bannerbanner
Мой роман, или Разнообразие английской жизни
Мой роман, или Разнообразие английской жизниполная версия

Полная версия

Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
59 из 82

– Благодарю вас за несколько счастливейших часов, каких я не знавал в течение многих лет, сказал Гарлей, собираясь уходить, и сказал таким тоном, в котором выражалась вся искренность его слов.

Когда он говорил их, его взор устремлен был на Виоланту! Но при этом взоре и при этих словах робость снова возвратилась к Виоланте. Она уже не казалась более вдохновленной музой, перед Гарлеем снова стояла застенчивая девочка.

– Когда мы увидим вас опять? печальным голосом спросил Риккабокка, провожая своего гостя.

– Когда? Разумеется, на позже, как завтра Прощайте, мой друг! Не удивляюсь, что вы терпеливо переносили ваше удаление из отчизны – с таким очаровательным созданием.

Гарлей взял Леонарда под руку м отправился в гостиницу, где оставалась его лошадь, Леонард с энтузиазмом говорил о Виоланте, Гарлей был молчалив.

Глава XCIII

На другой день, к садовой калитке в доме Риккабокка подъехал старомодный, но в высшей степени блестящий экипаж. Джакомо, еще вдалеке завидевший из окна своей комнаты приближение его, объят был беспредельным ужасом, когда увидел, что экипаж остановился у ворот их дома, и услышал пронзительный звон колокольчика. Он опрометью бросился к своему господину и умолял его не трогаться с места, не подать возможности неприятелю ворваться, посредством взрыва этой громадной машины, во внутренние пределы его владений.

– Я слышал, говорил он: – какой-то город в Италии – кажется, что Болонья – был некогда взят и предан мечу собственно во неосторожности граждан, которые впустили в город деревянную лошадь, наполненную варварами и всякого рода бомбами и конгревовыми ракетами.

– Это происшествие совсем иначе рассказано у Виргилия, заметил Риккабокка, тайком выглядывая из окна. – Несмотря на то, машина эта огромная и весьма подозрительной наружности, спустя Помпея!

– Батюшка, сказала Виоланта, покраснев – это ваш друг, лорд л'Эстрендж, я слышу его голос.

– Правду ли ты говоришь?

– Совершенную правду. Могу ли я ошибиться в этом?

– Иди же, Джакомо, да на всякой случай возьми с собой Помпея и позови меня, если окажется, что, оба мы обманулись.

Но Виоланта действительно не ошиблась. Через несколько секунд, на одной из садовых дорожек показался л'Эстрендж и по бокам его две дамы.

– Ах, Боже мой! сказал Риккабокка, поправляя свой домашний наряд. – Иди, дитя мое, и позови Джемиму. Мужчины с мужчинами; но, ради Бога, чтобы для женщин были женщины.

Гарлей привез мать и Гелен познакомить с семейством своего друга.

Надменная графиня знала, что ей придется стоять лицом к лицу с злополучием, и потому её приветствие к Риккабокка отличалось необыкновенной почтительностью. В свою очередь, Риккабокка, всегда почтительный и в высшей степени вежливый в обхождении с прекрасным полом, хотя в отзывах своих о нем и оказывал некоторое пренебрежение, но ни под каким видом не позволил бы другим стать выше себя в обрядах церемонии. Поклон, которым он отвечал, мог бы послужить назидательным примером для самых отчаянных денди и привел бы в восторг престарелых вдовушек, получивших воспитание при старинном французском дворе и встречаемых еще и ныне среди мрачного величия и пышности Сент-Джерменского Предместья. Исполнив все требования этикета, графиня на скорую руку отрекомендовала Гэлен и расположилась на диване, в ближайшем расстоянии от Риккабокка. Спустя несколько секунд, Риккабокка и графиня Лэнсмер обращались друг с другом без малейшего принуждения, как давнишние знакомые; и в самом деле, Риккабокка, с тех пор, как мы знаем его, быть может, еще ни разу не казался таким любезным, таким интересным, как теперь, подле своей образованной, хотя в некоторой степени и церемонной гостьи. Оба они так мало жили жизнью нашего новейшего времени, так мало имели с ним общего! Их обращение заимствовано было от прежнего поколения: в нем обнаруживалась та особенная, величавая гордость, которая составляла необходимость каждого образованного человека в ту пору, когда он украшал свою наружность кружевами и парчей. Риккабокка не вводил в разговор своих умных, но простых пословиц: может статься, он вспомнил лорда Честерфильда, который употребление пословиц называет вульгарным. При всей сухощавости в фигуре Риккабокка, при всей неэлегантности в его одежде, в нем было что-то особенное, сильно говорившее в его пользу; он вполне казался вельможей, человеком, которому какой нибудь маркиз де-Данго непременно предложил бы занять стул подле Роганов и Монморанси.

