За красивые глаза (сборник)

Зато какой приветливой и гостеприимной показалась после всего пережитого земля. Благо в первые дни их пребывания на острове Свободы никакая научная работа не велась. Сотрудникам «Королева» был предоставлен краткий отпуск, который энергичный товарищ Эйгелис смог потратить на исследование не моря, а суши, возвращаясь на теплоход лишь ночевать. Впрочем, в первый угарный день, когда огромный якорь тяжелым камнем лег на дно и корабль временно остановил свой ход, той теплой ночью никто из счастливчиков, получивших отпуск, не вернулся на судно. Кубинский ром и сигары подкосили всех, включая бравого усатого капитана и самого начальника исследовательской группы, седенького уже, но очень умного, дорогого их Владимира Ильича Свердловского. Чего греха таить, подействовал он и на самого младшего члена корабельной команды Артураса Эйгелиса. Но все же не так, как на остальных, далеко не так.

Не привыкший к подобным гулянкам, он оказался очень осторожным в отношении искушений Гаваны и еще мог, пожалуй, даже пройтись по прямой и довольно связно выразить свои мысли, когда у других и ноги, и язык уже объявили независимость от остальных частей тела.

Артурас Эйгелис затянулся трубкой, но ему показалось, что вдыхает он не горьковатый дым, а чудный аромат той незабвенной южной ночи, куда он вывалился из душной забегаловки за глотком свежего воздуха и сразу же удивился огромным сверкающим звездам на вдруг сильно приблизившемся небе. Эх, не догадывался молодой ученый, что главные искушения коварной ночи на чужом берегу еще ждут его впереди.

Она подошла совсем тихо и незаметно, пока он, опустившись на лавочку и задрав голову вверх, гадал, в самом ли деле так снизилось небо или это лишь иллюзия, порожденная огненным ромом. Она просто встала рядом и, бесстыдно задрав ногу на лавочку рядом с ним, спокойно стала приводить в порядок так вовремя развязавшуюся сандалию. Что-то не клеилось у нее в этом сложном деле, и пока она раздраженно дергала за кожаные ремешочки, младший научный сотрудник мог вдоволь налюбоваться крохотной, чуть удлиненной ступней, находившейся так близко. Его взгляд скользнул по узким смуглым бедрам, а соблазнительную до боли в определенных местах запретную область девичьего тела, которую лишь символически закрывала пышная мини-юбочка, Артурас легко домыслил. Все-таки он провел множество дней в безбрежном океане, причем при полном отсутствии каких бы то ни было особей женского пола. На счет длительного воздержания (тем более что жена Эйгелиса должна была вот-вот родить, из-за чего и до плавания молодой ученый был не слишком избалован интимными отношениями) сначала и списал он неожиданно возникший интерес к четырнадцатилетней кубинке. Он даже хотел было вернуться в наполненную галдящими людьми забегаловку, чтобы отогнать от себя дьявольское наваждение, как вдруг металлическая застежка от сандалий незнакомки змейкой мелькнула в воздухе и звонко подкатилась прямо к его ботинку.

Девчонка обернулась и пристально, будто только что заметив, посмотрела на Артураса плутовскими темными глазами. Латыш не мог не подчиниться этому взгляду. Медленно подняв упавшую пряжку, он наклонился над ножкой, которую ему просто захотелось прижать к губам, и каким-то чудом приладил к босоножке отвалившуюся детальку. Попутно Артурас успел заметить, что негодная малолетка даже не считала необходимым носить трусики…

Это был конец! Отрава, которую несет в себе каждая нимфетка, уже вошла в его кровь. После этой проклятой завораживающей ночи никогда уже не мог он получить полного наслаждения с женщиной обыкновенной – его возраста или немного младше.

То веселое кубинское лето, в течение которого не было ни одного дня без встречи с маленькой Мануэлой, навсегда осталось в памяти Артураса как самые счастливые и беззаботные дни в его жизни. Это был тот период, когда все в жизни удается. Свердловский постоянно ставил его в пример другим сотрудникам и обещал по возвращении просить повышения его в должности, все коллеги тоже, казалось, полюбили новичка, красивые кубинки часто оглядывались на него на улице, и главное – была она, Мануэла! Его испорченная смуглая принцесса, так легко отдававшаяся за деньги любому первому встречному, с ее детскими надутыми губками, испачканными размазывающейся от поцелуев яркой помадой, гибкой кошачьей спинкой, легко и естественно выгибающейся навстречу его большому телу, аккуратной попкой, которой она так задорно и соблазнительно виляла при ходьбе.

