Творения. Том 3: Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова

Дабы не слишком растягивать речь таким подробным исчислением, [скажу, что] все, добрейшая государыня, восплескали [Col. 933] руками своими и возрадовались весьма великой радостью, взывая: «Благодарю тебя, Господи, яко помиловал меня и был мне во спасение» (Ис. 44:23; Исх. 15:2). Поэтому я с доверием буду относиться к богодарованной царской власти твоей. Всё это исполнено хвалы и величания, возлюбленная Христом, любезная делом и именем Ирина! Это разгласится не только в державе царства твоего, но и до пределов вселенной, и услышат о нас другие народы, и удивятся, и изумятся благодетельности мудрых начинаний твоих, ибо «великим подвигам человека умеют дивиться и враги», говорит громогласнейший из богословов[158]. Так сохраняется непоколебимым твое царство, так подчиняются и охотно покоряются тебе подданные; таким образом ты угождаешь Богу, таким образом ты радуешь избранных Ангелов Божиих и людей, живших преподобно и праведно, богоименитая Ирина! В этом сияет твое благочестие; за это всякие уста и всякий язык открываются для прославления тебя; это поистине слава Церкви; это печать сохраняемого тобою отеческого и богодухновенного Православия христиан, ревнительница по Боге и поборница истины! Таково (27) приумножение добродетелей твоих. Как же велики и достохвальны и награды твои, как велико и превосходно воздаяние[159] тебе от Бога всяческих! Великое дело и одного спасти, ибо не справедливо ли это, когда Божественное Писание говорит: аще изведеши честное от недостойнаго, яко уста моя будеши (Иер. 15:19), – как же спасение столь многих душ и всего народа не считать делом великим и почтенным и поистине достойным вышнего многовоздаяния? Итак, ты, именующаяся поистине великим и подтверждающимся делами именем, вступила на царство со всякими благами; благоволи же, чтобы остатки правды пребывали вечно.

8. К игумену Симеону (I, 8)[160]

Отеческая святость твоя, более нас заботящаяся о делах наших, в двух собственноручных[161] письмах своих сообщила нам странное и дивное. Но о подателях писем Бог благоволил так, что они с согласия игумена приняты в свой монастырь; хорошо сделало благочестие твое, возвратив их назидательным словом своим в отеческие и духовные недра. О брате же нашем[162], оставившем звание и изверженном из пастырского общежития, как бы из рая, не знаю, что сказать. И мы прежде взирали на этого человека как на виноград, поистине богонасажденный, весь истинен, весь плодоносен (Иер. 2:21). Как же теперь озоба и вепрь от дубравы, и уединенный дивий пояде и (Пс. 79:14), и он обратился, так сказать, в [Col. 936] горечь смертную? Не потому ли, что он предался неукротимым зверям страстей, разумею плотоугодие и любоначалие, и теперь можно видеть, как он в умственных помыслах пожирается ими и терзается, (28) как бы устами львов? Божественный Василий, как ты знаешь, приписывает безрассудно отлучившемуся и отвергшемуся от отца падение, равное с тем, кто нарушил и самый обет святой; поэтому они равно и осуждаются на отлучение и прочие епитимии[163].

Впрочем, мы, грешные, молимся, чтобы он опять воззрел на прежний свет из своей отупевшей от страстей и омраченной души и опять возвратился домой к любезному отцу и возлюбленной общине. Самих же братий мы увещеваем пребывать мужественно в общежительных подвигах и не колебаться падением нечестивого, но всё более и более по этому поводу прилепляться к истинной вере и неразрывному союзу даже до пролития крови, как учат богоносные отцы, чтобы за совершенство покорной жизни своей получить им венец мученичества в день Суда и ликовать вместе с Досифеем и Акакием и Дометианом[164], мужами вполне святыми, совершившими жизнь свою в полном послушании. Ибо ныне, как твое преподобие говорит в остальной части письма, господствует нестроение и непослушание, так как почти все, можно сказать, опираются на обычаи человеческие и на установления соседей, противные заповедям Божиим, и хотят лучше соблюдать образ жизни такого-то и такого-то игумена, нежели божественных отцов наших; поэтому пастыри, из них я первый, стали неразумны, не ищем Господа и не держимся безукоризненного и неизменного образа жизни, но – как будто обветшал закон Божий, упразднилось Евангелие, обессилели духовные уставы и, дабы не сказать мне нечто и более нечестивое, будто изменился неизменяемый Бог! Это относится к тем, которые говорят и ссылаются на времена, и дни, и поколения – иные тогда и иные теперь.

