bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 6

Я решила, что в доме миссис Парри точно не буду голодать. Видимо, завтраки, обеды, полдники и ужины играли большую роль в распорядке дня миссис Парри. То и дело упрашивая меня не стесняться, она сама отдавала должное пирогам и пышкам. Ей все время приходилось стирать с подбородка струйки расплавленного масла. Наконец, она с довольным вздохом откинулась на спинку стула, и я поняла, что она собирается перейти к делу.

– Итак, Элизабет, поскольку вы – крестница моего покойного мужа, вы скорее родственница, чем платная компаньонка, как… – На долю секунды она замялась, а затем продолжала как ни в чем не бывало: – Как некоторые молодые особы.

Мне показалось, что она собиралась сказать что-то другое. Интересно что? Наверное, здравый смысл велел ей пока утаить от меня кое-что – во всяком случае, в первое время. Зато я воспользовалась случаем, чтобы выразить ей свою искреннюю благодарность. В конце концов, она предложила мне крышу над головой как раз в такое время, когда положение мое стало отчаянным.

– Что вы, что вы, дорогая моя! – ответила миссис Парри, похлопав меня по руке. – Меньшего я не могла для вас сделать. Мистер Парри всегда хорошо отзывался о вашем покойном папеньке – хотя и жалел, что ему недостает умения зарабатывать деньги. Он очень сокрушался, что ваш батюшка предпочел поселиться в отдаленном уголке страны, что мешало ему навестить друга…

Я не поняла, что она имеет в виду – то ли мой отец должен был приехать в гости к мистеру Парри, то ли сам мистер Парри должен был приехать в гости к моему отцу. Кроме того, мне вовсе не казалось, что Дербишир находится так далеко от Лондона. Просто дела не оставляли мистеру Парри времени для путешествий, как и у моего отца не было времени для поездок в гости из-за того, что его то и дело вызывали к больным. Со слов отца я знала, что мистер Парри сколотил себе приличное состояние на импорте тканей из самых отдаленных уголков Земли. Кроме того, впоследствии он весьма выгодно вложил свои деньги в различные предприятия. Одним словом, его вдова была женщиной вполне обеспеченной.

Миссис Парри продолжала:

– Я долго думала, как вам лучше ко мне обращаться, и решила, что вам стоит называть меня «тетя Парри»! – Она просияла.

Я смутилась, но поблагодарила ее.

– Естественно, – продолжала она, – вы будете жить в моем доме на положении родственницы. Но вам надо прилично выглядеть; следовательно, нужны будут деньги на булавки. Кроме того, вы будете исполнять обязанности моей компаньонки… У вас, дорогая моя, кажется, нет собственных средств? – сочувственно осведомилась она.

В ответ я лишь покачала головой.

– Как вы посмотрите на то, что будете получать… – она окинула меня опытным взглядом, – сорок фунтов в год?

Я подумала, что сорок фунтов – сумма совсем небольшая, но мне ведь не надо будет платить за еду и жилье. Наверное, я как-нибудь продержусь, если буду немного экономить. Хотя, если мне «надо прилично выглядеть», экономить придется буквально на всем.

Я снова поблагодарила ее и немного испуганно спросила, в чем заключаются мои обязанности.

Миссис Парри ответила довольно неопределенно:

– Читать мне, быть четвертой в висте… Вы играете в вист? – Она подалась вперед в ожидании моего ответа.

– Правила я знаю, – осторожно ответила я.

– Отлично, отлично! Я читала ваши письма ко мне и знаю, что у вас хороший почерк. Мне нужно, чтобы кто-то писал за меня письма – своего рода секретарь. Я нахожу переписку весьма утомительным занятием. Кроме того, вы будете при необходимости сопровождать меня в гости, принимать вместе со мной гостей дома, выполнять прочие мелкие поручения… и так далее.

Миссис Парри умолкла и плотоядно посмотрела на последний кусок бисквитного пирога. В ней как будто происходила внутренняя борьба.

Я сообразила, что мне придется отрабатывать каждый фунт из обещанных сорока… Похоже, времени на себя у меня совсем не останется.

– И еще мы с вами будем беседовать, – неожиданно продолжала миссис Парри. – Элизабет, надеюсь, вы хорошая собеседница.

Хотя ее слова лишили меня дара речи, я кивнула – как надеялась, вполне убедительно.

– А теперь, по-моему, вам необходимо отдохнуть. Скорее всего, ваши платья безнадежно помялись в дорожных сундуках… Есть ли у вас платье, которое Ньюджент успеет отгладить до ужина? Я передам ей, чтобы она зашла в вашу комнату и немедленно взяла его.

