Черный бумер

– Зря время потеряли, – сказал Бобрик. – Только на работу опоздали.

Все происходящее порядком утомило Гуревича. Семикилограммовый бронежилет, надетый на форменную рубашку, давил грудь, автоматный ремень тянул плечо. Но главное чувство глубокого разочарования, охватившего душу. Бандиты… Убийцы… А тут обычная рутина. Судя по всему, местные мужики среди ночи увели с чужого двора теленка или свинью. И разделали добычу в сарае на мясо. Хорошо хоть капитан, человек опытный, не стал по пустякам тревожить прокуратуру.

Прапорщик потер носовым платком стекло наручных часов, чтобы ярче блестело. И тяжело вздохнул, подумав, что торгаши совсем потеряли совесть. «Ролекс», купленный на вьетнамском рынке во время последней поездки в Москву, облупился от самоварной позолоты и совсем потерял товарный вид. И это всего за две недели. Даже часы «Чайка», что прослужили Гуревичу долгих пять лет, смотрятся гораздо лучше проклятого «Ролекса». У «Чайки»отвалились стрелки, на корпусе одни царапины, но все равно, в сравнении с «Ролексом»часы как новые. Кроме того, «швейцарец»безбожно врал, то убегал вперед, то отставал. Бывало, совсем останавливался. Неудачная покупка.

Прапорщик, почувствовав под подметкой башмака что-то твердое, шагнул в сторону, поднял с земли пластмассовую штуковину. Положив ее на ладонь, внимательно рассмотрел: предмет похож на колпачок, которым крепят клеммы автомобильных аккумуляторов. Только пластик какой-то необычный, твердый, как камень. Авось, пригодится, Гуревич опустил колпачок в карман брюк.

– Может, заберете заявления? – с надеждой спросил Зубков. – Ну, чего им у нас пылиться? Найдем трупы, тогда прокурор дело возбудит. А вы – главные свидетели. Все хорошо в меру, особенно честность и принципиальность.

– И не подумаем забрать, – упрямо помотал головой Бобрик. – Пусть себе пылятся.

– Короче так, парни, – капитал бросил прутик на землю. – Вы меня очень разочаровали. Сейчас забросим вас обратно в поселок. В милиции выпишем справки вам на работу. Принимали участие в следственных действиях и все такое. Как раз столовая открылась, можете там перекусить. Первый переулок налево от площади, дом три. И дуйте обратно в Москву. Заявления проверим. Если понадобитесь, вызовем повесткой. Показания снимем. Добро?

– Добро, – процедил Петька Гудков, до сих пор хранивший умное молчание. – Выходит, мы в милицию обратились только для того, чтобы получить никчемную справку и узнать адрес столовой?

В ответ капитан лишь пожал плечами, давая понять, что вопрос риторический, ответа не будет. И, стараясь не испачкать ботинки, зашагал к выходу.

***

– Мне еще одну, – сказал Элвис. Он взял карту, подумал секунду. – Еще.

Алексей мялся, не мог решить, брать ему карту или можно обжечься, перебрать. Он переводил взгляд с напарника на гостя заведения. Надувал щеки и тяжело дышал, будто только что дернул стометровку.

– У меня очко.

Элвис открыл карты и положил их на стол. Алексей дернулся, словно к его ляжке поднесли оголенный электрический провод. Открыл свои карты, восемнадцать очков. Он стер ладонью капельку пота, повисшую на усах, и стал молча наблюдать, как посетитель расправляет мятые купюры и рассовывает деньги по отделениям бумажника.

– Я ухожу и забираю девчонку с собой. Отдайте ей вещи, хоть юбчонку какую-нибудь, и паспорт, – Элвис, сунув бумажник в карман, взял недопитую бутылку пива, запрокинув горлышко кверху, сделал пару больших глотков. – Будем считать, что бабки я не в карты выиграл. Я забираю те деньги, которые благородное ваше заведение задолжало девочке.

