Полное собрание сочинений. Том 16. Июнь 1907 ~ март 1908

Представьте себе современное крестьянское хозяйство и характер надельного, т. е. старого крестьянского землевладения. «Будучи объединены общиной в крохотные административно-фискальные и землевладельческие союзы, крестьяне раздроблены массой разнообразных делений их на разряды, на категории по величине надела, по размерам платежей и пр. Берем хоть земско-статистический сборник по Саратовской губернии; крестьянство делится здесь на следующие разряды: дарственники, собственники, полные собственники, государственные, государственные с общинным владением, государственные с четвертным владением, государственные из помещичьих, удельные, арендаторы казенных участков, безземельные, собственники бывшие помещичьи, на выкупной усадьбе, собственники бывшие удельные, поселяне-собственники, переселенцы, дарственные бывшие помещичьи, собственники бывшие государственные, вольноотпущенники, безоброчные, свободные хлебопашцы, временнообязанные, бывшие фабричные и т. д., а затем еще крестьяне приписные, пришлые и пр.{96}. Все эти разряды отличаются историей аграрных отношений, величиной наделов и платежей и пр., и пр. И внутри разрядов подобных же различий масса: иногда даже крестьяне одной и той же деревни разделены на две совершенно отличные категории: «бывших господина N. N.» и «бывших госпожи М. М.». Вся эта пестрота была естественна и необходима в средние века»[68]. Если бы новый раздел помещичьих земель произошел применительно к этому феодальному землевладению – все равно, в смысле ли дополнения до единой нормы, т. е. раздел поровну, или в смысле какой-нибудь пропорциональности между новым и старым, или как-нибудь иначе, – этот раздел не только не гарантировал бы соответствия разделенных участков требованиям капиталистической агрикультуры, а, напротив, закрепил бы заведомое несоответствие. Такой раздел затруднил бы общественную эволюцию, привязал бы новое к старому, вместо того, чтобы освободить новое от старого. Действительным освобождением является только национализация земли, позволяющая вырабатываться фермерам, складываться фермерскому хозяйству вне связи со старым, без всякого отношения к средневековому надельному землевладению.

Капиталистическая эволюция на средневековых надельных землях крестьянства шла в пореформенной России таким образом, что прогрессивные хозяйственные элементы высвобождались из-под определяющего влияния надела. С одной стороны, высвобождались пролетарии, сдавая наделы, бросая их, запуская земли. С другой стороны, высвобождались хозяева, высвобождались посредством покупки и аренды земли, строя новое хозяйство из разных кусочков старого, средневекового землевладения. Земля, на которой хозяйничает современный русский сколько-нибудь состоятельный крестьянин, т. е. такой, который действительно способен превратиться при благоприятном исходе революции в свободного фермера, – эта земля состоит частью из его собственного надела, частью из арендованного надела соседа-общинника, частью, может быть, из долгосрочной аренды у казны, из погодной аренды у помещика, из земли, купленной у банка, и т. д. Капитализм требует того, чтобы все эти различия разрядов отпали, чтобы всякое хозяйство на земле построено было исключительно соответственно новым условиям и требованиям рынка, требованиям агрикультуры. Национализация земли выполняет это требование революционно-крестьянским методом, стряхивая с народа сразу и целиком всю гнилую ветошь всех форм средневекового землевладения. Не должно быть ни помещичьего, ни надельного землевладения, должно быть только новое, свободное землевладение, – таков лозунг радикального крестьянина. И этот лозунг выражает самым верным, самым последовательным и решительным образом интересы капитализма (от которого радикальный крестьянин ограждает себя по наивности крестным знамением), интересы наибольшего развития производительных сил земли при товарном производстве.

Можно судить по этому об остроумии Петра Маслова, у которого все отличие аграрной программы от трудовической крестьянской сводилось к закреплению старого, средневекового, надельного землевладения! Крестьянская надельная земля, это – гетто, в котором задыхается и из которого рвется крестьянство к свободной[69] земле. А Петр Маслов, вопреки крестьянским требованиям свободной, т. е. национализированной, земли, увековечивает это гетто, закрепляет старое, подчиняет лучшие земли, конфискуемые у помещиков и передаваемые в общественное пользование, условиям старого землевладения и старого хозяйства. Крестьянин-трудовик – на деле самый решительный буржуазный революционер, на словах – мещанский утопист, воображающий, что «черный передел» есть исходный пункт гармонии и братства[70], а не капиталистического фермерства. Петр Маслов на деле – реакционер, закрепляющий из страха перед Вандеей будущей контрреволюции теперешние антиреволюционные элементы старого землевладения, увековечивающий крестьянское гетто, на словах же у него непродуманные, бессмысленно заученные словечки о буржуазном прогрессе. Действительных условий действительно свободно-буржуазного, а не столыпински-буржуазного прогресса русского земледелия Маслов и Кo абсолютно не поняли.