Упадок благочестия – не от смены времен, а от свободной воли.

А я возражаю, что такое различие произо шло не от времени. Ибо ни небо не получило другого вида или другого движения, ни светило, виновник дня, не приняло другого сияния, ни вселенная (29) не стала носиться и обращаться вопреки прежнему порядку: постави я, сказано в Писании, в век и в век века, повеление положи, и не мимо идет (Пс. 148:6). Но это произошло, святейший, от перемены свободной воли, оскудевшей божественной любовью и обратившей привязанность свою к вещам тленным, не желающей и не решающейся следовать достохвальным примерам и отображать первоначальный и отеческий боговидный образ, а следующей примерам безобразным, нелепым и чудовищным. Поэтому мы и носим в душе своей идолов, имеющих вид отчасти человека, отчасти пса, отчасти, может быть, леопарда, отчасти рыбы или какого-либо другого из пресмыкающихся; [Col. 937] твое преподобие [пускай] примет это иносказательно[165].

Итак, те, которые по заблуждению болтают это, пусть или с открытым лицом разорвут Евангелие, свидетельства и заповеди Господни и все преданные святые письмена, или, не делая этого, оставят младенческие и неразумные суждения как поистине достигающие мужескаго возраста Христова (Еф. 4:13), согласно божественному изречению; пусть и сами так поступают, и других научают; или, не делая ни того ни другого из сказанного, пусть обвиняют собственное нерадение и невоздержание. Ибо, может быть, и для них придет время вразумления.

Но горе мне, честнейший[166] отец, что я, будучи сам подвержен всему сказанному и причастен всякому пороку и нечестию, начал укорять других и предписывать законы. Да восплачут и возрыдают и самые камни бесчувственные обо мне, подвергающемся опасности каждый час и рассеивающем паству Христову, вверенную мне, недостойному. Это я вынужден отвечать тебе по твоему повелению, богопочтенный; ты же, укрепляясь силою Духа и соблюдением заповедей закона и отцов, да пребываешь неподвижным, непоколебимым и неустрашимым от многообразных слухов, приносимых к тебе некоторыми подобно ветрам и треволнениям, шествуя царским путем чистой жизни[167], не обращая внимания на вопиющее с обеих сторон пустословие людей и молясь непрестанно о нашем смирении с великим усердием.

9. К ученику Геласию (I, 9)[168]

(30) Сын мой, авва Геласий! Каким образом виновник зла сатана изгнал тебя из общежительного рая, как некогда Адама из Эдема, тебя, последовавшего совету змееподобного Аммона[169]? И теперь ты обитаешь в местах, которых не призирает Бог, производя терние и возделывая в поте лица бесчестные страсти (ср. Быт. 3:18–19). Ибо что хорошего ты сделал или делаешь, вышедши оттуда? Или, лучше, чего не сделал ты дурного и ненавистного? Оскудел руководственный свет ума твоего, погасла искра духовной любви; друзи твои и искреннии твои (говорю не только о возлюбленных братиях твоих, но и об Ангелах Божиих) прямо тебе отдалече сташа, и приближишася бесы, ищущии погубить прежде совершенные подвижнические труды твои (Пс. 37:12–13). Где твоя молитва, некогда чистая? Где твое исповедание, некогда непоколебимое? И светоносное проповедание, ангельское ликование, богоподобное послушание, христоносное смиренномудрие и то доброе и прекрасное, что воспевает песнописец Давид, еже жити тебе с братией вкупе (Пс. 132:1)?

Так как всего этого ты лишился, сын мой, то взамен ты имеешь поселившимся в тебе противное тому: помрачение ума, ожесточение души, ослепление сердца, неверие, отчаяние, малодушие, страх смерти, боязнь Суда. И для чего нужно исчислять всё порознь, когда ты живешь совершенно ясно, как Каин, стеня и трясыйся (Быт. 4:12)? Не говорю о [Col. 940] множестве плотских страстей, волнующих твою внутренность и воспламеняющих грех. Поэтому, сын мой, познав истину через смиренное письмо мое, обратив взоры к свету, предавшись божественному сокрушению, проникнувшись любовью, вспомнив и вникнув, откуда ты ниспал и в каких находишься бедах и где обитаешь, так сказать, за селениями кидарскими (ср. Песн. 1:4), оправься, восстань, пробудись, обновись и воспламеняй себя и, [не медля] ни часа, ни дня, (31) ни недели, скорее оставив всё, приди мужественно и уверенно ко мне, несчастному отцу твоему, и к доброму братству твоему, к великому моему отцу и твоему отцу.

