Кто оставил «варяжский след» в истории Руси? Разгадки вековых тайн

В другой саге, об Олаве Святом, о наемниках при княжеском дворе ничего подобного не говорится. Речь идет о конфликте норвежского конунга Олава Харальдссона (Норвежского) и Олава Шётконунга (Шведского) и о пребывании первого в Новгороде.

Конфликт же заключался в следующем. Олав Шведский не хотел признавать за другим Олавом право правления Норвегией, считая ее частью Швеции. Грозил войной, чего не хотели бонды, местные конунги, ярлы и лёрдманны. Завязывается сложная интрига с примирением сторон. Особая роль выпадает ярлу Рёгнвальду, женатому на Ингибьёрг, сестре отца Олава Норвежского. Он предлагает дочери шведского конунга Ингигерд выйти замуж за конунга Норвегии и этим прекратить распри. Она принимает предложение. На тинге короля шведов принуждают принять общее решение о примирении сторон и согласиться на брак своей дочери. Свадьбу назначают на осень. Но конунг Олав Шведский затаил ненависть к сопернику и ждет удобного случая, чтобы отказаться от собственного обещания. И вскоре такой случай предоставляется. Из Новгорода в Швецию прибывают послы с предложением брачного союза Ярослава и старшей дочери шведского конунга. Тот соглашается, считая этот брак равным. Но посреднические услуги по примирению сторон не прекращаются. Ярл Рёгнвальд предлагает тайный брачный союз Олава Норвежского с другой дочерью Олава Шведского – младшей Астрид, особо подчеркивая, что ее приданое должно быть таким же богатым, как и у Ингигерд, тем самым формально уравнивая статус норвежского конунга и новгородского князя. Но с этим категорически был не согласен конунг Швеции. Когда он узнает о случившемся, то объявляет ярла Рёгнвальда своим личным врагом. Развязка наступает при отплытии Ингигерд в Гардарики. Она просит своего отца разрешить ей взять с собой то, чего она попросит. Отец соглашается. Тогда она умоляет его отпустить с собой ярла Рёгнвальда со своей семьей во главе ее личной дружины. Отец гневается, но уступает. С другой просьбой Ингигерд обращается к посланцам Ярослава. Она выдвигает условие, по которому в Новгороде ярлу Рёгнвальду должны будут оказывать ровно такие почести, какие он имел в Норвегии. Послы принимают условия. По прибытии Ярослав передает Рёгнвальду в княжение Альдейгьюборг. В этой саге есть еще один примечательный персонаж – конунг Хрёрик. Олав некогда его ослепил, но оставил при себе и везде с собой возил. Хрёрик высказывал открыто свое презрение сопернику и готовил заговоры против Олава. Тот его долго прощал, пока не отправил в Гренландию.

В этих двух сагах есть три совпадения имен – Ярицлейва – Ярослава, его жены Ингигерд и ярла Рёгнвальда. Посмотрим дальше.

В третьей саге «Об Олаве сыне Трюггви» передается короткий эпизод с мальчиком по имени Олав. Его мать Астрид скрывала происхождение своего сына, так как боялась за его безопасность. Но однажды сын Трюггви был на рынке и узнал убийцу своего воспитателя Торольда. Он стукнул его топориком по голове и побежал домой. Народ бросился на поиски Олава. Дядя мальчика Сигурт предусмотрительно отвел его в дом жены конунга. В Хольмгарде господствовал тогда закон, согласно которому всякий, кто убил человека, не объявленного вне закона, должен быть убит. Жену конунга звали Аллогия. Она сказала, что такого красивого мальчика убивать нельзя. Олаву было 9 лет, когда он попал в Гардарики. Свое имя он получил в честь деда – Олава Святого. В Гардарики он прожил еще девять лет и был в чести у Вальдимара-конунга. Когда он вырос, то Вальдимару стали нашептывать, что он должен остерегаться Олава. Он даровит, и его все любят. Тогда Олав решает уехать из Гардарики.