Отличие вульгарного марксизма Петра Маслова и тех приемов исследования, которые действительно применял Маркс, всего яснее можно видеть на отношении к мелкобуржуазным утопиям народников (и эсеров в том числе). В 1846 году Маркс беспощадно разоблачил мещанство американского эсера Германа Криге, который предлагал настоящий черный передел для Америки, называя этот передел «коммунизмом». Диалектическая и революционная критика Маркса отметала шелуху мещанской доктрины и выделяла здоровое ядро «нападений на земельную собственность» и «движения против ренты». Наши же вульгарные марксисты, критикуя «уравнительный передел», «социализацию земли», «равное право на землю», ограничиваются опровержением доктрины и сами обнаруживают этим свое тупое доктринерство, не видящее живой жизни крестьянской революции под мертвой доктриной народнической теории. Маслов и меньшевики довели это тупое доктринерство, выраженное в нашей «муниципализаторской» программе закрепления самой отсталой средневековой собственности на землю, до того, что от имени с.-д. партии во второй Думе могли говориться такие поистине позорные вещи: «… Если в вопросе о способе отчуждения земли мы (социал-демократы) к этим (народническим) фракциям стоим гораздо ближе, чем к фракции народной свободы, то в вопросе о формах землепользования мы от них стоим дальше» (47 засед., 26 мая 1907 г., стр. 1230 стенографического отчета).

Действительно, в крестьянской аграрной революции меньшевики стоят дальше от революционной крестьянской национализации и ближе к либерально-помещичьему сохранению надельной (да и не одной надельной) собственности. Сохранение надельной собственности есть сохранение забитости, отсталости, кабалы. Естественно, что либеральный помещик, мечтая о выкупе, распинается за надельную собственность[71]… рядом с сохранением доброй доли помещичьей собственности! А социал-демократ, сбитый с толку «муниципализаторами», не понимает того, что звук слов исчезает, а дело остается. Звук слов об уравнительности, социализации и т. п. исчезнет, ибо не может быть уравнительности в товарном производстве. Но дело останется, т. е. останется наибольший, возможный при капитализме, разрыв с феодальной стариной, с средневековым надельным землевладением, со всей и всяческой рутиной и традицией. Когда говорят: «из уравнительного передела ничего не выйдет», то марксист должен понимать, что это «ничего» относится исключительно к социалистическим задачам, исключительно к тому, что капитализма это не устранит. Но из попыток такого передела, даже из идеи такого передела очень многое выйдет на пользу буржуазно-демократического переворота.

Ибо этот переворот может произойти либо с преобладанием помещиков над крестьянами – а это требует сохранения старой собственности и столыпинского реформирования ее, исключительно силою рубля. Либо он произойдет путем победы крестьянства над помещиками – а это невозможно, в силу объективных условий капиталистической экономии, без уничтожения всей средневековой собственности на землю, и помещичьей и крестьянской. Либо столыпинская аграрная реформа, либо крестьянски-революционная национализация. Только эти решения экономически реальны. Все же среднее, начиная от меньшевистской муниципализации и кончая кадетским выкупом, есть мещанская ограниченность, тупое искажение доктрины, плохая выдумка.

7. Крестьяне и народники о национализации надельных земель

Что отмена собственности на надельные земли является условием создания свободного, соответствующего новым капиталистическим условиям, крестьянского хозяйства, это сознают вполне отчетливо сами крестьяне. Г-н Громан, подробно и точно описывающий прения на крестьянских съездах[72], приводит следующее замечательное мнение крестьянина:

«При обсуждении вопроса о выкупе один делегат, не встретив возражений по существу, сказал: «говорили, что без выкупа пострадают многие из крестьян, которые купили землю на трудовые деньги. Таких мало, не много и земли у них, они все равно получат землю при разверстке». Вот где источник готовности отказаться от права собственности и на надельную и на купчие земли».

И несколько дальше (стр. 20) г. Громан повторяет это, как общее мнение крестьян.

«Все равно, получат при разверстке»! Разве не ясно, какая хозяйственная необходимость продиктовала этот довод? Новая разверстка всей земли, и помещичьей и надельной, не может уменьшить землевладения девяти десятых (а вернее, девяносто девяти сотых) крестьянства; бояться ее нечего. А нужна она потому, что даст возможность настоящим, заправским хозяевам составить свое землепользование соответственно новым условиям, соответственно требованиям капитализма («велениям рынка» для отдельных производителей), не подчиняясь тем средневековым отношениям, которые определили величину, расположение, распределение именно надельной собственности.

