Просто жизнь

Благодаря спортивно-медицинскому образованью,Которому пятерку жизни лет отдал.Я в тяготах его с ногами разобрался, и он, как резвый конь,Пригорками с винтовкой поскакал.Скакал, охотился, и в благодарностиза возвращенное здоровьеКлючи от клиники рентгеновской мне передал.А адрес студии такой – «Ravenna Venti Quatro»,Чтобы в дальнейшем в ней я пациентов принимал.А в «вечном городе» он был известный рентгенолог,И мне блестящую характеристику нарисовал,И много римских дам за красотой в погоне, —За точечный массаж лица легли к моим ногам.В те времена моя работа стоила пять баксов в час,Два пятьдесят откладывал я доктору заначку в книжку,А остальную половину я по-братски брал себе,Мне не казалось, что с него беру я лишку.Смех смехом, но в дремучие те временаВалюта что-то стоила от денег настоящих.Глядь, месяц не прошел, и я купил женеКольцо шикарное из камушков блестящих.За триста баксов с бриллиантами кольцо купил.Сегодня стоит это барахло в десяток раз дороже,В СССР монету эту за десяток жизней я б не накопил,А банк взорвал – то, вероятно, получил в милиции по роже.И вот настал счастливый тот второй момент,Когда Господь вознаграждает в жизни за потери,Ко мне пришел с женою Пией пациент,Который главный архитектор Рима был, синьор Зампери.

Кафе «Эль Греко». Вечный город. 25 лет спустя.

На костылях пришли, но не одни, а с помощью друзей,Внутри в ногах обоих вставлены эндопротезы,Заснули год назад бедняги за рулемИ получили новые суставы из «титановой железы».Два месяца работал я, как вол,Я мышцы поднимал, формировал в минусовой надежде,Добился своего, а костыли – в окно,И оба вдруг пошли ногами, было все, как прежде.Калеки перестали быть калеками, наоборот.К синьору Корачу директора «Ирчи» по Риму побежали,Все, что случилось, рассказали там они,А также, что на остров Искию нас пригласить пообещали.И благородный серб наш, Корач дорогой,Не посмотрев на нарушение транзитного устава,Позволил нам на девяносто дней уехать в рай земной,Хотя и самому такого отдыха так не хватало.

Моя любовь – Иския

О, Иския! – белейший твой песок!Лазурным морем словно оцелован,А сверху солнца льющийся поток…И невозможной смесью красок глаз наполнен.Ты, мой Неаполь – сложною дорогойВесь оплетен, как тот большой паук,Окольными и трудными путямиДо Порта Иския не доберешься вдруг.Сперва заплатишь денежки на ТолеИ 27 км ты в пробке простоишь,Затем ты справа в узкую дорожкуПод мелким указателем влетишь.И по разбитой улице на всей планете…Не удивляйся, что сломается кардан,Приедешь в порт – любимейший на свете,Деля и смех, и слезы пополам.А смех весь в том, что на таком корыте,Заделанном в тех римских временах,Как только ты вошел в него, любезный,Тебя всего охватывает страх.И вроде утонуть тебе так стыдно,Везувий наблюдает за тобой,Но вроде бы и больно, и обидно,Не видев Искию, болтаться под водой.

Но я шучу – Господь хранит твой отпуск,Трагета довезет тебя за два часа,И втащит в порт, весь пальмами покрытый,И невозможная тебя охватит красота.Какие там бассейны, ахи-ахи,Какая там термальная вода,Но осторожен будь, не лезь куда попало,А то обваришься с хозяйством навсегда.Там все цветет, растет и дивно пахнет,Прекрасное вино тут литрами идет,И если апельсин от ветки вдруг отстанет,Твою он голову наверняка пробьет.Но не боись – там «Ospidale «рядом,Две «Скорых помощи» там «Subbito «придут,И бедного тебя, с огромной шишкой,К хирургам на носилках принесут.

