались занавешены плотными выцветшими шторами, их вид навевал грусть.

Спустя некоторое время Ратлидж и его сестра направились назад той же дорогой, какой пришли сюда.

Пройдя с половину длинной дорожки, Франс обратилась к брату:

– Иен, я все собиралась тебя спросить… Ты давно не виделся с Мередит Ченнинг? Кажется, она куда-то уехала. Только позавчера Марианна Браунинг спрашивала, не слышала ли я что-нибудь о ней.

Ратлидж отлично знал, куда уехала Мередит Ченнинг, но покачал головой.

– Может быть, в Шотландию? – предположил он. – Кажется, она говорила, что у нее там зять.

– Да, наверное, туда, – ответила Франс, впрочем, без особой убежденности в голосе.

Вернувшись к воротам, Ратлидж снова осмотрел столбы. Никакого названия на воротах не было, но он почти не сомневался, что усадьба называется «Берег». Хотя, может быть, впереди есть еще одно владение?

Они сели в машину и поехали дальше.

Примерно через милю им попалось стоящее у дороги облетевшее дерево, которое вскинуло голые, искривленные руки к небу. За деревом они увидели церковь. Ее невысокая, какая-то скругленная колоколенка поднималась над простым кирпичным фасадом.

Глядя на колоколенку, Ратлидж предположил, что церквушка построена в ранневикторианскую эпоху. Он решил, что перед ними не слишком удачный образчик сельской церкви. Интересно, что бы сказал о ней его крестный, архитектор Дэвид Тревор? Ратлидж улыбнулся.

Табличка с названием храма, однако, была выполнена в манере, напоминавшей прерафаэлитов. Она сделала бы честь и какой-нибудь легенде из артуровского цикла. Изящные буквы, выдавленные на табличке, покрытой сусальным золотом, гласили: «Церковь Святого Эдуарда Исповедника».

Ратлидж криво улыбнулся. Очень подходящее название!

Под табличкой он увидел расписание богослужений и фамилию священника – Моррисон. Ниже помещалась цитата из Псалтири: «Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя».[3]

– Подумать только – церковь в такой глуши! – воскликнула Франс, прочитав табличку с названием. – Где, однако, живет приходской священник? Его дома здесь нет… И кладбища тоже. Как странно!

Церковь не была, строго говоря, уродливой, но что-то в ней встревожило Хэмиша. Все утро он был совершенно спокоен, и вот теперь разволновался.

Стараясь не обращать внимания на звучащий в голове голос, Ратлидж ответил сестре:

– Наверное, деревню перенесли.

– Да, конечно, такое возможно. Но ведь не кладбище же?

Ратлидж притормозил, не глуша мотор. В борт машины ударил порыв ветра, и она закачалась.

– Может быть, сюда приходят жители всех окрестных деревень.

– Церквушка выглядит так, словно ее сослали, – заметила Франс и, повернувшись к брату, спросила: – Иен, зачем ты сюда приехал? Только не говори, что тебя привело любопытство!

– На самом деле так и есть. Я сказал тебе правду. Мне хотелось взглянуть на эту часть Эссекса.

– Значит, здесь ведется какое-то следствие?

– Ну, если хочешь, считай, что меня привело сюда чутье, помноженное на подозрение и сомнение.

Новый порыв ветра качнул язык колокола у них над головами. Звук получился почти такой же, как если бы его издал далекий колокол на бакене.

Ратлидж окинул церковь внимательным взглядом. Добротная, ухоженная. Видимо, действующая. Но кто ее прихожане? Усадьба, которую они недавно осматривали, находится слишком далеко, а рядом с ней они не заметили признаков других усадеб или деревень.

– Меня грусть охватывает при виде этой церкви. Дальше есть что-нибудь?

– Давай выясним.

Снова пустившись в путь, они проехали не меньше трех миль, прежде чем увидели первые признаки жилья. Ратлидж решил, что заброшенная усадьба, которую они видели, и в самом деле «Берег».