В четвертой саге «О Харальде Суровом» повествуется о походе в Страну греков. Харальд, брат конунга Олава Святого по матери, собирается в поход в Восточные страны. Его путь лежит через Гардарики. Весной он прибывает к конунгу Ярицлейву. Проводит он у него несколько зим, «ходил походами по Восточному Пути». Потом отправляется к Миклагарду. Там его воины побратались с верингами. И вскоре Харальд делается предводителем всех верингов. Потом Харальд вместе с верингами идет походом в Страну сарацин. Много лет проводит в Африке, захватывает огромные богатства: золото и всякого рода драгоценности. «Все имущество он посылал с верными людьми на север в Хольмгард на хранение к Ярицлейву конунгу, и там скопились безмерные сокровища»2, – читаем мы в заключении отрывка.

Харальд много завоевывал городов. Однажды он подошел с войском к большому городу с многочисленным населением. Он осадил крепость, но ее стены оказались настолько прочными, что невозможно было их проломить. Продовольствия у горожан было тоже много, чтобы выдержать длительную осаду. Тогда Харальд пошел на хитрость: он велел своим птицеловам ловить птичек. К их спинкам привязывали сосновые стружки, смазанные воском и серой, поджигали и отпускали их к птенцам в гнезда. Скоро огонь распространился по всему городу. Тут все горожане вышли и стали просить пощады. Находчивость Харальда помогла верингам занять еще несколько городов. Когда Харальд возвращается в Норвегию, он встречает там своего «сородича» конунга Магнуса. На пиру Магнус подошел к Харальду, держа в руке два камышовых стебля. «Какой из стеблей желаешь взять?» – спросил он. «Тот, что ближе ко мне», – отвечал Харальд. Тут Магнус-конунг сказал: «Вместе с этим стеблем камыша даю я вам половину Норвежской державы»3.

Что мы видим в последних двух сагах? У конунга Вальдимара жену звали Аллогия. Под Вальдимаром следует понимать князя Владимира. Но тут возникают вопросы. По русской летописи, последние годы жизни Владимир находился в Киеве. В Новгороде он княжил при своем отце Святославе в 977–980 гг. Олав, как внук Олава Святого, не мог родиться раньше этого периода. Но если Вальдимар – Ярослав, то его жену по другой саге звали Ингигерд. Сюжет с птичками очень напоминает месть княгини Ольги древлянам за смерть своего мужа Игоря. Там к лапкам птичек привязывался горящий хворост. Слово «веринг» в других сагах не встречается. Раздел Норвегии между Харальдом и Магнусом похож на раздел Руси Ярославом и Мстиславом. Но вот сюжет саги об Эймунде, где сходятся три брата Ярицлейв, Вартилав и Бурицлав, подходит по сюжету не к борьбе Ярослава со Святополком и другими братьями, коих всего двенадцать, а к усобице Владимира, Олега и Ярополка в промежутке (по Лаврентьевской летописи) между 973 и 980 гг. Тогда после смерти Святослава вся Русская земля была поделена между тремя братьями. К этому моменту относится и запись о требовании варягов передать им город, который они помогли взять. Тогда, как говорилось в цитате из летописи, Владимир стал тянуть время с выдачей «откупа». Варяги попросили отпустить их в Греческую землю. Он не препятствовал. Только отправил предупредительное письмо и т. д. Но если допустить, что в саге об Эймунде действительно рассказывается о Владимире, то чья жена тогда Ингигерд? И… была ли она вообще?

Первое появление исландских саг в России относится к середине XIX столетия. В историческом сборнике за 1841 г. публикуются «Извлечения из саги Олова, сына Триггвиева, короля Норвежского. Пребывание Олава Триггвиевича при Дворе Владимира Великого» в переводе с исландского протоиерея Стефана Сабинина4. В этих «Извлечениях…» приводится многое из того, чего нет в современных переводах тех же исландских саг. То ли Сабинин сам дописывал (или досочинял) эти тексты, а потом их переводил на русский язык, то ли ему их дали, специально подготовив к русскому изданию, – вопрос остается открытым. Тем не менее некоторые выводы Сабинина мы и сегодня читаем в наших школьных учебниках. На его дополнениях строится официальная версия начальной русской истории. Она сразу была принята на ура. Она укрепила в обществе убеждение о норманнах-варягах как о завоевателях, оставивших большой след в русской истории, но еще больше в памятниках древности, закопанных в земле.