Жена и сын цветами расцвели за лето. 1977

А если возжелаешь жизнью насладиться,Быть небожителем на искитанском берегу,Цени меня как искреннего друга,Как друг, тебе бесценный свой совет дарю.Кати в отель к Antonio Sorriso,Чтобы места успеть занять, там ждут тебя друзья!И закажи морскую выкладку фрутти ди маре мисто,Поймешь в момент, что прожил жизнь не зря.Там устрицы в нежнейшей свежести на льду лежат,С кусочками лимона вперемешку прохлаждаясь,И сладостных объятий бросить не хотят,Миг счастья подарить тебе пытаясь.На блюде на огромном не одни они лежат —Окружены созвездием нарезанныхморских невиданных созданий,Покрытые холодным потом,шампанского бутылки тут стоят,Как строй прекрасных стройных светлых зданий.Лангусты, осьминоги, вонголи – все очереди ждет,Как бы сойдя с картины темной старого голландца,И обоняние волнует, нетерпеньем жжет,И краски душу заставляют волноваться.А ты сидишь с друзьями в этой красоте,В ушах звучит живое пение бельканто,И в атмосфере теплой, дружеской вездеВитает дух Италии, бессмертного таланта.Финалом зазвучит такое многоцветье фруктов,С бутылок дюжиной с ликерами и граппой ледяной,И пей, что хочешь, сколько хочешь из бокала,Затем с счастливою душой езжай домой.Нашествие Батыя с Искией случилось,Приехавши сюда на край земли,От искитанских смугленьких аборигенокВсех мужиков Наташки увели.Теперь, гуляючи по Via Roma,И ты мне в этом даже не перечь,Я, как большой лингвист, – я в этом разбираюсь,Я слышу от детей украинскую речь.

Таким блюдом балуют гостей в Ristorante Antonio и Nello Sorriso.