Он мог сколько угодно обманывать себя тем, что просто кубинки развиваются гораздо раньше своих сверстниц-северянок и что озорной Мануэле можно дать шестнадцать, а то и восемнадцать лет. А это уже более-менее приемлемый возраст для занятия сексом. Рассуждения о том, что вот вернется он в Ригу, к жене и кубинское безумное наваждение рассеется, оставив после себя лишь стыдные, однако сладкие воспоминания, успокаивали только до момента, когда это самое возвращение не стало реальностью.

Причем реальностью страшной и, ему казалось, абсурдной своей нелепостью. Телеграммы не приходят на теплоходы, находящиеся в море. Поэтому не мог знать молодой ученый, все еще со сладкой дрожью вспоминавший свою кубиночку, что дома его ждет беда. На пристани его встречала не любящая, истосковавшаяся в разлуке жена, а хмурый и вдруг как-то сразу постаревший тесть. Он и сообщил Артурасу, что Валерия умерла при родах, оставив им маленькую дочь. Сообщил он это так, будто Эйгелис и был виноват в ее смерти. Впрочем, хотя с точки зрения разума это было невозможно, Артурас тогда понял: так и есть, он виноват, жена погибла за его грехи.

Малютку он назвал Витой, что означало Жизнь. И, несмотря на горячие просьбы бывших тещи с тестем оставить внучку им, забрал ее сразу же, как только появилась возможность нанять няню. Девочка и так была уже лишена самого главного – родной матери. Лишать ее еще и отца Артурас не хотел ни в коем случае. Он всегда баловал ее до предела, не слушая никаких педагогических советов, ни в чем никогда не отказывал своей принцессе и ни разу не привел при дочери в дом чужую женщину.

Впрочем, и приводить ему было некого. Он так и не смог найти замены для кроткой, нежной Валерии. Зато вот Мануэле, как ни странно, замена нашлась довольно скоро.

Конечно, после смерти жены ему было трудно оставаться в шикарной, подаренной тестем – директором строительного кооператива – трехкомнатной квартире, где каждая мелочь была куплена и расставлена руками Валерии. Поэтому, когда добрейший капитан теплохода Свердловский предложил выделить ему с дочерью небольшую двухкомнатную квартирку, он с радостью согласился, вернув при этом свадебный подарок Валериному отцу обратно. И хотя в результате оказался в районе, значительно более отдаленном от центра, ни разу об этом не пожалел. Тем более что и отношения с соседями у него сразу наладились. Особенно с инженером Анатолием Григорьевым, занимавшим квартиру справа от него и так же, как и Артурас, в одиночку воспитывавшим дочь. Правда, его Кате было уже тринадцать.

Однажды в дождливое воскресенье, возвращаясь из гостей и с досадой предвкушая вечер в одиночестве (тогда Виту он, повинуясь слезным просьбам, отвез на выходные к дедушке с бабушкой), Эйгелис увидел около соседской двери мокрую дрожащую фигурку, упакованную в модную «косуху».

– Ты что здесь делаешь? – строго спросил он, осторожно притрагиваясь к девчонкиному плечику.

– Ничего, папу жду, – ответила девочка и виновато прибавила: – Я ключ дома забыла, а он ушел куда-то.

– Да ты промокла вся! А ну-ка, быстро, марш ко мне греться! – бодро прикрикнул Эйгелис, стараясь уверенным тоном замаскировать свое неумение общаться с чужими маленькими девочками.

– Да я не очень замерзла, и папа должен скоро прийти, – робко попробовала еще возразить Катя, поднимая на него карие глазки с длинными ресничками, но он уже твердо решил, что оставлять девчонку в холодном подъезде не стоит.

– Отставить разговорчики, – скомандовал Эйгелис, легонько подталкивая малолетнюю соседку к своей двери.

Оказавшись в квартире, Катюша немного осмелела. Пока Артурас искал полотенце для нее, попутно размышляя, удобно ли предложить еще чистый женский халат, всегда на всякий случай висевший в ванной (хотя и случаев таких в последнее время он никак припомнить не мог), девчушка с любопытством разглядывала рыбок в огромном аквариуме, занимавшем изрядную часть гостиной.

– Прикольная рыбка, – весело сообщила она Артурасу, появившемуся с тапочками и полотенцем.