Кроме того, я решил было, когда узнал, что ты извержен оттуда, послать к тебе и брата с письмом, чтобы он возвратил тебя; но так как относящий письмо пресвитер уверил меня, что ты непременно придешь и по одному этому письму, то я и довольствовался письмом. Итак, сын мой, как сказано, не только я, несчастный, и отец мой, но и владыки мои [Иоанн] Предтеча и [Иоанн] Богослов[170], безусловно, повелевают тебе поскорее удалиться, пока не постиг тебя конец от неожиданной смерти. Если же, чего я не думаю, ты, ожесточаясь, ожесточился и будешь упорствовать, то знай, что ты отлучен от общества, и от всех святых, и от нас грешных, пока не увидишь лица нашего; а если удалишься [оттуда], как мы советовали, то, возвращаясь, ты уже разрешен [к участию] и в Божественных Дарах, и в прочих снедях.

10. К ученику Николаю (I, 10)[171]

Так как ты, духовный сын мой Николай, по благоволению Божию возведен в звание игумена, то тебе надлежит соблюдать всё, заповеданное тебе в настоящем письме[172]. Без необходимости не изменяй ни в чем того порядка и правила, какой ты принял от своей духовной обители. Не приобретай ничего от этого мира и не сберегай собственно для себя даже ни одного сребреника. Не разделяй души и сердца своего в попечениях и заботах, кроме вверенных тебе от Бога и сделавшихся твоими духовными сынами и братиями, ни о бывших прежде близкими по плоти, (32) ни о родственниках, ни о друзьях, ни о товарищах. Не употребляй имущества обители своей ни при жизни, ни при смерти, ни в виде подаяния, ни по завещанию на упомянутых раньше близких и друзей своих, ибо ты – не от мира, чтобы тебе иметь общение с мирскими, разве если кто из них пожелает перейти из общественной жизни в наше звание, и в таком случае позаботься о них по примеру святых отцов. Не приобретай раба[173] ни для своей нужды, ни для вверенной тебе обители, ни для полей своих – сотворенного по образу Божию человека; ибо это допускается только для мирян, ты же должен сам служить для единодушных братьев своих рабом по своему произволению, хотя по внешнему виду считаешься [Col. 941] как бы господином и учителем. Не имей животных женского пола для служебной надобности, как совершенно отказавшийся от женщин, ни в обители, ни на полях, так как никто из преподобных и святых отцов наших не имел и самая природа не позволяет. Без необходимости не езди на лошадях и мулах, но по примеру Христа ходи пешком; когда же это невозможно, то пусть осленок будет твоим подъяремным животным. Наблюдай непременно, чтобы у братства всё было общее и нераздельное и ничто, в частности, [не обращалось] в собственность отдельного лица, даже и игла. Твои же тело и душа, не говорю уже о чем-нибудь ином, должны быть разделены равной любовью ко всем духовным сынам и братиям твоим. Не оказываи власти над двумя братьями твоими и сынами моими; ни в начальствовании, ни в руковозложении не делай ничего без разрешения отца твоего. Не вступай с мирянами в побратание или в восприемничество, как удалившийся от мира и брака, ибо на это не находится примера у отцов, а если бы и нашлось, то редко, и это – не по закону.

Равная любовь предстоятеля ко всем.

Не разделяй трапезы с женщинами, кроме матери по плоти и сестры, разве будет, не знаю, какая нужда и необходимость, как заповедуют святые отцы[174].

Не делай частых отлучек и путешествий, без нужды оставляя свою паству, тогда как и в присутствии твоем (33) с трудом могут спасаться разнообразнейшие и на многих путях находящиеся словесные овцы.

Старайся непременно преподавать огласительное поучение трижды в неделю и вечером, ибо это предано от отцов и спасительно.

Не давай малой, как говорят, схимы, а потом через несколько времени другой, как бы великой, ибо схима одна, подобно Крещению, как употребляли ее святые отцы.

