Полная версия
– А увидишь.
Очень трезво и точно выхватив полтинник, Мориц снова покатил коляску с инвалидом наперерез автомобильному потоку.
– Красный! Красный! – орал инвалид.
– Нет белого, – утешал инвалида Мориц. – Кончился.
Сергей вернулся в кафе.
Никогда на его глазах люди не менялись так быстро.
На мгновение ему показалось, что даже гладкий лоб Веры Павловны, покрытый нежным загаром, густо посекли тончайшие морщинки. К счастью, это только показалось. Просто Вера Павловна побледнела. Он никогда не видел такой ужасной бледности.
– Тебе плохо?
– Кто этот человек?
– Как кто? – удивился Сергей. – Это Мориц. Поэт-скандалист. Ты должна его знать. Он бывает в твоем доме.
– Не у меня.
– Да что он тебе?
– Я видела его во сне! – даже голос Веры Павловны изменился. – Обычно я забываю сны и редко их вспоминаю, но этот вспомнила сразу.
– Ну, вспомнила, и что? – Сергей засмеялся: – Вера Павловна из романа Чернышевского видела, кажется, четыре сна!
– Не шути. Во сне я видела этого ужасного человека.
Сергей улыбнулся, но Вера Павловна не притворялась, ей действительно было плохо.
– Это был странный сон, Сережа, – торопливо сказала она. – Какой-то нехороший, многозначительный сон. Мне снился огромный дворец. Белый, но мрачный. Такие белые, правда, не мрачные дворцы я видела в Дубаи. – Воспоминание о Дубаи, кажется, придало ей сил: – Во дворце шел банкет, а может, просто собрались разные люди. Я никогда не видела сразу так много самых разных людей.
– Что же плохого в таком сне?
– Ты будешь спать, но я тебя не трону, любовь моя к Отечеству заразна.
– Похоже на стихи Морица.
– Это и были его стихи, он сам их прочел, – испуганно выдохнула Вера Павловна. – Там, во сне, этот ужасный человек, с которым ты сейчас разговаривал на улице, вспрыгнул на стол. До этого я не видела его среди веселящихся, но вдруг он откуда-то выскочил и вспрыгнул на стол. Совсем как обезьяна. И руки у него были длинные, ниже колен. Он ужасно кривлялся, Сережа, он непристойно тряс плечами и головой. А потом в его руках оказалась серебряная чаша с полведра объемом.
– Это он может.
– Он держал чашу двумя руками. Он кривлялся, как обезьяна. Ты будешь спать, но я тебя не трону, любовь моя к Отечеству заразна. Что за жуткие слова? Что они могут означать?
– А ты спроси у Морица, – улыбнулся Сергей. – Он же бывает в твоем доме.
Вера Павловна затрясла головой:
– Если и бывает, то у Алеши. На моей половине он не появляется. И не может появиться. Я запретила это. Мне кажется, он вносит в мир много дикости. Я его боюсь.
– Да почему? Он просто алкаш.
– Просто алкашей не бывает, – проникновенно сказала Вера Павловна. – Алкаши, они как судьба.
И вдруг спросила:
– Что он у тебя просил?
– Денег на выпивку.
– Ты дал?
– Конечно.
– Сколько?
– Полтинник.
– Это пятьдесят рублей? Зачем ему столько? – обречено спросила Вера Павловна. – Зачем он вообще появился? Не появись он, я бы не вспомнила этот ужасный сон.
– Да что ужасного в твоем сне?
– Не знаю… В красивых дворцах не должно быть уродов… – Она подняла на Сергея огромные серые глаза: – Неужели такие люди, как Мориц, будут существовать и в далеком будущем?…
– Конечно, – улыбнулся Сергей.
– Почему ты в этом уверен?
– Придурков хватает во все времена, успокойся, – мягко сказал Сергей.
И подумал: истеричка.
И подумал: не каждый умеет справляться с удачей. Вера Павловна, похоже, начинает путать свои фантазии и действительность. Она много путешествует, у нее в голове все смешалось.
– Успокойся, – мягко повторил он.
Но Вера Павловна торопливо вскочила:
– Да, да!.. Мне пора… Я успокоилась… Просто ты меня заболтал!
И нервно провела рукой по смуглому лбу:
– Заезжай к нам.
Через минуту серебристый «мерседес» прошуршал под распахнутыми окнами.
– Вот стерва, – ласково сказала Ирина, хозяйка кафе, подходя к столику и осторожно принюхиваясь к нежному запаху духов, все еще витающих в воздухе. – Почему она никогда не платит?