Катя возбужденно тыкала пальцем в крупную толстогубую рыбину, отдаленно напоминавшую карася. Обитательница аквариума лениво и с полным безразличием таращилась на девочку из своего обиталища.

– Это тиляпия, – с радостью откликнулся биолог, наконец-то нашедший тему, на которую мог бы поговорить с юной особой.

О водных обитателях Артурас способен был рассказывать часами. Остановил их беседу только звонок в дверь. Это был Григорьев. Он заглянул к соседу осведомиться, не видел ли он куда-то запропастившуюся Катю, и застал дочь в кухне за чаем.

Так началась эта дружба, и кто знает, переросла бы она во что-нибудь большее, если бы не Катин отец, решивший привести в дом мачеху. И ладно бы нормальную женщину, так нет же! Новой Катиной «мамой» должна была стать ненавистная ей классная руководительница, преподававшая химию и биологию. Более того – по иронии судьбы именно Катя и свела Ирину Алексеевну со своим папой. «Мерзкую химичку» твердая троечница Катя невзлюбила сразу же, едва женщина стала их «класснухой» после окончания университета. Она же прилепила учительнице незамысловатое и обидное прозвище Чебурашка – фамилия училки была Чемурадова. Рассерженная постоянным срывом уроков химии и зоологии, Ирина Алексеевна требовала в школу отца.

И вот теперь она должна терпеть эту очкастую мымру у себя дома? И чего только папа в ней нашел? Все эти мысли не находили ответа в очаровательной Катиной головке. Девочка стала частой гостьей у Артураса. Ей нравились его рассказы о завораживающем подводном мире, о других странах, нравилось возиться с малышкой Витой. Иногда Катя даже оставалась у него на ночь. Она не знала, какими глазами смотрит на спящую, разметавшуюся во сне Катю Артурас.

«Вот именно таким и должен быть папа! – подумывала Катя, невольно сравнивая двух мужчин. – Дядя Артурас не приведет в дом училку!»

– Ой, а что прошлой ночью выделывали Чебурашка и папа, – Катя заливисто рассмеялась.

– А что? – Артурас слушал краем уха.

В этот момент он чистил картошку и поглядывал за манной кашей на плите.

– Они думали, что я у тебя осталась, а я вернулась! Папа голый ползал на четвереньках по комнате, а Чебурашка сидела на нем верхом и погоняла.

Девочка изобразила сначала, какое лицо было у ненавистной училки, потом какое у папы. Артурас невольно улыбнулся и… начал говорить об отношениях Мужчины и Женщины. Он рассказывал о свободной Кубе, о целомудренной Европе, о жестокой Азии…

Катя слушала с открытым ртом. Она и не заметила сначала, как рука Артураса скользнула ей под юбку, и нисколько не смутилась, когда ей захотелось самостоятельно расстегнуть ему брюки…

Нет, Артурас не был насильником. Артурас был эдаким набоковским «гумбертом», преклонявшимся перед девичьей красотой. А Катя стала его «лолитой». Однако в Советском Союзе в те времена и слыхом не слыхивали про это произведение известного русского писателя-эмигранта, а потому бедный Эйгелис, считавший, что он один в целом свете так ненормально увлекается маленькими девочками, мучился своей страшной тайной еще больше. Но отказаться от обладания малышкой, каждый раз приносившего новый сладостный взрыв, уже не мог.

Отношения с Катей продолжались гораздо дольше, чем его кубинская связь, – почти два года. И, как ни странно, их тайну удалось сохранить даже от поглощенного новой женой Григорьева. Сосед совершенно искренне считал, что Артурас питает к его дочери просто отцовские чувства. Закончился же этот преступный роман нелепо и естественно одновременно. Однажды утром после бурной ночи Катюша, гибкое тело которой еще подрагивало от пережитого наслаждения, а дыхание оставалось прерывистым, осторожно высвободилась из его объятий, перекатилась на свою подушку и спокойно заявила, что занимается с ним этим в последний раз.

– Что случилось, милая? Тебе так не понравилось сейчас? Можем все сделать по-другому! – лениво ответил на это Артурас, решив, что это очередной девичий каприз, который в крайнем случае будет стоить ему лишнего стаканчика мороженого.

– Нет, дело не в этом, – слегка замялась Катя и после небольшой паузы неожиданно выпалила: – Ты знаешь, я, кажется, встретила свою настоящую любовь.