– К ужину ожидаются гости, миссис… тетя Парри? – забеспокоилась я, помня о скудном содержимом моего единственного саквояжа.

– Сегодня вторник, – ответила миссис Парри. – Значит, к нам придет доктор Тиббет. По вторникам и четвергам милый доктор всегда ужинает здесь. Он – доктор богословия, а не медицины, как ваш батюшка. Очень, очень достойный джентльмен! Фрэнк еще в Лондоне, так что он тоже будет. Он знает, что я не люблю, когда по вторникам и четвергам он ужинает со своими друзьями. Бедный мальчик! Видите ли, он служит в министерстве иностранных дел.

– Я не… То есть Фрэнк ваш сын, тетя Парри? Простите мне мое невежество.

– Что вы, дорогая! Фрэнк – мой племянник, сын моей несчастной сестры Люси. Она вышла за майора Картертона, страдавшего прискорбным пристрастием к азартным играм… Фрэнк, как и вы, остался без гроша. Впрочем, как я говорила, он служит в министерстве иностранных дел; поговаривают, что скоро его пошлют за границу. Если так, надеюсь, он поедет в такие края, где не слишком жарко, не слишком холодно и не слишком опасно. Кроме того, в дальних странах очень странно питаются… едят всякую гадость с совершенно отвратительными приправами! Пока Фрэнк в Лондоне, он живет у меня; здесь он хотя бы может насладиться всеми преимуществами добротной английской кухни!

Тетя Парри тяжело вздохнула и, уступив искушению, положила себе на тарелку последний кусок бисквита.

Дворецкий Симмс, успевший вернуться во время ее последней тирады, обратился ко мне:

– Мисс, будьте так любезны, следуйте за мной.

Мы поднялись еще на этаж, прошли по коридору, и Симмс указал на дверь:

– Ваша комната, мисс.

С этими словами он удалился. Я толкнула дверь и увидела в комнате остролицую женщину в мрачном темно-сером, хотя и хорошо сшитом платье. До моего прихода она успела достать из саквояжа мои скромные наряды и все их разложила на кровати. Когда я вошла, она выпрямилась и развернулась ко мне:

– Я Ньюджент, мисс, горничная миссис Парри.

– Благодарю вас, Ньюджент, – сказала я, – за то, что вы распаковали мои вещи. Вы очень добры.

Должна признаться, ее услужливость меня ужасно смутила. Вряд ли Ньюджент не заметила штопку на моих чулках, прожженное пятно на платье – я как-то раз неосторожно обернулась у камина и прожгла юбку. Я уже не говорю о том, что мне пришлось распороть старое клетчатое платье, вывернуть материю наизнанку и немного перешить его, чтобы оно прослужило еще немного… Впрочем, если даже Ньюджент сочла мой гардероб скудным и поношенным, она не подала виду.

– Погладить это платье, мисс? – Она встряхнула мое лучшее платье, которое я надеялась приберечь для особых случаев.

– Да, пожалуйста, – кротко ответила я.

Ньюджент вышла, перебросив платье через руку. На дне саквояжа она оставила несколько моих личных вещей. Я достала щетку для волос, гребень, зеркальце с ручкой слоновой кости и расставила их на старомодном туалетном столике. По моим предположениям, столик был сработан в середине прошлого века. Изначально он был красивым, с инкрустацией, но в узоре, изображавшем рог изобилия, недоставало нескольких деталей. Наверное, его поставили в комнату компаньонки именно потому, что он устарел и обветшал…

В последнюю очередь я достала из саквояжа черную лакированную шкатулку, в которой лежали мои немногочисленные украшения, которые едва ли можно было назвать настоящими драгоценностями. У меня было только янтарное ожерелье и колечко с рубином; и то и другое раньше принадлежало моей матери.

В шкатулке лежал и мамин портрет; я взяла его в руки. Небольшая акварель в черной овальной бархатной рамке размером примерно шесть дюймов в длину на четыре в ширину. Наверное, отец распорядился вставить мамин портрет в такую рамку после ее смерти. Раньше он висел над отцовской кроватью.

Сама я почти не помнила матери. Уже не впервые я задумалась над тем, похожа ли на нее. Если верить художнику, глаза у нее были серо-голубыми, а у меня они серые. Волосы у мамы каштановые, мои немного темнее. Мэри Ньюлинг, наша экономка, говорила мне, что отец «так никогда и не оправился после потери милой женушки». Я склонна была ей верить. Отец обладал ровным характером и был человеком добродушным, но я всегда чувствовала, что за его улыбкой прячется глубокая печаль.