Алексей понемногу отходил от жестокого удара судьбы. Ситуация не так безнадежна, как кажется. Этот странный субъект, голый до пояса, босой с татуировками на плечах, наверняка карточный шулер. Он обул доверчивого охранника, а теперь хочет увести и шалаву. Карточные долги… Кто, какой дурак сказал, что они священны? И как следует поступать с карточными шулерами? У этого козла с татуированной шкурой нет при себе ни ствола, ни даже пера. На нем одни штаны, и в кармане лишь лопатник. Этот парень только с виду такой крутой. Приглядеться повнимательнее, окажется, что он просто домашний мальчик, который никогда не нюхал тяжелого кулака, а, увидев финку, пожалуй, грохнется в обморок от страха.

– Ты вот что, чувак, не торопись, – сказал Алексей. – Тормозни. Задержись на пару минут, ладно? Тебе, наверное, интересно знать, чем занимаются охранники в «Орхидее»?

– Не интересно, – помотал головой Элвис. – К тому же я все видел своими глазами. Вы караулите шлюх, чтобы не разбежались, пересовываетесь в карты, отвечаете на телефонные звонки. И еще деньги проигрываете клиентам.

Элвис, решив, что разговор может затянуться, вытянул ноги босые и похлопал себя ладонью по голому плоскому животу.

– Не совсем так, – покачал головой Алексей и, когда Элвис отвернулся, подмигнул напарнику Максиму. – Возможно, ты заметил, что у нас солидное заведение, а не привокзальная помойка. Мы тут разбираемся с парнями, которые плохо себя ведут. Понимаешь? Учим их хорошим манерам. А люди приходят разные. Публика пестрая. Много шустрых парней вроде тебя. Доходит?

Максим, сидевший на диване, понял, о чем хочет сказать напарник, и мысленно согласился с ним. Если позволить каждому вахлаку с улицы просто так заявляться сюда, уносить с собой дневную выручку «Орхидеи»и заодно уж забирать самую симпатичную и молоденькую девчонку, то скоро с протянутой рукой по миру пойдешь, да еще огребешь столько неприятностей, что на всю оставшуюся жизнь хватит. Они охранники и должны делать свое дело. Этого козла с татуировками они просто отоварят и спустят вниз башкой с лестницы, чтобы все ступеньки пересчитал, ни одной не пропустил. К тому же посетитель ведет себя, как последний отморозок, развязно и вызывающе нагло. Впечатление такое, что он сам нарывается на драку, хочет крови. Что ж, в таком случае он пришел, куда надо. И получит все тридцать три удовольствия.

Максим не полез в брючный карман за выкидухой, нож в таком деле плохой помощник. Посетитель мужик здоровый, и надо трезво оценивать свои шансы, если начнется полоскаловка, этот тип запросто успеет насадить на выкидуху самого Максима. Тут надо наверняка. Чтобы не пикнул, не получил ни одного шанса. Максим, улыбаясь, подался чуть вперед, но с дивана не встал. Просунул руку между подушками, кончики пальцев ткнулись во что-то твердое, тут была спрятана монтировка. Надо успеть, пока напарник заговаривает зубы. Когда клиент присосался к пивной бутылке, Максим вытащил монтировку, положил ее слева от себя. Алексей сидел к напарнику лицом и видел все манипуляции с монтировкой. Он на секунду смежил веки, давая знак: валяй, действуй. Максим, крепко обхватив монтировку пятерней, медленно поднялся с дивана.

Ничего не подозревавший клиент сидел к нему в пол-оборота. Алексей переложил монтировку в правую руку, сделал пару шагов вперед. Осталось поднять свое оружие, нанести удар сверху вниз с замахом из-за спины, целя противнику по шее или по голове.

