Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917

Ни таким образом, ни рассылкой множества разведчиков мне так и не удалось раздобыть никаких сведений о приближении русской кавалерии, которая, по нашим расчетам, должна была уже находиться где-то поблизости.

Прежде чем начать отступление, я испытал сильное искушение выпустить несколько снарядов по Алленштейну. Однако, поскольку у меня не было уверенности, что в городе действительно находятся какие-нибудь германские штабы или войска, я от этой затеи отказался, и в первую очередь потому, что вспомнил о мирных жителях, которые все еще могли оставаться в домах.

Приблизительно к трем часам пополудни мы успели покрыть, если верить карте, более пятидесяти километров, участвовали в нескольких небольших стычках при пересечении железных дорог и в одном более серьезном бою перед самим городом Алленштейном, а также определили принадлежность некоторых германских частей, защищавших Алленштейн. За все время движения мы не обнаружили никаких признаков присутствия русских войск, поэтому я чувствовал, что сделал все возможное с имевшимися в моем распоряжении силами. При данных обстоятельствах я посчитал своим долгом вывести войска из боя и найти способ соединиться с главными силами нашей армии, что теперь являлось для нас самой сложной проблемой. Кроме того, я должен был каким-то образом оторваться от противника, чтобы дать возможность отдохнуть людям и лошадям и накормить тех и других, так как мои кавалеристы не сходили с седла и ничего не ели уже целый день. К сожалению, часть обратного пути должна была проходить по тому же маршруту, что и наступление, поскольку это была кратчайшая и самая удобная дорога.

Позднее я решил, что мне удастся, может быть, под покровом темноты изменить направление и таким путем обвести германцев вокруг пальца, так как они, несомненно, уже приняли меры для перехвата дивизии при ее возвращении к нашим главным силам. Конечно, оставалась еще возможность двинуться вперед для соединения с армией Самсонова, которая должна была находиться в окрестностях Алленштейна. Однако поскольку установить, в каком направлении он двигался, не представлялось возможным, результат такого наступления оказался бы гадательным.

К счастью, германские части, приехавшие по железной дороге и задержанные разрушением дорожного полотна и огнем наших разведчиков, вместо того чтобы высадиться из поезда, возвратились в свой исходный пункт. Это давало мне шанс вывести из боя все полки и начать отступление, оставив в арьергарде только несколько гусарских эскадронов с пулеметами.

Наши кони так хорошо отдохнули, что первые несколько километров мы проехали крупной рысью. Я поставил во главе колонны генерала Нилова[36] – брата известного адмирала, который повсюду сопровождал покойного императора, а сам остался в арьергарде.

К шести часам вечера мы проделали значительную часть пути. Так как уже почти наступили сумерки, я решил дать людям отдохнуть и задать корм лошадям. Увидев в стороне от дороги отдельно стоящую крестьянскую усадьбу, я приказал колонне свернуть в этом направлении, разослать по округе маленькие сторожевые заставы и накормить лошадей, не расседлывая их и не отпрягая от орудий. Усадьба оказалась совершенно покинута; амбары ломились от фуража. В жилых помещениях имелись следы недавнего пребывания людей; на кухне еще готовилась еда. Меньше чем через четверть часа после нашего появления мне доложили, что солдаты, бравшие на сеновале сено, обнаружили там двух немок – хозяек усадьбы, которые глубоко зарылись в сено. Вначале женщины только плакали, но, когда им было сказано, что за все, взятое офицерами, им будет заплачено, а за реквизированный фураж выдадут расписку, они даже взялись готовить для нас еду. Мы ничего не ели уже целые сутки, и незнакомое нам, но очень вкусное германское кушанье оказалось очень кстати. Приблизительно в восемь часов вечера в наступающей темноте обе женщины были задержаны при попытке перелезть через изгородь с очевидным намерением бежать из усадьбы. Мы не отнеслись к их действиям с должной серьезностью. Я, впрочем, все же приказал за ними приглядывать. Узнав от своих командиров о крайней усталости их частей, я решил дать лошадям более продолжительный отдых, так как нам оставалось проехать еще от тридцати до сорока километров. Для отступления мне пришлось выбрать окольную дорогу, чтобы до установления прямого контакта с главными силами нашей армии избежать пересечения районов, в которых можно было столкнуться с сопротивлением на железнодорожных переездах и тому подобных пунктах.

