Великий государственник. Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи

(Дмитрий Бакрадзе и Николай Берзенов. Тифлис в историческом и этнографическом отношениях, с. 1–2. СПб., 1870 г.)

Осенью 1894 года Иосиф Джугашвили блестяще сдал приемные экзамены в Тифлисскую духовную семинарию и был принят в пансион при ней.

(По воспоминаниям С. П. Гогличидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Список казеннокоштных учеников Тифлисской дух. семинарии в первой половине 1894/95 учебного года.

А. На счет Грузинского церк. казначейства:

1) Полные пансионеры: VI класса: 1) Ефимов Симон (и другие, всего 40 чел. – Авт.).

2) Полупансионеры: I класса: Андриевский Иван, Мхатвришвили Ясон, Николишвили Николай, Касрадзе Антон, Джугашвили Иосиф (и другие, всего 18 чел. – Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 1 от 1 января 1895 г., с. 10.)

После поступления в семинарию Coco заметно изменился. Он стал задумчив, детские игры перестали его интересовать.

(По воспоминаниям Давида Папиташвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Фасад здания духовной семинарии выглядел с улицы так же, как и теперь, за тем исключением, что на балконе, выходящем на Пушкинский сквер, висели в то время колокола (были подвешены на железной штанге).

К зданию примыкал большой двор с несколькими акациями и скамьями около них. У стены были сложены большие поленницы дров. В глубине двора помещалась начальная школа для приходящих детей. Здесь воспитанники 5-го и 6-го классов давали детям пробные уроки.

Главный вход в семинарию – со стороны Пушкинского сквера. При входе в первый этаж налево помещались инспектор и надзиратели, направо – канцелярия; прямо против входа – больница. В подвальном помещении были расположены гардероб и столовая с кухней при ней.

Во втором этаже: посредине – домовая церковь семинарии, а по сторонам ее (окнами на улицу) – классы, учительская и квартира ректора; в квартире была устроена секретная дверь, через которую ректор незаметно мог наблюдать за поведением учеников в церкви.

В третьем этаже помещались спальные комнаты и библиотека.

(Записано со слов Г. И. Елисабедашвили и 3. А. Давиташвили.)

Разрядный список учеников Тифлисской духовной семинарии, составленный правлением семинарии в конце 1894/95 учебного года.

I класс, 1-е отделение.

Переводятся во II класс: 1) Новиков Александр, 2) Феохари Константин, 3) Семенов Михаил, 4) Сахтаров Харлампий, 5) Антоненко Иван, 6) Ткешелашвили Константин, 7) Шубладзе Илья, 8) Джугашвили Иосиф, 9) Цагарели Константин (и другие. – Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 13 от 1 июля 1895 г., с. 10.)

Разрядный список воспитанников Тифлисской духовной семинарии, составленный по окончании 1895/96 учебного года.

II класс, 1-е отделение.

Переводятся в III класс: разряд первый:

1) Новиков Александр, 2) Шубладзе Илья, 3) Семенов Михаил, 4) Кубалов Иван, 5) Джугашвили Иосиф (и другие. – Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 13 от 1 июля 1896 г., с. 13.)

Пятнадцатилетний Сталин внимательно присматривался к семинарским порядкам, к новым товарищам. Тогда же он начал посещать нелегальный социал-демократический кружок.

«В революционное движение, – говорит Сталин, – я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе».

Одной из первых книг, прочитанных в 1894 году, был «Капитал» Маркса.

Юный Иосиф Джугашвили увлекался также научной и художественной литературой и написал несколько стихотворений, которые тогда же были напечатаны в газетах. Стихотворение, посвященное Р. Эристави, перепечатано в 1899 году в юбилейном сборнике Р. Эристави, а стихотворение «Утро» вошло в изданный в 1916 году учебник родного языка «Деда эна».

(Г. Глебов. Годы в семинарии. «Заря Востока» № 208 от 10 сентября 1938 г.)

