Избранное: Литература. Рецензии и критика

Многочисленные авторы «ЛГ» и многих других периодических изданий буквально захлёбываются от ярости, когда находят у Пелевина не только грубоватые слова и выражения, но и прямое брезгливое отрицание реальности наших дней. На самом деле он и действительно отрицает эту реальность, и одновременно создаёт новый идеальный, а в чём-то и по-старомодному романтический мир (это началось ещё с романа «Чапаев и пустота»). Автор предлагает нам некие многозначные ориентиры, вызывающие поле или, лучше сказать, объём ассоциаций. Эти ассоциации зависят от уровня воображения и интеллекта читателя и интерпретатора, от его владения тем «языком», на который намекает Пелевин. Но это не новояз». (Г. Муриков. «Параллельные миры. ХХI век», ЛУ, №1, 2011).

Резюмируя краткую выборку мнений по оценке Виктора Пелевина – «лучшего мастера прозы» и гениального «шута», которому «все завидуют», – обращу внимание на то, что в романах должен быть положительный герой, и на «брезгливое отрицание реальности наших дней».

Итак, положительный герой. На первый взгляд кажется, что в произведениях Пелевина не только нет «положительного героя», но его там не может быть по определению. Уж больно несовместимы фантастические герои и героини автора с Артуром Э-Л. Войнич или Павкой Корчагиным Николая Островского. Но если задуматься, всмотреться поглубже…

Вспомним повесть «Затворник и шестипалый», действие которой происходит на птицефабрике, аллегорически изображающей современное общество. Здесь даже два положительных героя: Затворник – учитель и Шестипалый – ученик. В условиях неизбежной гибели всех обитателей на конвейерной ленте с последующим бесславным концом в кипящей кастрюле, на сковородке или замораживанием в пакете, Затворник не только постоянно тренирует свои руки, не будучи даже уверенным в том, что они ему пригодятся, но и передаёт свои знания ученику. Его кредо: «Нет, – ответил Затворник, – вниз – это не наш путь. (…)». И далее: «…если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл – это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла.

Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае».

Ассоциации не заставляют себя ждать: Уж не ленинское ли это «учиться, учиться, учиться»? Затворник передаёт свои знания и другим бройлерам (теперешним ожиревшим мещанам), призывая их поститься, так как тощий цыплёнок проживёт несколько циклов, и попадёт под нож в последнюю очередь. У них находятся последователи, некоторые отказываются от еды и питья. Но в обществе потребления… И Пелевин даёт уничтожающе сатирическую картину этого общества:

«Всегда поражался, – тихо сказал Шестипалому Затворник, – как здесь все мудро устроено. Те, кто стоит ближе к кормушке-поилке, счастливы в основном потому, что все время помнят о желающих попасть на их место. А те, кто всю жизнь ждет, когда между стоящими впереди появится щелочка, счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть гармония и единство».

Вот он социальной срез современной России. Да и единство здесь упомянуто отнюдь не случайно, ассоциации весьма наглядны. А надежда на щёлочку… Почему-то вспоминаются лонг- и шорт —листы различных премий…

Не обходит вниманием автор, непревзойдённый сатирик нашего времени, и проблемы богоискателства и богостроительства, рисуя их выпукло, ярко сатирически:

«Выяснилось, что все уже давно ждали прихода мессии, потому что приближающийся решительный этап, называвшийся здесь Страшным Супом, из чего было ясно, что у здешних обитателей бывали серьезные прозрения, уже давно волновал народные умы, а духовные авторитеты настолько разъелись и обленились, что на все обращенные к ним вопросы отвечали коротким кивком в направлении неба».

Каждое слово, каждая фраза бьёт в цель. Тут и апокалиптические прозрения, и появление «мессий» всякого рода, и грядущий Страшный Суп (Для кого? Для олигархических правителей? Для русского народа он, похоже, уже наступил), и обленившиеся и разъевшиеся духовные «авторитеты». Разъяснения излишни, уж слишком очевидны аналогии.

