Стон земли

Сергей Самаров

Стон земли

Глава первая

Синоптики метель обещали…

На Колыме зима настоящая, чистых, как говорят, кровей. И «зимник» по холмам проложен. Ровная дорога. Конечно, не асфальт, но мягче любого асфальта, машина практически не чувствует никаких неровностей почвы. Все зависит от мастерства бульдозериста, который обслуживает участок дороги. Иной только наковыряет снег, и тогда езда мало кому удовольствие доставит. А другой, как утюгом проходится, каждый бугорок выравнивает. Таких спецов в дорожной службе любят и держат на работе, несмотря ни на какие провинности. А без провинностей человека здесь найти трудно. Народ крутой и на решения скорый.

«Ниссан Пасфайндер» остановился перед поворотом. Водитель вытащил из кармана трубку сотового телефона, подавшую «голос», и нажал кнопку ответа.

– Волоха, ты? – спросил мужчина, говоривший с сильным кавказским акцентом.

– Да-да, я слушаю.

– Он едет.

– Хорошо. Через сколько здесь будет?

– Как доедет. Он мужик такой – что-то не понравится, сам за собой подчищает, переделывает. Трудно сказать, когда до тебя доберется. И скорость у него зависит от того, сколько выпил. Сейчас вроде бы быстро катит.

– Понял. Тороплюсь.

Водитель убрал трубку и кивнул своему пассажиру:

– Давай, братан, действуй… Василич твой уже на подходе.

Пассажир вытащил из сумки дощечку с острыми гвоздями, саму сумку забросил на заднее сиденье, вышел и подложил дощечку, гвоздями вверх, под переднее колесо со стороны водителя. Тот опустил стекло, несмотря на морозную и ветреную погоду, высунулся, взглядом проверил сделанное и удовлетворенно кивнул. Пассажир шагнул в сторону, чтобы полюбоваться картиной, даже голову наклонил, ожидая интересного действия. Внедорожник проехал прямо по гвоздям, и колесо почти сразу осело.

– Хоп! Готово!

Водитель заглушил двигатель, вышел из машины и, якобы сокрушаясь, поцокал языком.

– Ай-яй-яй… И что я делать буду? Домкрат с собой не взял…

Он присел рядом с колесом и не без труда оторвал от резины «прибитую» к ней дощечку с гвоздями. Очищенные плотной резиной от ржавчины, они блестели, хотя солнца не было, все небо заволокло тучами, предвестниками скорой метели. Но вчерашний снег, чистый и не покрытый городской пылью и грязью, смешанной с разными химическими реагентами, сам светился розово-голубоватым светом и отражался в гвоздях. После этого водитель, вздыхая, подошел к дверце багажника, распахнул ее и вытащил заранее подготовленное запасное колесо, «баллонный ключ» и слегка сплющенную на конце трубу, чтобы ключ удлинить и рычаг сделать длиннее – так крутить удобнее, и меньше усилий приходится применять. Он подкатил колесо, прислонил к выпуклой колесной арке и, бросив ключ с трубой на снег, взглянул на часы.

– Сейчас подъедет.

– Подъедет, – согласился пассажир. – Василич – мужик пунктуальный, даже в пьяном виде свой график выдерживает. Правда, пьяный он практически всегда. Вон, кажется, уже едет. Я же говорил…

Водитель прислушался и тоже услышал отдаленный шум. Ехал бульдозер с достаточно быстрой скоростью.

– Едет, – кивнул он, открыл дверцу заднего сиденья, вытащил оттуда куртку и надел ее на себя.

Пассажир тоже забрался в машину, но за шапкой. Она была большая и лохматая, из собачьего меха, не особо красивая, зато чрезвычайно теплая.

Через пятнадцать минут из-за поворота выехал бульдозер, чистящий дорогу.

Подъехав к внедорожнику, он сгреб снег в сторону, сделав дополнительную маленькую площадку, слегка сдал назад и остановился рядом с «Пасфайндером». Бульдозерист натянул на себя меховую куртку, открыл дверцу и ступил на гусеницу, подслеповато жмуря глаза и присматриваясь. Узнав пассажира внедорожника, не заулыбался, а спросил с чувством собственного достоинства:

– Гортан, ты, что ль?

– Я, Василич, я, конечно. Неужели за два месяца так изменился, что не узнаешь?.. Вернулся я, как и обещал. А я еще по тому, как дорога гладко вычищена, понял, что это твоя работа. Так никто, кроме тебя, не умеет.