Портрет я положила на туалетный столик. Пусть полежит до тех времен, когда я смогу повесить его на стену.

В моей комнате тоже висело множество картин – как и во всем доме. Хорошо, что здесь я хотя бы не увидела длинношерстных шотландских овец, которые таращили глаза из багровой дымки. Зато здесь было больше итальянских пейзажей. На одной особенно безвкусной картине маслом изображалась плакальщица, закутанная в толстую ткань. Фигуру плакальщицы окружали поникшие деревья и какие-то прямоугольники, похожие на надгробные плиты. Я решила при первой возможности снять картину со стены и спрятать.

Откинув крышку лакированной шкатулки, я разыскала среди своих немногочисленных сокровищ кусочек серого сланца. Он служил мне талисманом, который подарили мне очень давно – на счастье. Сланец был в своем роде уникальным: на его поверхности отпечатались точные очертания крошечного листа папоротника. Я достала талисман, повертела так и сяк, чтобы на него упал свет, а потом осторожно положила назад. Отныне мне самой нужно будет преодолевать все преграды. И первой из них станет сегодняшний вечер, когда я познакомлюсь с остальными обитателями дома.

Я вздохнула. Я так объелась пирогами и пышками, что не представляла, как в меня влезет хотя бы еще кусочек чего-нибудь съестного. Дома мы питались старомодно, и самая плотная трапеза у нас устраивалась днем. Такой распорядок подходил отцу, который по утрам принимал пациентов в своем кабинете, а после обеда навещал больных, прикованных к постели, и часто возвращался очень поздно. Ужинали мы легко – как правило, поджаренным хлебом. Зимой Мэри Ньюлинг готовила наваристый мясной бульон с кореньями. Вот почему меня ужасала мысль о «добротной английской кухне», ожидавшей меня в восемь вечера.

Кроме того, я боялась, что даже в своем лучшем платье покажусь домочадцам миссис Парри деревенщиной. Впрочем, я еще носила полутраур по отцу, что, безусловно, давало мне право не стремиться быть похожей на картинку из модного журнала.


Волосы я скрутила простым узлом, надела платье, которое замечательно выгладила Ньюджент, на плечи накинула шаль из ноттингемских кружев и в начале восьмого спустилась вниз. К добру или к худу, мне придется жить дальше.

Хотя я спустилась раньше времени, общество было уже в сборе.

Я нашла всех в большой гостиной – она оказалась гораздо просторнее малой, в которой меня принимала тетя Парри, но тоже была премило обставлена. В мраморном камине пылал огонь.

Тетя Парри бурно приветствовала меня. Цвет ее наряда Мэри Ньюлинг наверняка определила бы как «вырвиглаз». Шелковое платье было самого модного оттенка – пурпурного. Кружевной чепец она сняла, а каштановые волосы были уложены в сложную прическу – Ньюджент пришлось потрудиться! Над висками лежали толстые валики из волос, похожие на колбаски; к ним Ньюджент приколола фальшивые локоны. В ушах тети Парри красовались серьги с крупными зелеными камнями. Ожерелье из таких же камней украшало ее шею; на руках я заметила несколько браслетов. Я надеялась, что ее украшения из страз, и подумала, что по-другому и быть не может. Если все эти изумруды настоящие, пожалуй, столько нет даже у индийского раджи.

У камина стояли два джентльмена. Когда я вошла, они были увлечены разговором, однако оба тут же обернулись посмотреть на меня. Тот, что постарше, стоящий справа, поставил ногу на медную решетку, а правую руку положил на каминную полку, которую украшала бархатная «дорожка» с кружевами.

Тот, что помоложе, слева, зеркально отражал позу своего собеседника.

Невозможно было не сравнить их с парой фарфоровых спаниелей, стоящих за ними на каминной полке. Правый собеседник что-то доказывал, а левый внимательно слушал. Но оба сразу смолкли, когда тетя Парри представила меня им со словами:

– А это Элизабет Мартин, которая приехала, чтобы составить мне компанию. Она – крестница мистера Парри; ее покойный отец и Джосая были друзьями детства.