– Такие женщины никогда не платят.
Допивая кофе, Сергей действительно никак не мог понять, что, собственно, испугало Веру Павловну.
Ну, нелепый сон, ну, мало ли нам снится нелепых снов?
И с Морицом Вера Павловна что-то напутала…
Он смотрел в распахнутое окно и ему в голову не могло придти, что через несколько дней, пуля, выпущенная из пистолета Макарова, ударит Веру Павловну в правую половину ее прекрасного, покрытого нежным загаром лба, и пробив череп, выйдет чуть ниже левого виска, густо забрызгав кровью и серым мозговым веществом разбитое лобовое стекло серебристого «мерседеса».
Предупреждение
Поездка в Москву получилась скомканная.
Сергей действительно получил старый долг в Московском Акционерном Предприятии и выдал причитающуюся долю Валентину Якушеву, с которым искал когда-то противогазы в Эстонии. Выдал, конечно, наличкой (не пугать же эфэсбэшнику налоговую инспекцию столь неожиданной суммой), ну, и все такое прочее. Но висела все время над Сергеем какая-то неправильная аура и, не желая того, он постоянно торопился. А история с Бычками (давние приятели – отец и сын) совсем выбила его из колеи. Еще в аэропорту Валентин выложил, что Бычков здорово обидели. Дали они деньги неким торговцам нефтью – под проценты, понятно, а теперь ни денег, ни процентов. Эти нефтяные торговцы утверждают, что денег нет. Дескать, они всего лишь посредники и что дела идут у них плохо. «Но они врут, – усмехнулся Валентин. – Я организовал проверку по своим каналам, врут. И деньги у них есть, и клиентура надежная. Просто торговцам выгодно крутить чужие деньги. – И покосился на Сергея. – Широкая у них клиентура. Даже иностранцы есть. Даже томичи есть».
«Не путаешь?»
«Путать мне о службе не положено, – усмехнулся Валентин. – Есть у вас в Томске некий Мезенцев? Ну вот, с ним у фирмы, обидевшей Бычка, связан крупный заказ, кстати, уже проплаченный банком. В разговорах с Бычками нефтяные торговцы в основном на этого Мезенцева и ссылаются: вот, дескать, как только пойдет нефть через Томск, так сразу все получите. А пока нет ничего, пока, дескать, зависли кредиты».
«Ну, если дела зависят от Мезенцева, – протянул Сергей, – то считай, хана Бычкам, считай, припухли Бычки».
«Это почему?»
«Да потому что нет Мезенцева, исчез Мезенцев».
«Как это исчез?»
«Ну, а как по-твоему исчезают люди? – удивился Сергей. – Да как обычно. Вышел утром из дому, сел в машину, и все, с концом. Исчез в неизвестном направлении».
«Когда это случилось?»
«Да уже полмесяца назад».
«Не такой уж срок – полмесяца, – осторожно заметил Валентин. – Может, отсиживается где-нибудь?»
«Не та хватка, не тот характер…»
Но вдруг всплыла в памяти Сергея сауна, в которой он грелся перед отъездом.
Собирались в сауне люди, хорошо знавшие друг друга: главный гаишник города Романыч, полковник Каляев (милиция), известные предприниматели. Иногда появлялся Суворов. А на этот раз он даже гостей привел – нефтяников из Тюмени. Понятно, грелись, пускали пот, возились в бассейне. Затем Каляев – человек костлявый и тощий, но чрезвычайно энергичный, собрал всех в чайной комнате. Был у него какой-то незаметный юбилей, кажется, десятилетие со дня получения первой медали – праздник чисто банный.
За самоваром гости Суворова – ребята спортивные, молодые, только что густо пустившие пот в парилке, сидели молча. Их и не трогали, новички, пусть привыкают. Суворов представил их как Олега и Виктора, большей информации здесь не требовалось. «Значит, пришел мужик к любовнице, – гудел толстогубый Романыч. – И только занялись сладким делом, звонок в дверь. „Муж, муж! – перепугалась жена. – Прыгай в окно!“ – „Да ты что? – засуетился любовник. – Тут тринадцатый этаж!“ – „А ты суеверный?“
Младший Терентьев, крупный владелец недвижимости, встряхнул темными кудрями: «Романыч, вчера у меня водилу опять обобрали на дороге. Твои люди когда-нибудь поймут, что рано или поздно им все это выйдет боком?»