Но вернёмся к героям повествования. В страшной борьбе, в преддверии «страшного супа» они побеждают:

«Шестипалый давно привык находиться в руках у богов (т.е. обслуживающего персонала птицефабрики.– Т.Л.). (…) … а потом откуда-то снизу долетел сумасшедший крик Затворника:

– Шестипалый! Беги! Клюй его прямо в морду! Первый раз за все время их знакомства в голосе Затворника звучало отчаяние. И Шестипалый испугался, до такой степени испугался, что все его действия приобрели сомнамбулическую безошибочность, – он изо всех сил клюнул вылупленный на него глаз и сразу стал с невероятной скоростью бить по потной морде бога руками с обеих сторон.

Раздался рев такой силы, что Шестипалый воспринял его не как звук, а как давление на всю поверхность своего тела. Ладони бога разжались, а в следующий момент Шестипалый заметил, что находится под потолком и, ни на что не опираясь, висит в воздухе.

Обучение и тренировки не прошли даром – бройлеры взлетели и во время неравной борьбы обрели свободу. Оптимистичный финал повествования – богов можно победить! А для достижения победы и обретения свободы Виктор Пелевин приводит подробный план борьбы: стремление к свету, обучение, хождение в народ – с пропагандой своих идей, массовый протест и восстание. Где-то мы это всё проходили, не так давно. Не правда ли?

Так что с положительными героями, полагаю, у автора всё обстоит весьма благополучно. А лисичка А Хули («Священная книга оборотня», «Эксмо», М.: 2010), бессмертный оборотень – проститутка, подходит ли она под определение положительного героя, точнее героини. Да, конечно же. Она стремится познать истину, найти путь к самосовершенствованию; найдя его, вступая на этот путь, во-первых, стремится поделиться приобретенным знанием, донести его до сознания своих сестричек – лисичек. И снова забота о своём сообществе, и снова обучение.

Да и граф Т («t», «Эксмо», М., 2009), через фантастически опасные приключения идущий к истине, обретающий, наконец, познание изнанки литературной индустрии рыночного времени, вступающий на путь непримиримой борьбы с ней, – это не только положительный герой, вопреки всему, – это герой нашего времени. Победитель, отстоявший право быть Творцом.

По-видимому, тоска по положительному герою периода классической литературы и соцреализма всё-таки стоит на повестке дня. Нет-нет, в средствах массовой информации, в частности в «Литературной России», появляются статьи (В. Шемшученко, З. Бобкова и др.), обвиняющие современных писателей в отсутствии оптимизма, в унылом видении современной жизни России, считающих, что писатели, вскрывающие язвы пост- и перестроечного периода, так сказать пишущие «чернуху», являются аж «похоронщиками России». Не больше и не меньше! Но в этом изобилии уныния, безверия (не в смысле поклонения православному кресту, а в смысле неверия в светлое капиталистическое будущее страны), гибнущей, спивающейся русской нации современных реалистов, почвенников и «новых реалистов» именно фантастическая сатира Пелевина даёт надежду на возрождение. И обещает это возрождение сочетание в его произведениях глубокого понимания того, что происходит в обществе с указанием пути, по которому нужно идти. Странно, что этой второй ипостаси – учителя —не увидел Г. Садулаев, отметивший правду шута как правду «для внутреннего пользования». Отнюдь нет, для широких народных масс эта правда. Вот если бы они (массы) ещё бы и читали побольше и повнимательнее!

