Хорошее время, чтобы умереть

– А сама Ягудина?

– Ну как же! Медицинский институт. Даже, говорят, чуть ли не с отличием закончила, большие надежды подавала, но из-за своего вредного склочного характера… Короче, обиделась, что не ее оставили в аспирантуре при кафедре инфекционных болезней, разругалась там со всеми в пух и прах и всем врагам назло пошла работать простым лаборантом в лабораторию санэпидемстанции.

– Может, надеялась выбиться со временем в заведующие или написать диссертацию про каких-нибудь паразитов?

– Кто теперь скажет, на что она там надеялась?! Факт остается фактом – проработала наша покойница в этой лаборатории сорок лет за смешную зарплату и вышла на пенсию – нищенскую, заметь, пенсию – без всяких званий и почета.

– Адресок санэпидемстанции?

Андрюша порылся в бумагах и продиктовал мне адрес.

– Так что там с «недоумком» и «бездарью»? – спросила я и записала у себя: «№ 2. Белохвостиков Валерий Павлович, муж сестры, водитель».

– Ничего.

– Как? Совсем ничего?

– Они были врагами, и все об этом знают. Он давно перестал поддерживать с ней хоть какие-то отношения, на свой порог даже не пускал. Это после того, как она в очередной раз назвала его нехорошим словом и закатила ему скандал. Кстати, этот «недоумок» долгие годы работал водителем директора музея – того, где, уже будучи пенсионеркой, до сих пор трудится его супруга-искусствовед. Там они и познакомились более сорока пяти лет назад…

– Романтическая история.

– Зря усмехаешься. Простой водила и искусствовед – крайне редкое сочетание.

– Согласна. Только, Андрюша, с чего ты взял, что я усмехаюсь? Наоборот, восторгаюсь: если такие разные люди столько лет прожили вместе – право, это достойно уважения! Думаю, муж сестры – человек порядочный и интеллигентный, несмотря на отсутствие образования.

– Да, на меня он произвел приятное впечатление. – Андрей достал из пакета последний пирожок, рассмотрел его со всех сторон и протянул мне. Я отрицательно мотнула головой, и Андрей с удовольствием вонзил в пирожок зубы.

– Но его ты тоже подозреваешь?

– Когда будешь разговаривать с ним сама, поймешь…

– А сколько ему лет?

– Он на пенсии, ему за семьдесят, и, в отличие от супруги, не работает. Но выглядит на все сто. Между прочим, ведет здоровый образ жизни: не пьет, не курит, по утрам делает зарядку на балконе. У него старенький «москвичонок», практически раритет. Дедок на нем на дачу ездит. Ну а дача – сама понимаешь: природа, костерок, шашлычок…

– Шампура, – поддакнула я, делая у себя в записях пометку.

– Да, именно что шампура! Потому мы и его взяли на заметку. – Андрей встал, чтобы подлить себе чая. – Ведь эксперт сказал, что орудием убийства мог быть и шампур или длинное не очень тонкое лезвие.

– Кстати, орудие убийства так и не нашли?

– Нет.

– А у меня дома тоже есть шампура, – созналась я. – Но у меня – алиби!

– Шутить изволите, Татьяна Батьковна? А мне вот не до шуток. Начальство рвет и мечет: найдите скорее мерзавца, воткнувшего бабушке железку в глаз!.. Так, перейдем, однако, к третьему подозреваемому. Это у нас сын Белохвостиковых, Сергей Валерьевич. Сорок шесть лет, архитектор. Человек искусства: в маму. Женат, двое взрослых детей, живет со своей семьей недалеко от родителей, часто навещает их…

– Двое взрослых детей? – уточнила я, делая в записях пометку. – Один из этих детей и есть ваш главный подозреваемый и задержанный?

– Ага. Старший, Роман.

– И за что же ему выпала такая честь?

– Подожди, перейдем и к нему. А пока – более подробно о Сергее Валерьевиче…

В это время раздался телефонный звонок, и Андрей нехотя поднял трубку. Лицо его тут же скривилось, как от зубной боли. Он протянул мне лист бумаги, на, мол, читай пока, чтобы время зря не терять. Я пробежала глазами документ – это было заключение патологоанатома о смерти. Если опустить мудреные медицинские термины, суть заключения сводилась к тому, что тот «острый предмет, которым был нанесен удар в левую глазницу пострадавшей, и вызвал ее смерть, практически мгновенную». «Колотая рана… Обильное кровотечение… Повреждение мозга… Смерть наступила предположительно между десятью и десятью тридцатью часами утра…» Я вернула документ на место. Между тем Андрей закончил свой недолгий разговор и буквально бросил трубку на аппарат.