Закинув рюмашку, Романыч с интересом уставился на Терентьева, видимо, собирался достойно ответить, но полковник Каляев энергично вскинул перед собой руки. Он всегда был полон необыкновенной энергии, даже по чайной комнате он двигался резко. Казалось, раздайся свисток и полковник, как застоявшийся футболист, сразу бросится в самый жар сауны, или в ледяной бассейн, вообще затеет кутерьму и шум. Где-то в России, под Москвой, полковник в свое время неправильно понял свисток сверху и слишком активно бросился совсем не туда, куда следовало. Вот его и сплавили в сибирский регион, пусть пугает чиновников.
Он и пугал.
Он, надо сказать, и Суворова при первой встрече попытался взять на испуг.
«Философ? – будто бы не понял он. – По образованию философ? Да ну, какие в наши дни философы? Всех этих философов давно расстреляли или выслали из страны. Это факт. И на меня так не смотри, – энергично предупредил он Суворова. – У меня свои университеты, нынешних философов не люблю. На них взглянешь и сразу видно, что все из интеллигентов. А Владимир Ильич правильно определил интеллигенцию: говно! Он так и говорил: интеллигенты – говно нации. Такую страну просрали! – разволновался полковник. – Вместо того, чтобы вмазать крутой анекдот, хлопнуть кулаком, где надо, вообще послать кого подальше, все эти интеллигенты только разводят кудрявые рассуждения. Их всех с потрохами в девяносто первом году купили за небольшую валюту американцы. Сто долларов за интервью, вот они и заливают! Правда, фамилия у тебя боевая, – нашел нужным смягчить тон полковник. – С фамилией тебе повезло. – И совсем как бы смягчился: – Сам подумай, какие нынче философы? Водку жрать? Я тебе так скажу. Если ты правда философ, если ты правда тяготеешь к социальной справедливости, если тебе не по душе разгул криминала, то поставь нашему управлению несколько машин с форсированными движками. Как милицию ругать, так все могут, а как помочь…»
Машины Философ поставил.
После этого полковник перестал пропускать банные дни, но от обличительных речей не отказался. Сейчас, например, смирив младшего Тереньева, он уставился на стеснительных гостей Суворова. Кого это там привел олигарх? Масоны, наверное. Ишь, пальчиками делают загадочно. Понятно, по уши набиты деньгой. Даже странно, что они не требуют всякого разврата, а напротив опускают невинные глазки, даже отводят их в сторону, будто все, что происходит в этой сауне, да что там в сауне! – в городе, в стране, на континенте, во всем мире, – все это давно им известно, будто знают они что-то особенное, владеют каким-то особенным знанием…
Впрочем, по первой уже выпили.
Водочка и коньяк разогнали кровь, мир сразу расцвел, распустив павлиний хвост веселого настроения.
«Ты, полковник, не сильно-то командуй, – ухмыльнулся младший Тереньев. – Здесь не Управление МВД. – И очень похоже и очень смешно передразнил: – „Отставить!“ А почему это отставить? Ты у себя на службе командуй, может, толк будет».
«Какой еще толк?»
«А вот скажи, чего это Мезенцева никак не найдут? Весь город только о нем ведь и говорит. Это что же такое получается? Это слабец у тебя получается, полковник?»
«Почему слабец?»
«А ты объясни, куда пропал живой человек, – посоветовал младший Тереньтев. – Мезенцев, чего таить греха, святым не был, меня не раз доставал, может, его за совсем нехорошее дело пырнули и спрятали, но ведь это твое прямое дело со всем этим разобраться. Речь-то о живом человеке. Все под Богом ходим. Сегодня он, завтра мы… Или этот еще… Ну, как его? – пошевелил он пальцами. – Отец Даун. Уж очень много о нем говорят. А кто он такой? Может, расскажешь? – младший Терентьев торжествующе обвел компанию выпуклыми глазами. – И почему это в маленьком Томске появился еще один бандит?»
«Бабьих разговоров наслушался, – энергично отмахнулся Каляев. – Не существует отца Дауна, существует кликуха. Для болтунов и сплетниц. А Мезенцев, он и прежде исчезал. На неделю, на две. У него одних дач штук пять. Может и сейчас на какой гуляет со шлюхами!»
«Если со шлюхами, то почему жена слезы льет?»
«А потому и льет, что со шлюхами!» – находчиво заявил полковник.
