Опасные удовольствия

– Самое главное, что на этом же пистолете висит еще один безмерно привлекательный и не совсем остывший труп. Некая Вероника Соболева, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, сотрудница агентства «Деловой вояж». Она была застрелена вчера в своей квартире из этого же пистолета. В промежутке с девяти до одиннадцати часов утра. Красотка! Спасибо морозильной камере. Приезжай, полюбуешься.

– Хорошо. Только заеду на несколько минут в одно место.

Удостоверение Андрея и вопрос «Где ваша сестра?» повергли молодую симпатичную женщину Ирину, увешанную гирляндой из трех младенцев, двух попугаев, овчарки и полосатого котенка, в состояние тихой паники. Самый крошечный ребенок (от силы трех месяцев) тут же заподозрил неладное и крайне настойчиво принялся орать.

Едва Андрей устроился на предложенном обеспокоенной хозяйкой стуле, на него начали всползать, с одной стороны, котенок, с другой – двухлетняя кудрявая девочка. Попугаи летали по комнате и тарахтели, словно подбитые «мессершмитты». Овчарка дружелюбно лаяла. Из ванной неслись звуки включенной стиральной машины, на кухне шипело раскаленное масло, за стеной вопил телевизор.

– У вас тут оживленно, – наблюдательно заметил детектив. – Куда же вы все-таки дели свою сестру?

К этому моменту Андрей располагал целым ворохом фактов из обычной, ничем не примечательной биографии Алены Дмитриевой, но ни один из них не объяснял, каким образом порядочная во всех отношениях Алена, простая, замкнутая девушка, по образованию – преподаватель русского языка и литературы, последние полтора года – кассир банка «Гарант», могла решиться на двойное убийство. И зачем ей это было нужно?

Взволнованная Ирина быстро сунула в руки Андрею упругий сверток и со словами «Я сейчас, мне надо выключить!» исчезла на кухне. Сыщик с безграничным ужасом уставился на ребенка. Сильные и обычно умелые руки Андрея вмиг перестали сгибаться в локтях и кистевых суставах. Младенец уже не кричал. Он с интересом наблюдал за детективом, временно исполняющим роль мамаши, настороженными мутно-голубыми глазками. Под тонкой пеленкой что-то шевельнулось, и Андрей с тихим отчаянием подумал, что, должно быть, он придавил крошке какой-нибудь жизненно важный орган. К облегчению сыщика, с кухни возвратилась преступная мать, бросившая дитя в ненадежных, хотя и огромных лапах незнакомого человека.

– Но я совсем ничего не понимаю! – воскликнула она. – Алена в командировке! Уехала второго сентября! Неужели с ней могло случиться что-то плохое?!

– Ваша сестра разыскивается по подозрению в убийстве Глеба Батурского и Вероники Соболевой, если эти имена вам о чем-то говорят, – деликатно успокоил женщину Андрей.

Ирина в бесконечном изумлении стиснула на груди малыша, который принялся восторженно пыхтеть. Изумрудно-малиновый попугай с натугой преодолел расстояние до Андрея и попытался десантироваться на его голову.

– Значит, со второго сентября вы ее не видели?

– Нет же, нет! Она уехала в командировку.

– Скажите, Ирина, какие могут быть командировки у человека, работающего кассиром в банке?

– А она разве работает кассиром? Ах да… Я совсем забыла. Ведь она ушла из школы, там не платили зарплату.

– Полтора года назад, – вставил Андрей, уже более осведомленный о делах Алены Дмитриевой, чем ее сестра.

– Да, – уныло ответила Ирина. – Я такая замотанная, ничего не помню… И мы редко видимся с Аленкой… О, какое горе! Как же такое могло случиться? Алена, она такая спокойная, рассудительная! У меня пропадет молоко от переживаний, чем я буду кормить малыша!

– Молочной смесью, не расстраивайтесь так, – подбодрил сыщик, демонстрируя поразительную подкованность в вопросах вскармливания грудничков.