Переменив позу, джентльмены перестали казаться похожими друг на друга. Пожилому на вид можно было дать лет шестьдесят; я решила, что он и есть доктор Тиббет. Его густые серебристые волосы завивались над воротником сюртука; густая шевелюра и пышные бакенбарды придавали ему сходство с величественным львом. Он был одет в строгий черный костюм, и я вспомнила, что он – доктор богословия.

Следовательно, второй джентльмен – Фрэнк Картертон, восходящая звезда министерства иностранных дел. Я невольно подумала: несмотря на утверждение миссис Парри, что Фрэнк, как и я, после смерти родителей остался без гроша, положение наше сейчас весьма различно.

Я всецело завишу от милосердия миссис Парри, которая наняла меня компаньонкой. Фрэнк сумел сделать неплохую карьеру. Наверное, тетушка положила ему щедрое содержание. Он был одет в хорошо сшитую черную визитку и парчовый жилет экзотического вида. Черный шелковый шейный платок был повязан по-богемному затейливо. Волосы у него вились – я решила, что не без помощи щипцов для завивки. Вне всяких сомнений, Фрэнка Картертона можно было назвать красивым молодым человеком. Он быстро окинул меня взглядом, пробудив неприятные воспоминания о зеваке на вокзале, который ненадолго показался из-за дымовой завесы и наградил меня столь же презрительным взглядом. Воспоминание невольно настроило меня против Фрэнка. Кроме того, я терпеть не могла щеголей.

Рассмотрев меня с головы до ног, доктор Тиббет произнес:

– Надеюсь, мисс Мартин, вы – добрая молодая христианка.

– Да, сэр, стараюсь по мере возможности.

Фрэнк Картертон прикрыл рот рукой и отвернулся.

– Строгие принципы, мисс Мартин, строгие принципы – вот что способно поддержать нас в час испытаний… Кажется, вы недавно потеряли отца? Надеюсь, вы оценили добросердечие миссис Парри, которая предложила вам поселиться в столь уютном доме.

Я действительно оценила ее добросердечие и уже сказала ей об этом, поэтому ответила просто:

– Да, конечно!

Мои слова, видимо, прозвучали резче, чем мне хотелось бы. Фрэнк Картертон изумленно поднял брови и посмотрел на меня еще раз более пристально.

– …А также смирение! – сурово продолжал доктор Тиббет.

– Фрэнк, расскажи, чем ты сегодня занимался, – явно желая перевести разговор на другую тему, вмешалась миссис Парри.

– Усиленно трудился за столом, тетя Джулия. Испортил огромное количество бумаги и извел целую бочку чернил.

– Я не сомневаюсь в том, что ты усердно трудишься. Но, пожалуйста, не позволяй никому злоупотреблять твоей работоспособностью!

– Тетя, моя работа едва ли требует больших усилий. Я пишу служебную записку и посылаю ее в соседний отдел. Там сочиняют ответ и пересылают его мне… Так мы обмениваемся записками целыми днями, как будто играем в фанты. Самое смешное то, что отделы находятся рядом и любому клерку достаточно встать из-за стола и просунуть голову в дверь соседней комнаты, чтобы сделать запрос. Но в правительстве дела делаются не так. Кстати, у меня действительно есть новость, – пожалуй, слишком небрежно продолжал Фрэнк.

«Ага! – подумала я. – Что бы это ни была за новость, его тетке она не понравится».

– Как я уже сообщил доктору Тиббету, сегодня мне сказали, что скоро меня пошлют в Санкт-Петербург, где я буду служить в посольстве.

– В Россию! – вскричала миссис Парри. Пурпурный шелк зашуршал, зеленые серьги в ушах запрыгали, на них отразился свет, как и на браслетах, когда она воздела вверх свои пухлые белые ручки. Ее жест мог бы показаться наигранным, если бы не было так очевидно, что ужас ее неподделен. – Не может быть! Там ужасный климат, там много месяцев лежит снег, в окрестностях полно волков, медведей и отчаянных казаков, вроде тех, кто резал наших солдат в Крыму. Крестьяне неотесанные и вечно пьяные, там распространены болезни… Как там можно жить?

Картертон склонился над теткой и принялся ее утешать:

– Я сделаю все возможное, чтобы не заболеть и не угодить в неприятности. Не волнуйтесь, тетя, я искренне полагаю, что устроюсь там неплохо. Санкт-Петербург – красивый город; там есть театры и устраиваются балы. С крестьянами я общаться не собираюсь, ну а русские дворяне – люди вполне цивилизованные. Мне сказали, что они там все до одного превосходно говорят по-французски.