Между тем Гэлен и Гарлей сидели несколько в стороне и были оба молчаливы – Гэлен вследствие робости, а Гарлей вследствие задумчивости. Наконец отворилась дверь; Гарлей моментально встал со стула: в гостиную вошли Виоланта и Джемима. Взоры лэди Лэнсмер с первого раза остановились на дочери Риккабокка: она с трудом могла удержаться от невольного восклицания; но потом, когда увидела скромную наружность мистрисс Риккабокка, – наружность, не лишенную своего достоинства, когда увидела перед собой несколько застенчивую, но в строгом смысле благородную и благовоспитанную женщину, она отвернулась от дочери Риккабокка и с savoir vivre утонченной старинной школы выразила свое почтение его жене, – почтение в буквальном смысле слова: оно выражалось в её манере и словах и заметно отличалось от почтения, оказанного самому Риккабокка, добродушием, простотою и чистосердечием. Вслед за тем лэди Лэнсмер взяла руку Виоланты, в обе свои руки и поглядела на нее с, таким вниманием и удовольствием, как будто она не могла налюбоваться вдоволь её красотой.

– Мой сын, сказала она нежно и с легким вздохом: – мой сын напрасно уговаривал, меня не удивляться. Я в первый раз узнаю, что действительность может, превосходить описание!

Застенчивой румянец придавал лицу Виоланты еще более прелести, и в то время, как графиня снова возвратилась к Риккабокка, Виоланта тихо приблизилась к Гэлен.

– Рекомендую вам мисс Дигби, мою питомицу, довольно сухо сказал Гарлей, заметив, что его мать пренебрегла обязанностью отрекомендовать Гэлен двум даман.

После этого он сел и начал разговор с мистрисс Риккабокка; но его светлый взор беспрестанно останавливался на двух девицах. они были ровесницы; общего между ними, для человека ненаблюдательного, была одна только юность. Невозможно было вообразить более сильного контраста, и – что всего страннее – обе они выигрывали в этом контрасте. Очаровательная прелесть Виоланты казалась еще ослепительнее, между тем как прекрасное и нежное лицо Гэлен становилось одушевленнее и привлекательнее. Ни та, ни другая во время детского возраста не имели близких сношений с равными себе по возрасту и по наклонностям; они понравились одна другой с первого взгляда. Виоланта, как менее застенчивая, начала разговор.

– Итак, мисс Дигби, вы питомица лорда л'Эстренджа?

– Да.

– И вы вместе с ним приехали из Италии?

– Нет; я приехала сюда несколькими днями раньше. Впрочем, я прожила в Италии несколько лет.

– Понимаю! вы сожалеете… впрочем, какая я недогадливая!.. ведь вы возвратились в свое отечество. Но я все-таки скажу, что небо Италии всегда бывает такое голубое…. здешней же природе как будто недостает эффектных красок.

– Лорд л'Эстрендж сказывал, что вы были очень еще молоды, когда он оставил вас. Он тоже отдает Италии преимущество перед Англией.

– Он! Не может быть!

– Почему же не может быть, позвольте вас спросить, прекрасный скептик? вскричал Гарлей, остановившись на середине невысказанной Джемиме мысли.

Виоланта вовсе не воображала, что ее услышат: она говорила очень тихо, – но, хотя и заметно смущенная, отвечала весьма определительно.

– Потому что в Англии для человека с благородной душой всегда открыта благородная карьера.

Гарлей был изумлен этими словами; он отвечал на них легким, притаенным вздохом.

– В ваши лета я сказал бы то же самое. Но наша Англия до такой степени наполнена людьми с благородными душами, что они только толкают друг друга, и потому все поприще их неизбежно покрывается облаком густой пыли.

– Точно такой же вид, как я читала, имеет битва в глазами обыкновенного воина, но не полководца.

– Должно быть, вы читали очень хорошие описания о битвах.

Мистрисс Риккабокка, принявшая эти слова за упрек, имевший прямое отношение к начитанности своей падчерицы, поспешила на помощь Виоланте.