– Черт! Татьяна, давай закругляться быстрее, а то сейчас сюда заявится этот… этот… – Андрей с грохотом поставил на стол свой бокал и побарабанил пальцами по столу. – Итак, на чем мы с тобой остановились?

– На Сергее Валерьевиче, сыне искусствоведа и водителя.

– Ага. Он у нас – архитектор, как я сказал, работает в проектной организации. Продвинутый дядя: освоил компьютерную графику, делает проекты зданий с ее помощью. Со своей тетушкой, нашей пострадавшей, давно не общался, но все равно жутко ненавидел ее.

– А этот-то за что?

– Я же сказал, она на него, еще маленького, наговаривала всякие гадости родителям: то он своровал ее заколку, то после его ухода у нее обнаружилась пропажа денег из кошелька или маленькой фарфоровой статуэтки… Мальчик терпел-терпел наговоры, а потом просто перестал ходить к тетке, а когда она – изредка – появлялась в доме его родителей, он прятался или убегал из дома…

– Да, ну и тетушка! Это просто счастье, что у меня нет таких родственничков. А чем подозрителен этот продвинутый архитектор, кроме ненависти к сестре матери?

– Сергей Валерьевич, видишь ли, в тот день взял на работе отгул. Отпросился, а внятно объяснить причину отсутствия на рабочем месте не может.

– И поэтому вы его подозреваете?

– Тань, его тетка столько грязи вылила на всю его семью, что человек мог и не сдержаться. Сама знаешь, как оно бывает: терпит-терпит человек, носит-носит в себе обиду, которая разъедает его изнутри, жить спокойно не дает, а потом ка-ак…

– Так, с племянником тоже все ясно, будем работать, – я сделала очередную пометку в записях. – Что там с Романом?

– Да, вот этого нам пришлось задержать, – вздохнул Андрей, – хотя я, честно говоря, не разделяю мнения начальства на его счет. Просто последние три года молодой человек нигде не работает, пьет, а ведь до недавнего времени он был… фехтовальщиком.

Я подняла глаза от бумаги и внимательно посмотрела на моего друга.

– Это не работа такая, нет, – поспешил объяснить Андрей. – Роман был мастером спорта по фехтованию. Женился, прожил с женой года два, а потом с ним случилось такое!..

Я во все глаза уставилась на Андрея. Что же такого особенного могло случиться с мастером спорта, что он докатился до полубомжового образа жизни, пил и даже подозревается в убийстве двоюродной бабушки?

– Вот на Романе я, пожалуй, остановлюсь и расскажу о нем поподробнее…

Мой друг набрал в грудь побольше воздуха, собираясь сообщить мне что-то чрезвычайно важное, но в это время опять зазвонил телефон на его столе. Андрей снова поморщился, даже, кажется, заскрипел зубами, но трубку тем не менее снял.

– Мельников слушает… Кто?.. Как?! Опять?.. Да где я ему возьму сюжет? Я что, писатель, этот, как его?.. Лев Толстой?.. Да не знаю я, о чем ему писать, Иван Матвеевич, пусть пишет, о чем хочет!.. Случай? Какой случай?.. Да у нас этих случаев!.. Нет, не могу я ему обо всех преступлениях рассказывать, некогда мне! Это сколько же времени займет! Мне дела надо раскрывать… Иван Матвеевич!.. Иван… Ив… Вот черт!

Андрей бросил трубку на аппарат и посмотрел на меня как-то жалобно, словно ища сочувствия.

– И вот скажи мне, Тань, на фига козе баян?!

– В смысле? – не поняла я.

– Навязали этого родственничка, черт бы его побрал! Сейчас припрется, Лев Толстой хренов! Матвеич меня уже достал, честное слово!.. Так, на чем я тут остановился? Ах да… Внучатый племянник Роман… Вот я и говорю: парню двадцать четыре года, он старший сын Сергея Валерьевича, но хлебнуть успел!.. В спорт его отдали рано: чуть ли не в пять лет, он прошел секцию карате, и дрался, и плавал, и на лыжах успел побегать… Лет в десять подался в фехтование и застрял там. Показывал поразительные успехи, и тренер просто рыдал от счастья: у пацана были такие задатки! Упорный, движения легкие, тренировался с удовольствием, побеждал практически во всех соревнованиях… Но в шестнадцать лет влюбился в девчонку из своего двора – и пропал.