Фантастикой самого разного рода сейчас переполнены книжные прилавки. Но что это за фантастика, насколько она социальна, чему она учит молодое поколение – основного «пожирателя» фантастической и детективной литературы? Возьмём к примеру дебютный роман Тима Скоренко «RIGGERTALE Ода абсолютной жестокости» (ЗАО Изд. «Факультет», М., 2010 г.). Действие романа происходит в неизвестном мире, где люди (если персонажей можно назвать людьми) бессмертны. Вернее, они смертны до утра следующего дня после убийства. Утром они оживают, возрождаясь к той же самой жизни. И на всех страницах книги царит одно и то же – убийство, жестокость, предательство и подлость. Ни одного человеческого проявления – ни чести, ни совести, ни любви. Есть понятие «моя женщина», среди женщин- героинь есть даже некоторые родственные чувства, но и только. Всё остальное – это бессмысленная, ничем не оправданная жестокость. Главный герой первых частей романа – Риггер – теряет бессмертие, выживает в этом мире благодаря чудовищной жестокости, подлостью возвращает себе бессмертие, предает и своего хозяина, и своих соратников, с которыми жестоко расправляется, обрекая их на вечные страдания, обретает абсолютную власть на половине вселенной. А его цель – стать полновластным властителем всей вселенной. В этом романе, если это произведение композиционно можно назвать романом, поскольку действие заканчивается с концом второй части повествования, а в последующем «Послечастии» появляются, неизвестно откуда, новые персонажи, совершенно чуждые предыдущим, нет положительного героя. Главное в романе – культ абсолютной, бессмысленной жестокости, воспевание её. Роман так и назван: «Ода абсолютной жестокости». И вполне уместен вопрос, на какого же читателя рассчитано это произведение? На юного читателя общества потребления с идеологией эгоцентризма и вседозволенности, на бандитские группировки, как образец для подражания, на уголовный криминалитет? А ведь книга выпущена большим для нашего времени тиражом – 5000 экземпляров – и уже красуется на библиотечных полках.

Даже в век вседозволенности и бесцензурной свободы следовало бы сопроводить её информацией типа: «Опасно! Яд!». Но ведь это творчество дебютанта-фантаста¸ мало ли, какие фантазии придут в голову молодому автору: чем больше «эпатажу», тем больше тиражи.

Вот и ещё одно «знаковое» лицо современной литературы – Дмитрий Быков. Его наделавший много шума роман «ЖД» (Изд. «Прозаик», 2010 г.), называемой автором «поэмой» с расшифровкой аббревиатуры от «железной дороги» до «жидов» и «живых душ», написан в жанре «исторической фантастики». В предисловии Быков на всякий случай извиняется перед читателем.» Автор приносит свои извинения всем, чьи национальные чувства он задел. Автор не хотел возбуждать национальную рознь, а также оскорблять кого-либо в грубой или извращенной форме, как, впрочем, и в любой другой форме. (…) Но это, конечно, никого не колышет. Определенной категории читателей это неинтересно. Автор приносит свои извинения всем, чью межнациональную рознь он разжег. (…) У меня нет определенной, обязательной для читателя расшифровки аббревиатуры «ЖД». (…) Для себя я предпочитаю расшифровку «Живые души».»

Извиняться есть за что: это«самая неполиткорректная книга нового тысячелетия». Тут уж с автором не поспоришь. Фантазии его далеко выходят за пределы даже допустимого в фантастике, а уж идеи и прогнозы! Автор не боится (а чего бы ему и бояться при таком изложении прошлого и будущего) обратиться к еврейскому вопросу, исходя из концепции, что весь юг России, от Крыма до Ставрополья и Краснодарского— это историческая родина евреев (хазаров), а отнюдь не какой-то Израиль, подаренный им в пустыне Сталиным. При этом вводится понятие не коренного населения, а «титульной нации», то есть: «Под коренным населением, – сразу уточнил Эверштейн, опять снимая возражение с языка собеседника, – я никоим образом не имею в виду тех, кто поселился на территории раньше всех. Уговоримся сразу, что под коренным населением мы понимаем титульную нацию, или тех, кто считает эту землю своей (выделено мной – Т.Л.)». Вряд ли следует объяснять концепцию автора по национальному вопросу, она вложена в уста Эверштейна. Коренное же население России названо им «васьками» (обратите внимание с маленькой буквой в отличие от Митьков, наверное). «Их племя, не знавшее письменности и не желавшее ничего записывать («потому что все и так есть и всегда будет – зачем же сохранять?»), жило в этих краях с незапамятных времен (…) – все было их собственностью, их заговариваемой и свободно родящей землей, на которой стояли печки-самопеки, яблони, клонящие ветки долу под тяжестью даровых плодов, и вся земля была сплошной скатертью-самобранкой, не требовавшей ухода: бери не хочу. Она кормила их вольно и щедро, без принуждения, как мать кормит сына, как корова поит телка, – и длился этот золотой век, пока не набрели на них степняки (ЖД —Т.Л.), не знавшие никаких ремесел, но умевшие столь хитро и изобретательно торговать плодами чужого труда, что вскоре все оказались их должниками». И далее следует утверждение, что «… русский народ не любит хазар», и «что вражда эта уходит корнями в столь глубокую древность». Васьки живут за кольцевой линией или в «васятниках», то есть приютах, откуда их можно брать в семьи.