Вчитаемся в некоторые строки. Первое, что обращает на себя внимание, – это приписка к заглавию. В сагах нет указания о времени пребывания Олава сына Трюггви в Новгороде. Однако в переводе мы видим имя Владимира, время княжения которого приводится в русских летописях. Для подтверждения на первой же странице дается точная дата рождения Олава – 969 г. В концовке перевода Олав принимает участие в крещении язычников Гардарики. Однажды Олаву явилось видение, будто он разговаривал с Богом. Господь осенил его Святым крещением и внушил ему стать совершенным служителем Божьим. После этого он наказал ему отправиться в Грецию и найти там славных учителей. Олав так и сделал. В Греции он нашел епископа Павла и просил его ехать в Гардарики и исповедовать там учение Божие Христианское языческим народам. Сам он поехал следом. Приехав в Гардарики, он сначала проповедовал веру конунгу Владимиру и его супруге Адлогии. Конунг затруднился с выбором. Потом сказал, что лучше доверит решение супруге, которая гораздо умнее его. Обсуждение этого вопроса проходило на большом собрании. Оно закончилось обещанием принять истинную веру. Все долго рукоплескали такому решению конунга. В примечаниях протоиерей Сабинин пишет уже от себя о Владимире как о норманне в четвертом колене. Норманны, правившие некогда Гардарикой, «со времен появления их на Руси, непрерывно громят Славянские области. Аскольд и Дир овладевают Киевом. Военные действия Олега, Игоря, Ольги, Святослава и Владимира устремлены исключительно почти против народов славянского происхождения… нормане их всех называли общим именем Словене, то есть рабы»5.

Так что все, по мнению любителей древности поры IX в., сходилось. Варяги главенствовали на всей Русской земле. Русские летописи утаивают эти известия. Скандинавские источники являются наиболее точными. Значит, они должны быть положены в основу русской истории. Варяги пришли. Варяжками были их жены. Женой Ярослава тоже была шведка – Ингигерд. Правда, те же скандинавские источники ни Владимира, ни Ярослава мудрыми не считали. Только их скандинавских жен. Но этот «обидный» вопрос уже не обсуждался. Вокруг варяжской теории тут же появляется множество мифов. Главные из них – мифы о хождениях варягов-норманнов по Руси. Ведь, как записано в летописи и как говорится в сагах, им раздают города, они собирают повсюду дань, плавают через Русь в Византию и Восточные страны, торгуют и воюют, оставляя свои богатства на просторах Гардарики-Руси в кладах и больших могильных комплексах.

Впору задаться вопросами: какими маршрутами, когда и сколько варягов могли перемещаться по необъятным просторам славянских, тюркских и иных племен, рассеянных от Балтики до Черного и Каспийского морей? Собирали ли они на самом деле дань? Совершали ли торговые экспедиции? Или, может быть, путешествовали ради любопытства, выведывая, как бы между прочим, у населения места добычи золота и серебра? Наконец, каким образом они добирались до укромных, мирно затаившихся в лесных чащобах, среди непролазных болот селений Залесья, чтобы просто пограбить или даже завоевать? По этому поводу разгорелось так много жарких дискуссий еще со времен протоиерея Стефана Сабинина, что они не утихают и по сей день. В этих дискуссиях тонут всякие доводы о беспредметности разговора на эту тему вообще по одной простой причине: легенда сама по себе не может являться историческим фактом, какое бы зерно правды в ней ни содержалось. Легенда тем более не может признаваться историческим фактом, если в ней изначально заложены противоречия. Еще большая ошибка – признавать за легендой символизм, если есть сомнения в ее достоверности вообще, в определении авторства, времени внесения в письменные источники.

Увы, но мы обязаны, как и многие поколения противников норманизма, вступить в дискуссию, чтобы еще раз показать негативную сторону теории с антирусским оттенком. Поэтому далее в этой части мы попробуем смоделировать ситуацию, что называется, наоборот и представить эпоху летописного варяжского завоевания так, как если бы действительно варяги могли свободно передвигаться по Руси в разных направлениях. Попытаться разобраться, в какое время и что послужило поводом для создания мифов о варягах – находниках на Русской земле.