– её папа заставлял ее читать историю Италии, а мне кажется, что эта история составляет беспрерывный ряд кровопролитных войн.

– Это удел общий всякой истории; но дело в том, что все женщины любят войны и воинов. Удивляюсь только, почему!

– А ведь можно догадаться, почему…. правда ли, что можно? сказала Виоланта, обращаясь к Гэлен, и сказала самым тихим голосом, решаясь не позволить Гарлею подслушать их.

– Если вы можете догадаться, Гэлен, то, сделайте милость, скажите мне, возразил Гарлей, выслушав каждое слово, как будто он стоял на противоположной стороне галлерея, устроенной по всем правилам акустики.

– Я одно только скажу вам, отвечала, Гэлен, улыбаясь непринужденнее обыкновенного и в то же время, отрицательно качая своей маленькой головкой:– я не люблю ни войны, ни воинов.

– В таком случае, сказал Гарлей, обращаясь к Гэлен: – я еще раз должен спросить вас, обвиняющая себя Беллона, – неужели это происходить от жестокосердия, этой душевной наклонности, которой так легко покоряются все женщины?

– От двух и еще более натуральных наклонностей, отвечала Виоланта, заключая свои слова музыкальным смехом.

– Вы приводите меня в крайнее недоумение. Какие же могут быт наклонности? спросил Гарлей.

– Сожаление и восхищение: мы сожалеем слабых и беззащитным и восхищаемся храбрыми.

Склонив голову, Гарлей оставался безмолвным.

Лэди Лэнсмер нарочно прекратила разговор с Риккабокка, чтобы послушать суждения его дочери.

– Очаровательно! вскричала она. – Вы превосходно объяснили то, что так часто приводило меня в недоумение. Ах, Гарлей, я очень рада, что сатира твоя поражена таким слабым оружием; ты не находишься даже отвечать за это.

– Решительно нет. Я охотно признаю себя побежденным; я от души рад, что имею право на сожаление синьорины, с тех пор, как рыцарский меч мой покойно висит на стене и как я уже не могу, по профессии своей, иметь притязания на её восхищение.

Сказав это, Гарлей встал и посмотрел в окно.

– Вот это кстати: сюда идет более страшный диспутант, который непременно вступит в состязание с моей победительницей, – человек, которого профессия заменит всю романтичность военного поля и крепостной осады.

– Кто это? наш друг Леонард? сказал Риккабокка, в свою очередь бросая взгляд в окно. – Правда, совершенная правда. Квеведо весьма остроумно замечает, что с тех пор, как развилось книгопечатание и распространилось требование на книги, чувствуется весьма сильный недостаток в свинце на ружейные пули.

Через несколько секунд вошел и Леонард. Гарлей послал к нему лакея лэди Ленсмер с запиской, которою предварил его о встрече с Гэлен. При входе в гостиную Гарлей взял его за руку и подвел его к лэди Ленсмер.

– Вот друг мой, о котором я говорил вам. Полюбите его так, как любите меня; и потом, едва дозволив графине выразить, в напыщенных фразах, довольно холодный привет, он увлек Леонарда к Гэлен.

– Дети, сказал он нежным голосом, отзывавшимся в глубине сердец молодых людей: – сядьте вон там и поговорите о прошедшем. Синьорина, позвольте предложить вам возобновление нашего диспута, по поводу не совсем для меня понятного метафизического предмета. Посмотрите, не найдем ли мы источников для сожаления и восхищения более привлекательных в сравнении с войной и воинами.

И Гарлей отвел Виоланту к окну.

– Вы помните, что Леонард, рассказывая вам вчера свою историю, упомянул, как вы полагали, слегка, о маленькой девочке, которая была ему спутницей во время его самых тяжких испытаний. Помните, когда вы хотели узнать от него несколько более об этой девочке, я прервал вас и сказал: «вы увидитесь с ней в самом непродолжительном времени и тогда сами можете пораспросить ее». Теперь скажите мне, что вы думаете о Гэлен Дигби? Тихонько…. говорите потише. Впрочем, слух у Гэлен не так остер, как у меня.

– Неужели это и есть прекрасное создание, которое Леонард называл своим гением-хранителем? О, какое милое, невинное личико! она и теперь кажется тем же гением-хранителем!