Мы распорядились о разбивке лагеря, и, вероятно, большинство людей уже заснуло, когда меня разбудили и донесли, что обе женщины, воспользовавшись темнотой, скрылись, причем все поиски оказались напрасны. Единственный вывод, который я мог сделать, заключался в том, что их побег до получения денег и расписок за реквизированный фураж мог быть предпринят только с целью поднять тревогу среди местного начальства. Оно же, получив сведения о нашем появлении, должно было немедленно по телефону обратиться за помощью к германским войскам. Добавлю между прочим, что мы были не в состоянии перерезать все телефонные и телеграфные провода. Все командиры частей, а в особенности начальник артиллерии, просили меня сняться с лагеря не позднее одиннадцати часов вечера, невзирая на крайнее утомление кавалеристов и артиллеристов. Взвесив все за и против быстрого отступления, необходимость которого обусловливалась побегом хозяек усадьбы, я решил согласиться с предложением своих офицеров. Женщины ввели нас в заблуждение, разговаривая по-польски (по правде говоря, не слишком свободно) и изображая доброе отношение к русским. Во всяком случае, мне казалось, что обстоятельства делают наш уход неизбежным.

В одиннадцать часов вечера колонна двинулась той же дорогой, по которой шла до остановки; в авангарде я снова приказал быть уланскому полку. Из-за темноты уланы сбились с пути, причем эта незадача была обнаружена штабс-ротмистром Новиковым из штаба дивизии, который ехал во главе первого эскадрона вместе с командиром бригады генералом Львовым и с эскадронным командиром, только когда они при свете электрических фонариков прочитали установленный на перекрестке дорожный указатель. Свернув в нужном направлении, они не сообразили, что в результате остались без передового охранения. Беда случилась в селении, которое казалось совершенно вымершим. Вокруг не было слышно ни звука; в окнах не мерцало ни огонька. Доехав до центра поселка, передовые ряды конников были в упор расстреляны залпом десятка винтовок. Стреляли с такого близкого расстояния, что штабс-ротмистр Шевцов был убит наповал. Он стал третьим по счету погибшим командиром 3-го уланского эскадрона и приступил к исполнению этих обязанностей только в полдень того дня. Прежде он был моим адъютантом. Штабс-ротмистр прибыл из Москвы по собственному почину и оказался в дивизии достаточно необычным путем. Получив приказ о переводе в юнкерское училище, он, чтобы уехать из Москвы, был вынужден оставить новое место службы в надежде позднее официально оформить перевод в свой прежний уланский полк. Он погиб раньше, чем в дивизии была получена необходимая бумага. Другая пуля попала в полевой бинокль, висевший на груди у ехавшего рядом с ним офицера; счастливая случайность спасла кавалеристу жизнь. Генерала Львова сбросила с седла лошадь, которой пуля угодила в одну из латунных блях, украшавших уздечку. Конь умчался в темноту, а генерал Львов, очнувшись, счел за благо отползти в сторону и подождать дальнейшего развития событий.

Услышав как будто совсем рядом от себя винтовочные выстрелы – по ночам звуки разносятся очень далеко, – я немедленно приказал кавалеристам спешиться и цепью прочесать селение, если возможно, не поднимая стрельбы. Цепочка солдат двинулась вперед, и скоро я уже мог подъехать к месту, где прогремел залп. Посреди дороги лежало тело эскадронного командира Шевцова. В нескольких шагах от него стояла загораживающая проезд большая крестьянская телега, от которой тянулись через улицу проволоки, которыми она была прикручена к стоявшим по обочинам дороги деревьям. Было ясно, что баррикада, подготовленная маленьким кавалерийским отрядом неприятеля, предназначалась для нашей встречи. Солдаты, ехавшие вслед за офицерами попавшего в засаду эскадрона, рассказали, что сразу же после залпа они слышали стук копыт идущих галопом лошадей.