Не преступай законов и правил отцов, преимущественно же пред всеми святого отца нашего Василия; но всё, что будешь делать или говорить, делай, как бы имея свидетельство из Писаний или как бы по обычаю отцов своих, без преступления заповеди Божией.

Не оставляй своей паствы, чтобы перейти к другой или достигнуть высшего достоинства, без разрешения отца своего.

Не вступай в дружбу с девственницей, и не ходи в женскую обитель, и не беседуй наедине с монахиней или мирянкой, разве когда заставит необходимость, и тогда в присутствии двух лиц с обеих сторон, ибо пребывание наедине, как говорят, подает повод к клевете.

Не открывай дверей овчарни[175] для входа какой-либо женщины без великой нужды; если же можешь принять ее без взаимного лицезрения, то и это не укоризненно.

Не устрояй для себя гостиницы или для духовных сынов своих мирского дома, в котором бывают женщины, который и ты часто посещал бы, но старайся останавливаться на пути и удовлетворять необходимые нужды у мужей благочестивых.

Не держи в своей келлии из пристрастия[176] юного ученика, но (34) употребляй для услуг себе лицо неподозрительное и различных братьев.

Не носи одежды изукрашенной и драгоценной, кроме того, когда совершаешь священнослужение, но по примеру отцов скромно одевайся и обувайся.

Не будь роскошен ни в издержках на самого себя, ни в [Col. 944] приемах гостей, ибо это свойственно сластолюбцам настоящей жизни.

Не храни золота в своей обители, но излишки всякого рода отдавай бедным, отворяя двор свой, как делали и святые отцы.

Не удерживай в своей власти сохранного места и не заботься о хозяйственных делах, но все твои заботы пусть относятся к душам, а золото и нужные вещи предоставь эконому, келарю и кому следует по каждой должности; а ты, разумеется, будешь иметь власть над всеми и передавать по своему желанию каждую должность тому или другому лицу и требовать отчета по каждой службе, как ты приказал.

Не делай ничего и не распоряжайся по собственному произволу ни в чем – ни относительно путешествия, ни относительно продажи и покупки, ни относительно принятия или извержения брата, ни при перемене должности, ни в каком-либо другом из плотских дел, равно как и в случае душевных проступков, – без совета преимуществующих знанием и благочестием, одного или двух, или трех, или и большего числа, смотря по предстоящему предмету, как заповедано отцами. Всё это и другое, что ты принял, соблюдай и сохраняй, да благо ти будет (Исх. 20:12) и да будешь благоуспешен в Господе все дни жизни своей. Противное же этому да не будет ни на словах, ни в мыслях.

11. К Анастасию, епископу Кносийскому (I, 11)[177]

(35) Что случилось с тобою, святейший отец, и почему ты после первого и второго отказа еще настаиваешь, чтобы от меня, несведущего и преданного страстям, получить полезное назидание? Больше я имею нужду просвещаться от тебя, низший по званию и омраченный по жизни, не относительно обязанностей епископства – увы, [виной тому] моя неспособность, – но относительно монашеского и потом игуменского состояния, именно: как бы мне, надлежащим образом руководя паствой, вверенной мне, недостойному, заслужить милость Божию в день страшного ответа моего [на Суде].

Но ты сделал это, конечно, по высокому смиренномудрию, ибо мне непристойно подозревать, что архиерейство твое хотело испытать мое невежество. Итак, я страшусь за собственный сан, священная глава, и поистине недоумеваю относительно управления душами, как привести вверенную мне малую словесную ладью из многомятежного и бурного духовного моря в пристань спасения; ибо для этого нужны и чистая жизнь, и достаточное знание, чтобы, управляя как бы двумя рулями, бодрственно и искусно сохранить и себя самого, и следующих за мною непотопленными водами греха.

Высота и сложность епископского служения.