Жизнь V часть

Вот на такую Искию, которую я описал,Привез Зампери нас в отель огромный «Мира Маре»,И другу своему Коллизе Фердинанду передал,И вся моя семья была, как громом пораженная ударом.И Фердинанд в угоду другу быстренько подсуетил:Мне кабинет под голубым воды каскадом он построил.И вот ко мне поток больных туристов немцев заструил,А вскоре все узнали про меня, и что я немцем там устроил.Коллизе был крупнейший Искии миллионер.Себя ценить я стал уж вдвое подороже,И час мой стоил в тот момент десяток миль,Хотя за это брать я мог и вдвое тоже.Какая странная образовалась в жизни связь.Я – Фердинанд, он – Фердинанд, и жены наши —Маргариты тоже,Мой сын ровесник дочери его,И наши таксы точной копией похожи.Шесть тысяч долларов сизифовым трудом скопил,Жена и сын цветами расцвели за лето.По-братски боссу три, а три себе я отложил,В транзитном хаосе – спасибо Господу за это.За те три месяца на Искии работыВ Неаполь ездил я в немецкий консулат,И плавно объяснил, что я полуеврей плюс полунемец,И что хочу на историческую родину назад.Но историческая Родина мою семью к себе не приняла.За то, что в Первую отец, немецкий офицер, сгнивал в окопах.Ведь по немецким всем законам – немец я,Чиновникам на все плевать, сидят на толстых жопах.Приходится крутиться между двух огней,По левой больно бьют за то, что я еврей,По правой больно бьют за то, что немец,А может, папуасом лучше стать мне поскорей?Закончился сезон – закончилась работа,По-итальянски запросто болтать могли.И уезжать из рая в Рим – такая неохота,Иисусе, Ягве, Будда – ну, пожалуйста, нам помоги!Прощай, любимая, о Иския родная!И вскоре в древний римский порт приехала семья,И мы почти что год в транзите застревая,Должны решить, куда поедем мы, друзья.Потоки русских беженцев, Ладисполи переполняя,Всем итальянцам сделали квадратные глаза.За пару месяцев в квартирах итальянских проживая,С их полным содержимым исчезали навсегда.А в этих вот квартирах со времен НеронаТакая накопилась вся в Антике красота.Какие люстры там, ковры, картины, мебель,И все нередко с тем потоком исчезало навсегда.Италия, как полный кубок, до краев культурой налита.Послушай, слева там звучит сонет Петрарки.Скульптура Микельанджело вся солнцем залита,В Венеции соборов купола блестят на площади Сан-Марко.Там Данте Алигьери вдруг затеял с Леонардо спор,Ведь много у великих тем для разговора.Быть может, речь идет о ботичеллевской «Весне»,А может, обсуждают в тот момент «Декамерона».А в основном все итальянцы, как большие дети,Им в первое свое знакомство просто поиграть,А в гости пригласить и накормить – здесь нет дилеммы,И можно о тебе назавтра забывать.Важней всего на свете итальянцем ставится семья,На месте на втором, важнейшем, мы еду оставим,На сотом месте остальное – также и друзья,А модную одежду мы на третье место обязательно поставим.Жене наш итальянский привлекательный мужикИзменит, походя, разочков полтораста,Но бросить женушку и в мыслях не привык,Да и она при этом чувствует себя прекрасно.А в общем вся страна живет на старом багаже.Туристы стаями вороньими все города заполоняют,И зданья римские стоят, запущенные в черноте,И римляне на них внимания не обращают.Есть странная, подмеченная мной черта:Они на улице весь мусор вкруг себя бросают,А в доме итальянском поразительная чистота,Снаружи – грязная помойка, а они не замечают.За вещь ты сразу итальянцу избегай платить.Что ты ему отдал, назад уж не вернется,А если купленную вещь захочешь возвратить,Тебе большим скандалом это обернется.«А кто твой друг, и я скажу кто ты»!И, несмотря на нелицеприятность,Италия десятки лет – мой лучший друг,Пришедшая с небес – прекрасная невероятность.Ну, что мне до того, что мусорят везде,Ну, что мне до того, что денежки не отдают обратно,Улыбки, комплименты делают везде и всем,Здесь ты свободен, и душе здесь жить приятно.Во многих странах, где я побывал,Натянутость улыбок, холодность повсюду,Особенно у шведов очевидностью видна,И эту очевидность никогда я не забуду.У итальянцев сущность их бежит от темноты,Растением, придавленным из-под асфальта,Душа их радостна, для них цветут цветы,Как будто Каллас голоса контральто.Прощай, прощай, Италия, до будущей весны!Мы обязательно к тебе опять приедем,А если вдруг ты нас цепями прикуешь,Мы вообще согласны, мы отсюда не уедем.А по субботам рынок под названием «Американо» посещали,Вот здесь при виде соплеменников накатывала немота,Доценты, воры, инженеры верх тут взяли,Казалось, оккупировали все прилавки навсегда.Весь итальянский говор стал ненужным и немым,Звучал родной любимый мат, как на вокзале,Там в синих и зеленых баночках и черная, и красная икра,Там лифчики, презервативы, простыни горами – где достали?На шеях хомуты из крупных полированных кораллов,Им в двадцать первом веке не было б цены,Виднелись тут и там рога маралов,Как «в финской бане лыжи», так они в Италии нужны.Но почему не торговал я, как и все?А потому, что из Москвы вещей не присылали,Поэтому все продавцы завидовали мне,И почему я покупал у них икру, они не понимали.В транзите от продаж им небольшие денежки текли,И жен своих и сыновей они не баловали,В отличье от меня, тех денег в тратторию не несли,На траттории, рестораны денег не давали.Наверно, думали, что будущую жизнь спасут они,Спасет несчастная копейка – это капли,Ну, понимаю, тысячи, быть может, помогли б,А сотни эти жалкие спасут навряд ли.С тех пор уж тридцать лет прошло,Ладинсполи случайно вновь мы посетили,Но маклерские долларов обмен и воровствоЛадиспольцы и до сих пор не позабыли.Бывало, из Америки к нам приезжали чуваки.Пораньше нас из матушки России умотали.На фотках в девственной и сексуальной ломотеИх трепаные жены на капотах кадиллачьих возлегали.И кадиллаков вид подействовал на нас,Ведь раньше я не мог купить руля от «Волги»,На две шестьсот купили мы тряпье,Чтобы в Нью-Йорке избежать кривые толки.Америка сидела плотно в наших головах,Картинками сороковых времен блестящих.Какие боа, женщины, а смокинги, а рандеву!Какие мундштуки во рту у дам курящих.Приемы, мюзиклы, Армстронг и Нат-Кинг-Кол,Я был уверен, заработаю на все на это.Приехал, прослезился, понял, дурачок.Что все мои мечты уплыли в Лету.В огромном «Боинге» летели чуваки,Прекрасно овладевшие англо-саксонской речью,Примерно так же, как китайский мандаринВладел старославянским и древнейшейклинописью междуречья.Пилоты «Боинга» должны нам кланяться, но до земли,За то, что самолет наш не был перегружен,Во-первых, потому, что груза языка мы не везли,А во-вторых, и груза денег – нам он был не нужен.