– Так это денег стоит! Бедная Аленка! Где она сейчас…

Дальнейший разговор в условиях, максимально приближенных к фронтовым, не принес Андрею Пряжникову удовлетворения. Алена Дмитриева, несомненно, мало посвящала сестру в подробности личной жизни, не надеясь вклиниться со своими проблемами в плотную сетку ее домашних забот.

В заключение невнятного и сумбурного диалога разочарованный, ошалевший от гама детектив показал несчастной Ирине страничку из Алениного дневника.

– Да, это ее почерк! – воскликнула женщина.

«Слава богу, хоть что-то она знает», – подумал Андрей.

– Что же мне теперь делать? – со слезами в голосе спросила Ирина. – Где искать Алену?

Андрей уже стоял на пороге.

– Нигде не искать. Сами найдем.

Последняя фраза прозвучала, однако, не очень убедительно.

Младенца удалось нейтрализовать только к двум часам ночи. Дитя пыхтело, возилось, стонало, вякало, вертелось, теряло соску, чихало, вскрикивало, кряхтело, скрипело – в общем, мешало жить. Когда малыш наконец-то уснул, измученная Ирина рухнула в кровать и уткнулась в подушку. Надо было использовать редкую возможность, предоставленную детьми, и поспать часа три, но мысли о сестре не давали уснуть.

Алена кого-то убила? Какая нелепость. Пряжников, возникший на пороге дома, вогнал последний гвоздь в Иру, распятую на кресте бесконечных домашних забот и неразрешимых проблем.

Старший ребенок упорно не желал учиться. Машу третий день преследовал понос. Карапуз страдал от диатеза. Котенок подцепил глисты. Овчарка подралась во дворе. Муж работал в две смены, но не получал зарплату. Нехватка денег, необходимость экономить, выкраивать, высчитывать изматывали больше, чем ночной детский крик. Почему еще должно было случиться какое-то несчастье с Аленой, единственным родным Ирине человеком, кроме детей и мужа?

«Это ошибка, ошибка, – повторяла про себя Ирина. Как могла Алена кого-то убить! А вдруг могла?» Ира села на кровати. Откуда ей знать, могла или нет, если ни на один вопрос Пряжникова она не нашла внятного ответа. Она даже не помнит, как называется банк, в котором работает сестра, она не знает, есть ли у Алены парень, она не сможет назвать имя ни одной из ее подруг. Если разобраться, она ничего не знает о своей сестре, хотя между ними всегда были очень теплые отношения.

«Какая же я черствая! – терзалась Ира. – Алена – ребенок. Такая непрактичная, стеснительная, несовременная. Ее любой обведет вокруг пальца. В какую жуткую историю ее втравили? Если даже с ней что-то и произошло, она ни в чем не виновата. Как мало я думала о ней. О моей сестричке-глупышке. Боже, скоро я проснусь, и все пойдет своим чередом: мокрые пеленки, рваные колготки, подгоревшая картошка. И Алена вернется из командировки, в которую ее отправили, ведь сказала же она мне в начале месяца, что уезжает в командировку и все будет хорошо. А этот парень с его ужасным известием мне приснился. Его не было. Не было…»

Требовательный вопль младенца вырвал Ирину из мягких лап надвигающегося сна. Она ринулась к кроватке, надеясь заткнуть ребенка соской прежде, чем он разбудит весь дом. Малыш не желал брать соску, он, различив при свете ночника материнское лицо, жаждал общения, радостно хрюкал и повизгивал.

Ирина вздохнула. Нет, Пряжников ей не приснился. Бессонная ночь плавно перейдет в утро, наполненное нервной суетой и нескончаемыми хлопотами. Только обычная нервозность теперь, кроме усталости, будет подпитываться страхом за Алену.

Глава 5

Ольга сидела в шезлонге у края бассейна. Бассейн в форме почки, наполненный прозрачной голубой водой, а также роскошный трехэтажный особняк с террасами принадлежали немецкому другу Романа Шухова – Алексу, владельцу фирмы «Шеппург».

