Русский народ и его идея: терминология, исследование, анализ

Александр Андреев

Русский народ и его идея: терминология, исследование, анализ

Часть первая

РОС, название восточнославянских племен в трудах византийских и арабских авторов.

Словосочетание "РУС" или "РОС" как имя восточнославянского народа, выделившегося примерно с начала V века из общеславянского единства и занимавшего территорию между тремя морями – Черным, Белым и Балтийским, появляется в середине V столетия – в византийских источниках как "Рос", в арабских – как "Рус". Это словосочетание обозначает, очевидно, всю древнерусскую народность и, возможно, связано с названием реки "Рось" – притока Днепра. Первый племенной союз славян, известный, как Куявия с центром в районе Киева, был известен уже в VI веке. Приблизительно с VIII века в землях славянского племени полян уже правили собственные князья.

РУСЬ, первоначально название государственного образования восточных славян IX века на среднем Днепре. До начала XII века название территории Киевской Руси. В XII-XIII веке Русь – название древнерусских земель и княжеств. Термин "Русь" закрепляется за землями северовосточных территорий Древнерусского государства и становится основой понятия "Русские".

РОССИЯ, страна и государство, населенные в основной русскими. Название возникло в конце XV века и до начала XVIII века употреблялось наряду с названием Русь, Русская земля.

РУССКИЕ, нация, произошли от древнерусской народности, сформировавшейся из восточно-славянских племен. По мнению многих исследователей, наименование "русские" восходит к названию одного из славянских племен – россов, или руссов. Русские сложились в народность в XIV-XV веках, в нацию – ко второй половине XIX века.

РУССКИЕ, восточнославянский народ, составляющий основное население России. Россиянин, то же, что и русский.

РУССКИЕ (самоназвание). Образование и развитие русского народа находились в прямой связи с вековым расширением его историко-этнической территории. Русский народ складывался в XIII-XIV веках.

Ощутимые различия в культуре и быту наблюдались между двумя исторически сложившимися большими этнографическими зонами русского народа: севернорусской и южнорусской, т.е. между т.н. северными и южными великоруссами. Северные великоруссы занимали обширную территорию примерно от бассейна Волхова на западе до Мезени и верховьев Вятки и Камы на востоке; южные великоруссы – жители южной черноземной полосы России от бассейна Десны на западе до правого притока Волги Суры на востоке, от Оки на севере до Хопра и среднего течения Дона на юге. Однако и северные и южные великоруссы обладают единым русским самосознанием. Широкая полоса между северными и южными великоруссами, главным образом в междуречье Оки и Волги, считается переходной среднерусской зоной. Именно здесь в XIV веке начала складываться русская государственность и происходило в дальнейшем формирование русской народности.

"Этническое значение победы на Куликовом поле в 1380 году оказалось колоссальным. Суздальцы, владимирцы, ростовцы, псковичи пошли сражаться на Куликово поле как представители своих княжеств, но вернулись оттуда русскими, хотя и живущими в разных городах".

"Встарь писали ПРАВДА РУССКАЯ; только Польша прозвала нас РОССИЕЙ, россиянами, российскими, по правописанию латинскому, а мы переняли его, перенесли в кириллицу свою и пишем "русский".

Антропологические типы больших этнических групп могут быть установлены лишь путем систематического исследования, равномерно охватывающего различные участки этнической территории, ее мужское и женское взрослое население, с учетом разнообразных признаков и сроком работы, не превышающим одного-двух трехлетий.

Такое исследование русского населения впервые было выполнено в 1951-1955 годах сотрудниками Института этнографии АН СССР (по антропологическому отделу) и Института антропологии Московского государственного университета.

В русском населении выделены двенадцать областных антропологических типов. Из них наиболее характерны четыре: ильменско-белозерский, волго-вятский, дон-сурский, верхнеокский.

Областные различия возникли вследствие того, что в состав русского населения вошли дославянские группы, принадлежащие к разным расовым типам. Таких типов три: балтийский, уральский, понтийский.

