Полное собрание сочинений. Том 8. Сентябрь 1903 ~ сентябрь 1904

Тов. Плеханов так любезен ко мне теперь, что не может найти иных мотивов моего шага, кроме самой трусливой увертливости. Чтобы изобразить это мое свойство в самых живых красках, тов. Плеханов приписывает мне слова: «Всякий скажет: очевидно, Ленин неправ, если с ним разошелся даже Плеханов».

Краски наложены густо, что и говорить! Так густо, что выходит даже незамечаемая тов. Плехановым явная несообразность. Если бы я был уверен, что «всякий» найдет правым Плеханова (как Плеханов скромно думает про себя), и если бы я считал необходимым считаться с мнением этого всякого, то очевидно, что я никогда бы не решился разойтись с Плехановым, что я пошел бы за ним и в этом случае. Тов. Плеханов, желая представить мое поведение самым что ни на есть дурным и вытекающим из сквернейших мотивов, приписал мне мотив, лишенный всякого смысла. Я будто бы так боялся в чем бы то ни было разойтись с Плехановым, что – разошелся с ним. Некругло выходит это у тов. Плеханова.

На самом деле, моя мысль была: уж лучше я выйду, потому что иначе мое особое мнение послужит помехой попыткам заключить мир со стороны Плеханова. Попыткам я мешать не хочу; может быть, мы сойдемся и на условиях мира, но отвечать за редакцию, которой таким образом навязывает кандидатов заграничная кружковщина, не считаю возможным.

Несколько дней спустя я действительно зашел к Плеханову, вместе с одним членом Совета, и разговор наш с Плехановым принял такой ход:

– Знаете, бывают иногда такие скандальные жены, – сказал Плеханов, – что им необходимо уступить во избежание истерики и громкого скандала перед публикой.

– Может быть, – ответил я, – но надо уступить так, чтобы сохранить за собой силу не допустить еще большего «скандала».

– Ну, а уйти – значит уже все уступить, – отвечал Плеханов.

– Не всегда, – возразил я, и сослался на пример Чемберлена. Мысль моя была именно та, которую я выражал и печатно: если Плеханову удастся добиться мира, приемлемого и для большинства, в рядах которого Плеханов боролся так долго и так энергично, тогда я тоже войны не начну; если не удастся, – я сохраняю за собой свободу действий, чтобы разоблачить «скандальную жену», если ее не успокоит и не утихомирит даже Плеханов.

В тот же разговор я сказал Плеханову (еще не знавшему условий оппозиции) о своем «решении» войти в ЦК (я мог «решить» это, но согласие должны были дать, разумеется, все члены ЦК). Плеханов вполне сочувственно отнесся к этому плану, как к последней попытке ужиться с «скандальной женой» хоть на каких бы то ни было началах. Когда в письме к Плеханову от 6 ноября 1903 г. я выразил мнение, что он, быть может, просто передаст редакцию мартовцам[51], то Плеханов отвечал (8 ноября) «… Вы, кажется, плохо выяснили себе мои намерения. Я объяснил их вчера еще раз тов. Васильеву» (члену ЦК, бывшему на съезде Лиги). Этому же тов. Васильеву Плеханов писал от 10 ноября по вопросу об ускорении или задержке выхода № 52 «Искры» с извещением о съезде: «… Напечатать сообщение о съезде значит: 1) или напечатать о том, что Мартов и другие не участвуют в «Искре»; или 2) отказать в этом Мартову, – и тогда он напечатает об этом в особом листке. В обоих случаях это доводит до сведения публики о расколе, а именно этого нам и надо теперь избегнуть» (курсив мой. Н. Л.). 17 ноября Плеханов пишет тому же товарищу:… «Что думаете Вы о немедленной кооптации Мартова и др.? Я начинаю думать, что это был бы способ уладить дело с наименьшими затруднениями. Без Вас я действовать не хочу»… (курсив Плеханова).

Из этих отрывков ясно видно, что Плеханов старается действовать солидарно с большинством, желая кооптировать редакцию лишь для мира и при условии мира, отнюдь не для войны с большинством. Если вышло обратное, то это показало лишь, что телега анархического индивидуализма слишком разошлась в тактике бойкота и дезорганизации; самые сильные тормоза не подействовали. Это очень жаль, разумеется, и Плеханов, искренне желавший мира, оказался в неприятном положении; но сваливать вину за это на одного меня не доводится.