Сталин любил художественную литературу, читал Салтыкова-Щедрина – «Господа Головлевы», Гоголя – «Мертвые души», Эркмана-Шатриана – «История одного крестьянина», роман Теккерея «Базар житейской суеты» в двух томах и много других книг. С детства Сталин хорошо знал грузинских писателей, любил Руставели, Илью Чавчавадзе, Важу Пшавела. Увлекаясь литературой, Сталин, в период учебы в Тифлисской семинарии, написал несколько стихотворений, которые очень понравились Илье Чавчавадзе, – достаточно отметить, что они помещались в газете, которую редактировал Чавчавадзе, на первой странице, на видном месте.

(Г. Паркадзе. Из воспоминаний о нелегальных сталинских кружках. «Заря Востока» № 46 от 26 февраля 1939 г.)

В июне – декабре 1895 года на страницах «Иверии» за подписью И. Дж-швили (И. Джугашвили), а затем – Сосело (уменьшительное от имени Иосиф), было напечатано пять стихотворений Сталина. Из них одно является посвящением писателю Рафаэлу Эристави, другое называется – «Луне», а остальные не озаглавлены.

Шестое стихотворение «Старец Ниника» было напечатано в газете «Квали» в июле 1896 года.

…И этою надеждою томимый,Я радуюсь душой, и сердце бьется с силой.Ужель надежда эта исполнима,Что мне в тот миг, прекрасная, явилась?(Перевод с грузинского.)[4]

ЛУНЕ

Плыви, как прежде, неустанноНад скрытой тучами землей,Своим серебряным сияньемРазвей тумана мрак густой.К земле, раскинувшейся сонно,С улыбкой нежною склонись,Пой колыбельную Казбеку,Чьи льды к тебе стремятся ввысь.Но твердо знай, кто был однаждыПовергнут в прах и угнетен,Еще сравняется с Мтацминдой,Своей надеждой окрылен.Сияй на темном небосводе,Лучами бледными играй,И, как бывало, ровным светомТы озари мне отчий край.Я грудь свою тебе раскрою,Навстречу руку протяну,И снова с трепетом душевнымУвижу светлую луну.* * *Когда крестьянской горькой долей,Певец, ты тронут был до слез,С тех пор немало жгучей болиТебе увидеть привелось.Когда ты ликовал, взволнованВеличием своей страны,Твои звучали песни, словноЛились с небесной вышины.Когда, отчизной вдохновленный,Заветных струн касался ты,То, словно юноша влюбленный,Ей посвящал свои мечты.С тех пор с народом воединоТы связан узами любви,И в сердце каждого грузинаТы памятник воздвиг себе.Певца отчизны труд упорныйНаграда увенчать должна:Уже пустило семя корни,Теперь ты жатву пожинай.Не зря народ тебя прославил,Перешагнешь ты грань веков,И пусть подобных ЭриставиСтрана моя растит сынов.* * *Ходил он от дома к дому,Стучась у чужих дверей,Со старым дубовым пандури,С нехитрою песней своей.А в песне его, а в песне —Как солнечный блеск, чиста,Звучала великая правда,Возвышенная мечта.Сердца, превращенные в камень,Заставить биться сумел,У многих будил он разум,Дремавший в глубокой тьме.Но вместо величья славыЛюди его землиОтверженному отравуВ чаше преподнесли.Сказали ему: «Проклятый,Пей, осуши до дна…И песня твоя чужда нам,И правда твоя не нужна!»* * *Когда луна своим сияньемВдруг озаряет мир земнойИ свет ее над дальней граньюИграет бледной синевой,Когда над рощею в лазуриРокочут трели соловьяИ нежный голос саламуриЗвучит свободно, не таясь,Когда, утихнув на мгновенье,Вновь зазвенят в горах ключиИ ветра нежным дуновеньемРазбужен темный лес в ночи,Когда, кромешной тьмой томимый,Вновь попадет в свой скорбный край,Когда, кромешной тьмой томимый,Увидит солнце невзначай, —Тогда гнетущей душу тучиРазвеют сумрачный покров,Надежда голосом могучимМне сердце пробуждает вновь.Стремится ввысь душа поэта,И сердце бьется неспроста:Я знаю, что надежда этаБлагословенна и чиста!