Алекс, в советскую бытность Алексей Шепарев, восемь лет назад (в 1989-м) эмигрировал в Германию, имея в багаже диплом только что оконченного Московского авиационного института, скромную, безоглядно влюбленную в него двадцатилетнюю жену-немку и огромную страсть к финансовому комбинированию. Аккуратная и порядочная до оскомины Роза, которую Алексей использовал в качестве проездного талона по маршруту Россия – Германия, была жестоко брошена через два месяца после успешного воссоединения с немецкими родственниками. Вчерашний студент, ас фарцовки и спекуляции, герр Шепарев без труда присовокупил к своему беглому английскому грамотный и четкоартикулированный немецкий язык, купил маленький компьютер и начал торговлю советскими рабынями. Торговал он ими талантливо – рекомендовал бюргерским семействам русских женщин, которые правдами и не правдами, по приглашениям дальних родственников вырывались в Германию, чтобы тяжелым трудом заработать на старую иномарку, пестрые шмотки и два года обеспеченной жизни. Русские женщины из страны-победительницы варили борщи, лепили пельмени и жарили блины. Рекламаций не поступало, бюргеры трескали вкуснятину, труженицы возвращались домой на потрепанных «фольксвагенах». Алексей заработал скромный первоначальный капитал. Это было его первым шагом по длинной лестнице с крутыми ступенями – каждая освоенная ступень прибавляла новые тысячи марок на его счетах. Через восемь лет он владел несколькими заводами в разных городах Германии, сетью фирм и фирмочек и считался очень удачливым и неординарно мыслящим бизнесменом. Оригинальность мышления Алексея Шепарева проявлялась в основном в его удивительной сговорчивости. Там, где маниакально жадные немцы зубами вырывали у деловых партнеров сотые доли процента, Алексей легко, не торгуясь, уступал бизнес-коллегам по-королевски щедрые три процента прибыли и уводил из-под носа конкурентов выгодный контракт.

Сейчас он отдыхал в своем загородном доме, пригласив на шашлык старинного друга Романа Шухова и его девушку Ольгу.

Убийственные ароматы, эпицентром которых являлся мангал, установленный на лужайке леса, терзали обоняние. Лес, окружавший дом, тоже был собственностью господина Шепарева. Потрескивали угли, и золотистые капли жира с шипением взрывались, падая с шампуров. Огромный, гладкий и краснокожий Роман шинковал зелень на длинном деревянном столе, где уже были приготовлены сопутствующие шашлыку аксессуары: благородное красное вино, помидоры, огурчики и прочая снедь. Алексей орудовал у мангала, контролируя готовность мяса.

Оля с дикой ненавистью смотрела в синие воды бассейна. Там шумно плескалась восемьсот пятая подруга Алексея – семнадцатилетняя итальянка Дебора. Она была топлесс, и этот неприятный факт ужасно злил Ольгу. Сама Оля беззастенчиво скинула бы не только верхнюю, но и нижнюю деталь купальника и нырнула бы в бассейн в ослепляющей наготе. Но она плела матримониальные сети вокруг своего драгоценного Романа, и неизвестно было, понравится ли ему такое нескромное поведение будущей супруги. Поэтому идиотка Дебора поднимала волны в резервуаре своим упругим третьим номером, выскакивала на шашлычную лужайку в одних мокрых плавках – «ой, дайте попробовать, дайте попробовать, еще не готово?!» – под одобрительными взглядами Алексея и Ромы, а удручающе приличная Оля жарилась в супермодном закрытом купальничке от Домани так, словно ее тело имело дефекты и было недостойно восхищенного мужского внимания.

– Ольга, per favore, купаться! Perche, почему не хотеть купаться? Aqua e bouna, вода хороший!

Бассейн подогревался.

– Мерзкая русалка, – зло прошептала Оля и лучезарно улыбнулась. – Не хочется, non voglio fare!