– Как?! – не удержалась я.

– Нет, не в прямом смысле. Просто стал много времени проводить под ее окнами, встречал ее после школы вместо того, чтобы идти на тренировку… Даже учиться стал хуже. Родители что только не делали! И уговаривали его, и подкупить пытались: обещали ему компьютер и мотоцикл, и пугали, что, мол, выгонят его из спорта – ничего не помогало. Из-за этой девчонки Роман даже подрался с кем-то из пацанов, и его поставили на учет в детскую комнату милиции. Но от своего он не отступил: продолжал встречать свою пассию после уроков возле школы и дарить цветы.

– А почему родители были так против их отношений? Все-таки мальчишке не десять лет, в его возрасте многие начинают встречаться с девчонками.

– Тут, видишь ли, сыграло роль то, что родители девочки, так сказать, люди другого круга: папашка сидел за «мокруху», а предприимчивая мамаша приторговывала паленой водкой и даже, говорят, наркотой, и все во дворе об этом знали.

– Ого! Да, пожалуй, я тоже была бы сильно против, если бы мой сын связался с девчонкой из такой семейки.

– Связался – это еще мягко сказано. Родители однажды нашли у Романа пакетик с белым порошком. У матери чуть не случился сердечный приступ, отец-архитектор, забыв про интеллигентность, схватился за ремень… Тут, по счастью, подошло время соревнований в другом городе, и парня сбагрили туда, к великой радости родичей. Но тренер был, так сказать, предупрежден.

– Но соревнования – это же ненадолго, – покачала я головой, – и это – не выход в данной ситуации. Наверное, надо было принимать более радикальные меры.

Андрей кивнул:

– Да, Роман вернулся, и в доме снова начались скандалы и истерики матери… Кончилось все довольно плачевно: однажды перед очередными соревнованиями парня просто дисквалифицировали… Говорят, он вообще едва не угодил за решетку: доза, найденная у него, тянула не на статью «употребление», а на статью «распространение». Только благодаря связям тренера дело удалось замять. И тем не менее эти двое голубков поженились, едва Роману стукнуло девятнадцать…

– Как?! Роман, мальчик из приличной семьи, спортсмен, женился на дочери уголовников? Даже после всего, что с ним из-за нее случилось?! – Моему изумлению не было предела. – Он что, совсем «без башни»?

– Ее, по-моему, у него просто снесло. Не зря же говорят: любовь зла.

– И как только его родители допустили такое?!

– Да они не допускали, Тань. Надо отдать им должное, они сделали все, что смогли: отобрали у него паспорт, деньги, унесли из дома всю его одежду и заперли ее в гараже… И его самого заперли. Но один человек – догадайся сама, кто именно, – дал молодым и деньги, и паспорт помог восстановить… Собственно, и свадьбу в кафе оплатила тоже она.

– Неужели бабушка Ягудина? – изумилась я.

Андрей кивнул.

– Но зачем? – продолжала я удивляться. – Она что, не понимала, что внучатый племянничек с такой женушкой может скатиться на самое дно социума?

– Тань, кто ее знает, зачем она помогла молодым со свадьбой и чем она вообще думала! Старушка отошла в мир иной, и мы не можем спросить ее, но факт остается фактом. А насчет скатиться на дно… Фактически так и случилось: Роман стал попивать на пару с тещей… Потом «откинулся» с зоны папашка молодой жены и с удовольствием примкнул к супружнице и зятю. Создалась такая «теплая» компашка… Белохвостиковы рыдали в голос и горстями пили успокоительное: они поняли, что потеряли своего сына и внука – в прошлом перспективного спортсмена. Роман одно время работал тренером в юношеской школе, потом, когда его несколько раз застали там подшофе, попросту уволили. Да оно и неудивительно: кто же станет держать прогульщика и выпивоху?! Говорят, он устраивался в другие места, но ненадолго: тяга к спиртному не давала ему возможности закрепиться ни на одном месте.

– На что же он жил с молодой женой?

– Парень стал таскаться к родителям за деньгами и занимать у соседей. Они не давали ему: знали, что не на хлеб насущный просит. А вот бабушка Ягудина, как ни странно, с удовольствием подкидывала внучку «сотенки». Сестра погибшей уверяет, что Ахолия Ивановна специально подталкивала парня к пропасти. Черт ее знает, зачем она вообще влезла в это дело! Но что творит, думаю, понимала, она ведь тоже знала семейку этой девочки Насти, то есть теперь уже жены.