Отдельно стоящих домов на подступах к деревне они не обнаружили. Только что их окружала лишь высокая трава, которая покачивалась волнами на ветру, и вот уже впереди замаячили первые дома – квадратные, кирпичные, приземистые. Еще семь таких же одноэтажных домов – и они оказались на главной улице. Слева жилые дома перемежались лавками. В глубине высилась трехэтажная гостиница; чуть дальше, у поворота, над ближайшими домиками нависал высокий платан.

Справа тоже стояли здания, фасадом к улице, а тылом к реке. Среди них Ратлидж заметил школу и паб; за ним к воде спускались ступеньки. На узкой полосе песка у воды ждали прилива вытянутые на берег рыболовные суда и несколько плоскодонок, предназначенных для утиной охоты.

Несмотря на субботний день, деревенская улица казалась пустынной; за поворотом Ратлидж разглядел серповидный мыс, который совсем недавно рассматривал на карте.

Ветер продолжал усиливаться; они повернули прочь от реки, и машину закачало. Вскоре они доехали до окраины деревни, где стояли два дома, по всей вероятности построенные позже. Дорога за последним домом шла в гору. Значит, место, интересовавшее Ратлиджа, располагалось выше деревни. Вскоре он получил подтверждение своим догадкам: впереди показались постройки фермы. Проехав по дороге еще немного вперед, до следующего поворота, он насчитал три фермерских хозяйства. Дальше дорога шла под уклон и снова начались болота. На чьем поле во время войны размещался аэродром? Ратлидж не заметил ни опознавательных знаков, ни полуразрушенных ангаров или казарм, способных навести его на правильный ответ. При всех трех фермах имелись просторные пастбища и пшеничные поля. Поля показались Ратлиджу достаточно плоскими для того, чтобы устроить на них взлетно-по садочные полосы. Он решил, что мыс – идеальное место для небольшой эскадрильи истребителей и служб ПВО, в чью задачу входило не пропускать вражеские цеппелины к Лондону и другим городам. Более того, все фермы располагались прямо на побережье, и видимость здесь была превосходная – если, конечно, с моря не наползал туман.

Франс тем временем продолжала свое:

– Ты заметил? Возле деревни нет ни церкви, ни кладбища. Как странно! Где они хоронят своих мертвецов? Кстати, нормального отеля тоже нет. Только крошечная деревенская гостиница. По-моему, там не больше шести номеров, а скорее всего, даже четыре. А судя по тому, как на нас пялились местные жители, они не привыкли к чужакам. Сомневаюсь, что здесь нас угостят вкусным обедом!

Ратлидж подумал, что Франс права. Фарнэм встретил их негостеприимно. Он развернул машину, и они вернулись в деревню. На берегу, чуть поодаль от кромки воды, стояли старые навесы, под которыми отдыхали лодки. Вниз, к воде, вела узкая тропка.

Ратлидж поставил машину на тормоз и вышел. Франс последовала за ним, придерживая шляпку рукой: ветер разыгрался не на шутку.

Она тут же направилась назад, к машине, и спросила:

– Неужели ты спустишься к воде? Смотри, скоро пойдет дождь!

– Нет.

Ратлидж увидел все, что он хотел, с того места, где стоял. Поверхность воды пошла рябью от ветра, как будто он стремился проникнуть в глубину. Обернувшись через плечо, Ратлидж взглянул на небо и понял, что скоро в самом деле начнется дождь и похолодает. Он еще немного постоял, разглядывая лодки, которые покачивались в воде у берега. Вдали виднелось узкое устье и место, где течение было особенно бурным – там река впадала в море. Он сел в машину, и они тронулись с места.

За пабом обнаружился волнорез, к которому швартовались суда покрупнее. Сейчас баркасы стояли на якорях; мачты раскачивались на ветру. Снова притормозив, он стал смотреть, как человек в грубом рыбацком свитере и шерстяной шапке быстро поднимался по подобию тропы между двумя домами. Ни разу не взглянув в сторону незнакомой машины, он повернул и вскоре скрылся за дверью лавки.