Глава 2

По какому маршруту мог собирать дань Рюрик в «русско-финском» Залесье

…Однажды автору этих строк довелось поехать в командировку в город Котлас. Этот город находится на Северной Двине в южной части Архангельской области. Ехать надо было из Нижнего Новгорода на машине «Урал» с прицепом и грузом. По карте мы с напарником выяснили, что попасть туда можно тремя путями: прямо через райцентр Шарья на севере области, с востока через Киров и с запада через Вологду. Последний маршрут отпадал сразу: это лишних полторы тысячи километров. Через Киров казалось предпочтительнее, но расстояние все равно пугало. Прямая дорога тоже вызывала сомнения по причине ее качества. Особенно не внушала доверие пунктирная линия дорожного покрытия на карте. Но мы решили рискнуть.

До Шарьи доехали к обеду, легко и без приключений. Остановились у магазина, чтобы купить воды и чего-нибудь съестного. Водитель остался у машины. Как ответственный товарищ, он должен был проверить ее техническое состояние, хотя бы постукивая ногами по колесам. Возвращаясь из магазина с пакетом продуктов, возбужденный перспективами удачного путешествия, я, подходя к машине, почувствовал некоторую напряженность. Мой напарник стоял в окружении местной молодежи, и они что-то бурно обсуждали. При моем приближении все смолкли. Водителя, если мне не изменяет память, звали Саша. Он подошел ко мне и тихонько так сказал: «А дороги дальше нет!» Я смотрел по сторонам. Солнечный свет скользил по разноцветным крышам кирпичных домов, ровные асфальтовые дорожки расходились в разные стороны от магазина. Как-то не верилось, что где-то тут рядом кончается цивилизация.

После небольшой паузы Саша продолжил: «Правда, эти пацаны говорят: можно доехать до села Никольское, тут недалеко, найти трактор. Дорога там хоть и болотистая, но с трактором можно проехать. Всего одно препятствие – и все! Один из этих пацанов согласен нам помочь. Может поехать с нами». Я понял, что он уже морально к такому развитию событий подготовился. Для меня важен был фактор времени. Пришлось согласиться.

В Никольское мы приехали быстро, но все-таки не так, как нам представлялось ранее. «Тут недалеко» растянулось на несколько часов, и на месте мы оказались практически под вечер. Надо было устраиваться на ночлег. Наш попутчик предложил оставить машину на охраняемой стоянке. Она представляла собой площадку местной автомобильной базы со сторожкой на выходе. Ночевать мы отправились к его другу. Утром, проснувшись, сначала искали нашего спутника, потом долго ждали его, не понимая, что происходит. Дом оказался без хозяев и практически без мебели. Начали закрадываться сомнения в его порядочности. Мы собрали вещички и поспешили к машине. Кабина оказалась приоткрытой, магнитола вырвана вместе с проводами, бензобак оказался без крышки. Видимо, сливали солярку. Да и груз немного 30 поубавился, хотя особой ценности не представлял.

Что-то надо было делать. Мы уже заехали слишком далеко, чтобы возвращаться обратно. Оставалось проводника искать самим.

Попробовали поговорить об этом с компанией прохожих мужиков средних лет. Нам объяснили, что сегодня вряд ли кто согласится нам помочь. У них сегодня в поселке праздник – День молодежи. Гуляют все. Тут мы только обратили внимание на громкую музыку из репродукторов, пригляделись к цветастым платьям на девушках, на скопление повеселевшего народа. Такое бурное празднование Дня молодежи в отдельно взятом поселке вызывало смешанные чувства.

На наше счастье, к нам подошел молодой человек в милицейской форме. Узнав проблему, посочувствовал и пообещал помочь, оценивающе осматривая наш полноприводный «Урал». Первым делом он посоветовал отъехать подальше от деревни, чтобы не смущать своим грузом местных хулиганов, что мы и сделали. Оставалось его ждать.

Приехал он только под утро следующего дня с каким-то полупьяным мужиком. Представил его тральщиком и пояснил: «Он поедет с вами до своего трактора. Будет просить – не наливайте!» На наш вопрос «А сколько ехать?» мужик нас уверил: «Недалеко». – «А что за препятствие?» – «Ерунда!»