Ни одна русская группа не воспроизводит полностью комплекс особенностей, свойственных центральным вариантам балтийского, уральского или неопонтийского расовых типов. Этот факт и многие другие привели к выводу, что в основе русских антропологических вариантов и некоторых дославянских лежит один общий антропологический слой, очень древний, восходящий к ранненеолитическому или мезолитическому времени. Исходный общий тип, названный древним восточноевропейским, отчетливо выступает в суммарной характеристике современных групп русского населения. В расово-таксономическом отношении восточноевропейский тип, не выделенный в прежних работах, входит в круг разновидностей европейской группы как особая раса.

В.И.Даль. Толковый словарь живого великорусского языка.

С.И.Ожегов. Словарь русского языка.

Л.Н.Гумилев. От Руси к России.

Советский энциклопедический словарь.

Народы России. Энциклопедия.

Происхождение и этническая история русского народа.

М.ТИХОМИРОВ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАЗВАНИЙ "РУСЬ" И "РУССКАЯ ЗЕМЛЯ"

О названии Русь писали много, и каждый, кто пытается заново поставить это вопрос, как будто не в состоянии выйти из круга уже возникших теорий. И тем не менее вопрос о происхождении названия «Русь» не может быть снят с обсуждения, ибо он тесно связан с вопросом о происхождении русского государства и русского народа. Недаром же летописное сказание о начале Руси 200 лет назад служило темой для спора норманистов и антинорманистов, тех споров, которые всегда шли в накаленной политической атмосфере, начиная с полемики великого Ломоносова с немцами-академиками середины XVIII века.

К тому же общие итоги ученых исследований о происхождении термина "Русь" не могут быть признаны удовлетворительными. В настоящее время наиболее принята компромиссная теория Брима о двойном, северном и южном, происхождении слова "Русь". Но эта теория, как всякое компромиссное решение, по существу ничего не объясняет, потому что оставляет в силе и теорию, возводящую "Русь" к варягам-скандинавам, и взгляды о южном происхождении Руси.

Для историка, изучающего происхождение термина "Русь", есть один способ определить, что понималось под Русью в IX-X веках, – это пересмотреть основные источники, знающие "Русь" и о ней упоминающие. В основном эти памятники делятся на две группы: русские и иноземные. Значение их, конечно, совершенно неравно, так как только русские источники могут с большей или меньшей точностью указать, что понималось у восточных славян под словом "Русь", какой народ и какая страна, тогда как иностранные памятники полны множества противоречий, в особенности источники арабского происхождения, которые могут быть привлечены только в виде дополнительного материала.

В исторической науке давно уже отмечено, что в XII-XIII веках название "Русь" обозначало вполне определенную страну – собственно Киевскую землю. Примеров подобного словоупотребления можно указать немало и притом в разных русских памятниках. Так, Лаврентьевская летопись, памятник владимиро-суздальского происхождения, рассказывает о походе киевского князя Святослава Всеволодовича и сожжения города Дмитрова: "Пожга Святослав город Дмитров, возвратится опять в Русь." И это не случайное, а общепринятое выражение владимиро-суздальских памятников. После смерти Андрея Боголюбского на совещании во Владимире говорилось: "Князь наш убьен, а детей у него нету, сынок его в Новегороде, а братья его в Руси". Итак, Владимиро-Суздальская земля – не Русь, а Русь – это южные княжества, где живут братья Андрея.

Подобное же словоупотребление видим в Новгородской земле. Для новгородца под Русью понималась Киевская земля. Можно привести ряд выражений, характерных для новгородского понимания слова "Русь", но ограничимся двумя примерами. В 1135 году "иде в Русь архиепископ Нифонт с лучшими мужи". В 1142 году сообщается, что новгородцев не пускали из Руси, пока они не приняли князя Святополка. В отличие от жителей южной Руси, которых называли русинами, новгородцы называли себя словенами. Это противопоставление русина словенину с наибольшей четкостью бросается в глаза в краткой редакции "Русской Правды", которая, судя по всему, возникла в Новгороде. В свою очередь, киевляне называли свою землю Русью в отличие от Новгородской земли ("бежащю же Святославу из Новагорода идущю в Русь к брату").

Не причисляли себя к русинам и жители Смоленской земли, что явно вытекает из рассказа о походе Изяслава Мстиславича на Волгу в 1148 году. На устье Медведицы он соединился с новгородцами, а потом пришел его брат Ростислав "С всими рускыми силами, полкы, и с Смоленьскими".