Одна из героинь этой «поэмы» пятиклассница Анька просит родителей, чтобы ей взяли ваську, который «…ей нужен никак не для развлечения, а просто ему же так будет лучше – вид нескольких бездомных васек ежедневно надрывал ей сердце по дороге из дома в школу, она даже присмотрела одного, сравнительно здорового, усатого (благотворительность ее не простиралась так далеко, чтобы брать больного; для них, в конце концов, есть специальные приюты). (…) Можно из васятника, как у нее в классе называли приюты. Там выдавали уже отмытых, здоровых, вполне пристойного вида, некоторых даже с профессией (обучали в приюте, были специальные классы – им рассказывали об этом в школе, на уроке москвоведения, когда речь зашла о гуманности мэра)».

Но даже в этой неполиткорректной «поэме» находится положительный герой. Это Анька, убегающая из дома во имя спасения своего васьки, которого она ведет в Жадруново, обетованную землю, так сказать рай васек. Прочитав семьсот с лишним страниц «исторических» фантазий» Д. Быкова, в которых он обращается даже к авторитету Льва Гумилева для пущей убедительности «историчности» его концепции, мне не захотелось принимать извинений автора, а тем паче его взгляд как на историю русского народа, так и на пророчества о будущем России. Даже положительный герой, вернее героиня, в поэме не меняет дело. Надо бы тоже сопроводить этот роман знаком опасности: «Обращаться с осторожностью!».

А как обстоит дело у признанных «мэтров», стоящих на реалистических и даже неореалистических (!) позициях с положительным героем?

У меня в руках «Грех» Захара Прилепина, лауреата Нацбеста 2008 и Русского Букера, только что получившего премию Юбилейный Нацбест 2011 г… На обложке книги информация о жанре книги «Роман в рассказах». Для объективности следовало бы добавить и в стихах, поскольку стихов 24, а рассказов всего восемь, причём рассказ «Сержант» – последний рассказ в сборнике, после стихов, к содержанию «романа» отношения не имеет. Этот так сказать эпилог – воспоминание, почти единственный по-настоящему сильный рассказ автора о событиях в Чечне, даже написан от третьего лица, в то время как герой остальных рассказов – это «Я», которого Дмитрий Быков во вступительной статье отождествляет с самим Захаром Прилепиным. Грех было бы не взглянуть на «Грех» Захара Прилепина с точки зрения положительного героя в современной России. Пьяница в рассказе «Колёса», который пил «… уже четвёртый месяц и делал это ежедневно», циничный могильщик с такими же друзьями, у которых норма была по три пол-литра на человека. В этой книге «Есть бесценные витамины (…), – написал Д. Быков в предисловии, – энергия, храбрость, радость и нежность». Ну, что касается витаминов, то вряд ли с этим можно согласиться. Уж не витаминизирует ли читателя вышибала из рассказа «Шесть сигарет и так далее». Кто же здесь положительный герой: он сам, его напарник, стриптизёрша, братва, вся эта бездуховная постперестроечная тусовка? Нет, не они. А вот жестокость – это настоящая героиня рассказа! Что же касается нежности, то, конечно, любовь героя к маленьким сыновьям (рассказ «Ничего не будет»), – это человеческое чувство. Но рассказ слащав, это просто какое-то смакование слащавости: мы с любимой, моя любимая, моя веточка, и «стареющий герой» (ему нет и тридцати) смеётся очень часто и ещё чаще улыбается «посередь улицы». Плохо верится «неореалисту», вероятно, это просто выполнение социального заказа: светлые моменты жизни на сцену! Хватит похоронных настроений! А если вспомнить, что не так давно был «год семьи», то всё становится на свои места. В год семьи и пьяница с вышибалой в одном лице вдруг становятся идеалами сентиментальности. Прямо пастораль какая-то!