Глава третья

Для осуществления замысла не хватило пары секунд. Гость вдруг оказался на ногах, словно почувствовал опасность. Максим занес руку для удара, но Элвис уже повернулся к нему лицом, блокировал правую руку противника в момент замаха, захватил ее в районе запястья левой рукой, а правой крепко вцепился в локоть. И нанес резкий удар коленом в пах. Показалось, между ног ударили пудовой гирей. Максим, охнув от боли, выронил оружие, тут же получил заднюю подножку и рухнул спиной на пол.

Показалось, что бронзовая люстра с хрустальными цацками задрожала, на мгновение погасла, затем ярко вспыхнула, ослепив Максима. Но то был не электрический свет, это Максим получил топчущий удар пяткой в грудь, а затем стопой в лицо – из глаз брызнули слезы боли. Алексей, ставший свидетелем короткой и жестокой расправы, подскочил с кресла, перемахнув столик, повис на плечах противника. Алексей запоздало подумал о том, что в потайном кармане, пришитом с задней стороны кресла, лежит бесполезный пистолет Макарова. Пушку держали на тот случай, если в «Орхидею»забредет какой-нибудь опустившийся отморозок с буйным нравом. Сейчас как раз такой вариант, но до оружия трудно добраться.

Алексей, обхватив предплечьями горло Элвиса, медленно смыкал руки, выполняя удушающий захват. Он оторвал ноги от пола, повиснув на противнике. Элвис пошатнулся, сделал несколько шагов вперед и в сторону. И каким-то образом, находясь в этой неудобной позиции, ухитрился еще раз пнуть пяткой в лицо Максима, пытавшегося встать на ноги. Алексей что есть силы сжал руки на шее противника, Элвис опустил подбородок, не позволяя перекрыть себе кислород, он шатался, но пока удержал вес. Исход поединка решала уже не сила, а ловкость и сообразительность.

Элвис шагнул назад, впечатав противника спиной в сервант. Лопнули декоративные стекла, на пол посыпались рюмки, бокалы для шампанского на высоких ножках, бутылки с ликером и чилийским вином. Алексей почувствовал что-то вроде ожога, острые осколки стекла, распоров рубаху, вдоль и поперек порезали спину, за пару секунд рубашка сделалась мокрой и горячей, прилипла к коже. Пришлось ослабить хватку. И уже в следующую секунду Элвис стряхнул с себя крепкого парня, словно котенка: дернул за руки, наклонился вперед и резко перебросил его через спину. Алексей заорал от боли и тут же заглох, получив ногой под ребра. Через секунду Элвис навалился ему на грудь, прижал лицо к паркету, залитому дрянным ликером, поставил колено на нижнюю челюсть.

– Где ее шмотки и паспорт? – спросил он.

Но Алексей плохо понимал, о чем его спрашивают. Порезанную спину жгло огнем, боль в локтевых суставах, отдавалась в плечах и груди, челюсть похрустывала под каменной коленкой этого паршивого психопата. И помощи ждать не откуда. Напарник Максим с лицом залитым кровью, лежал на полу вдоль дивана. Если бы не подрагивающая нога, можно решить, что он уже того… Перебрался в лучший из миров.

– Мать твою так, – едва шевеля губами, шептал Алексей. – Твою мать так, сука. Пусти…

– Паспорт? Где паспорт?

– Не знаю. Что б ты сдох.

– Ну? Где?

– Ты еще узнаешь, сука, с кем связался. Узнаешь…

– Вот как? Повтори еще раз, гнида, – Элвис сильнее надавил коленом на челюсть.

– А-а-а-а…

***

Лена, приоткрыв дверь в коридор, чутко вслушивалась в звуки, доносившиеся из гостиной. Мужской спор. Слов она не разбирала. Потом какая-то возня, звук бьющегося стекла. Чьи-то крики и стоны. Кажется, парню с татуировками на плечах, вставшему с ее кровати и отправившемуся за пивом, крепко перепало. Охранники «Орхидеи»запросто могли изувечить человека за неосторожно брошенное грубое слово или только потому, что бедолаге не хватило жалких копеек сполна рассчитаться за коммерческий секс или заказанную выпивку. А потом спустить с лестницы и вышвырнуть во двор. Такое случалось не каждый день, но от этого не легче.