Что касается до слов Плеханова об уступке мной молчания за подходящий «эквивалент» и гордого заявления: «Я не нашел нужным покупать его молчание», то этот полемический прием производит лишь комическое впечатление при сопоставлении с цитированными мной выше словами из письма от десятого ноября. Именно Плеханов придавал огромнейшую важность вопросу о молчании, о недоведении до сведения публики о расколе[52]. Что же естественнее, если я сообщаю ему о своем согласии и на это при условии мира? Разговоры об уступке «за эквивалент» и о «покупке» заставляют только ожидать, что следующий раз Плеханов сообщит публике о приготовлении Лениным фальшивых кредиток для подобного рода покупок. Бывало ведь это при эмигрантских препирательствах – атмосфера подходящая имеется.

Письмо тов. Плеханова невольно наводит на мысль: не приходится ли ему теперь покупать себе право быть в меньшинстве? Тактика меньшинства в нашем так называемом партийном органе уже определилась. Надо стараться заслонять спорные вопросы и факты, действительно приведшие к нашему расхождению. Надо стараться доказать, что Мартынов был гораздо ближе к «Искре», чем Ленин, – как именно, в чем именно и насколько именно, это еще долго будет разбирать запутавшаяся редакция новой «Искры». Надо фарисейски осуждать личности в полемике – и на деле сводить всю борьбу к походу против личности, не останавливаясь даже перед приписыванием «врагу» весьма несвязных зловредных качеств, от самой бесшабашной прямолинейности до самой трусливой увертливости. Лишь бы крепче выходило. И у наших новых союзников, тов. Плеханова и Мартова, выходит так крепко, что скоро они ни в чем не уступят знаменитым бундовцам с их знаменитым «поганьем». Союзники так усердно бомбардируют меня с своих броненосцев, что у меня является мысль: не заговор ли это двух третей ужасной тройки? Не прикинуться ли и мне обиженным? Не завопить ли об «осадном положении»? Ведь это иногда бывает так удобно и так выгодно…

Впрочем, для того, чтобы стать действительным сторонником меньшинства, тов. Плеханову придется еще, пожалуй, сделать два маленьких шага: во-первых, признать, что защищавшаяся тов. Мартовым и Аксельродом на съезде (и усердно замалчиваемая ими теперь) формулировка параграфа первого устава выражает собой не шаг к оппортунизму, не спасование перед буржуазным индивидуализмом, а зерно новых, истинно социал-демократических, акимовски-мартовских и мартыновски-аксельродовских организационных взглядов. Во-вторых, признать, что борьба после съезда с меньшинством была не борьбой против грубых нарушений партийной дисциплины, против агитационных приемов, вызывающих только негодование, не борьбой против анархизма и анархической фразы (см. стр. 17, 96, 97, 98, 101, 102, 104 и много друг, протоколов Лиги), а борьбой против «осадного положения», бюрократизма, формализма и проч.

Спорными вопросами этого рода мне придется подробно заняться в брошюре, подготовляемой теперь к печати{92}. А пока… пока будем присматриваться к галерее гоголевских типов, открытой нашим руководящим органом, принявшим за правило задавать читателям загадки. Кто похож на прямолинейного Собакевича, наступающего всем на самолюбие, то-бишь на мозоли? Кто похож на увертливого Чичикова, покупающего вместе с мертвыми душами также и молчание? Кто на Ноздрева и на Хлестакова? на Манилова и на Сквозника-Дмухановского?{93} Интересные и поучительные загадки… «Принципиальная полемика»…

Н. Ленин

Напечатано в 1904 г. в брошюре

«Комментарий к протоколам второго съезда Заграничной лиги русской революционной социал-демократии». Женева

Печатается по тексту брошюры, сверенному с рукописью

Первое мая{94}

Товарищи-рабочие! Наступает день Первого мая, когда рабочие всех стран празднуют свое пробуждение к сознательной жизни, празднуют свое объединение в борьбе против всякого насилия и всякого угнетения человека человеком, в борьбе за освобождение миллионов трудящихся от голода, нищеты и унижения. Два мира стоят друг против друга в этой великой борьбе: мир капитала и мир труда, мир эксплуатации и рабства, мир братства и свободы.