Г. Пешехонов, практичный и трезвый «народный социалист» (читай: социал-кадет), сумевший, как мы видели, приспособиться к требованиям всероссийской массы мелких хозяев, выражает эту точку зрения еще более определенно.

«Надельные земли, – пишет он, – эта важнейшая в производственном отношении часть территории, закреплены за сословием, хуже того: за мелкими его группами, за отдельными дворами и селениями. Благодаря этому, в пределах даже надельной площади крестьянство, взятое в его массе, свободно расселиться не может… Неправильное, не отвечающее требованиям рынка (это заметьте!) размещение населения… Нужно снять запрет с земель казенных, нужно освободить от пут собственности надельные, нужно разгородить частновладельческие. Нужно вернуть русскому народу его землю, и тогда он разместится на ней, как того требуют его хозяйственные потребности» (А. В. Пешехонов: «Аграрная проблема в связи с крестьянским движением», СПБ., 1906, стр. 83, 86, 88–89. Курсив наш).

Неужели не ясно, что устами этого «народного социалиста» говорит фермер, желающий встать на свои собственные ноги? Неужели не ясно, что «освобождение надельных земель от пут собственности» действительно необходимо ему для нового размещения, для нового образования земельных участков, «отвечающего требованиям рынка», т. е. требованиям капиталистического земледелия? Ведь г. Пешехонов – напомним еще раз – настолько трезв, что отвергает всякую социализацию, отвергает всякое приспособление к общинному праву – недаром его проклинают, как индивидуалиста, социалисты-революционеры! – отвергает всякое запрещение наемного труда в крестьянском хозяйстве.

Реакционность поддержки надельной крестьянской собственности при такого рода национализаторских стремлениях крестьянства становится вполне очевидной. А. Финн, приведший в своей брошюре некоторые из приведенных нами рассуждений г. Пешехонова, критикует его, как народника, доказывает ему неизбежность развития капитализма из крестьянского хозяйства и внутри крестьянского хозяйства (стр. 14 и след. в цитированной брошюре). Это – критика неудовлетворительная, ибо за общим вопросом о развитии капитализма А. Финн просмотрел конкретный вопрос об условиях более свободного развития капиталистического земледелия на надельных землях! А. Финн ограничивается только постановкой вопроса о капитализме вообще и одерживает легкую победу над давно побежденным народничеством. Но речь идет о более конкретном[73] вопросе: о помещичьем и крестьянском типе «разгораживания» (выражение г. Пешехонова), «чистки» земли для капитализма.

Во второй Думе официальный оратор партии с.-р. г. Мушенко, говоривший заключительную речь по аграрному вопросу, с такой же определенностью, как г. Пешехонов, выразил капиталистическую сущность той национализации земли, которую мещанским социалистам угодно называть «социализацией», установлением «равного права на землю» и т. п.

«Правильное расселение, – сказал г. Мушенко, – возможно лишь тогда, когда земля будет разгорожена, когда будут сняты все перегородки, наложенные на нее принципом частной собственности на землю» (47 засед., 26 мая 1907, стр. 1172 стенографического отчета). Именно так! «Правильное» расселение есть то, которого требует рынок, капитализм. «Правильному» расселению «правильных» хозяев мешает и помещичье и надельное землевладение.

Еще одно наблюдение над заявлениями делегатов Крестьянского союза заслуживает нашего внимания. Г. Громан пишет в названной брошюре:

«Пресловутый вопрос об «общине» – этот краеугольный камень старо- и ново-народничества – совсем не поднимался и молча решен отрицательно: земля должна быть в пользовании лиц и товариществ, гласят резолюции и первого и второго съезда» (стр. 12).

Итак, крестьяне ясно и решительно высказались против старой общины за вольные товарищества и за землепользование отдельных лиц. В том, что это действительно голос всего крестьянства, не может быть сомнения, ибо и проект Трудовой группы (104-х) тоже не заикается об общине. А община есть союз по владению надельной землей!

Столыпин уничтожает эту общину насильственно в пользу кучки богатеев. Крестьянство хочет уничтожить ее, заменив свободными товариществами и землепользованием «отдельных лиц» на национализированной надельной земле. А Маслов и К во имя буржуазного прогресса идут наперекор основному требованию этого именно прогресса и отстаивают средневековое землевладение. Избави нас боже от этакого «марксизма»!