Ленка подумала, что парень красивый, чернявый, голубоглазый, с прямым тонким носом. Похож на какого-то иностранного артиста или певца, вот только имя того артиста ускользает из памяти. Хорошо бы его не убили. Девчонки, разбуженные и напуганные грохотом и криками, позакрывались в своих комнатах. Но вот все стихло, Ленка, охваченная волнением и любопытством, выждала пару минут, высунулась в коридор и отшатнулась, отступив назад. В комнату вошел Элвис, оставляя на светлом ковре пятна крови, доковылял до кровати, сел. И бросил паспорт на матрас.

– Вот твоя ксива, – сказал он. – Но шмоток я не нашел. Собирайся, мы уходим.

– А что там произошло?

– Те два урода слегка пострадали. Так сказать, случай производственного травматизма. Бывает…

– На фига ты все это устроил?

– У меня с утра кулаки чесались. Сейчас зуд прошел.

– Не пойду я никуда, – заявила Ленка. – Напрасно старался.

– Это еще почему?

– Потому что ты связался ни с теми людьми. Меня найдут и порежут физиономию. Или чего похуже сделают. Не хочу остаться без глаз, не хочу становиться уродиной. Или покойником. Уродливым покойником.

– Ну, это уж твой выбор. Как хочешь.

Он взял с прикроватной тумбочки булавку для волос, вывернул ногу ступней к себе. Поплевав на рану, стер кровь и слюну пододеяльником и начал что-то выковыривать из пятки.

– Ты только учти, что оставаться тебе тоже нельзя, – Элвис поморщился от боли. Капли крови падали на светлый ковер, но кусочек стекла все не выходил. – В этом случае тебя точно порежут. Кстати, я твою зарплату у пацанов выпросил.

– Серьезно?

– Бабки на кармане. Не бог весть что, но две штуки баксов это лучше, чем совсем ничего.

– Куда же я пойду голяком? – Ленка куталась в короткую простынку. – У тебя машина?

– У меня мотоцикл.

– На мотоцикле нас остановит первый же мент, – покачала головой Ленка. – Не поеду. В простыне не могу, она слетит, когда я стану держаться за тебя. Голая баба на мотоцикле едет по Москве. Бред какой…

– И хрен с тобой, – сказал Элвис. – Живи тут среди крыс и тараканов. И этих мразей, ваших шмаровозов. Среди людей тебе нечего делать.

– То есть я не то хотела сказать, – Ленка вдруг испугалась, что парень уйдет один, оставит ее здесь. Охранники очухаются и выместят на ней всю злость. – Я поеду. Но не могу же я голой…

Элвис уже вытащил из ноги шестигранный осколок стекла, поплевав на пятку, вытер ее пододеяльником. Он натянул кроссовки и кожанку.

– Голая… Не волнуйся об этом, – сказал он. – Все – ерунда. Мы помчимся на такой скорости, что никто, ни один мент с самым серьезным биноклем, даже целый взвод ДПС, не сможет разглядеть ни тебя, ни меня, ни даже мотоцикла.

– Такая скорость? Ты это серьезно?

– Куда уж серьезней.

Ленка влезла в трусы и прозрачный красный пеньюар с опушкой из искусственного меха. Все прелести как на ладони, но все же лучше, чем совсем голой. Элвис, схватив ее за руку, провел коридором до входной двери, сбросил цепочку и открыл замок.

Ленка успела заглянуть в гостиную и ужаснулась тому, что увидела. Вместо красивого резного буфета под старину, полного стильной посуды и дорогого вина, гора деревяшек. На полу лужи спиртного вперемежку с кровью. В этой жидкости барахтается, пытаясь подняться, охранник Алексей с распухшей от побоев мордой. Второй охранник вытянулся вдоль дивана и даже не пытается трепыхаться, только ногой дергает, будто переживает предсмертную агонию. Подушки диванов и кресел вспороты ножом, вместо эротической живописи на стенах какие-то грязные лоскуты в золоченых рамах. Даже карниз с бордовыми занавесками кто-то сорвал, переломил надвое. Но главное это море крови, смотреть страшно. Даже обои испорчены. Похоже на взрыв гранаты в мясном ряду центрального рынка.