В этот момент мне доложили, что найден конь генерала Львова, но самого генерала никто не видел. Вначале я подумал, что во время неразберихи, последовавшей за залпом, его захватили в плен, возможно – раненым, либо сидевшие в засаде германцы, либо местные жители, которые могли запереть его где-нибудь в поселке. Поэтому я решил обыскать селение, как бы трудно ни было выполнить это в темноте и невзирая на неизбежную в таком случае задержку. Однако раньше, чем казаки и уланы успели прочесать все дома, передо мной собственной персоной явился генерал Львов. Он объяснил, что, свалившись с коня, предпочел спрятаться. В конце концов, услышав голоса и стук колес артиллерии, он решил выбраться из своего укрытия.

Я приказал дивизии продолжать движение. Дальше мы приблизительно до полудня ехали без особых происшествий, не встретив в окрестностях и следа германских частей. Я решил, что мы находимся уже вне пределов досягаемости неприятеля. Понимая, что люди за последние тридцать шесть часов проделали более ста километров – не говоря уже о столкновениях с неприятелем, – я приказал всей дивизии стать на бивак, чтобы солдаты могли поесть и отдохнуть, и даже разрешил расседлать коней. Фортуна еще раз стала на нашу сторону, поскольку раньше, чем этот приказ был исполнен, ко мне сначала подъехал с донесением унтер-офицер, а затем корнет Тютчев лично доложил мне, что с расположенного неподалеку небольшого холма видна спешно приближающаяся цепь германской пехоты численностью до полка. Неприятель подошел уже так близко, что его отчетливо видно невооруженным глазом. Цепь приближалась, двигалась в направлении с юга на север, из чего можно было заключить, что германцы ожидали моего возвращения на том самом маршруте, по которому я проник в их расположение. Теперь они совершали фланговый маневр с намерением либо отрезать мне путь к отступлению, либо атаковать во фланг.

Крайнее утомление моих полков, а главное – конского состава артиллерии делало невозможным принять бой. Если бы нам пришлось выбрать артиллерийскую позицию на вспаханном поле, орудийным упряжкам не достало бы сил вытягивать пушки. Даже при движении по дороге с твердым покрытием ездовым приходилось впрягать запасных лошадей, давая отдых самым утомленным. Солдаты сходили с коней и гнали их перед собой, как стадо скота – настолько они были измучены.

Я приказал колонне двигаться в северо-восточном направлении, чтобы избежать столкновения с неприятелем, намного более сильным, чем в тот момент были мы, и стараться вступить в непосредственный контакт с нашими войсками. Несмотря на это, гусарский полк, составлявший наш арьергард, подвергся сильному ружейному и артиллерийскому обстрелу. Я был вынужден оставить голову колонны на одного из бригадных командиров и поехал в арьергард, которым руководил командир гусар полковник Гротен[37].

Впоследствии мы узнали, что наши главные силы 31 августа отошли в восточном направлении; именно поэтому мы встретили в этом районе германцев. После того как я занял место в арьергарде колонны, мои передовые части обнаружили еще одну неприятельскую цепь, состоявшую из пехоты и кавалерии. Я как раз собирался отдать приказ готовиться к бою, чтобы победа далась врагу дорогой ценой, когда начался проливной дождь, совершенно скрывший нас от противника. К тому времени, когда дождь перестал, мы уже миновали небольшой лесок, который заслонил нас от наблюдения и обстрела неприятеля. Полтора или два часа спустя мы вышли к передовым заставам наших главных сил и только тогда по-настоящему осознали, что нам удалось выбраться с вражеской территории, сделав все возможное для выполнения данного нам приказа.

Несколько дней спустя я узнал, что на рассвете 17-го (30-го) числа в деревню, откуда мы начали свой рейд к Алленштейну и где оставалась часть наших повозок с боеприпасами, прибыл приказ генерала Жилинского, отменяющий полученные нами предписания. Этот приказ отправили мне вдогонку, но, разумеется, при свете дня небольшой разъезд, который вез пакет, не смог пробраться через германскую передовую линию. Другая кавалерийская дивизия успела получить этот приказ и не двинулась с места. Получается, что нам удалось совершить этот «прорыв» и вернуться целыми только благодаря исключительной удаче.