На одной стороне кучка богатых тунеядцев. Они захватили в свои руки фабрики и заводы, орудия и машины. Они превратили в свою частную собственность миллионы десятин земли и горы денег. Они заставили правительство и войско быть их прислужником, быть верным стражем накопленного ими богатства.

На другой стороне – миллионы обездоленных. Они должны выпрашивать у богачей позволения работать на них. Они создают своим трудом все богатства, а сами бьются всю жизнь из-за куска хлеба, просят, как милости, работы, надрывают себе силы и здоровье непосильным трудом, голодают в деревенских лачугах, в подвалах и чердаках больших городов.

И вот эти обездоленные и трудящиеся объявили войну богачам и эксплуататорам. Рабочие всех стран борются за освобождение труда от наемного рабства, от нищеты и нужды. Они борются за такое устройство общества, в котором созданные общим трудом богатства шли бы на пользу всем трудящимся, а не горстке богачей. Они добиваются превращения земель, фабрик, заводов, машин в общую собственность всех работников. Они хотят, чтобы не было богатых и бедных, чтобы плоды труда доставались тем, кто трудится, чтобы все завоевания человеческого ума, все улучшения в работе улучшали жизнь того, кто работает, а не служили орудием угнетения работника.

Великая борьба труда против капитала стоила массы жертв рабочим всех стран. Много крови пролили они, отстаивая свое право на лучшую жизнь и на настоящую свободу. Нет числа тем преследованиям, которым подвергают правительства борцов за рабочее дело. Но союз рабочих всего мира растет и крепнет, несмотря пи на какие преследования. Рабочие все теснее объединяются в социалистические партии, число сторонников социалистических партий поднимается до миллионов, и они шаг за шагом неуклонно подвигаются к полной победе над классом капиталистов-эксплуататоров.

Проснулся и русский пролетариат к новой жизни. Примкнул и он к этой великой борьбе. Прошли те времена, когда наш рабочий покорно гнул спину, не видя выхода из своего подъяремного житья, не видя света в своей каторжной жизни. Социализм указал этот выход, и к красному знамени, как к путеводной звезде, потекли тысячи и тысячи борцов. Стачки показали рабочим силу союза, они научили их давать отпор, они показали, какой грозой для капитала является организованный рабочий. Рабочие увидали воочию, что их трудом живут и богатеют капиталисты и правительство. Рабочие потянулись к совместной борьбе, к свободе и к социализму. Рабочие поняли, какой злой и темной силой является царское самодержавие. Рабочим нужен простор для борьбы, а царское правительство связывает их по рукам и по ногам. Рабочим нужны свободные собрания, свободные союзы, свободные книжки и газеты, а царское правительство давит тюрьмой, нагайкой и штыком всякое стремление к свободе. Клич: «Долой самодержавие!» пронесся по всей России. Все чаще и чаще повторялся этот клич на улицах, на многотысячных собраниях рабочих. Летом прошлого года поднялись десятки тысяч рабочих на всем юге России, поднялись на борьбу за лучшую жизнь, за свободу от полицейского гнета. Буржуазия и правительство содрогнулись при виде грозной рабочей армии, которая одним ударом останавливала всю промышленность громадных городов. Десятки борцов за рабочее дело пали под пулями царского войска, посланного против внутреннего врага.

Но этот внутренний враг не может быть побежден никакой силой, потому что его трудом только и держатся правящие классы и правительство. Нет такой силы на земле, что сломила бы миллионы рабочих, которые становятся все более сознательными, все более объединенными и организованными. Каждое поражение рабочих поднимает новые ряды борцов, заставляет более широкие массы проснуться к новой жизни и готовиться к новой борьбе.