Даже Галицкая земля, что особенно важно, также не считалась Русью. Победив в 1152 году Владимира Галицкого, венгерский король пошел "в Угры, а Изяслав у Русскую землю".

Значит, можно с полным основанием считать, что в XII-XIII веках название "Русь" обозначало определенную область: Киевскую землю в узком смысле этого слова.

Наряду с термином "Русь" как обозначением определенной территории употреблялось другое, более широкое понятие "Русской земли" в применении ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Киевского государства. Примеров подобного словоупотребления много. Так, Изяслав Мстиславич заявляет: "мне отцины в Угрех нетуть, ни в Ляхох, токмо в Руской земли". Здесь Русская земля противополагается Венгрии и Польше как единое народное целое, а не просто ка Киевская земля. Еще более четко и ясно под Русской землей понимается вся территория, населенная восточными славянами, в рассказе о Липецкой битве 1216 года. Там суздальский боярин говорит своим князьям: "не было того ни при прадедах, ни при дедах, ни при отце вашем, оже бы кто вшел ратью в силную землю в Суздальскую, оже вышел цел, хотя бы и вся Русская земля, и Галичская, и Киевская, и Смоленская, и Черниговская, и Новгородская, и Рязанская". Здесь само Киевское княжество является лишь составной частью общей Русской земли. Так понимает Русскую землю и певец "Слова о полку Игореве", и Даниил Паломник, поставивший лампаду от всей Русской земли на гробе Господнем, и автор "Слова о погибели Русской земли", обозначивший ее границы от Угорских гор до "дышучего моря", т.е. от Карпат до Ледовитого океана. Перед нами очень интересное явление. Термин "Русь" получил двоякое значение: узкое для обозначения Киевской земли и широкое – для обозначения всей земли, населенной русскими.

Какое же из этих обозначений древнее? Слово ли "Русь", относившееся первоначально к Киевской земле, распространилось на остальные восточнославянские земли, или широкое понятие "Руси" сосредоточилось на понятии небольшой территории вокруг Киева? Наиболее обычным был, как известно, порядок, когда "название небольшого племени становилось названием целого народа, как, например, чехов и поляков". Можно с вероятностью предполагать, что Русью первоначально называлась только Киевская земля, откуда это название распространилось на остальные земли восточных славян.

Чтобы доказать это положение, мы должны выяснить, какое значение имело слово "Русь" в еще более раннюю эпоху, в X-XI веках. "Русь" и "Русская земля" неоднократно упоминаются в летописных известиях, но в такой форме, что трудно установить, о чем идет речь, о всей Русской земле в целом или об отдельной ее части.

Тем не менее некоторые места начальной летописи недвусмысленно доказывают, что авторы XI века называли Русью именно Киевскую землю. Говоря о древних славянских племенах, летописец сообщает: "и поляне, иже ныне зовомая Русь". Но поляне по той же летописи населяли Киев и его окрестности. Следовательно, Русь – это название Киевской земли, а не какого-нибудь другого участка восточнославянской территории. В свете подобного толкования термина "Русь" для нас становится понятным своеобразное выражение летописи, дающее расчет лет от цесаря Михаила до смерти Святополка Изяславича (в 1113 году): "от перваго лета Михаила до перваго лета Олгова Рускаго князя лет 29, а от перваго лета Олгова, понедже седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31". Итак, Олег признается русским князем с того времени, как он стал княжить в Киеве (понеже – потому что сел в Киеве).

Такое понимание летописного текста подтверждется другим местом "Повести древних лет": "и седе Олег, княжа в Киеве, и рече Олег: се буди мати городом руским; беша у него варязи и словени, и прочи, прозвашеся Русью". Здесь Киев – мать городов русских, а осевшие в нем варяги и словени прозываются Русью потому, что они стали жить в Киеве.