Сергей незаметно поглядывал на нефтяников. Действительно молчаливых ребят привел Суворов. Пить почти не пили, ну, так, пригубят рюмочку. Когда надо кивнуть – кивнут, в нужном месте улыбнутся. Впрочем, что им слухи о каком-то там отце Дауне или даже о каком-то пропавшем Мезенцеве? При их-то доходах…
«Вообще, – энергично заметил полковник (было видно, что слова Терентьева его зацепили), – пора начинать заново отборочную работу. По прессе, скажем. Придушить малость прессу, чтобы не разносила глупости по всему миру. Нет на нее крепкой руки, – обозлился он. – „Отец Даун! Отец Даун!“ А кто видел этого отца Дауна? – он даже покачал головой. – Вот сколько лет выращивали нового человека, а все насмарку».
«Ты это о чем?» – заинтересовался Романыч.
«Это я о воспитании, это я об отборе, о селекции. Мы, как Мичурин, должны действовать: все плохое убрать, все хорошее усиливать. У Мезенцева, кстати, нечего было усиливать…»
«Это что ж за селекция такая?» – удивился Суворов, странно глянув на своих гостей, потом на полковника.
«Были, были у нас силы, – отмахнулся Каляев. – Были, были у нас возможности. Воспитывали патриотов, романтиков. Просуществуй держава еще десяток лет, запросто построили бы совсем нового человека. Все к тому шло. Твердо сейчас встал бы на ноги новый человек, распростер бы величественно крыла над миром. Такой человек, что и под танк бросится, и спасет невинного ребенка, и вора поймает, и вместо бабы войдет в горящую избу, и отечественную идею отстоит перед заезжим хлыщом…»
«…и на соседа настучит», – подмигнул младший Терентьев.
«И это тоже, – энергично заметил полковник. – Почему нет, если державе на пользу? Правду я говорю, Алексей Дмитрич?»
«Если ты о гомососе, то правду».
«О каком еще гомососе? – удивился Каляев. – Ты что такое несешь? Я о патриоте, о романтике».
«Ну как, о каком? – засмеялся Суворов и все невольно повернулись к нему. – О нормальном гомососе. О новом виде человека. Ты ведь именно новый вид человека имел в виду?»
«Да погоди, погоди, Алексей Дмитрич, не гони картину, – попытался разобраться полковник. – Вот взяли моду, чуть что, сразу ругаться. Какой еще гомосос? Мы-то семьдесят с лишним лет растили здорового человека».
«А гомосос вовсе не ругательство, – отсмеявшись, объяснил Суворов. – Это всего лишь термин, предложенный философом Зиновьевым».
«Это которого Ежов сажал?»
«Нет, совсем не тот. Этот покруче. «Мы в будущее пролагаем миру путь, не остановит никакая нас препона. Но вы не знаете, какая это жуть – частицей быть слепого Гегемона. Этот Зиновьев вовремя уехал на запад. Гомосос в его представлении – это гражданин страны, в которой построено полное счастье. А держится полное счастье, понятно, на жесткой дисциплине, тебе бы понравилось, Сергей Павлович. Музыканты живут в казармах, играют только веселые марши, поэты и философы из страны изгнаны. Ну и все такое прочее. Известно ведь, – усмехнулся Суворов, что выпрясть пфунт шерсти полезнее, нежели написать том стихофф. А солдатам, например, каждый день выдают жареную говядину и молодое вино, чтобы у них лишние мысли не заводились».
«Погоди, погоди, ты о сектантах, что ли?»
Суворов покачал головой.
«Нет, ты погоди, – энергично заявил полковник (в душе он все-таки недолюбливал Суворова). – Ты и меня, наверное, держишь в гомососах, а? Вот, дескать, сидит за столом простой милиционер-гомосос. А меня этим не унизишь, Алексей Дмитрич, – поднял Каляев костлявый палец. – Я ведь тоже иксы учил, окончил, между прочим, высшую школу милиции. А страну развалили вот эти твои Зиновьевы. Человек – общественное животное, так нас учили классики марксизма-ленинизма. Как всякое общественное животное, человек любит трудиться и получать глубокое удовлетворение, имея право на отдых. Так что, нам с тобой, простым общественным животным, не надо всех этих сложных теорий, нам надо почаще напоминать о корнях, да гайки завертывать, – полковник смотрел теперь только на Суворова. – В этом у нас есть опыт. Конкретный, невыдуманный опыт. Свой, не вывезенный с запада. Заверни гайки покруче, вот и не будет сочиться дерьмо! Это же как в канализации! – стукнул он кулаком по столу. – Вот Романыч, например, в свое время на каждом партийном собрании предлагал выбрать в почетный президиум все политбюро во главе с Леонидом Ильичем, и был прав, сильно прав, потому что это может и смешно, но сближало людей. А теперь? Какие к черту Зиновьевы? Мы что, не избавились от них в тридцатых? Здоровые общественные животные, – обернулся полковник к Суворову, – нуждаются в плановых поощрениях и в жестком контроле. Ничего больше. Все эти новые идеи придумываются на Западе. Хорошо бы, дескать, проверить их на практике, отработать на каком-нибудь народе, который не жаль. Например, на русском…»
Вот все это всплыло в голове, когда Валентин заговорил о Мезенцеве.