А Россия переживает теперь такие события, когда это пробуждение рабочих масс неизбежно должно пойти еще более быстро и в более широких размерах, когда нам надо напрячь все силы для сплочения рядов пролетариата, для подготовки его к еще более решительной борьбе. Война привлекает интерес к политическим делам и вопросам со стороны наиболее отсталых слоев пролетариата. Война разоблачает все более ярко, все более наглядно всю гнилость самодержавного порядка, всю преступность полицейской и придворной шайки, которая правит Россией. Наш народ нищает и мрет от голода у себя дома, – а его втянули в разорительную и бессмысленную войну из-за чужих новых земель, населенных чуждым населением и лежащих за тысячи верст. Наш народ страдает от политического рабства, – а его втянули в войну за порабощение новых народов. Наш народ требует переделки внутренних политических порядков, – а его внимание отвлекают громом пушек на другом краю света. Но царское правительство зарвалось в своей азартной игре, в своем преступном расхищении народного достояния и молодых сил, гибнущих на берегу Тихого океана. Всякая война требует напряжения народных сил, а трудная война с культурной и свободной Японией требует от России гигантского напряжения. И это напряжение приходится на такой момент, когда здание полицейского самовластья начало уже колебаться под ударами пробуждающегося пролетариата. Война разоблачает все слабые стороны правительства, война срывает фальшивые вывески, война раскрывает внутреннюю гнилость, война доводит нелепость царского самодержавия до того, что она бьет в глаза всем и каждому, война показывает всем агонию старой России, России бесправной, темной и забитой, России, остающейся в крепостной зависимости у полицейского правительства.

Старая Россия умирает. На ее место идет свободная Россия. Темные силы, которые охраняли царское самодержавие, гибнут. Но только сознательный, только организованный пролетариат в состоянии нанести смертельный удар этим темным силам. Только сознательный и организованный пролетариат в состоянии отвоевать народу настоящую, не поддельную свободу. Только сознательный и организованный пролетариат в состоянии дать отпор всякой попытке обмануть народ, урезать его права, сделать его простым орудием в руках буржуазии.

Товарищи-рабочие! давайте же с удесятеренной энергией готовиться к близкой решительной борьбе! Пусть крепче смыкаются ряды социал-демократов – пролетариев! Пусть шире и шире разносится их проповедь! Пусть смелее поднимается агитация за рабочие требования! Пусть праздник Первого мая привлечет к нам тысячи новых борцов и удвоит наши силы в великой борьбе за свободу всего народа, за освобождение всех трудящихся от гнета капитала!

Да здравствует 8-часовой рабочий день!

Да здравствует международная революционная социал-демократия!

Долой преступное и разбойническое царское самодержавие!

Написано 2 (15) апреля 1904 г.

Напечатано с изменениями в апреле 1904 г. отдельным листком

Печатается по рукописи

Шаг вперед, два шага назад (кризис в нашей партии){95}

Написано в феврале – мае 1904 г.

Напечатано в мае 1904 г. в Женеве отдельной книгой

Печатается по тексту книги, сверенному с рукописью и текстом сборника: Вл. Ильин. «За 12 лет», 1907

Обложка книги В. И. Ленина «Шаг вперед, два шага назад». – 1904 г. (Уменьшено)

Предисловие

Когда идет продолжительная, упорная, горячая борьба, то по истечении некоторого времени начинают обыкновенно вырисовываться центральные, основные спорные пункты, от решения которых зависит окончательный исход кампании и по сравнению с которыми все более и более отодвигаются на задний план все и всяческие мелкие и мелочные эпизоды борьбы.

Так обстоит дело и с нашей внутрипартийной борьбой, которая вот уже полгода приковывает к себе внимание всех членов партии. И именно потому, что мне пришлось в предлагаемом читателю очерке всей борьбы касаться многих мелочей, имеющих ничтожный интерес, многих дрязг, не имеющих, в сущности, никакого интереса, именно поэтому мне хотелось бы с самого начала обратить внимание читателя на два действительно центральных, основных пункта, которые представляют громадный интерес, которые имеют несомненное историческое значение и являются самыми насущными политическими вопросами на очереди дня в нашей партии.

Первый такой вопрос – вопрос о политическом значении того деления нашей партии на «большинство» и «меньшинство», которое сложилось на втором съезде партии и отодвинуло далеко назад все прежние деления русских социал-демократов.

Второй вопрос – вопрос о принципиальном значении позиции новой «Искры» по организационным вопросам, поскольку эта позиция является действительно принципиальной.