УТРО

Раскрылся розовый бутон,Прильнул к фиалке голубой,И, легким ветром пробужден,Склонился ландыш над травой.Пел жаворонок в синеве,Взлетая выше облаков,И сладкозвучный соловейПел детям песню из кустов:«Цвети, о Грузия моя!Пусть мир царит в родном краю!А вы учебою, друзья,Прославьте Родину свою!»* * *Постарел наш друг Ниника,Сломлен злою сединой.Плечи мощные поникли,Стал беспомощным герой.Вот беда! Когда, бывало,Он с неистовым серпомПроходил по полю шквалом —Сноп валился за снопом.По жнивью шагал он прямо,Отирая пот с лица,И тогда веселья пламяОзаряло молодца.А теперь не ходят ноги —Злая старость не щадит…Все лежит старик убогий,Внукам сказки говорит.А когда услышит с нивыПесню вольного труда,Сердце, крепкое на диво,Встрепенется, как всегда.На костыль свой опираясь,Приподнимется старикИ, ребятам улыбаясь,Загорается на миг[5].

…Стихотворения молодого Сталина обратили на себя внимание. В 1901 году грузинский общественный деятель М. Келенджеридзе, составивший пособие по теории словесности, поместил в книге среди лучших образцов грузинской классической литературы стихотворение за подписью – Сосело.

В 1907 году тот же М. Келенджеридзе составил и издал «Грузинскую хрестоматию, или сборник лучших образцов грузинской словесности» (т. I), в которой на 43-й странице помещено стихотворение Иосифа Сталина, посвященное Р. Эристави.

(Н. Николайшвили. Стихи юного Сталина. «Заря Востока» № 292 от 21 декабря 1939 г.)

Во дворе семинарии было сложено несколько саженей дров. Между стеной, со стороны теперешней улицы Кецховели, и дровами оставлено было довольно широкое укрытое место, угол. В этом углу часто сидели Coco, Миша Давиташвили, Арчил Долидзе и другие и спорили по интересовавшим их вопросам. Часто сидел здесь один Coco и читал книгу.

(По воспоминаниям Симона Натрошвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

«Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из «Дешевой Библиотеки», книгами из которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него соч. В. Гюго «Труженики моря», где нашел и названный лист».

«Пом. инсп. С. Мураховский. Инспектор Семинарии Иеромонах Гермоген».

«Наказать продолжительным карцером – мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги – «93 г.» В. Гюго».

(Запись (в ноябре 1896 г.) в кондуитном журнале Тифлисской дух. семинарии. Экспонат Тбилисского филиала Центрального музея имени В. И. Ленина.)

«В 11 ч. в. мною отобрана у Джугашвили Иосифа книга «Литературное развитие народных рас» Летурно, взятая им из «Дешевой Библиотеки»; в книге оказался и абонементный листок. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из «Дешевой Библиотеки» названный ученик замечается уже в 13-й раз. Книга представлена мною о. Инспектору. Пом. Инспектора С. Мураховский».

«По распоряжению о. Ректора – продолжительный карцер и строгое предупреждение».

(Запись (в марте 1897 г.) в кондуитном журнале Тифлисской дух. семинарии. Экспонат Тбилисского филиала Центр. музея имени В. И. Ленина.)

«Джугашвили Иосиф (V, I,) во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников 5-го класса, несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражая в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии, и заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится. Ученик Джугашвили вообще непочтителен и груб в обращении с начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей (С. А. Мураховскому), как последний неоднократно уже заявлял инспекции.

Помощник инспектора А. Ржавенский».

«Сделан был выговор. Посажен в карцер, по распоряжению о. Ректора, на пять часов. И. Д». (Иеромонах Димитрий Абашидзе. – Авт.)

(Запись в кондуитном журнале Тифлисской духовной семинарии за 1898–1899 гг. Экспонат Тбилисского филиала Центрального музея имени В. И. Ленина.)

Вспоминается 1898 год. Как-то раз, после обеда, мы, ученики, сидели в Пушкинском сквере, около семинарии.

Вдруг кто-то закричал: «Инспектор Абашидзе производит обыск у Джугашвили!» Я бросился в семинарию, подбежал к гардеробу, находившемуся в нижнем этаже, где хранились наши вещи в закрываемых нами на замок ящиках.