– Вы так думаете, сказал Гарлей, весьма довольный похвалою и тою, кто произнес эту похвалу: – ваше мнение совершенно справедливо. Гэлен, как видите, не слишком сообщительна. Но прекрасные натуры все то же, что и прекрасные поэмы. Один взгляд на две первые строфы уже заранее говорит вам о красотах, которые ожидают впереди.

Виоланта внимательно смотрела на Леонарда и на Гэлен, в то время, как они сидели в отдалении. Леонард говорил, Гэлен слушала. И хотя первый из них, в повествования своем накануне, действительно слегка коснулся эпизода своей жизни, в которой принимала участие несчастная сиротка, – но, во всяком случае, сказано было весьма достаточно, чтоб пробудить в душе Виоланты высокое и трогательное чувство к прежнему положению молодых людей и, к счастью, какое они испытывали при этой встрече, – они, разлученные годами на беспредельном пространстве житейского моря и сохранившиеся от непогод и кораблекрушения. Слезы плавали в глазах Виоланты.

– Правду говорили вы, сказала она едва слышным голосом: вот это скорее может пробудить чувство сострадания и восхищения, нежели….

И Виоланта замолчала.

– Доскажите вашу мысль, синьорина. Неужели вы стыдитесь отступления?. Неужели вас удерживают от признания гордость и упрямство?

– Совсем нет. Напротив, я и здесь вижу борьбу и героизм – борьбу гения с злополучием, и героизм невинного ребенка, который участвовал в этой борьбе и утешал. Заметьте, в каком бы случае мы ни чувствовали сострадание и восхищение, им непременно должно предшествовать чувство более возвышенное, чем обыкновенное сожаление: тут непременно должен участвовать героизм.

– Гэлен еще до сих пор не знает, что значит слово «героизм», сказал Гарлей, и на его прекрасном лице изобразилась глубокая грусть: – вы должны передать ей значение этого слова.

«Возможно ли – подумал он, говоря эти слова – возможно ли, чтоб Рандаль Лесли пленил это создание с такой возвышенной душой? В этом хитром молодом человеке нет ни на волос героизма.»

– Ваш батюшка, сказал он вслух и пристально взглянул в лицо Виоланты: – ваш батюшка сказывал мне, что он часто видится с молодым человеком, почти одних лет с Леонардом. Впрочем, я никогда не считаю человеческий возраст по приходской метрике я, с своей стороны, должен сказать, что я считаю этого молодого человека за современника моего прадеда… Я говорю вам о мистере Рандале Лесли. Скажите откровенно, нравится он вам?

– Нравится ли он мне? повторила Виоланта протяжным голосом, как будто углубляясь за ответом в свою душу. – Нравится ли он…. конечно.

– Почему же? – спросил Гарлей голосом, в котором слышалась досада.

– Потому, что его посещения доставляют удовольствие моему неоцененному батюшке. Да, он нравится мне.

– Гм! И, конечно, он показывает вид, что вы нравитесь ему?

Виоланта засмеялась чистосердечным смехом. Она готова была отвечать: «Неужели для вас это кажется странным?» но уважение к Гарлею удержало ее. Эти слова казались ей дерзкими.

– Мне говорили, что он очень умен, начал Гарлей.

– И вам сказали правду.

– И ведь он весьма недурен собой. Но как хотите, а лицо Леонарда мне лучше нравится.

– Лучше! нет. Вы употребили весьма слабое выражение. Лицо Леонардо доказывает, что он часто смотрит на небо, а лицо мистера Лесли – на нем, кажется, никогда еще не отражалось ни солнечного, ни звездного света.

– Неоцененная Виоланта! воскликнул Гарлей, не в силах будучи скрыть своего восторга и вместе с тем крепко сжав её руку.

Кровь бросилась в лицо Виоланты; её рука дрожала в руке Гарлея.

В этот момент тихо подошла к ним Гэлен и робко взглянула в лицо своего покровителя.

– Леонарда матушка тоже здесь живет, сказала она: – он просит меня сходить и повидаться с ней. Могу ли я?

– Можете ли вы? Хорошее же составит синьорина понятие о вашем положении в качестве моей питомицы, услышав от вас подобный вопрос. Без всякого сомнения, вы можете.

– Не проводите ли и вы меня туда?

Этим вопросом Гарлей заметно поставлен был в затруднительное положение. Он вспомнил о душевном волнении мистрисс Ферфильд, когда произносили его имя; вспомнил её желание избегнуть встречи с ним, – желание, которое хотя Леонард и объяснил по своим чувствам, но причину которого Гарлей начинал угадывать, а потому и сам старался устранить себя от встречи с ней.