«Или Суворов, – добавил Валентин. – Есть в Томске человек с такой фамилией? Этот-то, надеюсь, никуда не исчез?»
«А при чем здесь Суворов?»
«Да при том, что среди клиентов фирмы, обидевшей Бычков, числится и такой томский большой руль. – Валентин одобрительно ухмыльнулся. – Больно уж фамилия у него красивая».
«А у него и прозвище не хуже».
«Философ?»
«Ты вижу, все уже раскопал», – рассмеялся Сергей.
И предупредил:
«Только имей в виду, что с Суворовым я дружу много лет. Это не Мезенцев, подход к жизни у него другой. Может, кстати, и так получиться, что в ближайшее время мы станем его партнерами».
«Это в каком смысле?»
«А в самом прямом. Он предлагает эти деньги внести в его дело».
«А на что он их пустит?»
«Тебе не все равно?»
«Мне? Нет, конечно».
«Почему?»
«А ты не понимаешь? – нехорошо покосился Валентин. – Вдруг он торгует оружием? Вдруг он финансирует проституцию, дурь? Не забывай, я человек в погонах. Меня в Конторе восстановили не за красивые глаза. Я родине эшелон с бензином вернул».
«Да погоди ты, – рассердился Сергей. – Я Суворова знаю чуть ли не с детских лет».
«Ну, мало ли, – буркнул Валентин. – Все знают друзей чуть ли не с детских лет. Поговорим лучше о Бычках. Проблем тут вроде нет, дело простое, в пару часов уложимся».
В пару часов они, конечно, не уложились, а вот сорваться Сергей готов был не раз. Помочь старому приятелю, это нет вопросов, это понятно. Но не сразу же, не с бухты-барахты, черт побери! А получилось так, что Сергей уже на другой день попал в потрепанную, не раз битую «тойоту». Оказались в машине еще Семен – приятель Бычков, мрачноватый лейтенант с корками МВД, и веселый налоговик Коля. «Можно, конечно, обойтись и меньшим народом, – объяснил Валентин, – но четверо – солиднее. Четверо создают особую атмосферу, нервируют клиента и все такое прочее». А вел «тойоту» парень лет двадцати – подвижный, нервный, но старательно помалкивающий. Заплатили ему вперед, вот он и помалкивал старательно. Что же касается информации по делу, то Валентин выдал ее только перед самым выездом: кто принимал деньги у Бычков? какую сумму? под какие гарантии? с кем придется иметь дело? Тогда же выяснилось, что Игоря Бабецкого, начальника службы безопасности обидевшей Бычков фирмы, Валентин знает не впрямую, а по рабочему досье. Фирма, обидевшая Бычков, в карьере этого Бабецкого уже третья за два года. «Так что, сильно с ним не валандайтесь, – заметил Валентин. – Фамилия, конечно, лихая, но жизнь уже учила Бабецкого. Должен он догадываться, чьи в лесу шишки. Да и разговаривать придется не с ним, а с управляющим, – добавил Валентин. – Этого сбить с толку нетрудно: господин Арефьев трус по жизни. К тому же, зрение у него неважное: при такой близорукости с собственной женой по сто раз на дню здороваются. А у главбухши, у некоей Елены Ивановны Сиверской, тоже есть особенность – баба она пуганая, а значит, осторожная. Воздействовать на нее надо легко, с юмором, – объяснил Валентин, – бережно надо на нее воздействовать. Так, чтобы только на самом дне ваших красивых глаз она улавливала грозную тень беспощадности. Всего лишь тень, понимаете?»
Ухмылялся Валентин напрасно.
На набережной Москвы-реки машину остановил гаишник.