– Мы со старухой работу знаем, – согласился Василич и похлопал ладонью по капоту бульдозера, показывая, кого он имеет в виду. – Друг друга не подводим.

– Зато нас вот, можно сказать, подвел кто-то, – заметил Гортан и протянул бульдозеристу дощечку с гвоздями.

– Прокололи, что ли?

– Прокололи, – ответил водитель. – Вцепилась в колесо, как прибитая, еле оторвал.

– Кто ж такую бросил?.. – недоуменно протянул Василич. – И непонятно, почему она такая. Разве что специально для того, чтоб кто-то колесо проколол. Или мне под гусеницу хотели, так сказать, проверка на вшивость. Я здесь почаще других езжу, за день дважды, туда и обратно. А чего ждете-то, скоро ведь темнеть начнет. Колесо, говорю, чего не меняете?

– Да я вот, – словно стесняясь, сказал водитель, – вчера в гараже домкратил, что-то у меня под днищем постукивало, и домкрат в машину положить забыл. Ждем вот, может, кто поедет. У вас-то домкрата, как я понимаю, и быть не должно…

– Да мне он ни к чему. Кто же бульдозер домкратит?..

– А если бульдозером приподнять? – предложил водитель. – У меня доска в багажнике валяется. Подложу ее, и вы своим отвалом поднимете.

– А точно, Василич, выручай, – попросил Гортан. – Мы в долгу не останемся, у меня с собой спирта запас на наделю.

– Не пробовал такие вещи выкидывать, – хмыкнул в раздумье Василич, – и не знаю, как получится. Только вот думаю, кто еще сегодня поедет? Золото с прииска через сорок минут повезут, но они не остановятся, им по инструкции не положено. Так что один я и остаюсь. А что, давай, мужики, рискнем. Только машину на «ручник» переведи, а то свалится с отвала, я не смогу его горизонтально поставить. Гортан, под задние колеса что-нибудь подложи. А ты доску свою тащи, иначе бампер напрочь сломаю.

Василич спрыгнул на дорогу и заглянул под внедорожник. Водитель притащил из багажника кусок широкой доски-«пятидесятки». Бульдозерист пощупал ее пальцами, довольно кивнул и показал, как лучше доску держать. После этого вернулся в кабину своей тяжелой машины, сдал задним ходом и выехал на противоположную своему первоначальному движению сторону. Работа началась, причем почти ювелирная, которую не каждый бульдозерист выполнить сможет. Полусферический отвал, имеющий большие и широкие клыки, опустился под самый острый угол, какой только мог создать, и подлез клыками под передний бампер «Пасфайндера». Водитель двумя руками держал доску. Пневматика на бульдозере работала хорошо, отвал сначала прижал доску, замер на какое-то мгновение и начал по сантиметрам приподнимать машину. Сама смена колеса заняла времени не больше, чем потребовалось бульдозеру для выполнения функции домкрата. Водитель напоследок проверил все гайки, но не затягивал их до треска в резьбе, иначе на морозе могли бы лопнуть шпильки.

– Вот и все! – радостно завопил Гортан, стараясь перекричать двигатель бульдозера, и замахал руками, требуя завершения операции и приглашая бульдозериста в салон внедорожника. Тот, кажется, все понял. Конечно, не все, но, по крайней мере, то, что ему демонстрировали. А демонстрировали ему не что иное, как стакан, к которому Василич давно уже испытывал определенные страстные чувства.

Сам Гортан уселся на заднее сиденье. Бульдозер опустил отвал, и внедорожник устойчиво встал на все четыре колеса. Василич вылез на гусеницу, бросил взгляд на дорогу, которую только что расчистил, и, оценивая проделанную работу и пройденный на сегодня путь, наклонил голову в ответ на благодарственный полупоклон водителя. Затем спрыгнул и вошел в салон машины, где уже сидел Гортан, держа в одной руке налитый пластиковый стакан, а во второй – бутылку с питьевым спиртом, заменяющим в северных регионах водку.

– Сам сначала… – уважительно проговорил Василич, когда Гортан попытался всунуть стакан ему в руку.

– Я уже… Пока ты дело делал. Нутро после вчерашнего вечера горит, потому и прикладываюсь понемногу.

– А занюхать?