– Девочки! Шашлык готов! – донесся голос Алексея.

Ольга накинула короткий халат и отправилась на лужайку. У аппетитного стола девушек ждали мужчины, их взгляды были направлены сквозь Ольгу, к бассейну. Она обернулась.

Итальянская зараза теперь уже совсем оголилась, капельки воды сверкали на загорелом теле и его маленьких светлых треугольниках. Юная бесстыдница направилась к столу, неторопливо натягивая на плечи шелковый халатик – ценой некоторого усилия ей удалось запутаться в рукавах, и благодарные зрители смогли рассмотреть все подробности ее чудесной фигуры.

Оля вежливо улыбнулась, но совместила улыбку с зубовным скрежетом и поэтому больно прикусила щеку.

Лекция «Компьютерные технологии и проблема персонификации в сфере маркетинга» не поддавалась конспектированию. Экспансивный преподаватель с мексиканской страстностью швырял в аудиторию заумные тезисы, метался от видеомагнитофона к проекционному аппарату, сыпал загадочными формулировками.

Через полчаса мучений Сапфира отодвинула тетрадь в сторону.

– Я больше не могу! – возмутилась она шепотом. – Рука онемела!

– Надо писать, – возразила Ксения. – Он ведь будет проверять конспекты.

– Конечно будет, упыреныш маркетинговый, но у меня больше нет сил. Я вымотана.

– Ладно, потом спишешь у меня.

– Да бросай ты это занятие. Обойдемся.

– Не обойдемся. Мы ведь платим институту деньги – надо брать все знания, какие дают.

– Какая ты нудная, Ксюша. Одна лекция – не страшно, можно и пропустить. Лучше посмотри на Стручкова. Он сегодня элегантен, как Останкинская башня.

Ксения повернула голову в сторону Егора, ее быстрый взгляд должен был ласково коснуться милого затылка, пробежать по плечам, обтянутым темно-зеленой тканью дорогого пиджака, мечтательно нырнуть за воротник к горячей крепкой шее с терпким запахом мускуса, но наткнулся на другой взгляд – Зоей Менгер.

Зося смотрела на стручковскую шею с не меньшим вожделением, ее тоже влекла загорелая полоска кожи между линией стриженых волос и белым воротником рубашки.

– Вот-вот, я о том и говорю, – коброй зашипела Сапфира. Она тоже заметила глаза Зоей, пылающие огнем неудовлетворенности. – Пялится, мымра. Покушается на нашего Стручка. Она и вечеринку устраивает только ради него, плетет паутину, точит копья, смазывает револьвер. Но, Ксения, даже и не беспокойся на этот счет. Она с тобой не сравнится. Ты прикупила платьишко?

– Ничего я не купила, – угрюмо шепнула Ксения. – У меня бедственное финансовое положение.

– Время терпит. Преодолевай финансовый кризис и постарайся к вечеринке быть во всеоружии.

– Легко тебе говорить…

– Чего не сделает женщина ради любимого мужчины. Не представляю, Ксюша, совсем негде взять денег?

– Совсем. Тебе этого не понять.

– Действительно. Ты на меня не обижайся. Слушай, может, наденешь что-нибудь из моего гардероба, а?

– Конечно! Все твои платья уже известны публике.

– Сто процентов, Стручок не въедет, что ты в моем платье. Ксюша, давай, помнишь то, красное, о, тебе подойдет!

– Глупости! Стручок не въедет, но все остальные-то поймут! Особенно Зося Менгер. Вот будет разговоров.

– Да. Ты права. Я не подумала. Знаешь, я бы раскрутила папашку еще на одно валютное вливание, но он, после того как я исторгла из него две тысячи на свой наряд, совершенно непоколебим…

– Милые дамы, – некстати встрял в девичий диалог Бронеслав Аскольдович, преподаватель, – если я сейчас заберусь на стол и начну танцевать «макарену», это привлечет ко мне ваше внимание?