Рынок «Американо». Италия, 1977

Жизнь VI часть

Ну вот, пересекли за девять часиков мы океан,И Статуя свободы вдруг отбросила свой факел,Свободными руками обняла нас вдруг,От страха неизвестности, потерянности я заплакал.И вот попали мы в ужаснейший отель.Самоубийством здесь покончить легче!Здесь тараканов больше, чем в Клондайк струилася толпа.Зачем Италию покинул я – о, провалиться мне на месте!Узчайший стрит, заваленный помойкой весь,Какие-то двойные стекла в плесени и грязи.За стойкой бара – по стаканам смесь.Я понял – никогда не выбиться отсюда в князи.С Лимоновым во всем согласен я,Здесь абсолютно чувствовалось все чужое.Поверь, здесь никому не нужен ты,И никому не интересно все твое былое.«Ирчи» в Нью-Йорке не был итальянское «Ирчи»,Здесь не возились и минуточки с тобою.Сказали, у испанцев ты жилье ищи,Получку получи, а дальше обходи нас стороною.Ну, пожалей же нас, читатель мой любезный,Пронзящий ветер с холодом, дождем напополам.Грязь, тараканы, немота, сто долларов в кармане —Нет выхода, куда ни ткни: и тут, и там.Вот приоделись и стоим мы на Бродвее.Кругом какая-то обношенная кутерьма,Там каждый пятый выглядел, как сумасшедший,А каждый первый вроде бы нормальный был тогда.А боа, смокингов и шляп там не было в помине,И длинных мундштуков во рту курящих дам,Китай везде, Китай дешевый, джинсы, куртки.Зато у нас был вид, как с Марса марсиан.Нет ни жилья, надежды, языка.Возможностей полно, а бабок не нарыли,Мы маленькие рыбы посреди акул,Сожрут, съедят, о нас все позабыли.И мы должны прорваться через этот бастион,Но нет пока для нас опорного кронштейна,А способов добычи денег миллион,Но это относительно, как и в теории Эйнштейна.«Эй! Где ты там, Эйнштейн? Чего молчишь?Ну, помоги здесь выжить бедному еврею!Ты что, напрасно там на небесах торчишь?Пришли, пожалуйста, реальную идею!»И он услышал нас, замшелый теоретик,Он Ирочку Боровскую внезапно ниспослал.Она знакомая была нам по транзиту,Эйнштейн нас быстренько поднял на пьедестал.