Войдя в гардероб, я увидел, что инспектор Абашидзе уже закончил обыск. Он взломал ящик Coco, достал оттуда нелегальные книги и, забрав их под мышку, поднимался на второй этаж здания. Рядом с ним шел Coco…

Вдруг в это время к инспектору неожиданно подбежал ученик шестого класса Василий Келбакиани и толкнул монаха, чтобы выбить из его рук книги. Это оказалось безуспешным. Тогда Келбакиани набросился на инспектора спереди, и книги тут же посыпались на пол. Coco и Келбакиани быстро подхватили книги и бросились бежать…

Опешивший инспектор Абашидзе так и остался ни с чем.

(По воспоминаниям П. Талаквадзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

В Государственном архиве Саратовской области (ГаСо) есть отдельный фонд, в котором собрана коллекция личных бумаг саратовских епископов. Большую ее часть составляют бумаги Преосвященного Гермогена, бывшего в 1901–1903 гг. Вольским викарием, а позднее (1903–1912 гг.) – епископом Саратовским и Царицынским. Среди этих документов сохранилась часть, относящаяся к периоду служения Владыки Гермогена в городе Тифлисе ректором Тифлисской Духовной Семинарии (1893–1901 гг.). В основном это списки воспитанников семинарии, но один документ представляет собой объяснительную записку одного из воспитанников на имя инспектора семинарии иеромонаха Иоанникия (Ф. 1132, о. 1, ед. хр. 149). Эта записка, быть может, не представляла бы особого интереса, если бы этим воспитанником не был Иосиф Джугашвили (Сталин).

Совершенно удивительно, что эта записка не исчезла в известные времена, когда все подобные свидетельства изымались и уничтожались.

Иосиф Джугашвили поступил в Тифлисскую Духовную Семинарию в 1893 году и уже тогда совмещал обучение в духовном заведении с революционной работой. В 1898 году он вступает в тифлисскую организацию РСДРП, и вскоре его исключают из семинарии. В ГаСо сохранились также два упоминания о Джугашвили в списках воспитанников семинарии (Ф. 1132, о. 1, ед. хр. 26). Первое – за 1897/98 учебный год, где указывается, что он обучается в первом отделении IV класса и что квартиры он не имеет. Второе – в списках за 1899 год, Иосиф Джугашвили в том же отделении V класса. В списках воспитанников, бывших у исповеди и Св. Причастия на первой неделе Великого Поста 1899 года его уже нет. Следовательно, публикуемый нами документ нельзя датировать позднее этого года. Этот документ не имеет определенной даты, и мы воспроизводим его текст без изменения орфографии, свойственной автору.

«О. Инспектор!

Я не осмелился бы писать Вам письмо, но долг – избавить Вас от недоразумений на щет неисполнения мною данного Вам слова – возвратиться в семинарию в понедельник – обязывает меня решиться на это.

Вот моя история. Я прибыл в Гори в воскресение. Оказывается умерший завещал похоронить его вместе с отцом в ближайшей деревне – Свенеты. В понедельник перевезли туда умершаго, а во вторник похоронили. Ярешился было возвратиться во вторник ночью, но вот обстоятельства, связывающая руки самому сильному в каком бы отношении ни было человеку: так много потерпевшая от холодной судьбы мать умершаго со слезами умоляет меня «быть ея сыном хоть на неделью».

Никак не могу устоять при виде плачущей матери и, надеюсь простете, решился тут остаться, тем более, что в среду отпускаете желающих.

Воспитан. И. Джугашвили».

В 1899 году Coco провел в семинарии всего лишь несколько месяцев. Он ушел из этого училища и целиком перешел на нелегальную работу среди рабочих.

Не раз приходилось мне видеть Coco пробирающимся в толпе с такой быстротой, что просто невозможно было догнать его. Можно было только удивляться, как ловко и быстро Coco, в своей кепке, в легком пальто и в синей сатинетовой блузе, опоясанной поясом с кистью, пробирается по улице сквозь шумливые массы людей.