Миссис Парри была безутешна. Хотя доктор Тиббет пытался поддержать Фрэнка, она по-прежнему оплакивала судьбу племянника. Тут появился Симмс и объявил, что ужин подан. Доктор Тиббет предложил руку миссис Парри; волей-неволей мне пришлось принять руку, предложенную Фрэнком.

– Смешной старикашка, правда? – шепнул Фрэнк, кивая в спину Тиббету, который впереди нас вел к столу миссис Парри. – Ужинает у нас дважды в неделю, еще два дня играет в вист – и часто находит какой-то предлог, чтобы заехать в гости и в другие дни. Надеюсь, вы догадываетесь, что это значит?

– Он друг миссис Парри, – буркнула я, жалея, что он злословит, особенно теперь, когда нас легко могут подслушать.

– Да не бойтесь вы! – ответил мой спутник, словно прочитав мои мысли. – Старина Тиббет никогда не слышит никого, кроме самого себя. По-моему, он ухаживает за тетей Джулией. Желаю ему удачи!

Фрэнк хихикнул, а я совершенно не понимала, что в этом смешного.

– Когда вы уезжаете в Россию, мистер Картертон?

Мой спутник досадливо поморщился:

– Надеюсь, еще не скоро… Извините, если я вас обидел! Я надеялся, что вы окажетесь гораздо лучше Мэдди. Когда вы чуть не откусили Тиббету голову в ответ на его слова, мои надежды возросли. Пожалуйста, мисс Мартин, не разочаровывайте меня! – При этом он закатил глаза, скорчив шутовскую мину.

Его слова не развеселили, а заинтриговали меня. Кто такая Мэдди?

К сожалению, мой вопрос созрел, когда мы уже добрались до столовой. Пришлось его отложить для более подходящего момента.

Вскоре стало очевидно, что говорит за столом только один человек – доктор Тиббет. Звучным, гулким голосом он изложил нам свое мнение по всем злободневным вопросам. Фрэнк, однако, время от времени вставлял короткие замечания. Их оказалось как раз достаточно, чтобы доктор Тиббет не умолкал. Миссис Парри внимала каждому слову доктора богословия с восхищенным почтением. Вспомнив слова Фрэнка о том, что почтенный джентльмен ужинает здесь дважды в неделю и часто приезжает в гости, я приуныла. Поскольку миссис Парри выразила надежду, что я – хорошая собеседница, я воспользовалась первой предложенной мне возможностью, чтобы самой вступить в беседу, и спросила доктора Тиббета, находится ли его приход неподалеку отсюда.

Оказалось, что доктор Тиббет, хоть и был посвящен в духовный сан, никогда не был приходским священником – кроме краткого пребывания на посту викария в молодые годы. Почти всю жизнь он проработал школьным учителем и директором частной школы. Я решила, что он поступил благоразумно, ведь сделать карьеру на духовном поприще трудно, если у тебя нет влиятельного покровителя. Приходской священник живет лишь на то, что жертвуют его прихожане. Часто его положение немногим лучше, чем положение бедной родственницы вроде меня. Зато директор в хорошей школе – пост почетный, требующий к себе уважения, да и жалованье вполне достойное. Вот где он научился так гладко и властно говорить! Даже к нам он обращался как к своим ученикам.

За то, что я посмела прервать его плавную речь, доктор решил поставить меня на место:

– Надеюсь, мисс Мартин, вы приспособитесь к порядкам этого дома и не обманете ожиданий миссис Парри.

– Постараюсь, – ответила я.

– Вам следует знать, – продолжал доктор Тиббет, бросив на меня свирепый взгляд, – что нашу дорогую хозяйку однажды уже постигло жестокое разочарование.

Я встревожилась и попыталась вспомнить, что же такого я натворила за свое недолгое пребывание в Лондоне. Чем я успела обидеть мою благодетельницу?

Фрэнк развеял мои страхи, пояснив:

– Доктор Тиббет имеет в виду не вас, мисс Мартин!

Миссис Парри ужасно сконфузилась. Она отложила в сторону вилку, с помощью которой увлеченно поглощала тюрбо, и с достоинством промокнула губы салфеткой.

– К сожалению, я еще не рассказывала мисс Мартин о постигшем меня ужасном огорчении. Решила, что лучше завтра…

– Вот как! – воскликнул доктор Тиббет, нисколько не смутившись своей бестактности. – Неприятные объяснения лучше не откладывать на потом.

– Д-да, в самом деле, – запинаясь, пробормотала миссис Парри.