Было бы интересно выяснить, и, возможно, будущее даст ответ на этот вопрос, каким образом германцы объяснили для себя присутствие в своем глубоком тылу крупного вражеского соединения с артиллерией.

Позднее стало известно, что во время нашего рейда в Алленштейне находился штаб одной из германских армий. Должен признать, что сожалею о своем отказе разрешить нашей батарее выпустить по городу несколько снарядов. Это стало бы первым за войну случаем, когда штаб-квартира одной из германских армий подверглась прямому обстрелу полевой артиллерии.

Глава 7 ТАННЕНБЕРГСКОЕ СРАЖЕНИЕ

Как я уже указывал, генерал Ренненкампф решил вторгнуться в Восточную Пруссию, не дожидаясь окончания организации своего тыла. К принятию этого решения его побуждали, во-первых, желание захватить инициативу, а во-вторых – стремление воспользоваться преимуществом, возникшим благодаря малочисленности сосредоточенных на границе Восточной Пруссии германских войск. Таким путем он надеялся опрокинуть все расчеты неприятеля.

В то время генерал Самсонов, завершив сосредоточение армии, стоял на восточно-прусской границе и продолжал заниматься организацией своего тыла, одновременно выдвигая вперед на германскую территорию свою кавалерию, подкрепленную незначительными пехотными частями. Нет никаких сомнений в том, что при условии согласованных действий Ренненкампфа и Самсонова их войска добились бы крупного успеха. Тем не менее очень трудно сказать, возможно ли было предпринять подобное объединенное наступление в самом начале войны. У германцев имелись все сведения о нашем театре военных действий вблизи от Восточной Пруссии; им были отлично известны все трудности, с которыми мы столкнемся в первые дни кампании при выдвижении вперед наступательных средств; именно поэтому они и не ожидали нашего наступления. Возможно, что в первую неделю кампании движение вперед таких крупных сил, как 1-я и 2-я армии, оказалось бы делом чрезвычайно трудным.

Ясно только одно. Если бы это наступление было отменено, германцам не пришлось бы проводить перегруппировку своих армий или передислоцировать войска из Франции в Восточную Пруссию. Кроме того, им не было бы нужды выделять для Восточного фронта такое значительное количество боеприпасов и артиллерии. Оба этих фактора ослабили положение германских войск в сражении на Марне, которое стало поворотным пунктом в ходе их операций на территории Франции. Битва на Марне была проиграна германцами из-за отсутствия у них свежих резервов и нехватки артиллерии и боеприпасов. При этом не следует забывать, что бои в Восточной Пруссии не только поглотили большое количество снарядов, но и вынудили германцев увеличить там местные резервы боеприпасов за счет центральных запасов.

Вторжение генерала Ренненкампфа в Восточную Пруссию, начавшееся в первых числах августа, в течение примерно десяти дней развивалось победоносно, после чего по естественным причинам застопорилось. Даже в том случае, если бы весь транспорт и тыловые учреждения Ренненкампфа находились в полной готовности, приостановить движение все равно было бы необходимо, так как большая часть его сил очень далеко удалилась от железнодорожной базы, а снабжение гужевым транспортом стало почти невозможным. Восточно-прусские железные дороги было необходимо перешивать на широкую русскую колею, а эта работа была пока отложена, поскольку саперы еще не успели подготовить для этого рабочие команды. Германцы отвели почти весь свой подвижной состав в тыл. Из захваченных паровозов и вагонов нам удалось составить всего несколько поездов; особенно мешала нехватка локомотивов. Мы ожидали прибытия подвижного состава из Варшавы, где движение почти совершенно прекратилось. Единственной русской дорогой, рассчитанной на узкую европейскую колею, была Варшавско – Венская линия с ответвлением на Александрову[38].

Причиной, вызвавшей постройку в XIX веке первой русской железной дороги с широкой колеей, послужило желание предотвратить или, во всяком случае, затруднить вероятное германское вторжение, которое было бы невозможно без полной перешивки путей.