8. Ошибка М. Шанина и других сторонников раздела

М. Шанин, подошедший к вопросу в своей брошюре[74] несколько с иной стороны, против своей воли дал еще одно подтверждение столь ненавидимой им национализации. Примером Ирландии, анализом условий буржуазного реформаторства в области земледелия М. Шанин доказал только одно: несовместимость начал земельной собственности с общественным или государственным владением землей (но эту несовместимость надо доказать и общим теоретическим анализом, о котором даже не вспомнил Шанин), – затем он доказал разве еще необходимость признания собственности для всякой государственно-реформаторской деятельности в области капиталистически развивающегося земледелия. Но все эти доказательства Шанина бьют всецело мимо цели: конечно, в условиях буржуазного реформаторства мыслима только частная собственность на землю; конечно, сохранение частной собственности на главную массу земель Соединенного Королевства не оставляло иного пути для его части, как путь частной собственности. Но какое это имеет отношение к «крестьянской аграрной революции» в России? Правильный путь, если хотите, указал М. Шанин, но он указал правильный путь столыпинской аграрной реформе, а не крестьянской аграрной революции[75]. У М. Шанина нет ни искорки сознания различия между тем и другим, – а без выяснения этого различия смешно и говорить о с.-д. аграрной программе в русской революции. И когда М. Шанин, следуя, разумеется, самым лучшим побуждениям, защищает против выкупа конфискацию, то у него пропадает всякая историческая перспектива. Он забывает, что в буржуазном обществе конфискация, т. е. экспроприация без выкупа, так же абсолютно несовместима с реформаторством, как и национализация земли. Говорить о конфискации и допускать реформаторское, а не революционное решение аграрного вопроса, это все равно, что подавать прошение Столыпину об уничтожении помещичьего землевладения.

Другая сторона брошюры Шанина – усиленное подчеркивание агрикультурного характера нашего земледельческого кризиса, безусловной необходимости перехода к высшим формам хозяйства, к поднятию техники земледелия, невероятно низкой в России, и т. д. Эти верные положения Шанин развил до такой степени невероятно-односторонне, он до такой степени обошел молчанием уничтожение крепостнических латифундий и изменение отношений землевладения как условие этого технического переворота, что перспектива получилась в корне фальшивая. Ибо к техническому подъему земледелия идет также, и правильно с точки зрения помещичьих интересов идет, столыпинская аграрная реформа. Насильственное раздробление общины законами 9 ноября 1906 г. и т. п., насаждение хуторов и субсидирование отрубного хозяйства, – это вовсе не мираж, как иногда говорят легкомысленные болтуны демократической журналистики, это – реальность экономического прогресса на почве сохранения помещичьей власти и помещичьих интересов. Это путь невероятно медленный и невероятно мучительный для самых широких масс крестьянства и для пролетариата, но этот путь есть единственно возможный путь для капиталистической России, если не победит крестьянская аграрная революция.

Взгляните на поставленный Шаниным вопрос с точки зрения такой революции. Новая земледельческая техника требует пересоздания всех условий стародедовского, заскорузлого, дикого, невежественного, нищенского крестьянского хозяйства на надельной земле. Должно быть выброшено за борт и трехполье, и первобытные орудия труда, и патриархальное безденежье земледельца, и рутинное скотоводство, и наивное, медвежье незнание условий и требований рынка. Что же? Возможно это революционизирование хозяйства при консервировании землевладения? А раздел между теперешними надельными собственниками есть консервирование наполовину[76] средневекового землевладения. Раздел мог бы быть прогрессивен, если бы он закреплял новое хозяйство, новую агрикультуру, выкидывая за борт старое. Но раздел не может выполнить роли импульса к новой агрикультуре, если он базируется на старом надельном землевладении. Тов. Борисов, сторонник раздела, говорил в Стокгольме: «Наша аграрная программа есть программа для периода развивающейся революции, периода ломки старого порядка и организации нового социально-политического строя. В этом ее основная мысль. Социал-демократия не должна связывать себя решениями, обязывающими ее поддерживать какую-либо форму хозяйства. В этой борьбе новых общественных сил против основ старого строя нужно разрубить запутавшийся узел решительным ударом» (стр. 125 «Протоколов»). Все это вполне верно и превосходно выражено. И все это говорит за национализацию, ибо только она действительно «ломает» все старое средневековое землевладение, только она действительно разрубает запутавшийся узел, предоставляя новым хозяйствам полную свободу складываться на национализированной земле. Спрашивается, где же критерий того, сложилось ли уже настолько новое земледелие, чтобы к нему приспособить раздел земли, – а не закреплять разделом старые помехи новому хозяйству? Критерий этого может быть один – практика. Никакая статистика в мире не может учесть того, насколько именно «отвердели» элементы крестьянской буржуазии в данной стране, чтобы подогнать землевладение к хозяйству на земле. Это могут учесть только сами хозяева в своей массе. И невозможность такого учета в данный момент доказана выступлением крестьянской массы в нашей революции с программой национализации земли. Мелкий земледелец до такой степени срастается всегда и во всем мире со своим хозяйством (если это только действительно его хозяйство, а не кусочек отработочного помещичьего хозяйства, как это часто бывает в России), – что «фанатическое» отстаивание земельной собственности является у него в известный исторический период и на известное время неизбежным. Если в массе русских крестьян в данную эпоху вместо фанатизма собственников – фанатизма, насаждаемого всеми правящими классами, всеми либерально-буржуазными политиками, – распространилось и утвердилось требование национализации земли, то было бы ребячеством или тупоумным педантством объяснять это влиянием публицистов «Русского Богатства»{97} или брошюрок г. Чернова. Это объясняется тем, что реальные условия жизни мелкого земледельца, мелкого хозяина в деревне ставят перед ним экономическую задачу не закрепления сложившейся уже новой агрикультуры разделом земель в собственность, а расчистки почвы для образования (из наличных элементов) новой агрикультуры на «свободной», т. е. национализированной, земле. Фанатизм собственника может и должен в свое время явиться, как требование обеспечить свое хозяйство со стороны вылупившегося уже из яйца фермера. Национализация земли должна была в русской революции стать требованием крестьянских масс, как лозунг фермеров, желающих разбить средневековую скорлупу. Поэтому проповедь раздела социал-демократами, обращенная к национализаторски настроенной крестьянской массе, которая как раз только начинает входить в условия окончательной «разборки», долженствующей выделить фермеров, способных создать капиталистическую агрикультуру, такая проповедь есть вопиющая историческая бестактность, неуменье учесть конкретный исторический момент.