Ехали молча. Мужик кемарил, иногда просыпался и просил налить. Получив отказ, он опять погружался в сон. Дорога, хоть и была ровной и асфальтовой, начинала утомлять. Мы ждали трактора, препятствия, а все асфальт и асфальт. По нашим представлениям, «недалеко» должно было давно закончиться. Асфальт как-то неожиданно пропал, как только мы выехали из очередного поворота. Перед нами предстала дорожная полоса из железобетонных плит. Скорость пришлось сбросить. Поехали медленно. Через какое-то время в сознание стала закладываться тревога. Пейзаж по сторонам сменился с кустарника и мелколесья на болотистую местность с низкорослыми тонкими остовами деревьев без листьев и верхушек. Становилось жутковато. Дорога, казалось, вела в никуда. Закрадывалось желание повернуть в обратную сторону. Но этого уже не сделать физически: плиты уложены были с расчетом под одну машину. Слева топь, справа через два метра топь. Встречная машина могла ехать только по грязи, а развернуться здесь невозможно. Только вперед.

Вперед ехали еще час или два. Плиты кончились. В утреннем тумане нарисовался трактор гусеничный, площадка с поваленными деревьями, избушкой. Тракторист проснулся, осмотрелся. Его предложение выглядело как вердикт: «Я, – сказал он, – цепляю ваш прицеп, а вы едете за мной. Застрянете – свистнете». На наш вопрос «Сколько так ехать?» последовал ответ: «Недалеко!» Хотелось верить…

Застревал наш полноприводный Урал в жиже грязи с ямами несколько раз. Иногда тракторист нас слышал. Отцеплял прицеп, подъезжал к нам, вытаскивал «Урал», снова зацеплял прицеп. Несколько раз приходилось вылезать из кабины самому, погружаться по самое никуда в грязь и ползти за трактором. Тракторист свист слышал, останавливался и засыпал. А прежде наливал себе сам. За спинкой сиденья, оказалось, у него все, что надо, было.

Когда мы наконец увидели препятствие, нас охватила оторопь. Поперек дороги лежало бревно толстенных размеров, за которым по промывшей дорогу протоке мирно журчал ручей. Тракторист нас тут же успокоил: «Это ерунда. Главное препятствие впереди». Признаюсь честно, из машины я вышел и наблюдал за происходящим краем глаза. Было не по себе. На наш вопрос «Где же это чертово препятствие?» последовал ожидаемый ответ: «Недалеко!» Думалось уже разное…

До главного препятствия мы добрались, когда солнце уже перевалило за полдень. Нашему взору предстала другая протока, шире и глубже прежней, с высоко насыпанной гравийной дорогой на противоположном берегу. Здесь грязь, а там сухая дорога. Не совсем уже в это и верилось. Оставалось на нее попасть. Прямо сложно, в объезд жижа. В задумчивости стояли не только мы, но и тракторист. Тут послышался шум приближающегося сзади нас двигателя. Наш спаситель неожиданно панически засуетился.

– Это, наверное, мое начальство. Щас меня будут ругать. Надо быстрее уезжать.

Он начал пятиться к своему трактору.

– А как же мы? Нам-то чего делать?

– Не знаю. Ничего не знаю.

Мы просто опешили. Оказаться одним на болоте, в полной неизвестности… (Сотовых телефонов тогда еще не было.) Он бы точно уехал… На наше счастье, другой трелевочный трактор подошел быстро и прямо к нам. Из кабины вышло трое парней. К удивлению, все трезвые и не из его начальства. Оказалось, тот милиционер попросил их подстраховать своего нетрезвого товарища. Спасибо ему!

Пересказывать, сколько времени мы преодолевали это препятствие, оборвали тросов, крюков, как залили водой прицеп с грузом, меняли промокшие от грязи тряпки на горловине бензобака, – дело долгое. Да оно и ни к чему.

Оказавшись на твердой земле, мы благодарили своих спасителей от души, как никогда в своей жизни.

С нас не взяли ни денег, ни водки. Спрашивать, долго ли еще ехать, было уже неуместно. Больше интересовал вопрос: нет ли дальше каких препятствий? Нас уверили, что нет. В таком полустрессовом состоянии мы погрузились в машину и поехали. Через несколько километров, когда пришли в себя и немного успокоились, решили перекусить. Лучше всего это казалось сделать на природе. Сели на дороге прямо перед машиной.

В это время нам навстречу выехала повозка – лошадь с груженной каким-то тряпьем, комодами, стульями телегой. На ней сидело четверо: женщина с мужчиной и двое детей подросткового возраста. Оказались цыганами. После взаимного обмена приветствиями они спросили: «Мы там проедем?» После пережитого уже можно было шутить: «Конечно! Мы же проехали!..»