NEW-YORK. Бродвей, 1978

Боровская сказала: «В километрах от Нью-Йорка тридцатиКусок России посреди «Юнайтед Нейшен»,Коровам можно покрутить немножечко хвостыНа ферме той «толстой фондейшн».Ну что, помчались. Вдруг природа – красота,На ней среди лесов стоят строенья,И пахнет Русью здесь – здесь русская земля!Ну, как из Пушкина-Есенина стихотворенье.Там встретил нас сам князь Голицын,Из сумрачных веков он настоящий князьИ сообщил название вакансий грубо – «жопомои»,И я пообещал: «Лицом мы не ударим в грязь».Затем повел знакомить нас с хозяйкой старческого дома.Здесь я, признаюсь, просто обалдел вконец,Встречала нас, аж в девяносто лет, Толстая Александра Львовна,Об этом, думаю, наверно, «попросил ееТолстой-отец».Работка предстояла – ты нам не завидуй.Кати, вали, подмой, переверни, толкай.России гордость этих старичков, старушек.До той поры, когда Господь возьмет их в рай.Попробую я описать людей, с которыми работал,Светился в них честнейший жизненный подход,Культура, воспитанье, вера в Бога, обращенье.Господь с любовью им готовил к смерти переход.Ведь это были офицеры белые, которые в двадцатыхСтреляли в лоб плывущих вслед за ними лошадей.Стреляли, чтобы лошади не утонули.Стреляли, плача, в лоб испытанных друзей.Бескомпромиссные вели бои с большевиками,Одессу, Севастополь покидая навсегда.И лошади, плывя в воде, в Константинополь провожали,Не понимая, что хозяев не увидят никогда.Благодаренье Богу – мы столкнулись,С ушедшим миром – тем, что не вернется вспять,Здесь голубая кровь России умирала,И никогда ей не вернуться к нам опять.Фамилии Волконские, Лопухины, Голицын,Оболенский и другиеЗвучали чаще здесь, чем Сидоров, Петров.Большевики, как сорную траву, их начисто скосили,А из дворянских гнезд наколотили дров.Спесивцева воздушною летящей Терпсихорой,Балета русского краса, любовь и честь,Тихонечко у нас, тихонько угасала,Других больших имен не перечесть.Весь русский генофонд собрался вместе.Последние из могикан все были здесь:Родан Багратион и Тихон Гербов —России честь и совесть, всех не перечесть.Вот фрейлины царя и Смольного лицея институткиЗдесь доживали век и часто наш язык,Новейший русский сленг, не понимали,Воспитаннейший мозг к абракадабре не привык.А вера в Бога их была неколебима,И на моих руках пока не умерли,Ни жалобы, ни стона я не слышал,За что я низко кланяюсь им до земли.Напротив нашего жилья – убогой сараюшки,Стояли церковка – воздушною красавицей была,Служил в ней Викторин, духовный окормитель,На исповедь, причастие он поспевал всегда.Однажды прибежал святой отец к нам в домик:«Эй, сони! Просыпайтесь поскорей!Там за углом нашел для вас я что-то,Что надо посмотреть, да побыстрей!»

Tolstoy-Fondation. Генерал Гербов – 101 год. Генерал. Командующий дальневосточным округом. Награжден орденом в связи со столетием. Мой близкий друг.

И побежали, но глазам своим не верим:Там за углом стоит огромный «Кадиллак»,А денег мы немножко накопили,И полторы большой ценой назвать никак.

Америка-наш дом. 1978

Наша церковь, 1978

Наш «Кадиллак». Наши две собачки: «Итальянец и русская девочка».