Так как он шагал всегда прямо, – мы, близкие товарищи, – прозвали его Геза[6]. Вообще же он был известен под конспиративной кличкой Коба[7].

(По воспоминаниям Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

На исходе XIX века, 28 декабря 1899 года, Сталин поселился в Тбилисской физической обсерватории, где он с этого же дня начинает работать в качестве наблюдателя-метеоролога.

Обсерватория помещалась на Михайловской улице, вблизи Муштаида. Невзрачного вида двухэтажный, покрытый черепицей, неоштукатуренный дом. Выделялся деревянный балкончик с тесно насаженными балясинами. Под ним – входная дверь. Налево от входа – комната, где производилась обработка метеорологических наблюдений.

На дворе густо растут деревья. Лесистый кустарник тянется до самой Куры. В глубине двора помещается обсерватория. Она окружена рвом, через который перекинут мостик.

К круглому зданию пристроены дощатые флигеля. В «северном» работал двадцатилетний Иосиф Виссарионович Джугашвили.

Обстановка здесь почти не изменилась. Перед окном растет коренастое ветвистое дерево. В те годы оно было незаметным, не затемняло комнату. В комнате перед большим решетчатым окном все так же стоит столик. Вот здесь составлял Сталин сводки метеорологических наблюдений. Без единой помарки заполнялись листы бюллетеней, под ними ставилась подпись: Джугашвили.

Жил Сталин в небольшой комнатке, выходившей во двор.

Тишина, царившая в этом глухом укромном месте, наиболее благоприятствовала конспиративному образу жизни молодого Сталина. Кончалось дежурство – запись научных наблюдений, – и Сталин выходил на улицу. Тихой и мало застроенной была эта часть города. Ее оживляло движение вагонов конки.

Выходя в город, Сталин направлялся в рабочие кварталы, туда, где в назначенный час собирались пролетарии…

(К истории фабрик и заводов Тбилиси. Страницы революционной борьбы рабочих Тбилиси в 1898–1901 гг. Опубликовано в газ. «Заря Востока» № 36 от 14 февраля 1938 г.)

Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Я вспоминаю, как я на квартире у Стуруа в присутствии Сильвестра Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Закро Чодришвили, Михо Бочоришвили, Нинуа и других передовых рабочих Тифлиса получил уроки практической работы. В сравнении с этими товарищами я был тогда молокососом. Может быть, я был тогда немного больше начитан. Но, как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое, революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции. Как видите, моими первыми учителями были тифлисские рабочие. Позвольте принести им теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность. (Аплодисменты.)

Я вспоминаю далее 1905–1907 гг., когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня, как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и другие, с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками – с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил, таким образом, второе свое боевое революционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учителям. (Аплодисменты.)

Наконец, я вспоминаю 1917 год, когда я волей партии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был переброшен в Ленинград. Там, в кругу русских рабочих, при непосредственной близости с великим учителем пролетариев всех стран – товарищем Лениным, в буре великих схваток пролетариата и буржуазии, в обстановке империалистической войны, я впервые научился понимать, что значит быть одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих – освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, я получил свое третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством Ленина, я стал одним из мастеров от революции. Позвольте принести свою искреннюю, товарищескую благодарность моим русским учителям и склонить голову перед памятью моего учителя Ленина. (Аплодисменты.)

От звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку), к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) – вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества.

Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести. (Аплодисменты, переходящие в бурную овацию.)

(Из «Ответа товарища Сталина на приветствия». Газета «Заря Востока», Тифлис, 10 июня 1926 года № 1197.)[8]

ГЛАВА ВТОРАЯ

КОБА

А. С. АЛЛИЛУЕВА

ИЗ «ВОСПОМИНАНИЙ»

…В конце 1903 года в Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сделали для типографии печатный станок. Шрифт тоже достали тифлисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В. А. Шелгунову. В корзине, которую принес дядя Ваня под Новый год, под пивными бутылками спрятали печатный станок. Его хранили среди старой домашней рухляди на бабушкином чердаке до того дня, когда отец с Василием Андреевичем, разделив на две части поклажу, поодиночке ушли из дому.