Для историка важен вопрос, к какому времени относятся приведенные выше фразы об Олеге, как, впрочем, и все летописные известия о IX-X веках. Уже И.И.Срезенвкий и К.Н.Бестужев-Рюмин отметили, что в упомянутом расчете лет от Михаила до Святополка заметны три слоя. Так, в конце хронологического расчета читаем: "от смерти Святославли до смерти Ярославли лет 85, а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лет 60". По этому поводу Бестужев-Рюмин пишет: "Таким образои, само собой определяются три слоя первоначальных источников летописи: записки до смерти Святослава, до смерти Ярослава, до смерти Святополка". Это наблюдение подтверждантся тем, что в упомянутом расчете лет от михаила до Святополка видим два способа изложения. Первый кончается словами: "а от перваго лета Святославля до перваго лета Ярополча лет 28". После этих слов меняется самый характер изложения: "а Ярополк княжи лет 8, а Володимер княжи лет 37, а Ярослав княжи лет 40". Следовательно, первоначальный расчет лет обрывался на Ярополке.

А.А.Шахматов, а вслед за ним М.Д.Приселков возводят большинство известий о событиях IX-X веков к так называемому "Древнейшему летописному своду", составленному в 1037 году. Во всяком случае, некоторые известия X века были записаны не позднее первой половины XI века. Так, летописец сообщает, что могила Олега Святославича находится "и до сего дне у Вручего", а под 1044 годом говорят о переносе костей Олега из прежней могилы Олега в Десятинную церковь.

Тот, кто писал о могиле Олега у Вручего "до сего дне", явно не знал о последуюдщей судьбе костей Олега. Отсюда вытекает, что рассказ о Ярополке и его братьях был написан до 1044 года.

Однако самое существование Древнейшего свода 1037 года представляется недостаточно доказанным. Сводчик, работавший в 1037 году, должен был бы с особой подробностью рассказывать о своем времени, в частности, о княжении Ярослава. Между тем оказывается, что летописец говорит об его времени кратко и неточно. Наиболее подробно рассказана борьба Ярослава со Святополком Окаянным, но этот рассказ взят из особого сочинения: "Сказания о Борисе и Глебе". Особым повествованием являлся и рассказ о Мстиславе Черниговском, к же явно более благоприятный по отношению к Мстиславу, чем к Ярославу ("не смяше Ярослав ити в Киев, дондеже смиристася"). Остальные известия о событиях времени Ярослава так кратки, что напоминают записи, сделанные на основании позднейших припоминаний или выдержек из синодиков.

В самом летописном повествовании о времени Ярослава имеются указания на то, что оно было составлено по позднейшим припоминаниям. Битва с печенегами под Киевом в 1036 году происходила там, "иде же стоить ныне святая София". В похвале Ярославу под 1037 годом говорится о Ярославе: "отец бо сего Володимер взора и умягчи землю, рекше крещеньем просветив; с же насея книжными словесы сердца верных людей, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное". В этой фразе явно обозначены три поколения: первое – Владимир, второе – Ярослав, третье – "мы", т.е. уже не современники Ярослава, а люди более позднего времени.

С тем же самым встречаемся мы при изучении летописных известий о княжении Владимира. Летописец гораздо подробнее гворит о событиях княжения Владимира до его крещения, чем о последующем времени. За длительный промежуток времени с 988 по 1015 годы встречаем лишь несколько кратких заметок, часть которых, как это указал еще А.А.Шахматов, взята из записей какого-либо синодика (время смерти того или иного члена княжесткой семьи). Более подробные повествования восходят лишь к особым сказаниям: к "Слову о построении Десятинной церкви" и "Похвальному слову или краткому житию Владимира". Как малочисленны были в руках летопичца известия о второй, христианской половине княжения Владимира, видно из того, что в летописи вновь появляются легенды. Таковы рассказы о борьбе отрока с печенежским богатырем и об осаде Белгорода печенегами, с наивным сообщением о хитрости белгородцев.