Первый вопрос есть вопрос об исходном пункте нашей партийной борьбы, об ее источнике, об ее причинах, об ее основном политическом характере. Второй вопрос есть вопрос о конечных результатах этой борьбы, об ее финале, о том принципиальном итоге, который получается по сложении всего, что относится к области принципов, и по вычитании всего, что относится к области дрязг. Первый вопрос решается анализом борьбы на партийном съезде, второй – анализом нового принципиального содержания новой «Искры». Тот и другой анализ, составляющий содержание девяти десятых моей брошюры, приводит к выводу, что «большинство» есть революционное, а «меньшинство» – оппортунистическое крыло нашей партии; разногласия, разделяющие то и другое крыло в настоящее время, сводятся, главным образом, не к программным и не к тактическим, а лишь к организационным вопросам; та новая система воззрений, которая тем яснее вырисовывается в новой «Искре», чем больше старается она углубить свою позицию и чем чище становится эта позиция от дрязг из-за кооптации, есть оппортунизм в организационных вопросах.

Главным недостатком наличной литературы о нашем партийном кризисе является, в области изучения и освещения фактов, почти полное отсутствие анализа протоколов партийного съезда, а в области выяснения основных принципов организационного вопроса, отсутствие анализа той связи, которая несомненно существует между коренной ошибкой тов. Мартова и тов. Аксельрода в формулировке параграфа первого устава и в защите этой формулировки, с одной стороны, и всей «системой» (поскольку тут может быть речь о системе) теперешних принципиальных взглядов «Искры» по организационному вопросу. Нынешняя редакция «Искры», по-видимому, даже не замечает этой связи, хотя значение споров о параграфе первом отмечалось уже много и много раз в литературе «большинства». В сущности, тов. Аксельрод и тов. Мартов только углубляют теперь, развивают и расширяют свою первоначальную ошибку по параграфу первому. В сущности, уже в спорах о параграфе первом стала намечаться вся позиция оппортунистов в организационном вопросе: и их защита расплывчатой, не сплоченной крепко партийной организации, и их вражда к идее («бюрократической» идее) построения партии сверху вниз, исходя из партийного съезда и из созданных им учреждений, и их стремление идти снизу вверх, предоставляя зачислять себя в члены партии всякому профессору, всякому гимназисту и «каждому стачечнику», и их вражда к «формализму», требующему от члена партии принадлежности к одной из признанных партией организаций, и их наклонность к психологии буржуазного интеллигента, готового лишь «платонически признавать организационные отношения», и их податливость к оппортунистическому глубокомыслию и к анархическим фразам, и их тенденция к автономизму против централизма, одним словом, все то, что расцветает теперь пышным цветом в новой «Искре», все более и более содействуя полному и наглядному выяснению сделанной первоначально ошибки.

Что касается до протоколов партийного съезда, то поистине незаслуженное невнимание к ним может быть объяснено только засорением наших споров дрязгами, да еще, пожалуй, слишком большим количеством слишком горькой правды в этих протоколах. Протоколы партийного съезда дают единственную в своем роде, незаменимую по точности, полноте, всесторонности, богатству и аутентичности, картину действительного положения дел в нашей партии, картину воззрений, настроений и планов, нарисованную самими участниками движения, картину существующих политических оттенков внутри партии, показывающую их сравнительную силу, их взаимоотношение и их борьбу. Именно протоколы партийного съезда и только эти протоколы показывают нам, насколько нам удалось в действительности смести все остатки старых, чисто кружковщинских связей и заменить их единой великой партийной связью. Каждый член партии, если он хочет сознательно участвовать в делах своей партии, обязан тщательно изучать наш партийный съезд, – именно: изучать, потому что одно чтение груды сырого материала, составляющей протоколы, еще не дает картины съезда. Лишь путем тщательного и самостоятельного изучения можно добиться (и должно добиваться) того, чтобы краткие конспекты речей, сухие экстракты из прений, мелкие стычки по мелким (по-видимому, мелким) вопросам слились в нечто цельное, чтобы перед членами партии встала, как живая, фигура каждого выдающегося оратора, выяснилась вся политическая физиономия каждой группы делегатов партийного съезда. Пишущий эти строки будет считать свою работу не пропавшей даром, если ему удастся дать хотя бы толчок к широкому и самостоятельному изучению протоколов партийного съезда.