А накануне отец зашел к одному из товарищей, к Михо Бочоридзе, – в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт. Бабе, родственница Бочоридзе, встретила отца.

– Михо нет дома. Заходи, обождешь! – пригласила она.

Худощавый темноволосый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное лицо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми.

– Познакомьтесь, – говорит Бабе. – Это Coco.

Coco! Молодой пропагандист, который занимался с рабочими железнодорожных мастерских. Он вывел на демонстрацию батумских рабочих.

– Очень рад, – говорит отец и пожимает руку молодому товарищу. – Откуда сейчас?

– Издалека! – бросает Coco.

Скупо и коротко Coco рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его выслали в Иркутскую губернию, в село Уда.

– Оттуда решил бежать. Сначала не удалось – стражник не спускал с меня глаз. Потом начались морозы. Выждал немного, достал кое-что из теплых вещей и ушел пешком. Едва не отморозил лицо. Башлык помог. И вот добрался. Сперва в Батум, а потом сюда. Как тут у вас? Что бакинцы делают?

…Отец рассказывает о бакинских делах, о типографии, о поручении, делится сомнениями: удастся ли ему с Шелгуновым благополучно довезти тяжелый, громоздкий груз – станок, барабан от него и еще шрифт?

Coco внимательно слушает.

– А зачем вам везти все сразу? – говорит он. – Станок действительно велик. Разберите его на части и везите отдельно. Сядьте в разные вагоны и не показывайте виду, что едете вместе. А шрифт пусть привезут потом, другие…

Я запомнила рассказ отца о его первой встрече с молодым Сталиным. Это было в начале января 1904 года.

* * *

…В один из первых сентябрьских дней 1911 года в передней продребезжал звонок.

– Открой, Нюра! – крикнула из соседней комнаты мама.

Я пробежала мимо монтерской, где у телефона разговаривал дежурный, и открыла входную дверь.

– А, Сила! Пожалуйста, заходите!

Я шумно обрадовалась нашему взрослому другу Силе Тодрия, но смолкла, увидев за невысоким Силой кого-то, мне незнакомого. В черном пальто, в мягкой шляпе, незнакомец был очень худощав. Когда он вошел в переднюю, я рассмотрела бледное лицо, внимательные карие глаза под густыми, остро изломанными бровями.

– Папа дома? – спросил Сила. – Мы к нему с товарищем.

– Скоро должен вернуться. Входите! Мама в столовой, – пригласила я.

Они оба прошли в комнату, и, здороваясь, Сила сказал маме:

– Познакомься с товарищем – это Coco!

Я не решилась пройти в столовую, потому что, приглушая голос, Сила о чем-то заговорил, и я поняла – мне не надо присутствовать при разговоре.

Время подходило к обеду, но папа все еще не возвращался. Товарищи оставались в столовой. Сила зашел к нам поболтать, перелистал наши книги, над чем-то посмеялся. Тот, кого он назвал Coco, продолжал читать газеты, лежавшие на столе. Из-за притворенной двери к нам доносился его чуть глуховатый голос, коротко и неторопливо о чем-то спрашивавший Силу.

Папа пришел позже и обрадованно поздоровался с гостями. Он долго пожимал руку Coco и что-то сказал ему и Силе. И глуховатый голос раскатисто и насмешливо произнес:

– Ну вот… везде вам они мерещатся!

– А посмотрите сами в окно.

Все трое приблизились к открытому окну, выходившему на Саратовскую улицу.

– Ну, что, видите? – продолжал отец. – Меня эти не проведут. Я их сразу приметил, подходя к дому.

Мы невольно прислушались к разговору. Дверь в нашу комнату распахнулась.

– А ну, ребята, – позвал папа, – по очереди выйдите во двор, посмотрите, – ходят там двое этаких, в котелках…

Я первая сбежала вниз и сделала несколько шагов в глубину двора. У арки ворот я заметила одного из тех, о ком говорил отец. Второго я увидела на улице, там, куда выходили наши окна. Стараясь как можно удачнее притвориться, что я вышла по делу, я добежала до угловой лавочки и, вернувшись, опять заметила обоих шпиков. Поднявшись в комнаты, я обо всем подробно рассказала.