Ксения и Сапфира слегка покраснели и уткнулись в тетради.

– Ну-ка, Губкина Ксения, ответьте мне, чем характеризуется олигополистический рынок?

– Рынок, на котором, с одной стороны, наблюдается ограниченное количество продавцов, чувствительных к ценообразовательной и маркетинговой политике друг друга, а с другой стороны – большое количество покупателей, – тихо, но уверенно ответила Ксюша, поднимая на Бронеслава Аскольдовича прозрачные голубые глаза.

– Отлично, – кивнул глубоко удовлетворенный препод. – А приведите мне примеры, когда цена товара рассчитывается независимо от издержек продавца.

– Например: установление цены на основе закрытых торгов, на основе ощущаемой ценности товара или на основе уровня текущих цен.

– Отлично. А что такое дифференцированный маркетинг?

– Выступление в нескольких сегментах рынка с разработкой отдельного предложения для каждого из них, – без запинки оттарабанила Ксения.

– Отлично, Ксюша. Я вижу, вы, как Цезарь, успеваете многое – и слушать мою лекцию, и обсуждать с подругой какие-то проблемы.

Ксения смутилась.

– Ах, Бронеслав Аскольдович, – громко и весело вмешалась Сапфира, строя преподавателю глазки, зеленые и нагловатые, – единственная проблема, которая может нас волновать, – это проблема персонификации. Именно ее мы и обсуждали.

– Тогда у меня к вам никаких претензий. Искренне прошу меня извинить.

Бронеслав Аскольдович повернулся к очередному графику, собираясь продолжить лекцию, но Сапфира не унималась:

– Ах, Бронеслав Аскольдович, а как же «макарена»? Мы ведь теперь всей нашей группой будем мечтать о том, чтобы вы станцевали нам «макарену». Я готова ассистировать.

– Хорошо, Сапфира, в следующий раз. Итак, на чем мы остановились…

В перерыве между парами Сапфира выговаривала Ксюше:

– Как можно быть такой незаметной? Ты не серая мышка, ты пятизвездочная красотка, почему же ты боишься привлечь к себе внимание? Когда ты последний раз смотрела на себя в зеркало? Где ты еще видела такую красоту? И все пропадает зря из-за твоей дурацкой закомплексованности. Как ты ответила на вопрос Брони? Бу-бу-бу, бу-бу-бу. Половину слов не разобрать, глаза в кучку. Быстренько оттараторила, лишь бы не привлекать к себе внимание. С такими-то знаниями! С такой внешностью! Когда ты перестанешь быть скромницей? Учу тебя, учу.

– Я стесняюсь, – расстроенно прошептала Ксения.

– Нет, ты не стесняешься, – сурово сказала Сапфира. – Ты хуже. Ты считаешь себя человеком второго сорта. Отсюда все проблемы. Как ты глубоко заблуждаешься! Но все можно исправить, если ты будешь внимательно слушать свою Сапфирочку. Тренируйся подавать себя как кремовое пирожное, как вкусный десерт, которого все ждут с трепетом и затаенным восторгом. Ты что думаешь, все вокруг только и мечтают поймать тебя на какой-нибудь ошибке, закопать в землю и проутюжить сверху бульдозером? Ерунда! Люди надеются, ты им подскажешь, как тебя воспринимать и во сколько оценивать.

– Да уж.

– Точно! Пока ты будешь строить из себя женщину-загадку, надеясь, что мужчина докопается до твоих скрытых достоинств, Зося Менгер нацепит перья, положит грудь и бедра на блюдечко и преподнесет все это счастье Стручкову. Вон, кстати, он ползет и треплется по своему сотовому. Давай поговори с ним!

– Боюсь!

– Надо, Ксюша! Он не узнает, какая ты чудесная, если не будет с тобой общаться. Эй, Стручок, включай первую передачу и левый поворот. У Ксении к тебе есть парочка вопросов.