– А я-то, наивный, думал, что ты давно уже ее встретила, – обиделся он.

Катюша покосилась на него, испуганно и виновато хлопая растерянными глазками, и вдруг бухнулась носом в подушку. Эйгелис сначала хотел было со всей строгостью пресечь бредовую затею малышки, вбившей себе в голову откровенную чепуху. Однако, не выдержав внезапных слез, обнял любимое, корчившееся в рыданиях тело и крепко прижал его к себе. А Катя все всхлипывала, теперь уже у него на плече, и все говорила про то, что тоже очень-очень любит его, но немного не так. Она может просто быть его дочкой, и они могут иногда встречаться, но тот, другой, предназначен ей судьбой, и они с ним поженятся и заведут много детей. И так далее, и так далее…

Чтобы его несравненная, единственная девочка досталась какому-то сосунку, который и оценить-то ее демоническую прелесть никогда не сможет? Да ни за что!

Эйгелис долго боролся с этой «дурью». Не выпускал никуда из своего дома, заставляя часами делать уроки, так что даже в тетрадках по ненавистной химии не оставалось ни одной неисправленной ошибки. Запрещал ходить даже к подружкам, шантажировал, обещая, что расскажет отцу про ее подростковые шалости. И получал в ответ какой-то странный замкнутый и виноватый взгляд. Тогда он пробовал воздействовать нежностью и лаской. Однако выражение ее глаз оставалось прежним. Артурас понимал, что только чувство вины за, как она, вероятно, считала, предательство заставляет девочку приходить к нему снова и безмолвно сносить все его глупости, которыми он пытался удержать любовь, уже давно принадлежавшую не ему. И тогда он сам решил прервать уже не приносившую никакой радости связь. Эйгелис взял в свой отпуск путевку на море. Он очень надеялся, что в гостеприимной Юрмале ему удастся забыть свою пагубную страсть и, кто знает, возможно, ему наконец удастся завести роман с женщиной, более соответствующей по возрасту.

Кто виноват, что так трагично закончилась эта его поездка? Артурас не мог понять, за что же в конце концов так наказывает его судьба, каждый раз расставляя ловушки на его и так изломанном жизненном пути…

* * *

Тихий, но настойчивый стук в дверь прервал воспоминания прибалта, возвращая его из далекой сумасшедшей ночи в серую реальность гостиничного номера.

– Войдите, – устало сказал Артурас, невольно выпрямляясь в своем кресле.

– Здорово, – в дверном проеме показалась вихрастая голова сутенера Сереги, и Эйгелис окончательно вспомнил, чего же он ждал перед тем, как с головой погрузиться в воспоминания.

«Старею, что ли?» – безразлично подумал он.

– Че, старик, совсем заждался? Что, взгрустнулось да взбляднулось? – сально похохатывая и пытаясь похлопать его по плечу, спросил Сергей. Парень подошел к сидевшему в кресле Артурасу своей разболтанной, полутанцующей походкой. – Ниче, не дрейфь, щас все исправим. Товар – пальчики оближешь!

Эйгелис недовольно поморщился. Надо признать, что культура обслуживания у питерских сутенеров до сих пор была не на высоте. Зато достать они могли что угодно по желанию заказчика. Так что приходилось терпеть. В меру, конечно.

– Где они? – прерывая сомнительные шуточки Сергея, спросил прибалт, хотя и чувствовал, что от былого желания мало уже что осталось.

– Да здесь, смотри, – Сергей широким движением открыл дверь и скомандовал: – Девочки, на выход.

И они вошли. Маленькие худенькие вьетнамочки, все по виду не старше двенадцати-тринадцати лет. Однако по плавности и раскованности движений чувствовалось, что прошли они уже большую школу обольщения сильного пола и не первый день занимаются своим «бизнесом». При ходьбе их узкие бедра, затянутые в черную синтетику мини-юбок, слегка виляли с какой-то заторможенной сексуальностью, присущей большинству уроженок знойного Юга, а раскосые со стрелками до ушей глазки улыбались с профессиональной зазывностью. И все-таки это были совсем девчонки – ночная жизнь еще не слишком потрепала их, демоническая привлекательность, заложенная самой природой, еще не стерлась во время изматывающей ежедневной работы и проступала даже сквозь слой яркой краски, нанесенной на нежные девчоночьи мордашки.