Через минуту Ленка залезла на заднее сидение мотоцикла. Над городом уже рассвело ранее утро, небо окрасилось в бледно синие тона, но людей еще не видно, даже дворник не появился, только бездомный пес отирался у помойных баков. Двумя руками Ленка обняла Элвиса и громко вскрикнула, когда он рванул с места.

***

Телефон едва звякнул, но прапорщик Олег Гуревич уже сорвал трубку.

– Дежурный слушает…

Вместо ответа короткие гудки. Выругавшись про себя, Гуревич поднялся со стула, вышел из дежурной части в коридор. Он глянул на площадь через окно: синий парашют сумерек уже опускался с неба, темнел абрис пожарной каланчи, а голубятник Сергей, свистел стае птиц, парившей в небе. Возле здания клуба остановился автобус, из которого вылезло десятка полтора пассажиров. Будний день, народу на станцию ездит немного. Мимо отделения милиция бабка Павлина гнала на двор корову с выпаса. На ходу возле самого палисадника, где разросся золотой шар и жухлые кустики черемухи, корова сделала лепешку и уныло побрела дальше. Гуревич рванулся к выходу, дернул дверь, чтобы обложить тупую старуху матом, но вспомнил, что капитан приказал ни на шаг не отходить от телефона.

– Черт, вот же тупое отродье, – прапор хлопнул себя по ляжке ладонью. – Сволочи… Сколько раз говорил этой заразе Павлине, чтобы корову тут не гоняла.

Он вернулся на свое место и повздыхал еще минуту. Люди живут в современном рабочем поселке, здесь два предприятия: завод по производству стеклотары и фабрика полимерных материалов. Правда та фабрика работает день в неделю или вовсе стоит. Впрочем, это не важно… Зато завод в две смены гонит бутылки. Есть дискотека, свой Дворец культуры, столовая, асфальт проложили до самой дальней околицы. А нравы у людей как в богом забытой глухомани. По центральной площади водят скот на выпас.

После утреннего осмотра сенного сарая, где обнаружили следы свежей крови, капитан Зубков вернулся назад мрачнее тучи. Вместо того чтобы отпустить прапора, отбарабанившего ночное дежурство, до родной хаты, сказал, что сегодня предстоит сверхурочная работа. Сержанта Косенко на «уазике»отправил объезжать дальние деревни, чтобы выяснить, не случались ли за последние трое суток краж скота с подворий. Натянув китель, Зубков сел в свои «Жигули»и отправился в область, якобы ознакомиться со сводками происшествий за последние дни. Перед отъездом шепнул прапору, чтобы никуда не выходил из дежурки, возможно, будут важные новости.

Ясно, капитан дослуживает на этом месте последние недели, а то и дни. Идет на повышение в областное управление внутренних дел. Авось, приживется на новом месте и Гуревичу составит протекцию: молодой перспективный кадр, такому менту нельзя в глубинке прозябать. Сейчас Зубкову не жилу вешать на себя дело, которое неизвестно чем обернется. Может, в том сенном сарае скот резали, а может, и людей. Глядишь, через недельку в дальнем пруду, что в трех километрах от сарая, всплывут труппы неизвестных граждан, обезображенных до неузнаваемости. И что тогда делать с заявлениями мотоциклистов, которые сейчас лежат в верхнем ящике стола? Задним числом бумаги не зарегистрируешь.