– В таком случае отложите это посещение до другого раза, сказал он, после минутного молчания.

На лице Гэлен изобразилось чувство обманутого ожидания; но она не сказала ни слова.

Холодный ответ Гарлея изумил Виоланту. В другом случае, они приписала бы это недостатку чувств и уважения к своему полу; но все, что делал Гарлей, имело в её глазах справедливое основание.

– Нельзя ли мне идти вместе с мисс Дигби? сказала она. – Вероятно, и моя мама согласится проводить нас. Ведь мы тоже знаем мистрисс Ферфильд. Нам бы очень приятно было еще раз повидаться с ней.

– И прекрасно! сказал Гарлей: – а я дождусь здесь вашего возвращения. О, что касается моей мама, она извинит вас…. она извинит отсутствие мистрисс Риккабокка и ваше. Взгляните, в каком она восторге от беседы с вашим папа. Я должен непременно остаться здесь и охранят супружеские интересы моего папа.

Но, несмотря на деревенское воспитание мистрисс Риккабокка, она на столько имела понятия о законах светского приличия, что не решалась оставить графиню одну и Гарлей принужден был принять на себя труд устроить прогулку, не делая изменений в составленном плане. Когда обстоятельство дела было окончательно изложено, графиня встала и сказала:

– Это прекрасно. Я охотно сама пойду с мисс Дигби.

– Нет, мама, напрасно, сказал Гарлей, принимая серьёзный вид. – Напрасно, я бы не советовал, произнес он шепотом: – почему? я объясню вал после.

– В таком случае, сказала графиня, бросив на сына взгляд полный недоумения: – я убедительно прошу вас, мистрисс Риккабокка, и вас, синьорина, не стеснять себя моим присутствием. К тому же мне нужно переговорить по секрету с вашим….

– Со мной! прервал Риккабокка. – Графиня, вы возвращаете меня к двадцати-пяти-летнему возрасту. Идите, идите скорей – о, ревнивая жена! – иди скорей, Виоланта! идите и вы, Гарлей!

– О, нет! Гарлей пусть останется с нами, сказала графиня тем же тоном. – В настоящую минуту я не имею намерения расстроить ваше супружеское счастье, – не знаю, что будет впоследствии. Мое намерение до такой степени невинно, что сын мой будет участником в нем.

При этом графиня сказала несколько слов на ухо Гарлею. Он выслушал их с глубоким вниманием и потом, в знак согласия на предложение матери, пожаль ей руку и склонил голову на грудь.

Спустя несколько минут три лэди и Леонард находились уже на дороге к соседнему коттеджу.

Виоланта, руководимая, по обыкновению, своею тонкою предусмотрительностью, полагала, что Леопард и Гэлен имели еще очень многое сказать друг другу, и, оставаясь в совершенном неведении, как и сам Леонард, касательно помолвки Гэлен за Гарлея, начинала уже, в романтичном расположении духа, свойственном её возрасту, предсказывать им счастливые и неразлучные дни в будущем. На этом основании она взяла под руку свою мачиху, оставив за собой Гэлен и Леонарда.

– Удивлюсь, право, сказала она, с задумчивым видом: – каким образом мисс Дигби сделалась питомицей лорда л'Эстренджа. Мне кажется, она небогата и не очень высокого происхождения.

– Ах, Виоланта, сказала добродушная Джемима: – я не ожидала от тебя этого… Надеюсь, что ты не завидуешь ей – этой бедняжке?

– Завидую! мама, какое слово! Разве вы не замечаете, что Леонард и мисс Дигби как будто родились друг для друга? А к тому же воспоминания о детском их возрасте, – воспоминания, которые так долго остаются в памяти и так долго сохраняют всю свою прелесть.

При этих словах длинные ресницы Виоланты опустились на её задумчивые глазки.

– Поэтому-то, продолжала она, после минутного молчания: – поэтому-то я и заключаю, что мисс Дигби небогата и не очень высокого происхождения.

– Теперь я понимаю тебя, Виоланта! воскликнула Джемима – в душе её вдруг пробудилась её собственная ранняя страсть к составлению супружеских партий – теперь я совершенно понимаю тебя. Как Леонард ни умен и известен, а все же он сын Марка Ферфильда, обыкновенного плотника, и, конечно, еслиб мисс Дигби была богата и высокого происхождения, то через это испортилось бы все дело. Я согласна с тобой, душа моя: это прекрасная партия, – право, прекрасная. Я желала бы, чтоб мистрисс Дэль находилась теперь здесь: она удивительно как хорошо умеет устроивать подобные дела.