Из этого «Кадиллака» выпал американский

Невероятный тот авто стоял почти что новый,Ведь это целый самолет, вот это да,Там двигается все простым нажатьем кнопки,И что внутри – не описать мне никогда.Забыл сказать, на данный на момент,Ни паспортов, ни документов не было в помине,Имели тоненькую белую бумажку на руках,Которую на память я храню поныне.И в этой бумаженции, величиною с носовой платок,Моих защита прав американских «биль»:Права на пенсию, плюс медицинская страховка,Работу, социальную защиту и автомобиль.Родился в бедности, в том сталинском остроге,И прожил, как и все, я сорок два в СССР.А здесь отец духовный одолжил мне тыщу,И через месяц я имел, о чем мечтать не смел.Скажу я откровенно, на права я сдал не сразу,С инструктором проехался всего лишь раз,А что случилось, до сих пор не понимаю,И что за приключенье, расскажу сейчас.Наш «Кадиллак» был полным автоматом,Как у троллейбуса, от тормоза педаль и газ,Ну, я и газанул и повернул, а что он выпал из машины,Мне кажется, он помнит и сейчас.Бежал он долго вслед за кадиллаком,Какой-то палкой без конца вослед ему махал,Я почему-то думаю – кричал вслед комплименты,По крайней мере, русского я мата не слыхал.А вскоре перед нашим домиком-сараем,В котором жили мы, стояли сразу три —Красавец – «Кадиллак», красавец-«Ягуар» для сына,И новенькая «Мазда» для моей жены.Мой сын в десятый класс «Хай Скул»Пошел учиться, и как-то сразу в школе преуспел,И приглашенье в Принстон получил продолжить обученье,Мы удивлялись, как «пострел на все поспел».Прошло три года – неожиданно беда пришла.Наш сын с плохой компанией мог подружиться,Немножечко вначале алкоголь, потом трава,Мы поняли, что можем скоро с сыном распроститься.Собрались радикально все вопросы разрешить.У немцев не без основанья паспорта оформить,Билеты на Германию купить – все позабыть,Все нажитое за три года бросить.Признаюсь, растерялся я, душа упала.А перегрузка в пятьдесят превысила все «джи» «G»,Опять мне в сорок пять все начинать сначала,Не многовато это для одной души?В Америке все, что купил, уж не продать,Но ты ведь не богач, все бросить можно,Я снова тягловая лошадь в сорок пять,Ни бросить, ни продать меня уж невозможно.А Бог велик – звонок нас разбудил,Звонок был из Германии, из города Ганновер,И Херман Хайнеманн, которого на Искии лечил,Вдруг захотел лечение продлить – вот это номер.Как говорят, «господние пути неисповедимы»,Земля ведь держится на трех китах,Синьор Зампери, Альдо Брокиери не проплыли мимо,А третьего представить мы могли, но только лишь в мечтах.Не надо ныть, не говорить нам «Ах!»,С нуля немецкий немцу изучать потрясно,К тому же, собираясь, зеркало разбили в пух и прах,И оказалось, что разбили мы напрасно.Хотя на этот раз мы были поумней.Тряпье не покупали – позабыли,И самолет на этот раз летел потяжелей,Пятнадцать тысяч долларов, три языка мы увозили.Мы прилетели в Лондон, ждал другой нас самолет.Такая маленькая старенькая кроха,И вот когда он разбежался и пошел на взлет,Все поняли, сейчас нам будет плохо.Он еле-еле оторвал свой нос от полосы,На сотню метров, как колун, взлетел едва ли.Две стюардессы к пассажирам тихо подошли,Багаж немедленно тащить на «нос» нам приказали.Он стал вдруг оседать на старенький свой хвост,Турбины с визгом страшным скрежетали,Вибрация пронзила всех и вся насквозь,И пассажиры к Господу губами зашептали.И вытянул он все же, «сукин сын», оставил жить,Благодаря полтыще с лишком килограммов,Которые успели к «носу» подтащить,Но всех спасла, конечно, «наша пара чемоданов».