Гортан показал на пакет, лежащий на сиденье. Василич вытащил из него бутерброд с сыром, взял стакан и одним махом выпил. Откусив кусочек бутерброда, поинтересовался:

– А водила будет?

– Непьющий… Неинтересный он… – ответил Гортан. – Вдогонку или как?

– Давай. А ты?

– Успею. Нам еще встреча сегодня предстоит, надо поберечь внешний вид для серьезного разговора. Вечером, может, к тебе заедем. Спирта хватит.

– С радостью приму гостей.

Гортан налил опять почти полный стакан. Василич принял дозу, резко выдохнул, поморщился и закусил остатками бутерброда. Гортан смотрел на него с интересом и ожиданием. Когда сам бульдозерист заглатывал последний разжеванный кусок, стакан выпал из рук, глаза сами собой закрылись.

– Волоха!

Подошедший водитель открыл дверцу и посмотрел на отключившегося Василича.

– Готов?

– Как и было обещано. Порошок сильный и растворяется без осадка, не заметишь. До утра проспит, если вообще проснется. Вытаскиваем?

– Погнали. Темнеть начинает.

Вдвоем они легко вытащили худосочного Василича из машины. Гораздо труднее оказалось затащить его в кабину бульдозера и уложить позади сиденья. Волоха сел за руль, а Гортан занял место водителя в «Пасфайндере». Но они не торопились покинуть выбранное место. Только Волоха оставил бульдозер так, чтобы полностью перекрыть дорогу, и приподнял повыше отвал…

Звонок на трубку мобильника раздался уже через десять минут.

– Они мимо меня проехали. Помахали рукой, но не остановились. Что у вас? – спросил тот же голос с кавказским акцентом, что предупреждал о движении бульдозера.

– Все в порядке. Как по часовой стрелке отработали.

– Василич?

– Спит. У меня за спиной.

– Делайте.

– Сделаем.

Волоха убрал трубку, выбрался из работающего на холостых оборотах бульдозера, снял куртку и отнес в машину. Затем вернулся, залез на сиденье коленями, снял куртку и шапку с бульдозериста и нацепил все это на себя. После этого масляной тряпкой протер лобовое стекло, чтобы ухудшить видимость. Закончив подготовку, вернулся к машине, открыл переднюю дверцу и остановился рядом. Со стороны посмотреть, бульдозерист беседует с водителем. А Гортан, сидевший на месте водителя, протянул Волохе пистолет-пулемет «Скорпион»[1]. Сам он держал такой же пистолет-пулемет на коленях. Так они и стояли, даже не разговаривая. И только когда из-за поворота выскочила «Газель», Волоха, глянув в ее сторону, махнул рукой, будто бы прощаясь с водителем внедорожника, и пошел к бульдозеру. Роста он с Василичем был одинакового, даже походку имел похожую, потому издалека легко было спутать водителя «пасфайндера» с бульдозеристом.

Подъезжая, «Газель» не сбросила скорость, и бульдозер двинулся ей навстречу, слегка выворачивая вправо, якобы желая пропустить машину. Вслед за ним медленно тронулся и внедорожник. Хотя он и включил сигнал левого поворота, но обгонять «Газель» не стремился.

Все произошло достаточно быстро. При приближении микроавтобуса, бульдозер резко сдал влево, причем так неожиданно и молниеносно, что водитель «Газели» не успел среагировать, и она на разгоне врезалась в поднятый отвал, который тут же въехал в кабину, смяв всю переднюю часть со стороны водителя и заваливая микроавтобус набок. Когда бульдозер остановился, Волоха выскочил из кабины, запрыгнул на упавшую «Газель» и стал стрелять внутрь сквозь окна. Гортан через две секунды оказался там же и тоже успел пострелять, хотя стрелять, по сути дела, было уже не в кого. Он запрыгнул внутрь, один за другим вытащил четыре контейнера и передал их Волохе. Схватив по паре контейнеров, оба бегом устремились к «Пасфайндеру» и забросили их в багажник.

– Василич… – напомнил Волоха и поднял свой «Скорпион».

– Жалко мужика. Хороший человек.

– Он тебя сдаст.

– Сдаст, – согласился Гортан. – Но я не могу, иди ты…

В этот момент в «Газели» взорвался бензобак, и огонь перекинулся на бульдозер. Подступиться к нему было уже и сложно, и опасно. Волоха расстрелял остаток патронов прямо через обшивку кабины. Стрелял в то место, где оставил пьяного бульдозериста. После этого снял с себя куртку и шапку и бросил их в пламя.