Фрэнк решил вмешаться и объяснить мне, в чем дело. По выражению его лица я поняла, что самодовольство доктора Тиббета его изрядно раздражает.

– Видите ли, – обратился он ко мне, – никакой тайны здесь нет. И вообще не произошло ничего особенно страшного. Вот как было дело, мисс Мартин. До вас у тети Джулии была другая компаньонка. Ее звали Мэдди Хексем.

– Мисс Маделин Хексем, – раздраженно уточнил доктор Тиббет, видимо обидевшись на Фрэнка из-за того, что тот его перебил. – Молодая особа из провинции – откуда-то с севера, как и вы, мисс Мартин.

– У нее были превосходные рекомендации! – довольно театрально, на мой взгляд, воскликнула миссис Парри. – Она служила у приятельницы миссис Беллинг!

– Однако, – продолжал доктор Тиббет, не сводя с меня сурового взгляда, – она не привыкла к Лондону. Неумение приспособиться к жизни в большом городе и его соблазнам наложилось на ее достойную сожаления слабохарактерность и, не скрою, лживость! Не сомневаюсь, свои превосходные рекомендации она также добыла обманным путем. Она все время притворялась, мадам! Притворялась!

– Суть дела в том, – громко перебил его Фрэнк, – что мисс Хексем неожиданно пропала из дома, ни словом не обмолвившись, что уезжает. С тех пор ее никто не видел. Она ничего с собой не взяла, и вначале мы все подумали, что она стала жертвой несчастного случая. Мы сообщили о ее исчезновении в полицию. Не могу сказать, что полицейские очень старались разыскать ее… Однако вскоре оказалось, что нам вовсе не нужно было волноваться за нее…

– Она написала нам, – объяснила миссис Парри. – Дней через десять я получила от нее письмо. Не длинное, но вполне достаточное, чтобы… не скажу, что мы успокоились, но, во всяком случае, поняли, что произошло. Я очень удивилась. Хорошо, что она хотя бы разъяснила нам, почему она исчезла!

– Что же здесь хорошего, мадам? – возразил доктор Тиббет, злорадно потирая руки. – Она впала в грех и невоздержанность, вот что мы узнали из ее письма!

– Сбежала с мужчиной, – перевел Фрэнк.

– Она написала, что ей очень жаль доставлять мне неудобство, – с грустью произнесла миссис Парри. – Она не взяла с собой ни своих пожитков, ни платьев, поскольку, если бы кто-то увидел, как она выходит из дому с саквояжем, неизбежно последовали бы вопросы. В конце письма она просила меня распорядиться ее вещами, как я сочту нужным.

– Никакого понятия об ответственности, – с чувством произнес доктор Тиббет. – Распущенность нравов, мадам, распущенность нравов, весьма прискорбное, хотя и обычное среди нынешней молодежи явление!

– Когда это случилось? – отважилась я спросить.

– Примерно шесть или восемь недель назад, – ответил Фрэнк. – Нет, пожалуй, с ее бегства прошло месяца два. Должен признаться, тогда я тоже очень удивился. Мэдди всегда казалась мне серой мышкой… Ну кто бы мог подумать?

– Притворщица! – отрезал доктор Тиббет.

Здесь разговор прервался, поскольку унесли остатки тюрбо и подали жареную телячью ногу. Когда разговор возобновился, все, словно сговорившись, решили больше не упоминать о моей предшественнице.

После ужина доктор Тиббет и Фрэнк Картертон удалились в библиотеку, чтобы выкурить там по сигаре, а мы с миссис Парри вернулись в гостиную. После дня на меня навалилась усталость; я изо всех сил старалась не уснуть.

Миссис Парри воспользовалась случаем и заговорила о возможном отъезде Фрэнка в Россию:

– Я, конечно, знала, что Фрэнка куда-нибудь пошлют. Но надеялась, что он поедет в какое-нибудь приятное место вроде Италии. Мы с мистером Парри ездили в Италию в свадебное путешествие. Там такой мягкий климат и такие красивые пейзажи… Я просто влюбилась в эту страну! Помню, мы жили на красивой вилле на берегу озера, окруженного горами. Время от времени над озером разыгрывались живописные грозы; тогда молнии разрывали небо от одной вершины до другой! Но Россия… Что он будет там делать? Подумать только, всего лет десять назад мы сражались с русскими в ужасной войне на Черном море… Отец Фрэнка служил в кавалерии; он тоже мог бы получить назначение, если бы не застрелился за несколько лет до того!

На страницу:
2 из 6