С тех пор, хотя и прошло много времени, меня мучает один вопрос: так проехали те цыгане на лошади по тем гиблым местам или все же вернулись?

* * *

Сегодня я вспоминаю этот случай, пытаясь представить себе наших далеких предков в роли путешественников. Та дорога, как нам рассказывали, была застелена бревнами еще в царские времена. Потом ее забросили. А тысячу лет назад, когда дороги через болота не прокладывали? Без проводника, знающего только свою местность, по бездорожью, далеко ли доберешься? Да еще и люди всякие могли попасться. Могли помочь, а могли и ограбить. Могли вообще завести неведомо куда и бросить. Проще было тем, с кого 34 нечего взять. И лихие людишки не только в чащобах прятались, но и караулили торговые суденышки по рекам. Это не значит, что никто никуда не ездил и не плавал. Наоборот, легенды о разбойниках в той или иной местности лишь доказывают: здесь когда-то был торговый путь. Вспомним Соловья-разбойника в глухих Муромских лесах! Но эти же легенды подтверждают и другое: всегда находились люди, которым было далеко не безразлично, кто, куда, зачем и, главное, с чем едет? что везет?

Люди разными способами и с разными намерениями передвигались с места на место. Богатые торговцы на больших повозках, караванами перевозили грузы в коммерческих целях, а простые люди везли с собой весь обычный домашний скарб кто на чем мог. Одни пускались в путь вынужденно. Для других передвижение, перемена места обитания – образ жизни. Цыгане, нищие, различные кудесники и волхователи, промышляющие мелким воровством и подаянием, перемещались набольшие расстояния. От них «оседлые» жители узнавали о неведомых дальних и заморских странах. Их же использовали и в качестве разведчиков, потому как за ними потом шли караваны купцов и армии разорителей. Эти путники к тому же являлись переносчиками заразных заболеваний…

Если одни отправлялись в путь по надежным дорогам (все-таки обратно и мы поехали в обход!), то другие искали маршруты, ориентируясь по принципу: от селения к селению. К цыганам и попрошайкам в христианское время добавились еще и миссионеры с просветительскими целями и странствующие монахи, переходящие из монастыря в монастырь в поисках своей доли или в поисках пустоши, как тогда называли, для уединения. Бродяжничество родилось не вчера и не уйдет в прошлое никогда.

Соседствующие близкородственные племена всегда контактировали друг с другом, несмотря на различные препятствия. Принцип здесь простой: иначе не было бы общественного развития. Значит, для этого существовали водные и сухопутные маршруты, имеющие особенности для конкретной местности. Для степных южных районов это, скажем, большие расстояния между селениями. Для северо-восточной части Древней Руси это леса, болота и наличие огромного количества озер, рек разных направлений и их притоков. Они создавали сложности для передвижения, а потому в этой стороне сложилась система волоков и связанная с этим специфическая профессия волоковщиков. Места, где осуществлялись волоки, получали созвучное наименование. Город Волоколамск (Волок Ламский), например. Не надо забывать и про другую особенность передвижения: сезонность. На период весенней распутицы, когда пути «распутываются», то есть размываются половодьем рек, исчезают, приостанавливаются и всякие сношения между жителями соседних сел и деревень. И наоборот, когда морозы сковывают льдом воды рек, озер и болот, перемещение становится более удобным. Не случайно ярмарки проводились, как правило, в зимнее время. Это связано не только с окончанием осенних полевых работ, забоем подросшего скота, но и с возможностью беспрепятственно и быстро добраться до нужного места.

Не совсем верно бытующее положение об обязательном передвижении наших предков IX–XI вв. только водными путями. Не совсем верно и другое – представление о славянах как о варварах, полудиких племенах, без письменности и со слабой социальной организацией. Между прочим, IX – начало X в. – это конечный период так называемого Великого переселения народов. Славянские племена активно мигрируют в восточном направлении, заселяя Русскую равнину. Не всегда все происходит по доброй воле, порой – под давлением германских племен, где с письменностью тоже не все было в порядке. (Каролингские анналы начинают записываться с 861 г.) Одежда, обувь, кухонная утварь, жилища отличия имели символические, сообразно культурным традициям разных этнических образований. На новом месте славяне не теряют контактов друг с другом.