Жизнь VII часть

И вот Берлин – таможня: «Что у вас с собой?Наркотики, оружье, денежки на проживанье?»Предъявлен паспорт «нансенса» – вперед, огонь!«Ауфвидерзеен», «гуд бай», таможня, до свиданья.Мы тут же в визовый отдел летим,И по-английски сразу там растолковали:В Америку мы возвращаться не хотим,И чтоб немедленно нас немцами признали.А немцы – радостный и юморной народ,Такой же, как и мы, все понимали,В тюремной камере, вместо отеля – все наоборот,А утром на анализ кровь, мочу сдавали.Затем нам сообщили, что с анализами все «о кей»,По пачке сигарет и по конфетке дали,И попросили в сборный лагерь поскорей,Затем, чтоб в этом лагере мы документы сдали.Опять на самолет, на этот раз – в Ганновер,Теперь нам лагерь «Фридланд» надо поискать,На электричку, и вперед за новой жизнью,А от Ганновера поездка где-то восемьдесят пять.Идем – дорожки длинные, то здесь, то там бараки,И чем-то от Освенцима попахивает там,А после всей свободы, что в Америке видали,Смиряться с рабской ситуацией придется нам.Здесь толпы всяческих людей шныряют по дорожкам,На лицах омут, а в глазах один дурман.Из казахстанских немцев, немцев из Поволжья,А в головах коровы, овцы, баранье – сплошной туман.Но, как глава семьи, решение я принял быстро,Сдать документы – сверхзвуковую скорость обогнать.В Ганновер к Херману – немедленно отсюда.Скорей обратно на свободу удирать.Вот встретились – объятья, чай и кофе,О предстоящей жизни надо все прознать,В отельчике мы сняли комнатушку,И удивительных событий стали ждать.А в восемьдесят первом – страшный кризис разразился,Жилья в Ганновере не прибавлять.Три пятьдесят в апреле доллар стоил,И я, давай накопленные денежки менять.Прошли деньки, и в замечательном районеКвартиру солнечную сняли, просто благодать,Прекрасную в кредит купили мебель,И зажили, как Боги, ну ни дать, ни взять.Затем я приступил к лечению Хермана,а случай необычный.И доставлял меня к нему наш маленький автомобиль.Все повторилось, случай ведь возможный,Меня он снова в жизни подхватил.С фамилией моей, да с опытом, с руками,Скажу я искренне – мне очень повезло,Чисто немецкая фамилия – я Фингер и почти ариец,А что на треть еврей – так это ничего.И через много лет я точно понял,Работай честно, прилагай талант к мечте,Теперь я знаю, несмотря на все невзгоды,Могу достать работу даже на Луне.Прошло шесть месяцев со дня приезда,Квартира, мебель новая, автомобиль – плати.А деньги, на которые живем, так быстро тают.Казалось, скажем мы Германии последнее «прости».Хоть пациенты были, мне нельзя по-черному работать,Обязаны быть признаны – поставлены «на социал»,Ассоциированы в обществе должны мы быть официально.И если этого не будет, то Германию во сне видал.Поехали во Фридланд, я был неизвестностью измучен,Хромой к нам вышел немец, вежлив, не отнять,И, что еврейка ваша мать, мне разъяснил с улыбкой,Сказал, что, как своих ушей,немецких паспортов нам не видать.А все те люди, что бродили раньше по дорожкам,Давно уж признаны, даны им медицина, социал,Вот тут я не на шутку испугался, бедный,Решил, что окончательно от поезда отстал.Мне кажется, что хромоногий —русский немец – полицаем был,Что мать моя еврейка – так пришлась ему по нраву,И тот отказ признать меня я абсолютно заслужил,Наверно, занимался выдачей евреев на расправу.Теперь о сыне – ведь в Германии почти немым он был.Рассказ о нем забросил я немножко,И если он немецкого не знал, а это – будущего не добыл,Хотя английский, итальянский,русский – их не выбросишь в окошко.Напомню, при немецкой дисциплинеОн все диктанты по-немецки должен был писать,И в лучшей школе под названьем «Бисмарк Шуле»Он безнадежно и отчаянно стал отставать.О Господи, как судорожно мы искали выход,Чтоб сыну нашему хорошее образованье получить,И набрели на «Отто Бенеке» – образовательную школу,Немецкий облегченный для начала стал он там учить.Но находилась эта школа ведь совсем не близко,В Германии на юг пять сотен надо отпахать,Задачка выпала на нас, и не совсем простая,Как нам три года сына под контролем удержать.Но, слава Богу, ни наркотиков, ни дури,В то время по Германии почти и не сыскать,Случаются, я думаю, банальные студенческие пьянки,Но лучше ты у Пушкина спроси, нам их не избежать.

Ганновер. Домам 300–400 лет. Весна 1985 года.