– Нам здесь оказывают на удивление теплый прием, – сухо заметила Франс. – Может, уедем?

– Подождем еще немного, – отозвался Ратлидж. Он и сам не знал, что ожидал увидеть здесь, в Фарнэме. Как бы там ни было, пока он не нашел того, что искал.

На улице тем временем показались другие прохожие; чувство, что деревня так же заброшена, как «Берег», немного ослабло. Впрочем, жители Фарнэма по-прежнему не выказывали ни малейшего гостеприимства, свойственного приморским курортным деревушкам, особенно летом. Несмотря на то что Франс была очень привлекательной молодой женщиной, ни один из местных мужчин ни разу не посмотрел в ее сторону. Все как будто сговорились и не желали даже замечать приезжих, тем более – разговаривать с ними.

Только Ратлидж успел это подумать, как шедший им навстречу невысокий, широкоплечий мужчина остановился и отрывисто спросил:

– Вы кого-то ищете?

Он не начал разговор вежливой фразой: «Чем я могу вам помочь?» или «Вы ведь не местные, верно?». Ратлидж велел себе не злиться и ответил:

– Если честно, мы ищем место, где можно пообедать.

Коротышка окинул их задумчивым взглядом и ответил:

– У нас тут ресторанов нету. Поворачивайте назад, может быть, там найдете, что ищете.

Ратлидж прекрасно помнил, что и на обратном пути на большом расстоянии нет никаких признаков жилья. С другой стороны, за спиной коротышки он заметил вывеску небольшой булочной-кондитерской – здесь местные жители наверняка покупают хлеб. После того как он поблагодарил неприветливого коротышку, тот, не сказав больше ни слова, развернулся и ушел.

Ратлидж остановился на другой стороне дороги и показал сестре пекарню.

– Попробуем попытать там счастья, – предложил он. – Не совсем ресторан из путеводителя «Мишлен», но, может быть, нам нальют здесь хотя бы по чашке чаю?

– Иен, – тихо возразила Франс, – по-моему, нам стоит прислушаться к совету и возвращаться восвояси. Честно говоря, если раньше мне и хотелось есть, то сейчас я растеряла весь аппетит.

– Да, наверное, – ответил он и все же кивнул в сторону булочной, увидев, как оттуда вышли две женщины и, не глядя на них, зашагали по улице. – Так или иначе, а приличный ресторан мы отыщем не раньше чем через час или два. Давай наберемся храбрости и войдем. Как видишь, местные жительницы побывали там и остались живы.

Франс рассмеялась:

– Ты невозможный оптимист!

Обойдя машину, чтобы открыть сестре дверцу, Ратлидж продолжал:

– И потом, не могут же все жители Фарнэма быть такими негостеприимными. Может быть, за той дверью нас ждут дружелюбные улыбки!

Его надеждам не суждено было сбыться. Хотя за дверью действительно находилась крохотная кондитерская, владелица, стоявшая за прилавком, бросила на него мрачный, подозрительный взгляд. Уголки ее губ были опущены; вторжение чужаков ей явно не понравилось.

И все же приятно было войти в дом и хоть немного отдохнуть от порывов ветра. В булочной-кондитерской оказалось довольно уютно. На столиках лежали чистые скатерти в синюю и белую клетку; стулья были выкрашены в белый цвет. Большая фреска на стене изображала море в солнечный день; вода была голубой, как и небо, по которому к горизонту плыли белые облачка. На полоске песка у воды сидели мужчина и женщина, между ними стояла корзинка для пикника. Красивые дети плескались в воде и строили песочные замки с помощью зеленого ведерка и белой лопатки. Работа оказалась неожиданно хорошей. Местный художник – или кто-то с аэродрома?

– Извините, мои дорогие, мы как раз закрываемся, – сказала владелица булочной. Несмотря на дружеское обращение, голос у нее был холодный.