Летописное повествование о второй половине X века оказывается более подробным, чем рассказ о первой половине XI века. Отметим несколько фактов, которые были известны летописцы из истории второй половины X века, чтобы показать его осведомленность. Летописец, например, знает, что в 945 году крещеную Русь водили к присяге в церкви Ильи, "яже есть над ручьем, конець Пасыньче беседы". Летописец знает о Свенельде, рисуя его отношения к Игорю в реальных тонах. Он знает, что Лют, или Мстиша, был сыном Свенельда; упоминаются древлянский князь Мал, полоцкий Рогволод, печенежский Куря; известно происхождение Владимира от ключницы Малуши, дочери Малка Любчанина. Если об этих лицах можно было что-то узнать из устных источников, то упоминание о персонажах, подобных "кормильцу" Асмуду и совсем неизвестному Варяжку, непонятно без предположения о существовании письменного источника. Поразительно то, что распри между сыновьями Святослава описаны с такой точностью и с таким отсутствием легендарных черт, что мы невольно должны предполагать письменный источник очень раннего происхождения, в котором рассказывалось о событиях, последовавших после смерти Святослава.

Летописный рассказ о распрях между сыновьями Святослава имеет любопытную особенность. Он написан человеком, благоприятно настраоенным по отношению к Ярополку и враждебно к Владимиру. Виновником вражды Ярополка с Олегом представлен Свенельд, сам же Ярополк "плакал" над трупом брата. Рогнеда не хочет идти замуж за Владимира, "но Ярополка хочю". Киевляне были привязаны к Ярополку – "гражены же не бе льзе убити его".

Наоборот, Владимир изображен в черных тонах, и летописец не скрывает не только его дурных деяний, но и низкого происхождения его как сына ключницы, "рабичича". Владимир перетягивает на свою сторону воеводу Блуда; по приказу Владимира убивают его брата Ярополка; Владимир "залеже жену братьню грекиню", Владимир обманывает варягов и предупреждает об опасности с их стороны византийского императора; Владимир ставит кумиры и вводит человеческие жертвоприношения; наконец, Владимир – "немыт блуда".

Противоположение Владимира – язычника, грубого, хищного и развратного варвара – другому Владимиру, просвещенному христианством, сделано так ярко в летописи, что отразилось на всей нашей исторической литературе. Обычно это противоположение объясняют желанием летописца особенно ярко обрисовать резкую перемену в характере Владимира после принятия христианства. Но вполне мыслимо объяснение чисто источниковедческого порядка. Летописец имел в своих руках различные источники. Один из этих источников представлял собой подробный рассказ о распрях между сыновьями Святослава и первых годах княжения Владимира, написанный в отрицательном духе по отношению к последнему. Не имея других более или менее полных и достоверных источников о времени Ярополка, летописец воспользовался этим рассказом, изображая Владимира-язычника, чтобы на основании других источников описать его деятельность в качестве христианина.

Но что это был за источник, и когда он был составлен? Некоторый ответ на это найдем в упомянутом ранее расчете лет. Начинаясь "от первого лета Олгова", он кончается словами: "до перваго лета Ярополча лет 28". Таковы были примерные хронологические рамки нашего предполагаемого источника. Примерный его объем и содержание восстанавливается при помощи так называемой Новгородской первой летописи, которая, как доказал А.А.Шахматов, дает понятие о составе более древнего текста, чем "Повесть временных лет". Этот источник начинался словами "Начало земли Русской" и рассказывал об основании Киева и первых князьях. Конечно, эта повесть о начале Русской земли сохранилась в Новгородской летописи уже в измененном виде, ибо имеет черты обработки семидесятых годов XI века, но все-таки она более приближает нас к первоначальному тексту, чем текст "Повести временных лет", осложненный многими вставками. В частности, в ней уже находим рассказ о призвании трех князей, стоящий в явном противоречии с повествованием об Олеге как первом русском князе. Кроме того, рассказ разбит на годы, которые явно отсутствовали в первоначальной редакции "Повести о начале Русской земли"6 в чем сходятся все исследователи.

Эта повесть была несомненным произведением какого-либо южнорусского, точнее киевского, автора, отражая претензии киевлян на первенство во всей Русской земле.

Польский историк Длугош, умерший в 1480 году, как известно, пользовался русскими летописными сводами более раннего происхождения, чем известные в наше время. Вот что читаем у него о событиях в Русской земле после смерти Кия и его братьев: «К этому времени такого рода порядок наследования пришел к двум братьям, и именно Аскольду и Диру; в то время, когда они пребывали в Киеве, некоторые русские племена (Ruthenorum nationes), которые вследствие огромного увеличения искали себе нового поселения, тяготясь их властью, приняли от варягов трех князей, поскольку не было желательно выбрать кого-либо из своих ради равенства».