Можно было ехать. Мощный трехлитровый дизель взревел при развороте всеми своими двумястами тридцатью одной лошадиными силами и рванул в обратный путь по дороге, которую Василич не успел до конца расчистить. Широкие восемнадцатидюймовые колеса с хрустом давили снег…

Километров двадцать пролетели молча. Не проехали, а именно пролетели. Как человек, бывает, бежит, не чувствуя под собою ног, точно так же мощный и тяжелый «Ниссан Пасфайндер» летел на высокой скорости, не чувствуя под собой колес. И только на перевале пришлось сбросить скорость. Здесь была проложена асфальтированная дорога, и она оказалась настолько скользкой, что ехать по ней быстро слишком опасно для жизни, тем более, с таким грузом – в контейнерах находилось около восьмидесяти килограммов золота, добытого на прииске. Ни Волоха, ни Гортан не знали стоимости металла на черном рынке. Они вообще раньше предпочитали с золотом не связываться, хотя у всех жителей России представление о Колыме, официально называемой просто Магаданской областью, прочно связано только и исключительно с золотом. Хотя среди полезных ископаемых области золото не является единственным предметом добычи, многие заняты на добыче олова, вольфрама, меди, молибдена, нефти, газового конденсата. Одна из самых важных профессий – рыболов, который золото видит только в виде обручальных колец. Да и другие, попросту говоря, крутые ребята, добывающие себе на жизнь не особо законными поступками, причем с оружием в руках, к золоту никакого отношения не имеют. Их попросту не подпускают к нему ингуши, контролирующие практически всю золотодобычу. В этот раз их подпустили, более того, обязали это сделать, чтобы отработать долг. Не выпуская из рук руль на перевале, где был вынужден сбросить скорость, Волоха позвонил по мобильнику и доложил:

– Абали Гирмасолатович, мы сделали дело. Встречайте нас.

– Хорошо. Я посылаю ребят. Можете не осторожничать, мои парни будут без оружия. Да вы с ними знакомы, это Джогирг Музарбеков с Музарбеком Нохаевым.

– Верю. Вам тоже не нужны осложнения, – ответил Волоха. – А Джо я хорошо знаю. Мы с ним в одном отряде[2] «отдыхали», правда, в соседних бараках. На чем они едут?

– У Музарбека «Инфинити» какая-то, внедорожник. Джогирг вашу машину знает.

Машины встретились через двадцать километров. Встречная «Инфинити FX50» просигналила фарами. «Ниссан Пасфайндер» точно так же просигналил фарами в ответ, поприветствовав «родственника»[3] и остановился. Из подъехавшей «Инфинити» вышли два ингуша. Гортан сидел на заднем сиденье, сжимая под курткой, брошенной на колени, рукоятку пистолета-пулемета с опущенным предохранителем. Волоха вышел, пожал поочередно Джогиргу и Музарбеку руки и открыл дверь багажника. Ингуши имели, оказывается, коды для замков, поэтому легко вскрыли каждый контейнер и проверили содержимое. Волоха смотрел на золотой песок и на грязные, смешанные с породой, неровные пористые самородки почти равнодушно. Он не испытывал уважения перед «ржавчиной», но, тем не менее, очень удивился, что в двух контейнерах оказался не золотой, а простой песок вперемешку с мелкой галькой. Однако сами получатели контейнеров простому речному песку не удивились, контейнеры закрыли, перенесли в свою машину и уехали…

Глава вторая

– И что… Ты сам, как мне сказали, к нам напросился? – Подполковник Шумаков, согласно солдатскому прозвищу, «подполковник Шумахер», командир батальона спецназа ГРУ, вопросительно поднял брови и наклонил голову, отчего смотрел поверх очков и, как получалось, слегка исподлобья. Потом пододвинул стул и сел за стол, постукивая по настольному стеклу кончиками пальцев, словно на пианино играл, или, скорее, набирал текст на клавиатуре компьютера. Ритм ударов был сбивчивым и отражал внутреннее состояние Шумакова.

– Так точно, товарищ подполковник. Только просился я не конкретно в батальон, а в бригаду. И буду считаться, наверное, бригадным священником, но это временно, пока второго не прислали. Я еще до такой должности не дорос ни по возрасту, ни по опыту. Но там, в бригадном городке, и будем храм строить. Я проект с собой привез, осталось только местные согласования сделать. А кто и где служить будет, это позже решится.