– А родители Романа пытались как-то помочь ему? Остановить, лечить от алкоголизма?

Андрей усмехнулся:

– Ты считаешь, таким можно помочь? Тем, кто сам добровольно идет к гибели?

Я предпочла не отвечать на этот риторический вопрос, вместо него задала Мельникову другой:

– Вы задержали его именно потому, что он умеет фехтовать?

Андрей кивнул.

– Да, как только мое начальство узнало, что он – мастер спорта по этому самому фехтованию, что много лет держал в руках шпагу, тут же приказало арестовать его, ведь старушка Ягудина была убита – заметь – точным ударом острым предметом в глазницу, никаких царапин у нее на лице нет. Один удар – и глаза нет, и в мозгу – дырка.

– И вы рассудили, что преступник умеет обращаться с такими вещами, как рапира?

– Что?

– У фехтовальщиков, Андрюша, не шпага, а рапира, к твоему сведению.

– Господи, да какая разница?! Шпага, рапира… Результат, как говорится, налицо, точнее, на лице пострадавшей. Но главное – сразу выяснилось про наследство: я же тебе говорил вчера, этот Роман оказался единственным наследником своей бабушки. Квартира, полная антиквариата, денежные средства – все переходит ему.

– А «пальчиков» на месте преступления, я понимаю, вы так и не нашли?

Мельников встал и налил себе в бокал воды из чайника.

– Не нашли. Преступники, Тань, в последнее время поумнели: перед тем как пришить жертву, надевают перчатки. И эстетично, и для следствия остаешься инкогнито… Тебе еще чаю?

Я отрицательно мотнула головой, подумала некоторое время, перечитывая свой список, и вздохнула.

– Ладно, с Романом мы выясним. Еще подозреваемые есть? Например, второй ребенок Белохвостиковых, ты ведь говорил, их двое.

– Именно. Нет, со вторым ребенком все в порядке: это девочка, вернее, девушка Верочка, ей двадцать, она учится в институте, тихая, скромная, утешение родителей, не в пример непутевому Роману. К тому же в тот день она была в институте и ее видели человек тридцать, мы проверили на всякий пожарный. Поэтому Верочку мы исключили из списка подозреваемых… А вот что касается соседей Ягудиной…

Глава 2

Договорить Мельников не успел. В этот момент дверь его кабинета с грохотом открылась, и в комнату буквально ввалился молодой человек лет двадцати пяти – двадцати семи. Он был высок и худощав, его жиденькие волосенки, выкрашенные зачем-то в неестественный желтый цвет, были зачесаны назад и уложены с помощью лака, физиономия сияла, как масляный блин. На нем были новенькие, «с иголочки» джинсы и неопределенного цвета куртка. Увидев нас, плюгавенький весело осведомился:

– Скажите, а это – кабинет Мукомольникова?

Андрей, как мне показалось, даже немного покраснел и нахмурился.

– Нет, – ответил он несколько резковато, – это – кабинет Мельникова!

Плюгавенький достал из кармана куртки бумажку и заглянул в нее. Прочитав там что-то, он расплылся в улыбке, словно встретил старых добрых знакомых.

– Ну, конечно, Мельникова! – обрадованно подтвердил он и тут же восторженно воскликнул: – Ребята! А это я, Дарий Донцов! Я к вам от Ивана Матвеевича. Он вам звонил… Дождались меня?

Я перевела удивленный взгляд на моего друга: что это, мол, еще за явление Христа народу? Андрей, как мне показалось, нервно передернул плечами.

– Дождались, – буркнул он, не скрывая своего недовольства, и указал вошедшему на стул, – посидите немного, у нас срочное дело, но мы скоро закончим.

– Ага, – с готовностью кивнул Дарий и шмякнулся на ближайший к двери стул, который жалобно скрипнул под ним.

– А ваша фамилия кажется мне знакомой, – сказала я в свою очередь. – Она вызывает у меня какие-то ассоциации… Кажется, что-то связано с книгами…

Родственник Андрюшиного начальства недовольно засопел, заелозил на своем стуле:

– Только не говорите мне, что читаете пошленькие детективчики моей тезки!