Извращены и дружеские чувства (рассказ «Карлсон»), не говоря уже о втором типе «героя нашего времени» – «трогательном» болезненно толстом человеке с «незажившими детски угрями на лице». Пару слов о стихах, то есть о том же, но иными словами (этот раздел так и назван в «романе» «Иными словами»). В них автор забывает о своей ипостаси реалиста с приставкой нео- и следует всем канонам постмодернизма. Даже верстальщик, то ли ища оригинальности, то ли с целью увеличить объём книги, не жалея вырубаемых лесов, располагает стихи в нижней трети страницы так, чтобы даже короткие стихи переходили на следующую страницу. Не обсуждая их в деталях, отмечу всё же, что и в них, как и в прозе: и тоже самое «Я» («….я не встал и остался лежать уже леденея/ и корявого меня втащили в кузов…“ или „Как ногти вырастают после смерти/, вот также чувство мое к вам, со всею подноготной грязью,/ по истеченьи срока жизни, движенья своего не остановит.) до банально слащавых соблазнительных ножек, привидившихся во сне трупу: «…ты/ в одиночестве танцующая вальс/ на холме/ твои ножки так соблазнительны// самый светлый сон мне приснился…» (сохранена пунктуация автора – Т.Л.).

Не обсуждая детали постмодернистских развлечений автора над поэзией, просто процитирую фрагмент из сатирического стихотворения Андрея Мартынова (Стихи ру) «Хочешь прослыть современным поэтом?»:

(…) Жизнь ведь уныла, однообразна,скучна, как тарелка вчерашних щей,ну так раскрась её струйкой маразма,из головы твоей вытекающей. (…)То ли дело такие строчья:«В небе, будто бы… в тумане,как туалетной бумаги клочья,ветер трусы облаков дербанит.»В общем, добавь эпатажа и мата,это пока ещё не приелось,ведь среди этой парочки прятатьудобно авторской мысли серость.Ну а завистливых тварей не слушай,критика – это злобный лай,пару бананов засунь себе в ушии поливай, поливай, поливай!Если не веришь – давай замажем,жизнь твоя будет, как мёд сладка,может быть, станешь когда-нибудь дажеты победителем на БЛК!

Возможно, что награда на Большом Литературном Конкурсе у поэта Захара Прилепина ещё впереди. «Грех» ему уже отпущен за сборник рассказов прегрешений во всех ипостасях: и в смачном описании «чернухи», и в ненормативной лексике, и в издёвке над русским языком под флагом новояза («Ты что такой похнюпый?» – курсив мой. – Т.Л.) и в слащавой сентиментальности.

Что же касается произведений Виктора Пелевина, то они написаны эзоповским языком, остро социальны, это острейшая сатира на все области жизни человека. Но сатира, в которой пусть не впрямую, но всегда намечен путь к свету, даже если это только луч света. Автор освещает в них общечеловеческие проблемы, свойственные не только России, но и миру в целом.

Виктор Пелевин – непревзойдённый сатирик конца ХХ – начала ХХI века. Ему нет равных как среди отечественных современников, так и, полагаю, среди классиков, за исключением, естественно, его предшественника Михаила Булгакова с «Собачьим сердцем», «Роковыми яйцами», и др. Но и здесь не вряд ли стоит делить призовые места, следует, с моей точки зрения, остановиться на гегелевской спирали. В Пелевине поражает знание не только современной жизни страны во всех её проявлениях, но и глубокий и широкий охват проблем всего мира. Причем в любом его произведении, будь то небольшое эссе, рассказ, повесть или роман, читатель не только узрит сатиру, но, подумав, найдет и предлагаемый автором выход.