Изучив предъявленную водилой доверенность, усмехнулся: «Давай права!» – «Дома забыл», – похлопал по карманам водила. Неизвестно, чем бы вся эта тягостная история закончилась, если бы Валентин вовремя не выудил из кармана служебное удостоверение. «Что за черт? – удивился Сергей, когда гаишник остался позади. – Ты ездишь по Москве без прав?» – «А на кой они? – отмахнулся водила. – Купил доверенность и езжу. – И засмеялся: – Подумаешь, Москва! Я бы и в Париже так ездил».
На стук в нужную дверь офиса откликнулся низкий мужской голос.
Рыхловатый, с отдувающимися щечками, уже начинающий полнеть, а заодно и лысеть молодой мужчина в темном костюме, в галстуке, повязанном неаккуратно, приподняв над переносьем очки в металлической оправе, оторвался от цветных диаграмм и близоруко воззрился на нежданных гостей. Охрана, понятно, уже сообщила ему о гостях, однако управляющий вел себя неуверенно. Его здорово смутил набор предъявленных документов – от сотрудника экономического отдела ФСБ до сотрудника налоговой полиции.
«Чем обязан? – господин Арефьева откровенно косился в сторону двери, но почему-то никто пока на помощь к нему не спешил. – Что вам угодно?»
«Для начала паспорт, пожалуйста».
Господин Арефьев еще держался, но по дрогнувшей его руке Сергей понял, что при умелом подходе довести управляющего до нужной кондиции действительно не составит труда. Неизвестно, какие грехи его пугали, но были, были за ним грехи, иначе бы он не паниковал. Не успокоился он, кстати, и при появлении усатого детины в пятнистом камуфляже, который почему-то любят называть омоновкой. «Бабецкий, – даже укорил он детину в омоновке. – Сколько тебя ждать?». Он явно подавал какой-то заранее условленный между ними знак и Бабецкий сразу дал знать, что понимает его: «А господин Герш? Он подъедет минут через десять».
«Ну, так займите его. Ася когда вернется?» – наверное, управляющий имел в виду отсутствующую секретаршу.
«А вы документы у посетителей проверили?»
Налоговик Коля тут же извлек из кармана удостоверение. «Видите, как удачно получается, – сказал он весело. – Вы господин Бабецкий? Я вас искал?»
«Меня?» – опешил Бабецкий.
«Вас, вас! Именно вас! – успокоил Бабецкого налоговик. – Есть у меня несколько интересных вопросов, – и повлек Бабецкого к двери. – Давайте выйдем, не будем мешать коллегам».
Осознав, что помощи ждать больше не от кого, и что бороться придется в одиночку, господин Арефьев тяжело опустился в кресло. Несколько раз он снял и протер очки. И тогда, умело завершив затянувшееся молчание, Сергей добил управляющего:
«Чем занимается ваша фирма? Купля-продажа? Посредничество? Мы правильно информированы?»
«Ну, в некотором смысле, – нервно согласился Арефьев. – Больше посредничество. Можно сказать и так».
«Предъявите банковские и учредительные документы».
«Но они у главбуха».
«Попросите принести».
«Елена Ивановна, – дрогнувшим голосом сказал в телефонную трубку управляющий. – Поднимитесь ко мне. Прихватите банковские и учредительные документы».
Наступила тишина.
Только минут через пять в кабинете появилась невысокая женщина, завитая, загорелая, с настырными глазами, – не сильно-то она казалась пуганой и осторожной, и с юмором у нее все было в порядке. Да и чего ей бояться, понял Сергей, открыв поданную ему папочку. Все эти бумажки – чистый облом. Кому нужны банальные платежки? А по учредительным документам вообще выходило, что фирма господина Арефьева зарегистрирована не более, чем полгода назад.
Листая бумажки, злясь на Валентина, Сергей чувствовал, что спасти положение можно только неожиданным вопросом.
Он лихорадочно искал этот вопрос.
Выписывая в блокнот фамилии учредителей, оставаясь внешне спокойным, он лихорадочно искал вопрос. Ежу понятно, что в папочке лежат документы, за которые никак не зацепишься. Лучше всех это понимала главбухша, потому что поглядывала на гостей все более настырно, даже высокомерно.
Но нужный вопрос Сергей нашел.
«Перечислите, пожалуйста, с кем из граждан других государств вы поддерживаете деловые контакты?» – спросил он.
«По поводу намечающихся поставок?»
«Вот именно».
«Но это же целый список!»
«Вот и покажите его нам весь».
«Зачем?» – насторожилась главбухша.
«А вы разве не понимаете, что такое национальная безопасность?»
Этого Елена Ивановна не выдержала и повернулась к управляющему.