В те дни для принятия такого решения имелись вполне достаточные основания, так как тогда работы по переделке путей выполнялись медленнее, чем теперь. В настоящее время при наличии достаточного количества рабочих и инженерного персонала такая работа может проводиться с быстротой, почти равной скорости наступления полевой армии, а при ведении траншейной войны даже имеется время, достаточное для строительства совершенно новых линий. Из-за того что в России расстояние между рельсами было больше, чем у них, германцам приходилось обрезать наши шпалы под размер своей колеи; со временем это заставляло нас укладывать новые шпалы, что требовало гораздо больше времени.

Успешное наступление Ренненкампфа и увеличивавшаяся с каждым днем боеспособность и подвижность армии генерала Самсонова привели к принятию решения, согласно которому она должна была поддержать наступление армии Ренненкампфа сильным ударом в северном направлении. Казалось, что эта операция должна пройти успешно, поскольку кавалерия Самсонова на германской территории не сталкивалась с особыми препятствиями и не встречала серьезного сопротивления. Было решено, что Самсонов должен наступать силами четырех армейских корпусов и нескольких кавалерийских дивизий на фронте шириной приблизительно в тридцать километров. Впереди должны были двигаться два армейских корпуса – 13-й и 15-й. Им следовало тесно взаимодействовать друг с другом, наступая по центру и имея передовые отряды своих авангардов на одной линии.

По обе стороны от двух наступающих в центре армейских корпусов на расстоянии половины дневного перехода от их флангов и держась несколько в тылу, должны были двигаться справа – 6-й армейский корпус и слева – 1-й.

Предполагалось, что главный удар нанесут два корпуса, наступающие в центре, тогда как войска, двигающиеся с некоторым отставанием у них на флангах, должны будут служить защитой главных сил от любого возможного вражеского обходного маневра. В том же случае, если продвижение главных сил будет приостановлено из-за активного сопротивления германцев, фланговые корпуса должны будут продолжать наступление с целью охвата группировки противника, задержавшей наступление в центре.

Танненбергское сражение, детали которого стали известны позднее, получило свое название от большого леса, находившегося позади поля боя, на которое были оттеснены два центральных корпуса и где они были окружены германцами, а позднее взяты в плен вместе со всеми офицерами. Планы нашего наступления, ввиду тактических ошибок, совершенных командирами фланговых корпусов, не были реализованы, а два корпуса, наступавшие в центре, оставшиеся без поддержки и окруженные живой стеной неприятельских войск, не имели иного выбора, кроме как после упорного сопротивления сложить оружие.

Бой начался утром 28 сентября, причем с самого начала фланговые корпуса столкнулись с довольно сильным сопротивлением противника, который угрожал войскам, двигавшимся в середине колонн, имея совершенно недостаточное кавалерийское прикрытие. Вероятно, сопротивление германцев стало полной неожиданностью, так как оба корпуса, не введя в дело и половины своих сил, начали отход в тот самый момент, когда два корпуса главных сил вступили в тяжелый бой. С фронта сражение развивалось для русских войск благоприятно; ими было захвачено несколько тысяч пленных, и имелись все основания надеяться на большую победу. Некоторое время события развивались своим чередом; обе стороны несли тяжелые потери. Неожиданно на поле боя появились свежие германские колонны, двигавшиеся для нанесения удара по обоим флангам русских войск, наступавших в северном направлении. Одновременно поступили сообщения, что эти вражеские колонны угрожают охватить оба наших фланга, что означало бы, разумеется, полное окружение двух русских корпусов.

В штаб-квартире главных сил армии Самсонова совершенно ничего не было известно о положении дел во фланговых корпусах. Предполагалось, что они своими действиями препятствуют обходным маневрам германцев. На самом же деле эти корпуса отступили, полностью потеряв контакт с неприятелем. Возможно, будет вполне естественно задаться вопросом, почему генерал Самсонов не отдал приказов, которые заставили бы фланговые корпуса прекратить отход, снова пойти в наступление и единым фронтом ударить во фланг и тыл германских колонн, которые начали окружение двух находившихся в центре корпусов. Даже упустив эту возможность, Самсонов в любом случае мог своевременно приказать своим войскам выходить из боя, который очень скоро угрожал стать неравным.