Таково оправдание меня, несчастного. Но так как совершенно оставить без послушания повеление твоей святости, хотя оно и выше сил моих, небезопасно, а с другой стороны, я получил повеление и от собственного отца моего[178], то, повинуясь обоим, я, в виде напоминания, высказываю тебе, святейший отец, что корабль твоего совершенства гораздо больше и превосходнее моей ладьи, – разумею высоту епископского сана [Col. 945] в сравнении с игуменским достоинством, – и тем более, чем над большим числом людей ты удостоился начальствовать, и притом, может быть, не добровольно [подчинившихся], не единодушных, не одинакового пола

(36) и звания, но и над мужчинами и женщинами, отшельниками и общежительными монахами, начальниками и подчиненными, брачными и безбрачными, рабами и свободными, сиротами и вдовами, богатыми и бедными, господами и слугами, должниками и заимодавцами, живущими роскошно и изнуряемыми голодом, имеющими большое состояние и не имеющими крова, носящими изысканные одежды и одевающимися в рубище. Этого и еще большего, чем это, не оказывается в нашей жизни, а твоя исполнена. Притом не одним распоряжением устрояется весь народ твой, и не всех лица и имена ты знаешь, и не каждого образ жизни тебе известен, но различные весьма различно ведут свою жизнь. Ибо одни, может быть, возделывают землю, другие плавают по морям, иные занимаются скотоводством, иные ничего не делают, а иные занимаются предпринимательством; и долго было бы говорить о видимой деятельности каждого.

При всем этом какой и сколь великий нужен труд? Я думаю – невыразимый. Каков должен быть труд, борьба, подвиг, напряжение, забота, попечение, изнурение тела, скорбь души, утомление ума? Как управляющий кораблем во время великой бури и волнения морского бывает всецело бодрствующим и внимательным, не давая сна глазам своим, потому что немалой опасности подвергает и малый недостаток опытности и внимательности, так правитель душ должен еще тщательнее и точнее знать дело предстоятельства (τής προστασίας), чтобы не быть потопленным в бездне погибели. Поэтому, святейший, я думаю, и взывал великий апостол: кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? (2 Кор. 11:29). И еще: для Иудеев я был как Иудей, для подзаконных был как подзаконный, для чуждых закона – как чуждый закона, но подзаконен Христу. Для всех я сделался всем, чтобы всех спасти (1 Кор. 9:20–22). Вот таковы, по словам его, законы и правила епископства, как свидетельствуют и сами божественные отцы наши.

Впрочем, ты, сам читая и разумея учение святых и имея в руках (37) своих богопреданные изречения, зачем требуешь чего-нибудь подобного от меня, бедного? Я думаю, что епископ есть начальник и подлежит ответственности за все действия подчиненных; неумолкающий вестник, проповедующий заповеди Божии; неусыпный глаз, наблюдающий за путями каждого из руководимых им; образ Христа, на который взирая, следующие за ним устрояют по-евангельски жизнь свою; всегда сияющий светильник, видимый подвизающимися во мраке неведения и греха; слово учения, напаяющее жаждущих спасительным питием; высший распорядитель, имеющий дать отчет за жизнь каждого во время воздаяния. Поэтому ничто столько не имеет близости и любви к Богу и столько не достойно награды, [Col. 948] сколько это предстоятельство, как сказал Сам Христос верховному апостолу: если любишь Меня, Петре, больше, нежели они, паси овец Моих (Ин. 21:15–17). И нет ничего опаснее и пагубнее, как недостойно носить этот сан.

Но сам ты, превосходнейший из отцов, – я это хорошо знаю, – как пастырь добрый, всегда полагаешь жизнь свою за овец своих (Ин. 10:11), готов на опасности за каждую из них, не боишься угроз человеческих, не скрываешь слова истины перед лицом противников, повинуешься воле одного Царя; притом обличаешь без всякого стеснения, наказываешь с состраданием, примиряешь и соглашаешь несогласных, благоразумно отделяешь сквернаго от святаго, здоровое от больного, чтобы оно не сообщило болезни своей ближнему, обращаешь заблуждающаго, подъемлешь изнемогшаго, перевязываешь сокрушеннаго (Иез. 22:26; 34:4).

Недостойные пастыри.