Днем прапорщик несытно пообедал, мать принесла вареной картошки с куском гусиного мяса, но с того обеда сколько времени прошло. А капитана и сержанта Косенко все нет. Сержант путает служебный «уазик»с личной машиной, запросто может завернуть к своей старой подруге, на центральную усадьбу совхоза «Знамя». Пользуется тем, что рация не пашет уже третью неделю, значит, и связаться с ним нельзя. И вот прапор опять киснет в дежурке, но нет ни важных новостей, ни капитана. Хорошо бы Зубков до ночи обернулся.

Прапор влил в горло полстакана молока, что остались с обеда, и, развернув газету трехдневной давности, включил настольную лампу. Когда входная дверь скрипнула и распахнулась, прапор даже привстал со своего места. Но порог переступил не капитан, вошли два незнакомых мужчины средних лет. Один, худой и длинный, лицо бледное каштановыми волосами достают до плеч, одет в голубую безрукавку и серые штаны. Второй, здоровый амбал с обрюзгшим лицом. Этот подстрижен коротко, светло бежевый костюм, какие не носят жители рабочих поселков, маловат ему на размерчик. Мужчины встали у деревянной стойки и дружелюбно улыбнулись.

– Добрый вечер.

– И вам добрый, – прапор с интересом разглядывал незнакомцев, гадая про себя, какая нелегкая занесла в их края чужаков. У здорового мужика из уха торчит клок ваты, а на желтом галстуке пятна кетчупа. Этот мужик, видимо, не самый большой аккуратист и никогда не откажется от лишнего куска, даже если только что пообедал. – Чем могу помочь?

– К вам тут с утра заезжали мотоциклисты, – здоровый мужик положил на стойку литые кулаки. – Тот, который младший, мой племянник. Короче говоря, в Москву они не вернулись. Видно, загуляли где-то. Его мать поставила меня на уши. Езжай, разыщи его. Ну, единственный сын, мать переживает. А где его искать? Я только знаю, что он был в ваших краях. Ну, решил первым делом в милицию заглянуть. Люди сказали, что утром видели тут двух парней на мотоциклах.

– А, вот оно что. Это те парни, которое заявление написали, – догадался прапор и постучал ладонью по столешнице. – Шустрые… Утром они пообедали в столовой за углом и тронулись в обратный путь.

Мужчины молча переглянулись.

– Заявление? – мужик, назвавшийся дядей, расслабил узел галстука, будто ему трудно дышалось. – Какое еще заявление?

– А документы у вас при себе?

Прапорщик вчетверо сложил газету и выключил радио. На деревянную истертую стойку лег паспорт. Гуревич, положив документ перед собой, перевернул страничку, сличив фотографию с личностью мужика в костюме, записал фамилию и адрес посетителя на четвертинке тетрадного листка: Фомин Евгений Юрьевич, сорок семь лет, москвич.

– У нас тут небольшая заварушка ночью случилась, – сказал Гуревич. – Есть подозрение, что скот украли и забили. Парни что-то видели, что-то слышали. Сейчас выясняем, что конкретно произошло. А вы чей дядя? Бобрика?

– Совершенно верно, Бобрика, – мужик рассеяно кивнул и опустил паспорт во внутренний карман пиджака. – Можно взглянуть на это заявление?

– Не положено, – помотал головой прапор. – То есть, не я этот вопрос решаю. Начальник отделения.

– А с начальством можно поговорить?

– Пока я один, сам жду капитана. Он сейчас в районе, обещал вернуться вечером. И до сих пор нет. Ждите, вон там у окна присаживайтесь.

– Может быть, мой племянник что натворил? – дядя не подумал присесть. – Вы скажите сразу.

– Нет, ничего такого. Парни написали заявление, которое мы проверяем.

– Племянник немного с чудинкой, – сказал дядя. – Не то чтобы у него совсем башка на сторону съехала, но заскоки случаются. И ведет себя странно: загулы, травка, ночует не поймешь где. Я уже не первый раз разыскиваю его по городам и весям. Даже не знаю, как ему водительские права выдали. И друзья у него такие же, со сдвигом. Короче, его заявлениям я бы не стал верить.

– Вот как? Он что, на учете стоит?