– Добрый вечер, девочки, – улыбнулся Эйгелис выстроившейся в рядок компании девиц и, приблизившись к крайней проститутке, спросил у нее: – Тебя как зовут?

– Ле-на, – по слогам произнесла девочка непривычное русское имя.

– А тебя? – чуть нахмурившись, перешел бизнесмен к следующей.

– Ма-ша…

– Да брось ты, – махнул рукой Сергей, видя легкое недоумение прибалта, – они здесь все Маши да Наташи. А тебе на фига их имена? Все равно не выговоришь. Я и сам не знаю, как их родители звали. И не интересуюсь, между прочим.

– Ну хорошо, – коротко кивнул прибалт, – тогда сейчас все сударыни, все Лены, Тани и так далее быстренько прошли в ванную и смыли эту ужасную, дешевую косметику, – распорядился он.

Девчонки остались стоять, недоуменно поглядывая на сутенера.

– Да ты что! – возмутился Серега. – Им же еще работать после тебя. Или, может, всех возьмешь, поразвлечешься, а?

Он снова начал свои мерзкие пошлости, злившие Артураса до мурашек в ступнях.

– Ничего, еще раз раскрасятся, – от неприязни тон Эйгелиса всегда становился спокойнее, и это почему-то действовало на людей как ушат холодной воды, и они становились послушными и исполнительными.

– Ладно, – проворчал Сергей, соглашаясь. – Ну, чего замерли, как испуганные курицы? – закричал он на девчонок. – А ну марш умываться!

Умывание и впрямь пошло им на пользу. За слоем косметической штукатурки оказались милые детские личики, совсем не похожие друг на друга, как казалось первоначально. Внимание Артураса остановилось на одном, казавшемся живее и естественнее остальных.

– Эта, – коротко бросил он Сергею, ткнув пальцем в выбранную проститутку.

– А тебя не проведешь, – сально усмехнулся продавец живого товара, подмигивая покупателю. – Новенькая, всего две недели у нас.

– Отлично, – сказал прибалт, небрежно бросая уже посчитанные бумажки на стол.

Сутенер убрал деньги себе в карман и вместе с отвергнутыми вьетнамочками ушел, недовольный недружелюбностью и холодностью прибалта. Но настроение клиента его не касалось. Главное – ему удалось выгодно для себя продать товар.

Эйгелис и малолетняя вьетнамка остались вдвоем. И девчонка сразу же потянулась к замку, держащему юбку.

– Подожди, – остановил ее Эйгелис.

Артурасу всегда требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к объекту, прежде чем лечь с ним в постель. Иначе близость не приносила такого удовольствия, как тогда, когда он чувствовал женщину не только телом, но и немного душой. Даже проститутку.

– Не надо, – поэтому остановил он девочку.

– Но Сер-гей сказал, – объяснила она с улыбкой.

– Не торопись, – продолжал он. – Садись. Тебя как зовут?

– Ка-ть-а, – все с той же заученной улыбкой произнесла вьетнамка.

– Нет, я спрашиваю твое настоящее, вьетнамское имя, как тебя в семье звали?

– Мунь, – наконец после паузы очень тихо произнесла она.

– Вот видишь, совсем другое дело, – обрадовался Артурас.

Ему казалось, что смешное, неблагозвучное на его слух имя очень много говорит о девушке и стране, откуда она приехала. Сам Эйгелис там не был ни разу, и ему вдруг стало интересно.

– Расскажи мне, как там во Вьетнаме? – попросил он. – Плохо тебе без дома?

– Да, да, – закивала девушка головой. – Вьет-нам – плохо, дома – плохо. Россия – хорошо. Сер-гей – хорошо, дает еда, одежда…

– Ах да, еда! – спохватился бизнесмен, направляясь к телефону.

И уже через десять минут стол в номере был уставлен разными яствами, доставленными официантом гостиничного ресторана. Глаза Мунь засверкали, и улыбка ее перестала быть отрепетированной, а превратилась в естественную и даже наивную, как у ребенка, получившего любимую игрушку. Однако чего-то еще стесняясь, она не сдвинулась с места, оставаясь на огромном диване в углу комнаты.

– Ну, что ты? – кивнул на столик Артурас. – Иди садись, ешь.