Я не успела открыть рот, чтобы ответить гостю, потому что Андрей опередил меня:

– Дискуссию на литературную тему вы потом проведете и, надеюсь, без меня. Время – четвертый час! И, между прочим, сегодня суббота. Мне что, ночевать здесь? Татьяна, давай наконец закончим, – недовольным тоном пробурчал он.

Я с готовностью кивнула. Андрей продолжил:

– Так вот, соседи Ягудиной тоже были с ней не в ладах, точнее, это она была с ними со всеми не в ладах. Говорят, она устраивала им скандалы по любому поводу: то у кого-то слишком громко играла музыка, то чей-то кот сделал лужу на ее половике, то наркоманы насорили в подъезде, а соседи, видите ли, не вмешались. А на одного мужика, который выводил свою собаку на прогулку без намордника, она пятьдесят жалоб участковому накатала и еще грозила отравить эту собаку… В общем, бабульку нашу, по-моему, весь дом ненавидел.

– Ну, с соседями все понятно, – согласилась я, – сейчас редко кто живет в дружбе со своими соседями. А тем, кто все-таки живет – мое восхищение. Но родственники-то! С ними, я считаю, надо поддерживать цивилизованные отношения…

– Вы совершенно правы! – вдруг воскликнул молчавший до того гость и даже вскочил со стула. – Именно родственники – наша семья, наша опора в трудную жизненную минуту. Вот у меня совсем недавно был такой случай…

Глаза Андрея округлились, и он, повернувшись к Дарию, рявкнул:

– Послушайте, господин писатель!

– Да, да, – с готовностью подался вперед родственник начальства, – слушаю вас очень внимательно.

Андрей посмотрел на меня с недоумением: мол, нет, ты видела?! Ну что за идиот!

– Вам мама в детстве не говорила, что встревать в разговор посторонних людей некрасиво?

– Моя мама в детстве жила в деревне у своей бабушки, и меня у нее в то время не было.

Я невольно прыснула. Дарий посмотрел на меня удивленно. Я поспешила изобразить кашель, чтобы скрыть за ним свой смех.

– А вам, девушка, надо пить синекот, это лекарство такое, от кашля. Я по телику в рекламе видел. Очень, знаете, помогает. Вот у меня недавно был случай…

Андрей снова перебил Дария:

– Извините, господин писатель. Мы с коллегой скоро закончим свой разговор и тогда послушаем вас, хорошо?

– Хорошо, хорошо, – с готовностью согласился гость и сел на место, – как скажете.

Андрей повернулся ко мне.

– Так вот, я и говорю… Кстати, о чем я говорил-то?

– О соседях, – подсказала я.

– Ага, вот я и говорю, ненавидели ее соседи, дружно, всем подъездом, а может, и всем домом. Если посчитать всех, кто имел на Ягудину зуб, наверняка десятка три наберется. Вот как в таком случае искать убийцу, Тань?

– Подожди, Андрюша, но, если столько подозреваемых в деле, почему вы задержали одного Романа? За что ему такая честь? По-моему, рядом с ним в кутузке должны сидеть и все остальные – его бабушка, дедушка, отец… Наверняка еще и десяток соседей отыщется, тех, кто ненавидел Ягудину и науськивал своих котов мочиться на ее порог. А убить таким способом, каким ее убили, – наука нехитрая…

Мельников ничего не успел ответить мне.

– А это про какую Ягудину вы говорите, ребята? – снова встрял в разговор гость. – Уж не про ту ли старушку, о которой мне дядя рассказывал? Которую топориком недавно пристукнули… Вот ведь времена, а! Новый Раскольников, значит, объявился? Да, этот мир не меняется.

Писатель горестно покачал головой. Мы с моим другом переглянулись.

– Но нашу старушку убили не топором, – возразил Мельников.

– Как?! А дядя сказал – топориком для рубки мяса.

– Нет, Иван Матвеевич что-то напутал или забыл. Ее убили чем-то острым, предположительно шампуром.

– Шампуром? А как же можно раскроить голову шампуром? – округлил глаза Дарий.

– А кто сказал, что ей раскроили голову? Ее скорее уж проткнули. Через глаз, до самого затылка. Аж часть мозга вытекла наружу через глазницу!

Писатель, как мне показалось, качнулся на своем стуле и даже заметно побледнел. Но уточнение Андрея подействовало на него наилучшим образом: он моментально заткнулся и молчал до того момента, пока мы не закончили разговор.