Генерал Самсонов со своим штабом находился на наблюдательном пункте вместе с командиром 15-го корпуса генералом Мартсоном[39] и наблюдал, в пределах имевшейся оттуда видимости, за успешно развивающимся перед ним наступлением своих войск.

Впоследствии очевидцы сообщили, что за время сражения Самсонов несколько раз спрашивал у генерала Мартсона, не поступало ли от фланговых корпусов каких-либо известий. Каждый раз ответ был отрицательным. Отсутствие сведений объяснялось сложностью поддержания в открытом бою связи с другими командирами, а также и тем, что фланговые корпуса находились в движении и сталкивались с исключительными трудностями при установлении хотя бы какого-нибудь контакта с остальными войсками. Самсонов, лишенный каких бы то ни было сведений о положении находившихся под его командой войск, потерял всякую способность управлять их действиями. Тем самым он нарушил одно из элементарных правил военной стратегии, которое требует от командующего армией выбора для своей штаб-квартиры такого пункта, в который может без задержек стекаться информация и откуда ему легко было бы связываться со всеми подчиненными ему войсками.

Чем хуже бывает налажена связь, тем менее оказывается склонен командующий армией к тому, чтобы приблизиться к месту сражения и лично постараться компенсировать недостатки связи с вверенными ему войсками. К тому же склонность делать обобщения, которой наделен практически каждый человек, неизбежно приведет командующего армией к представлению о том, что происходящее непосредственно у него на глазах имеет место и в тех районах боевых действий, которые он лично наблюдать не имеет возможности. Поражение или успех части, за действиями которой командующий армией наблюдает лично, могут привести его к отдаче всей армии в целом таких приказов, которые, отвечая положению, складывающемуся непосредственно перед его глазами, могут оказать катастрофическое влияние на ход всей битвы.

В Танненбергском сражении успех, сопутствовавший на начальном этапе боев войскам, за действиями которых генерал Самсонов наблюдал непосредственно, являл такую оптимистичную картину, что конечная победа показалась ему несомненной. К несчастью, именно в этот момент действия двух его фланговых корпусов, о положении которых Самсонов не имел ни малейшего представления, час за часом вели к катастрофе, которая в конце концов постигла находившиеся в центре корпуса. Каждый прошедший час приносил все новые подтверждения того, что 13-й и 15-й корпуса оказываются во все более плотном германском кольце. Генерал Мартсон отправился к частям, ведущим фронтальное наступление, чтобы распорядиться о постепенном отступлении и о выводе из боя одной дивизии за другой. Одновременно Самсонов поехал в другом направлении, предположительно – чтобы установить связь с остальными корпусами своей армии. Однако все эти меры были приняты слишком поздно.

Катастрофа уже постигла 13-й и 15-й корпуса. Выполняющие охватывающее движение германские колонны вклинились к ним во фланги и в тыл так глубоко, что только малая часть обоза и относительно незначительное количество пехотинцев сумели вырваться из плотного германского кольца, которое с каждой минутой все сжималось. Два армейских корпуса медленно отходили в тень Танненбергского леса – совершенно беспомощные и не имеющие возможности использовать свою артиллерию. В результате этой катастрофы германцы захватили в плен два почти полностью укомплектованных армейских корпуса со всеми офицерами и освободили собственных пленных, взятых русскими в начале сражения. В кольце окружения оказался и генерал Самсонов со своим штабом, хотя германцам о том известно не было.

* * *

Наступила ночь. Самсонов, сопровождаемый пятью офицерами его штаба, искал в густом лесу дорогу к русской границе. Свои автомобили они бросили, так как пользоваться дорогами было слишком рискованно. Маленький конный отряд, выезжающий из леса, несмотря на темноту, был обнаружен германской пехотной заставой, вооруженной пулеметом. Под градом пуль отряд спешился и продолжал двигаться в глубь следующей лесной полосы. Их окружила полная темнота. Звуки боя стихли, и слышны были только тяжелые шаги в кустарнике да по временам – голоса членов маленькой группы, которые окликали друг друга, чтобы не потерять друг друга в темноте. Время от времени делали остановку; тогда все собирались вместе, чтобы убедиться, нет ли отставших.