Егор послушно развернулся в сторону девушек.

– Ладно, Иннокентий, встретимся, – сказал он в трубку, – меня тут девочки зовут. Что? Да, симпатичные. Чао!

Ксения, полумертвая от страха, заторможенно следила, как необыкновенно прекрасный Стручков укладывает черную пластинку сотового телефона во внутренний карман пиджака.

Сапфира с сожалением взглянула на подругу, понимая, что та сейчас не в состоянии начать непринужденную светскую беседу, и взяла ситуацию под контроль.

– Так, Стручок, быстро сообщил нам все, что ты думаешь о «шкоде-фелиции». Ксения интересуется этой маркой. И вообще, когда ты познакомишь меня со своим другом Иннокентием?..

Глава 6

Андрей шарил тоскливым взглядом по окнам панельной пятиэтажки. Где-то здесь должен был скрываться Свидетель, стопроцентный Свидетель с глазами, подобными фотокамере «Самсунг» – четырехкратное увеличение, ушами-локаторами и аллергией к вольному фантазированию. Или два свидетеля попроще – один с глазами, другой с локаторами. Или десять свидетелей-поганок, связывающих следствию крылья своей невнятной противоречивой жвачкой, поющих вразнобой, как сводный хор пациентов психбольницы. Или…

Из окна первого этажа (потолок этой квартиры был полом для апартаментов убитой позавчера Вероники Соболевой) на Андрея внимательно и строго смотрела дама. «Она!» – взволнованно подумал Пряжников, холодея от смутного предчувствия удачи. Сыщик моментально восстановил в памяти список жильцов, который раздобыл для него верный помощник Валера Тимофеев, и вспомнил, что женщину из пятьдесят первой квартиры зовут Лидией Павловной Мотыгиной, пятьдесят семь лет, пенсионерка, в прошлом – замдиректора центра научно-технической информации.

Дама открыла дверь и без опаски впустила нежно улыбающегося визитера в дом. В руке она держала книгу известной детективистки, используя указательный палец в качестве закладки.

– Здравствуйте, – как можно обаятельнее сказал Андрей. При его внешности это не составляло труда.

– Здравствуйте, – ответила Лидия Павловна. – Она действительно являлась дамой: прямая, спокойная, элегантно (в половине девятого утра!) одетая. – Несмотря на постбальзаковский возраст, язык не поворачивался назвать ее «бабушкой», она излучала достоинство и значительность. – Вы следователь, – определила она.

– Ну почти, – согласился Андрей, – из той же оперы. Вот мои документы… Нравится книга? – для затравки спросил сыщик, пытаясь спровоцировать непринужденную беседу.

– Не нравится, – отрезала женщина. – Пройдемте в комнату.

Комната свидетельствовала о том, что ее хозяйка заражена «синдромом Плюшкина» – неспособностью расставаться с ненужными вещами. Стопки пожелтевших газет подпирали потолок, банки из-под колы служили вазочками для истлевших роз, громоздились всевозможные коробки и коробочки… К радости Андрея, Лидия Павловна и свои впечатления собирала и хранила в памяти так же бережно, как оторванные пуговицы и журналы семьдесят шестого года.

Талантливой кистью, сочной палитрой, жирными мазками нарисовала Лидия Павловна портрет Вероники Соболевой, своей соседки, попирая время от времени (в угоду истине) старый принцип «о мертвых ничего, кроме хорошего». Андрей, который видел эту красивую двадцатипятилетнюю девушку уже зеленовато-ледяной, как фисташковое мороженое, к концу повествования трепетал от возбуждения. Благодаря несомненной литературной одаренности Лидии Павловны Вероника – роковая соблазнительница, черная пантера, готовая к прыжку, зеленоглазая пожирательница мужчин, коварная искусительница, неистовая богиня Эроса с манерами утонченной леди – зримо витала в воздухе, обнимала сыщика невесомыми жаркими руками и дышала ему в лицо горячо и страстно.