Упрашивать девочку долго не пришлось. Глядя на то, с какой быстротой исчезает еда с ее тарелки, с какой непосредственностью и одновременно кошачьей грациозностью слизывает она остатки пищи с вилки, Артурас наконец-то и сам почувствовал сильный голод. Тот голод, который могла бы удовлетворить вовсе не еда, а только юное гибкое девичье тело. Он задумался. Обычно в такие моменты он всегда просил портье, чтобы его не беспокоили ни под каким предлогом, и, естественно, отключал телефон. Однако сейчас, подойдя к аппарату, имевшему обыкновение трезвонить в самые неподходящие моменты, он вспомнил о Вите. Еще утром он отправил ей сообщение с просьбой срочно позвонить ему, в любое время. И теперь, возможно, дочь могла бы сделать это даже сейчас.

Бизнесмен оглянулся. Пользуясь его отсутствием, вьетнамочка забралась на стул и тянулась к чему-то на другом краю стола. Ее коротенькая юбочка задралась, и из-под нее скромно выглянули белые кружевные трусики. Артурас уже было потянулся к телефонному шнуру, но тут аппарат сам ожил. Не отрывая глаз от девчоночьей попки, покачивавшейся в такт музыке, доносившейся из соседнего номера, Артурас машинально поднял трубку и услышал взволнованный голос секретарши своего московского офиса Анны Стевайтис.

Он долго не мог разобрать, что она сквозь слезы бормочет про только что позвонивших московских милиционеров, про земную несправедливость и необходимость смириться с божьим промыслом.

А когда понял, опустил рыдающую трубку на рычаг, не считая, сунул ничего не понимающей проститутке несколько зеленых бумажек и жестом приказал уйти. Закрыв дверь номера на ключ, он опустился на стул и всю ночь просидел, не включая света и бессмысленно глядя в окошко, не видя ничего за ним и все еще не осознавая страшного значения услышанного…

Глава 4

Конвоиры-милиционеры были вежливы с подозреваемой в убийстве Котовой. Наверное, вид Ларисы не наводил хмурых людей в форме на мысли о сопротивлении или попытке побега, да и сама задержанная до конца не могла поверить, что скоро она окажется в камере. Пусть даже и предварительного заключения. Когда-то она уже побывала в качестве подозреваемой в убийстве. Но там, в Тарасове, был ее любимый Олежек Карташов – майор милиции, – и именно он тогда спас ее от заключения под стражу и помог ей найти истинного убийцу. Сейчас Олега рядом не было.

Уже садясь в машину, Котова вдруг уперлась руками в крышу и дверцу спецавтомобиля и вскрикнула:

– Нилов!

Для Ларисы в ее теперешнем положении этот возглас был аналогичен «Эврике!» Архимеда. На стражей порядка реакция женщины оказала странное, по мнению Ларисы, действие. Ее ударили по рукам – не очень сильно, но достаточно чувствительно, и, дружно навалившись, затолкали ее в машину.

– Нилов! – неистово кричала Котова. – Я вспомнила! Нилов! Валерий Васильевич, следователь с Петровки! Позвоните ему немедленно! Он сможет за меня поручиться и подтвердить, кто я такая! Я не хочу в тюрьму! – Измотанные за последние сутки нервы женщины сдали окончательно, и Лариса разрыдалась.

На милиционеров из районного отделения имя Нилова никакого впечатления не произвело, и на просьбу Ларисы они никак не отреагировали. В конце концов Котова оказалась там, куда ее и планировали поместить.

В камере, куда втолкнули присмиревшую и совершенно обессилевшую Ларису, находились еще пять женщин. Большая часть из них не обратила на новенькую ни малейшего внимания. Большая часть, но не все.

– Первый раз, что ли? – Ларису окликнуло явно многократно битое жизнью и многочисленными мужиками существо женского пола, одетое в кричаще яркие и не по сезону открытые одежки и с лицом, скрытым килограммами косметики.

– Да, – кратко ответила Котова, не желая втягиваться в разговор.

– Мордашка твоя мне что-то не знакома – из валютных-гостиничных, крутых-неприступных, что ли?

Этот вопрос Лариса вообще проигнорировала. Вместо этого она принялась трясти прутья решетки и звать охрану.

– Ты чего орешь? – грубо прикрикнул на нее подошедший на шум охранник.

– Мне срочно надо позвонить!

– И ради этого ты меня оторвала от «Шоу миллионеров»? – насупился тюремщик.

– Я имею право!

– Заткнуться, не высовываться, стать ма-ленькой мышкой. Или иметь большие неприятности. Вот все твои права. Дошло? – Тюремщик явно не отличался любезностью.