Итак, Аскольд и Дир у Длугоша – русские князья, а Рюрик и его братья-варяги признаны русскими племенами. Длугош отразил старую традицию, отвергнутую "Повестью временных лет", традицию, которая отличала варягов от Руси.

Откуда же появилось отожествление Руси и варягов в летописном рассказе о призвании князей? Источником этого отожествления явно был отрывок о народах "Афетова колена", где Русь упоминалась наряду со свеями, урманами, англянами и готами. Зная предание о варяжском происхождении Рюрика, автор рассказа о призвании князей уподобил варягом неизвестную Русь, найденную им в отрывке об Афетове колене.

Но какое реальное значение имело слово "Русь" в самом отрывке? На этот вопрос отвечает содержание отрывка об Афетове колене. Оно добавлено в летописи к общему перечислению народов, составленному по византийским источникам, но обличает источник совсем иного, не южного, а северного происхождения. Перед нами перечисление народов Западной Европы, обнаруживающее значительную осведомленность автора. Уже Круг указал, что под именем волхвов, помещенных= рядом с галичанами и римлянами, надо понимать жителей Нормандии – Valland скандинавских источников, а под карлязями летописи – carleses, т.е. жителей позднейших Нидерландов. Спорным является значение слова "галичане", которое, по мнению С.М.Соловьева, обозначает жителей Уэльса (pays des Gals), а по мнению других ученых – жителей Галлии или Галисии в Испании. Для нас, впрочем, важно только отметить, что автор отрывка об Афетове колене был хорошо знаком с народами, прилегавшими к Балтийскому и Северному морям, и был осведомлен даже о таких странах, как Нормандия.

Однако нас поражает одна особенность отрывка об Афетове колене – отсутствие в ней упоминания одатчанах, что С.М.Соловьев объяснял тем, что "летописец смешивает датчан с англичанами вследствие тесной, постоянной связи, которая издавна существовала между этими двумя народами". В таком случае мы имеем дело с определенными датирующими указаниями, если принять во внимание непрерывную связь Англии с Данией до 1041 года. Отдельное упоминание о волхвах, Valland или Нормандии также пончтно для времени, предшествующего завоеванию Англии Вильгельмом Завоевателем в 1066 году.

Итак, отрывок о колене Афетове, по нашему снению, возник в первой половине XI века и основывался на определенных и реальных данных; он был заимствован из определенного северного источника, хорошо осведомленного о народах Северной Европы. Если к этому добавить, что предание о призвании князей находит аналогию в сказании о призвании англосаксов, то источник сведений о северных народах становится ясным: его надо искать в каком-либо северном памятнике.

Спрашивается теперь, кого же имел в виду отрывок об Афетове колене под именем Руси, помещаемой рядом с готами, если этот отрывок имел в виду реальную действительность?

А.А.Шахматов считал, что позднейший редактор просто вставил Русь в перечень народов, чтобы оправдать свою теорию о варяжском происхождении русских князей. Но можно предполагать, что летописный текст заимствовал Русь из какого-либо особого источника. Действительно, в скандинавских памятниках XI-XII веков Русь помещается обычно в соседстве со Швецией, Готией и Норвегией, но восточнее их. ТАкова, например, исландская карта XII века, составленная на основании древнейших сведений скандинавов о восточных странах. Что так именно и могло обстоять дело, доказывается подборкой сведений о скандинавских взгядах на русь, сделанной П.П.Смирновым. Тщательный пересмотр скандинавских сведений о Руси привел П.П.Смирнова к мысли, что скандинавы помещали Русь к востоку от Балтийского моря и даже Гардарики, т.е. Новгородской земли. Однако П.П.Смирнов ищет в Рюсаланде, или Рисаланде, скандинавских легенд какую-то норманскую колонию в Восточной Европе очень раннего времени (хотя и он считает, что скандинавы обозначали Русь приблизительно к востоку от Новгородской земли). По нашему мнению, Русь появилась в перечне народов по своего рода недоразумению. Найдя в своем северном источнике Русь, помещенную в соседстве со шведами и готами, автор рассказа о призвании князей уподобил Русь варягам.