Между тем Леонард и Гэлен друг подле друга шествовали в арриергарде. Леонард не подал ей руки. С той минуты, как вышли из дому, они не сказали слова друг другу.

Гэлен заговорила первая. В подобных случаях, обыкновенно женщина, как бы она ни была робка, начинает разговор. Здесь Гэлен была смелее, потому что Леонард не скрывал своих ощущений, а Гэлен была обручена другому.

– Скажите, неужели вы ни разу не видели доброго доктора Моргана, который прописывал порошки против душевных страданий, и который так великодушен был к нам, – хотя, прибавила она, покраснев: – хотя в ту пору мы думали о нем совсем иначе?

– Он отнял от меня моего гения-хранителя, сказал Леонард, с сильным душевным волнением: – и еслиб этот гений не возвратился ко мне, что бы было из меня теперь? Впрочем, я давно уже простил ему…. С тех пор я не встречался с ним.

– А где этот ужасный мистер Борлей?

– Бедный, бедный Борлей! И он тоже исчез из круга моей нынешней жизни. Я делал множество осведомлений о нем, и все, что узнал, заключается в том, что он уехал за границу, в качестве корреспондента какого-то журнала. С каким бы удовольствием я встретился бы ним еще раз! Быть может, теперь я помог бы ему, как и он помогал мне.

– Он помогал вам!

Леонард улыбнулся. Сердце его забилось сильнее, когда он снова увидел умный, предостерегающий взгляд Гэлен, и, по невольному чувству, взял её руку, в эту минуту, казалось, оба они находились под влиянием давно минувших детских ощущений.

– Да, он много помог мне своими советами, а еще более, быть может, своими пороками. Для ваших понятий недоступно, Гэлен… извините! я хотел сказать: мисс Дигби…. я совершенно забыл, что уже мы более не дети…. для ваших понятий недоступно, как мною мы, мужчины, а еще более, быть может, мы, писатели, которых главное занятие состоит в том, чтобы распутывать паутину человеческих деяний, бываем обязаны нашим собственным прошедшим заблуждениям, – и еслиб мы ничего не извлекали из заблуждений других людей, мы навсегда остались бы скучными, непонятными себе и другим. Мы должны узнать, где дороги нашей жизни разветвляются и куда ведут эти ветви, прежде чем решимся поставить на них поверстные столбы; а что такое книги, как не поверстные столбы на пути человеческой жяэни?

– Книги! Кстати: я до сих пор не читала ваших произведений. Лорд л'Эстрендж сказывал мне, что они прославили вас…. А вы все еще не забыли меня – бедную сиротку, которую вы встретили рыдающую на могиле её отца, и которою вы обременили свою молодую жизнь, и без того уже обремененную до нельзя. Пожалуста называйте меня по-прежнему: Гэлен; для меня вы всегда должны быть…. братом! Лорд л'Эстрендж сам сказал мне это, когда объявил, что я увижусь с вами…. Он так великодушен, так благороден. Брат! неожиданно воскликнула Гэлен, протягивая руку Леонарду с пленительным, но вместе с тем и торжественным взором: – мы никогда вполне не употребим во зло его благодеяний, мы должны оба всеми силами стараться быть признательными! Не правду ли я говорю? отвечайте мне.

Леонард с трудом преодолевал сменяющие одно другое и непонятные ему чувства, волновавшие его душу. Тронутый до слез последними словами Гэлен, испытывая трепет, сообщаемый ему рукою, которую держал он, с безотчетным страхом, с каким-то сознанием, что б этих словах заключалось совсем другое значение, чувствовал, что надежда на счастье навсегда покидала его. А это слово «брат», некогда столь драгоценное для него, – почему от самых звуков его веяло каким-то холодом? Почему он сам не отвечает на него пленительным словом «сестра»?

«Она не доступна для меня теперь, и навсегда!» – подумал он, с печальным видом, и когда он снова заговорил, его голос дрожал, звук его переменялся. Намек на возобновление дружбы только удалял его от Гэлен. Он не сделал прямого ответа на этот намек. В эту минуту мистрисс Риккабокка оглянулась к ним и, указав на коттедж, который открылся их взору, с своими живописными шпицами, вскричала:

На страницу:
59 из 82