Прапор подавил вздох облегчения. Вот все и разъяснилось. Парень с приветом, видимо, с большим приветом, душевно больной человек. Отсюда все эти страшные фантазии, пытки, кровь и трупы. Неожиданно души коснулось чувство тревоги, близкой опасности. С какой стати эти московские гости явились сюда, откуда они там в Москве узнали, что племянник появлялся именно в их поселке. Ведь Бобрик и Гудков утверждали, что оказались здесь случайно, поездом. Остановились и поужинали в первом попавшемся месте, когда почувствовали усталость. Мысли пронеслись в голове, как ураган, и запутались. В конце концов, прапорщик здесь не начальник. Вот приедет Зубков, задаст гостям вопросы и получит ответы.

– Лечим его частным образом, – вздохнул Фомин. – Столько денег извели, но толку немного. Врачи обдирают его мать как липку, вешают на уши лапшу и пичкают парня транквилизаторами. Так можно краем глаза взглянуть на это заявление?

– Гражданин, я ведь уже все объяснил. Ваши вопросы не ко мне. Если есть время, подождите капитана.

Сделав строгое лицо, прапор снова развернул газету, давая понять, что разговор подошел к концу. Посетители взглянули на облупившийся «Ролекс»на запястье прапора и снова переглянулись. Кажется, их посетила одна и та же мысль.

– Хорошие часы, – сказал Фомин. – Но настоящие «Ролекс»лучше. У меня тут немного денег в кармане завалялось, чисто случайно. Хватит, чтобы купить фирменные часы на золотом браслете. И еще мелочь останется, на мороженое. Мне только взглянуть на эти бумажки, протоколы, мать их. Дел на копейку.

В руке Фомина каким-то образом оказался потертый бумажник, расстегнув клапан, он вытащил стопку стодолларовых купюр. Сложив пальцы щепотью, будто собирался перекреститься, плюнул на них. Снял верхнюю купюру и положил ее на стойку, прямо перед носом прапора. Бумажка оказалась засаленной.

***

– Раз, – сказал Фомин. – Два, три…

Неожиданное предложение застало прапора врасплох, еще никогда и никто не предлагал ему взятки. Случалось, правда, что кое-кто из граждан, когда конфликт с соседом, собственной тещей или женой, заходил слишком далеко, до жуткого скандала или мордобоя, хотел задобрить милиционера доброй выпивкой и закусоном. А таких конфликтов в поселке без счета. Но непьющему, равнодушному к жратве Гуревичу эти фокусы по барабану, его за рубль двадцать не возьмешь. Прапор слишком высоко ценил честь мундира и чистые руки представителей власти, чтобы опускаться до этой жалкой мелочевки, унижено подбирать крошки с чужих столов.

– Шесть… Семь…

Сейчас он застыл на стуле с жесткой спинкой, гипнотическим взглядом уставился на доллары в руках посетителя, на его толстые сильные руки. На безымянном пальце выколот перстень: белый череп на белом фоне. Кажется, эту наколочку наносят злостным лагерным отрицалам, лицам, склонным к жестокому насилию. Татуировка потускнела, выцвела. Видимо, накололи ее давным-давно, еще в юные годы или пытались вытравить марганцовкой. Получилось, но не совсем.

– Девять, – считал Фомин. – Десять, одиннадцать…

Положив на стойку очередную бумажку, Фомин делал короткую паузу, смотрел на прапора, дожидаясь, когда тот кивнет, остановит счет. Мол, хватит, в расчете. Но Гуревич молчал, тупо глядя на деньги. И Фомин, выдерживая новую паузу, длиннее предыдущей, снова плевал на подушечки пальцев, клал на стойку еще одну купюру. Прапор, продолжая хранить молчание, сглотнул комок, застрявший в глотке. Мать четвертый год по договору с потребкооперацией откармливает на продажу гусей. Интересно, сколько птицы должна переняньчить старуха, чтобы заработать штуку зеленых?