Наши социал-демократы «разделисты», тт. Финн, Борисов, Шанин, свободны от того теоретического дуализма, в который впадают «муниципалисты» вплоть до их пошлой критики теории ренты Маркса (об этом ниже), но они делают ошибку другого рода, ошибку исторической перспективы. Стоя в теоретическом отношении на общей правильной позиции (и отличаясь этим от «муниципалистов»), они повторяют ошибку нашей «отрезочной» программы 1903 года. Источником этой последней ошибки было то, что, верно определяя направление развития, мы неверно определили момент развития. Мы предположили, что элементы капиталистического земледелия уже вполне сложились в России, сложились и в помещичьем хозяйстве (минус кабальные «отрезки» – отсюда требование отрезков), сложились и в крестьянском хозяйстве, которое казалось выделившим крепкую крестьянскую буржуазию и неспособным поэтому к «крестьянской аграрной революции». Не «боязнь» крестьянской аграрной революции породила ошибочную программу, а переоценка степени капиталистического развития в русском земледелии. Остатки крепостного права казались нам тогда мелкой частностью, – капиталистическое хозяйство на надельной и на помещичьей земле – вполне созревшим и окрепшим явлением.

Революция разоблачила эту ошибку. Направление развития, определенное нами, она подтвердила. Марксистский анализ классов русского общества так блестяще подтвержден всем ходом событий вообще и первыми двумя Думами в частности, что немарксистский социализм подорван окончательно. Но остатки крепостничества в деревне оказались гораздо сильнее, чем мы думали, они вызвали общенациональное движение крестьянства, они сделали из этого движения оселок всей буржуазной революции. Роль гегемона, всегда указывавшаяся революционной социал-демократией пролетариату в буржуазном освободительном движении, пришлось определить точнее, как роль вождя, ведущего за собой крестьянство. Ведущего на что? На буржуазную революцию в самом последовательном и решительном виде. Исправление ошибки состояло в том, что вместо частной задачи борьбы с остатками старого в земледельческом строе мы должны были поставить задачи борьбы со всем старым земледельческим строем. Вместо очистки помещичьего хозяйства поставили уничтожение его.

Но это исправление, сделанное под влиянием внушительного хода событий, не заставило многих из нас продумать до конца наше новое определение степени капиталистического развития в русском земледелии. Если требование конфискации всех помещичьих земель оказалось исторически правильным, – а оно, несомненно, оказалось таковым, – то это означало, что широкое развитие капитализма требует новых отношений землевладения, что зачатки капитализма в помещичьем хозяйстве могут и должны быть принесены в жертву широкому и свободному развитию капитализма на почве обновленного мелкого хозяйства. Принять требование конфискации помещичьих земель значит признать возможность и необходимость обновления мелкого земледельческого хозяйства при капитализме.