– Наверное, это кому-то понравится, – хмыкнул «подполковник Шумахер». – Относительно собственного отношения к данному вопросу распространяться пока не буду. А сюда-то из бригады какими, не пойму, судьбами?

– О вас, товарищ подполковник, зашел разговор. Командир бригады поинтересовался, и я рассказал, где служил. Вот сразу и отправили меня к вам на время вашей командировки, чтобы солдат в сложных условиях поддержать. Комбриг сказал, что у вас пост на дальней «точке», которому духовная поддержка требуется. Так что сначала к вам, а потом на дальний пост.

Подполковник помолчал некоторое время, оценивая ситуацию, и снова заговорил:

– Тебя, кажется, Юрием звали? Так мне твой бывший командир роты… хотя он у тебя командиром взвода был… доложил… А теперь как? Вам же новые имена дают во время этого, как его, обряда… Не помню, как называется…

– Во время обряда рукоположения.

– Да, рукоположения, правда, я какое-то другое слово слышал.

– Еще это называется хиротонией.

– Нет, другое что-то. На букву «и», типа инаугурации…

– Наверное, интронизация, товарищ подполковник.

– Вот-вот. Это я и хотел сказать.

– Интронизация – это возведение патриархом священнослужителя в епископский сан. Мне до этого, если Бог такое даст, далеко. А просто в священники возводят во время хиротонии. Сама хиротония – это обряд, во время которого происходит рукоположение. Но имя меняется не обязательно. Теперь меня можно называть отцом Георгием, а можно просто, по русской традиции, батюшкой. Последнее мне, товарищ подполковник, более привычно, потому что я полгода в деревенском храме заболевшего священника заменял и привык, что там все меня так звали. А вообще Юрий и Георгий – это одно имя. Во имя святого Георгия, покровителя воинства.

– Тебе, может быть, и нравится, когда тебя отцом или батюшкой называют, но мне это кажется немного странным. Не помнишь уже, наверное, как солдаты комбата в армии зовут? Как меня звали, когда ты служил?

– «Майором Шумахером», товарищ подполковник. Извините… Сейчас, наверное, «подполковником Шумахером».

Подполковник снова хмыкнул, теперь уже по другому поводу. Это прозвище ему тоже нравилось, поскольку отмечало некоторые его качества, которыми Сергей Владимирович гордился. Ездил он не на гоночных болидах, а всего-то на юрком внедорожнике «Джип Ренглер рубикон», но манеру езды имел ковбойскую, и на кочках его внедорожник скакал порой, как необъезженный мустанг, и точно так же «бил задом».

– А еще как комбатов зовут? По всей армии… Неужели не помнишь?

– Батя, кажется…

– Вот-вот… Батя! Отец, значит. Я – отец, ты – отец и батюшка. Так кто из нас отец солдатам, скажи мне на милость? Или ты считаешь, что отцов может быть много? Как воспитателей в детском саду или учителей в школе?

Священник промолчал, понимая, что, вступая в спор и что-то объясняя, будет только раздражать командира батальона. Он вовсе не для того сюда прибыл, чтобы преодолевать не обязательные препятствия. И без того желающих выставить их в службе армейских священников развелось необычайно много. А задавал в этом тон недавний министр обороны, знакомый солдатам под псевдонимом Табуреткин. Если младшие офицеры – лейтенанты, старшие лейтенанты, капитаны – нормально воспринимают и порой даже приветствуют появление священников среди солдат, то старшие, воспитанные когда-то комсомолом, чаще всего относятся к этому отрицательно. В них умерла боголюбивая традиция русской армии, но прочно укоренилась атеистическая традиция армии советской, а это были армии совершенно разные, хотя служили в них вроде бы те же самые люди…