«Имена олигархов на карте родины». Наверное, комментировать отношение народных масс к понятию олигарх не следует, – оно очевидно. Проникнувшись сочувствием к этим несчастным людям, автор сначала на исторических примерах Древней Греции и Коринфа запугивает читателя «клятвой» олигарха: «Обещаю быть врагом народа и вредить ему, сколько хватит моих сил». А далее, как всегда у Пелевина, он предлагает оригинальный выход: прекратить травлю олигархов в СМИ, а наоборот внушать народу лозунг: «Народ и олигархия едины». И в детально разработанной Пелевиным «имидж-кампании» по единению олигархов и народа предлагается использовать «…названия населённых пунктов, омонимически совпадающие с фамилиями олигархов. (…) ГУСИНСКИЙ: Гусев. Гусиноозёрск, Гусь-Хрустальный, Гусятин, Гусь-Железный, Гусевский п-ов Гусиная Земля, Гусино». Все эти населённые пункты украшаются бюстами олигархов, там создаются музеи олигархов- побратимов и т. д. Одним росчерком пера автор решает проблему и создания среднего класса в России: «…известно, что олигархи, скучающие от праздности, склонны создавать гаремы, а их потомство чрезвычайно многочисленно и порой исчисляется многими сотнями. При этом в процессе наследования происходит естественное дробление собственности. Если на протяжении двух или трёх поколений подобная скорость размножения олигархов будет предписана юридическим императивом (…) в стране естественным образом возникнет средний класс…». Наподобие Саудовской Аравии сегодняшнего дня. И далее следует прямо-таки цитата из социальных программ всевозможных либерально-демократических партий о том, что «…средний класс только и способен стать основой подлинной общественной стабильности». Блестящая, сатирическая издевка над проблемами олигархической власти страны. Не правда ли?

Впрочем, что касается «высшего», так сказать общества, то Пелевин идёт дальше, давая ему уничтожающую характеристику, ярко образную и надолго запоминающуюся. Так, лисичка А Хули («Священная книга оборотня») проникла в самую суть этого общества. «Элита здесь делится на две ветви, которые называют „хуй сосаети“ (искаженное „high society“ [1]) и „аппарат“ (искаженное „upper rat“ [2]). „Хуй сосаети“ – это бизнес-коммьюнити, пресмыкающееся перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А „аппарат“ – это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым (Выделено мной. – Т.Л.). Только подумай о людях, сумевших построиться в это завораживающее каре среди чистого поля. При этом четкой границы между двумя ветвями власти нет – одна плавно перетекает в другую, образуя огромную жирную крысу, поглощенную жадным самообслуживанием. Неужели ты захочешь крутиться вокруг этого чавкающего уробороса? Так называется алхимический символ – кусающая себя за хвост змея, – но в нашем случае здесь проглядывают скорее урологические коннотации».

Нужны ли ещё какие-либо комментарии? Картина постперестроечной России весьма наглядна и очевидна, а главное – метафора общедоступна. Когда я однажды в редакции прочитала эту цитату, ожидая эмоционального взрыва, присутствующие редактор и бизнесмен пожали плечами: дескать, что тут такого, удивительного? Это и так все знают! Знать-то знают! Но каждый ли решится сказать об этом не только вслух, с эстрады? (Михаил Задорнов, например, решается: «Президент России Медведев считает, что России не хватает рабочих. Олигархи добавляют: „И крепостных крестьян!“ Народ считает: „И революционных матросов!“»). А Пелевин идёт дальше – пишет! А что написано пером…

Не вырубишь топором и его точку зрения на российские реформы, который век уже будоражащие умы просвещённой интеллигенции. В этой оценке, высказанной устами очаровательной лисички А Хули, автор категоричен:

«Реформы (…) идут здесь постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных варианто будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано». Трудно не согласиться с такой трактовкой того, что происходит в современной России. И этот сегодняшний день еще подчеркивается разъяснением того, что начертано на флаге аппарата: «Здешний „upper rat“ мог бы рисовать на своих знаменах не медведя, а эту рыбью голову. Хотя медведь – тоже остроумный выбор: это международный символ экономической стагнации, к тому же есть выражение „брать на лапу“». Не следует, по-видимому, проводить прямых аналогий между российским символом – медведем (это, увы! не олимпийский Мишка) и первым, если не сказать почти единственным борцом с коррупцией, но отмеченная в романе как бы мимоходом стагнация – это уже серьёзно. Мне представляется, что современный застой куда круче застоя брежневских времён. Это уже раковая опухоль застоя, а что за ней…