Андрей вытер пот со лба, поправил на бедрах цветастый платок, тряхнул монистами и, профессиональная гадалка, раскинул перед собеседницей карточный пасьянс – фотографии девушек. Его коллекция впечатляла разнообразием – брюнетки, блондинки, Афродиты и откровенные дикобразы, а из правого верхнего угла серьезно и грустно смотрела бубновая дама – Алена Дмитриева.

– Да, кажется, она здесь была первого октября, – сказала Лидия Павловна, постукивая пальцем по Алениной переносице.

– Кажется?

Лидия Павловна пригляделась:

– Ну, живьем она гораздо привлекательней. Должно быть, нефотогенична. Я еще подумала: где же прядки?

– Прядки? – озадаченно уточнил Андрей.

– Да, прядки. Сейчас девушки если носят волосы на прямой пробор, то по бокам у них болтаются такие аккуратные, прилизанные прядки, обрамляющие лоб. А у этой девушки была элементарная коса.

– А не помните время? – вкрадчиво, с замиранием спросил Андрей.

– Конечно помню, – спокойно ответила дама. – В десять ноль три утра.

– Поразительная точность! Почему? – удивился сыщик, не веря такой удаче.

Лидия Павловна улыбнулась, и Андрей улыбнулся тоже, потому что услышал фразу, прозвучавшую в голове визави, но не произнесенную вслух: «Элементарно, Ватсон!»

– Я вынесла мусор, и мусорный грузовик сразу же отъехал. Значит, было ровно десять – машина приезжает каждый вторник-четверг-субботу и стоит с половины десятого до десяти. Сегодня четверг, подождите немного, и вы сможете сами убедиться в пунктуальности водителя. Я поднялась к себе – две минуты, подошла к окну – одна минута – и увидела эту девушку. – Получается десять часов три минуты.

– Гениально!

– Но если вы спросите меня, слышала ли я выстрел, здесь я помочь не в состоянии. Меня об этом уже несколько раз спрашивали. Увы! Мальчик из квартиры слева – у нас общая стена, общие электрические розетки, короче, общая жизнь – заядлый меломан. У Васи, как всегда, орала музыка, и мне приходилось подпевать, конечно.

– И что вы пели в тот момент?

– Что-то пела. Ну, Андрей, вы хотите от меня невозможного!

– Верю в ваши силы. – Да… Я увидела эту девушку, такую несчастную, бледную… Но, знаете, какую-то очень решительную. – И подумала, что ее зовут Оля. Точно, я подумала, что ее зовут Оля. Почему? Странно. Накрапывал дождик. – Да, дождик моросил, а она была без зонта. И словно плакала, но это был дождь, а не слезы… Вспомнила! Я пела: «Оле-оле, это только слезы! Оле-оле, их никак нельзя понять!» А как ее зовут на самом деле?

– Алена.

– Вот уж не подумала, что такая скромная, интеллигентная девушка сможет выстрелить в человека. Хотя… Она выглядела очень расстроенной…

На этом беседа, более плодотворная, нежели вчерашний обоюдоизматывающий разговор с Ириной, закончилась.

Андрей с секундомером в руке наблюдал приезд передвижной мусорки – и действительно, машина простояла во дворе ровно полчаса – с девяти тридцати до десяти.

Бар «Моника», в котором сидел мрачный Вячеслав Матвеевич, неторопливо поглощая легкий коктейль и пристально изучая сводки с фондовых бирж в немецкой газете «Ман унд Гельд», был чрезвычайно дорогим заведением – это отпугивало от него случайные малоденежные, но шумные компании. А внешняя неброскость и аскетичность обстановки ограждали от удалых и громогласных купцов, способных оплатить здесь счет, но не способных оценить уровень полета. В результате «Монику» посещала очень обеспеченная и очень сдержанная публика, типа президента «Ойлэкспорт интернешнл». Бар славился в кругу знатоков тишиной, изысканной картой вин и высокограмотным сомелье.