Еще одно слово по адресу противников социал-демократии. Они злорадствуют и кривляются, наблюдая наши споры; они постараются, конечно, выдергивать для своих целей отдельные места моей брошюры, посвященной недостаткам и недочетам нашей партии. Русские социал-демократы уже достаточно обстреляны в сражениях, чтобы не смущаться этими щипками, чтобы продолжать, вопреки им, свою работу самокритики и беспощадного разоблачения собственных минусов, которые непременно и неизбежно будут превзойдены ростом рабочего движения. А господа противники пусть попробуют представить нам картину действительного положения дел в их «партиях», хоть отдаленно приближающуюся к той, которую дают протоколы нашего второго съезда!

Май 1904 года.

Н. Ленин

а) Подготовка съезда

Существует изречение, что каждый имеет право в течение 24 часов проклинать своих судей. Наш партийный съезд, как и всякий съезд всякой партии, явился тоже судьей некоторых лиц, претендовавших на должность руководителей и потерпевших крушение. Теперь эти представители «меньшинства», с наивностью, доходящей до умилительности, «проклинают своих судей» и стараются всячески дискредитировать съезд, умалить его значение и авторитетность. Всего рельефнее, пожалуй, выразилось это стремление в статье Практика в № 57 «Искры», возмущающегося идеей о суверенной «божественности» съезда. Это – такая характерная черточка новой «Искры», что ее нельзя обойти молчанием. Редакция, состоящая в большинстве своем из лиц, отвергнутых съездом, продолжает, с одной стороны, называть себя «партийной» редакцией, а, с другой стороны, открывает объятия лицам, утверждающим, что съезд – не божество. Это мило, не правда ли? Да, господа, съезд, конечно, не божество, но что следует думать о людях, начинающих «разносить» съезд после того, как они потерпели на нем поражение?

Припомните, в самом деле, главные факты по истории подготовки съезда.

«Искра» с самого начала, в своем анонсе 1900 года[53], предшествовавшем выпуску газеты, объявила, что, прежде чем объединяться, нам надо размежеваться. «Искра» постаралась превратить конференцию 1902 года{96} в частное совещание, а не в партийный съезд[54]. «Искра» чрезвычайно осторожно действовала летом и осенью 1902 года, возобновляя выбранный на этой конференции Организационный комитет. Наконец, дело размежевания кончилось, – кончилось по нашему общему признанию. Организационный комитет конституировался в самом конце 1902 г. «Искра» приветствует его упрочение и заявляет, – в редакционной статье № 32, – что созыв партийного съезда дело самой настоятельной, неотложной надобности[55]. Таким образом, нас всего уже меньше можно упрекнуть в торопливости по отношению к созыву второго съезда. Мы действовали именно по правилу: семь раз отмерь, один отрежь; мы имели полное нравственное право полагаться на товарищей, что после того, как отрезано, они не примутся плакаться и перемеривать. Организационный комитет выработал чрезвычайно тщательный (формалистический и бюрократический, сказали бы люди, которые прикрывают теперь этими словечками свою политическую бесхарактерность) устав второго съезда, провел этот устав по всем комитетам и, наконец, утвердил его, постановив между прочим в § 18: «Все постановления съезда и все произведенные им выборы являются решением партии, обязательным для всех организаций партии. Они никем и ни под каким предлогом не могут быть опротестованы и могут быть отменены или изменены только следующим съездом партии»[56]. Не правда ли, как невинны сами по себе эти слова, принятые в свое время молча, как нечто само собою подразумевающееся, и как странно звучат они теперь, точно приговор, изрекаемый над «меньшинством»! С какой целью составлен был подобный параграф? Для соблюдения одной формальности? Конечно, нет. Это постановление казалось необходимым и было действительно необходимо, ибо партия состояла из ряда раздробленных и самостоятельных групп, от которых можно было ждать непризнания съезда. Это постановление выражало собою именно добрую волю всех революционеров (о которой так часто и так неуместно говорят теперь, эвфемистически характеризуя термином добрый то, что более заслуживает эпитета капризный). Оно равнялось взаимному честному слову, которое дали все русские социал-демократы. Оно должно было гарантировать, что громадные труды, опасности, расходы, связанные со съездом, не пропадут даром, что съезд не превратится в комедию. Оно заранее квалифицировало всякое непризнание решений и выборов съезда, как нарушение доверия.