В армию Юрия Коровина призвали сразу после окончания духовной семинарии, и служить он попал в спецназ ГРУ, как человек со спортивной подготовкой, некурящий, с хорошими характеристиками. И, как считал сам Юрий, определяющим оказалась его нервная устойчивость. Не случайно на медицинской комиссии в военкомате с ним долго, как ни с кем другим, беседовал психиатр. Отслужив год, даже дважды побывав на настоящей войне на Северном Кавказе, Юрий, вернувшись на «гражданку» с двумя медалями, сначала просто вошел в клир кафедрального собора, через некоторое время, как человек с семинарским образованием, был рукоположен в дьяконы, а через семь дней, как и положено, рукоположен в пресвитеры[4]. Стать пресвитером бывший солдат Юрий Коровин мог бы и в тот же день, как стал дьяконом, но на полном соблюдении чина настоял его отец, известный в области протоиерей. Он не любил современных скороспелых священников и хотел, чтобы все соответствовало уставу и его букве. Сын отца уважал и всегда подчинялся его воле. Сразу после рукоположения пришлось уехать на полгода в деревню, чтобы заменить выведенного за штат по состоянию здоровья иерея. Послали только на два месяца, но, как гласит старая прописная истина, не бывает ничего более постоянного, чем временное, так получилось, что срок деревенской жизни увеличился втрое. Сельский священник перенес одну за другой три операции, после которых в страданиях предстал перед Богом, и надо было ждать назначения нового священника, которому предстояло приехать в деревню на постоянное место жительства. Этот процесс и затянулся.

А потом был трехмесячный курс военных священников при одном из московских военных институтов. О вере вообще и о христианстве в частности в институте знали мало, в основном пытались научить священников хотя бы азам военной жизни, куда их направляли с благословления архиереев разных епархий. Все молодые священники, попавшие на курсы, проходили срочную службу в армии, но в разных родах войск, и имели разную армейскую подготовку. Те азы, что преподавались в институте, бывшему солдату спецназа ГРУ были смешны. По уровню подготовленности он мог и сам кое о чем читать лекции преподавателям института, именно поэтому и просил, чтобы направили его на духовное окормление[5] армии туда, где он проходил срочную службу…

Иерей Георгий знал характер подполковника Шумакова, правда, больше по разговорам, которые доводилось слышать. Комбат был на поступки скор, решителен, иногда даже упрям, но, если не встречал сопротивления, быстро выпускал пар и становился относительно покладистым. Так и в этот раз получилось.

– Ну что, даст Бог, и меня к Вере приучишь, – сказал Сергей Владимирович, слегка успокоившись оттого, что с ним не спорили и не пытались возражать. – Пора уже мне по возрасту и о загробной жизни думать. Короче говоря, приказ пришел помещение тебе выделить. Но мы сами тут на птичьих правах у мотострелков базируемся, поэтому просторных помещений, тем более храмов, в запасе не имеем.

– Я в курсе, что первое время мне придется проводить службы на свежем воздухе.

– Зима на носу, неделя по календарю осталась. Не всегда на свежем воздухе получится, – усмехнулся подполковник. – Для службы тебе большую армейскую палатку поставим. Там места хватит. Много у нас солдат верующих? – Вопрос относился к капитану Столярову, сидящему за столом в углу. Как командир роты, он обязан был знать о своих солдатах все.

– Трудно сказать, товарищ подполковник, – уклонился капитан от прямого ответа. – В среднем по армии, насколько я знаю, шестьдесят процентов солдат называют себя православными верующими. Наверное, и у нас такое же соотношение. Но я среди солдат опрос не проводил. На базе, в городке, у меня регулярно шесть человек просили «увольнительную» по воскресеньям, чтобы в поселковую церковь на службу ездить. Как когда-то Коровин просил. Эти тоже регулярно молитвы читают, как он читал.

– Утреннее и вечернее правила, – объяснил отец Георгий.

– И еще несколько человек просили то же самое время от времени. Нательные кресты многие носят, кто крещеный. Я тоже, кстати, крещеный, и тоже крест ношу, хотя назвать меня, по-настоящему, верующим трудно.

– Меня тоже бабушка в детстве крестила, – признался подполковник. – Только крест я никогда не носил. У меня отец был ярый атеист и не позволил бы такого. Бабушка тайно от отца меня крестила. Но воспитывала не она, а отец, и потому… И потому – вот…

– Вообще, товарищ капитан, – прояснил ситуацию отец Георгий, – следует различать людей, которые просто говорят, что они верующие, и воцерковленных. Воцерковленные в церковь всегда ходят, и службу отстаивают полностью, как положено. А те, кто просто себя верующими называют, обычно приходят во время службы, свечку поставят и считают, что свечи за них молиться должны. Но это тоже, я считаю, шаг к вере. Самый первый шаг.