* * *

Когда я вышла из кабинета Мельникова и направилась к выходу из здания, оставив моего друга наедине с родственником его начальника, я сразу начала прикидывать: куда мне направиться в первую очередь? С чего начать свое расследование? Может, с родной сестры погибшей, Эллы Ивановны, стоящей в моем списке под номером «один»? Как-никак она была ее ближайшей родственницей, которая знала о Ягудиной больше других. Порасспрошу ее о детстве Ахолии Ивановны, о родителях… Надо же узнать, почему девочка Холя (или как там ее звали?) выросла таким монстром. Или лучше поговорить с отцом задержанного Романа? Кстати, Андрей сказал, что у него туговато с алиби: с работы отпросился, но для чего, так и не объяснил. А еще у Романа есть дедушка, любитель шлындать на стареньком «москвичонке» на дачу, где, возможно, имеется мангал и шампура, и потому с дедушкой тоже необходимо поговорить. И еще – соседи… Да, народа в деле, кажется, в самом деле многовато…

«Нет, – решила я, – уже подходя к своей машине и доставая ключи, – в первую очередь надо съездить к жене Романа, Насте Белохвостиковой. Потому что именно она, если верить Мельникову, обещает оплачивать мое расследование, а это – немаловажная причина посетить девушку. Во-первых, уточню с ней денежный вопрос, во-вторых, если она действительно собирается платить, возьму аванс и подпишу с ней договор об оказании услуг частного сыщика. В-третьих, выясню, откуда у нее деньги, если она из такой семейки: папаша – уголовник-алкоголик, мамаша – торгашка паленым спиртным и наркотой… Да, «повезло» же парню так вляпаться! Что ему, нормальных девчонок было мало?!»

Я села в машину и достала из сумки список подозреваемых. Улица Высокая, дом 69 – это и есть адрес Романовой жены. А его родители живут в доме номер 69-А. Да, один двор, можно сказать, соседи. Я выжала сцепление и выехала на проезжую часть.

Дом под номером 69 оказался четырехэтажной «сталинкой». Я знала такие дома – с высокими потолками и большими просторными комнатами. Нужная мне квартира оказалась под самой крышей, на четвертом этаже. Наверное, единственная в подъезде деревянная дверь с давно облупившейся масляной краской и допотопной ручкой даже не имела звонка, и мне пришлось постучать в нее кулаком. Впрочем, это ничего не дало: за дверью не было никаких признаков жизни. Я подождала некоторое время и постучала вторично, и на этот раз дверь открылась, но не та, что была нужна мне, а соседская. В щель просунулась физиономия пожилой женщины в платочке.

– Зря стараетесь: у них сейчас никого дома нет. Слышите ведь: тишина? Когда они дома, так шум стоит, как на войне. Все соседи от них уже устали.

Я решила воспользоваться ситуацией и спросила женщину:

– Скажите, Настя Белохвостикова здесь живет?

– Эта вертихвостка-то, прости господи? Нет, – с готовностью ответил мне неожиданный информатор, – она сейчас квартиру снимает. А раньше – да, здесь жила, с родителями, если их можно так назвать.

– А что, они – плохие родители?

– Кто? Этот убивец и женушка его, алкашка? Да какие они родители?! Непутевые оба, прости господи! Вовка уж два раза сидел, любил, антихрист, руки распускать по пьяному делу, вот и дораспускался! А эта, жена-то его, Дуська-самогонщица, без него тут наловчилась водкой приторговывать. Мы уж и участковому писали, и в газету…

– Скажите, – перебила я бабушку-соседку, понимая, что она может увести разговор не туда, – а вот дочка их, Настя, почему она – вертихвостка?

– Да как «почему»?! – возмутилась старушка моему непониманию. – Да в какой семье она росла-то? Считаете, такие родители могут нормального ребенка воспитать?! Непутевые они, я же вам говорю! Отец два раза сидел, мать-самогонщица, без него тут водкой торговала, да и сама попивала, зараза! Прости, Господи, душу мою… И еще, бывало, мужиков водила. Кому водку продавала, кому и кое-что другое…

Старушка многозначительно подмигнула мне. Что должен был означать сей фамильярный знак? Если намек, то на что? Чем именно торговала Дуська-самогонщица? Наркотой? Собой?..

– Простите… Как ваше имя-отчество? – спросила я соседку.

– Пелагея Петровна.

– Ага. Пелагея Петровна, уточните, пожалуйста, чем именно приторговывала мама Насти?