Подлинно, как много у тебя дела! Надзор за игуменами, разбор живущих по келлиям, рукоположение пресвитеров и диаконов и наблюдение за жизнью всех их, предстательство за вдов, покровительство сиротам, защита обременяемых, заступление за обижаемых и, кроме того, сохранение своего достоинства. Ибо когда ничто не вредит и не препятствует благочестию, то надлежит и нам повиноваться всякому начальству и власти и всегда, если возможно, оказывать дружелюбие ко всем посредством щедрого и радуш-ного приема и пожертвования. Да не говорится о (38) твоем блаженстве то, что, напротив, относится к худым пастырям, именно к тем, которые пасут паству для гнусного прибытка, которые считают этот сан средством к [удобствам] жизни, к плотским наслаждениям, к удовлетворению похотей, к собиранию скоропреходящего богатства, к приобретению такого-то и такого-то числа десятин земли, толпы рабов и множества скотов и потому человеческими, а не божественными способами достигают высоты предстоятельства, чтобы превозноситься пред подчиненными и гордо сидеть впереди более почтенных людей. Не стану говорить о тех, которые, подобно стряпчим, ведут тяжбы о вещах тленных, а не защищают догматы благочестия, или, что гораздо хуже, о тех, которые присвояют и отнимают принадлежащее подвластным и таким образом приобретают могущество и богатство. Не отказываясь мало-помалу притеснять и бедных, которым они скорее должны были бы подавать руку помощи, кому они могут быть уподоблены? Петру ли и Иоанну и их последователям, у которых, как говорится в Писании, не было серебра и золота (Деян. 3:6), но – благодать Божественного Духа? Или Симону волхву, и Иуде предателю, и сребролюбивому Гиезию[179] и прочим богатым века сего? Я говорю о тех, которые заботятся только о настоящем, как бы им было хорошо, угождают плоти, прилепляются сердцем к золоту, которые, может быть, отдают деньги в рост или снабжают ими бедных с лихвою, владеют [для удовлетворения] собственных пожеланий и пристрастно уделяют [Col. 949] недостойным или родственникам, которые, может быть, все заботы направляют к тому, чтобы много посеять и пожать, столько-то насадить и собрать плодов, прибавить и умножить рабочих скотов или стада, словно какие-то земледельцы, наблюдая время и пользуясь нуждами других для продажи и покупки того и другого, проводя жизнь подобно предпринимателям и торговцам, а не так, как следует епископам и священным лицам, чтобы только окрылять души, освобождать их от мира, возводить к Богу[180] и спасать всю паству от греховной смерти, а необходимое для настоящей жизни, как второстепенное, устроять через экономов и управляющих.

Но горе мне, потому что я перечислил это, по собственным своим страстям изобразив то, чего нет у других. Ты же, всечестнейший отец, (39) как чистый от всего этого, святыми молитвами отгоняй духовных волков от запечатленного Христом двора твоего; я хорошо знаю, что ты и делаешь это, и выводишь [пасомых] на пажити добродетелей, питая и утучняя их пищею своего сладчайшего учения и водою своей чистой веры, и непрестанно приносишь благоприятные жертвы при духовных и священных своих службах Богу; но, упреждая молитвами своими, упаси и меня, несчастнейшего и многогрешного, прошу и умоляю, и прости, если я чем-нибудь возбудил смех в тебе по своему невежеству. Впрочем, я приступил к этому не по собственному желанию, но побуждаемый твоей священной и духовной любовью или, лучше, повелением, высказав нечто не для пользы твоей, но в доказательство, как сказано, искреннего моего послушания тебе.

Будь здоров в Господе, молясь о нас, единых грешниках, во всем святейший отец!

12. К Фоме, консулу, дважды почтенному званием (I, 12)[181]

Какое приветствие или какое слово утешения может найтись у нас, смиренных, для твоей именитости при постигших тебя, господин, прискорбных обстоятельствах? Ты удален из города, в котором родился и воспитывался, лишен величайшего дома, лишен блестящего сана и, прибавлю, имущества; отлучен от друзей, знакомых, любезнейших детей твоих, отправлен в ссылку в разные места. Ссылке же свойственно то, что служит к изнурению непривычного к тому тела твоего: недостаток в пище, в питье, в омовении, отсутствие собеседников, множество оскорбляющих и огорчающих. Ибо теперь друзья и знакомые, некогда бывшие благорасположенными к тебе, может быть, стали нерасположенными и, находясь вблизи или издали, отвратили свои лица, чтобы не узнавать и не любить [тебя] и не заботиться [о тебе]. Кроме того, у тебя забота об оставшихся еще слугах и прежде них – о прекрасных [Col. 952] детях, а возможности для этого нет. И притом ты сидишь пред городом, как (40) некогда Израиль, отведенный к ассирийцам, при реках Вавилонских: тамо, говорит он, седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона (Пс. 136:1).