Дикий фраер

– Я сейчас уписаюсь! – завизжала Юлечка, когда до бежевой «Волги» осталось несколько десятков метров. – У меня мочеточники застужены после ваших подвалов!

– Терпи, дура! – рявкнул Петр, которому подтирать лужи за секретаршей хотелось еще меньше, чем участвовать во взаправдашней перестрелке.

В этот момент – вж-ж-и-хххх! – «Волга», не сбавляя скорости, пронеслась мимо. Петр успел заметить за рулем ее единственного пассажира и скорчился от неожиданного приступа смеха:

– Вот ошалел бы мужик, если бы я на дорогу выскочил и начал… начал… Ха-ха-ха! – не в силах договорить фразу до конца, он просто показал пальцем, как нажимает на воображаемый спусковой крючок.

Настоящий пистолет, который, слава тебе, господи, не пригодился, мирно лежал на его сдвинутых коленях.

– Осторожность никогда не помешает, – назидательно произнес заметно приободрившийся Лехман. – А ты молодец, Петя, хорошо держался. По возвращении получишь премию, даю слово.

– Спасибо. Я же за вас в огонь и в воду, Михаил Иосифович, сами знаете. Помните, как позавчера на рынке три хачика к вам привязались? Я еще их мордами в селедку, в селедку! А того, который вас, Михаил Иосифович, этим… гм… пидором гнойным обозвал, я…

– Кому интересны эти идиотские подробности! – взвился Лехман, едва не ударившись головой о потолок салона. – Я же тебя уже просил: прибереги героические эпизоды своей карьеры для потомков!

Пожав широкими плечами, Петр собрался было тронуть «жигуль» с места, когда Юлечка опять полезла со своими прохудившимися мочеточниками.

– Мне нужно сходить в кусты, – жеманно заявила она.

– Неужели нельзя потерпеть немного? – поморщился Лехман.

– Нельзя! – обиделась она. – Сами меня на дорожку шампанским угощали. А оно мочегонное.

Петр приспустил стекло и с чувством сплюнул на дорогу. Если бы не присутствие шефа, он обязательно посоветовал бы Юлечке не расставаться с горшком. Носить его на голове, чтобы он всегда был под рукой. От бесконечного склонения слова «моча» его и самого неудержимо тянуло отлить, но подключаться к Юлечкиному нытью он посчитал ниже своего достоинства. Стиснул зубы и стал глядеть прямо перед собой.

– Михаил Иосифович! – не унималась секретарша за его спиной.

– Ладно, иди, – смилостивился Лехман над ее страданиями после минутного раздумья. – Только скоренько, радость моя. Не застудись еще сильнее.

– Одна не пойду, – продолжала капризничать перебравшая шампанского Юлечка. – В посадках всегда маньяки. Еще бы просто насиловали, а то ведь убивают! Пусть меня Петя проводит.

Это предложение совсем не понравилось Лехману. Прикинув что-то в уме, он посмотрелся в зеркальце заднего обзора, скорбно вздохнул и заявил:

– Я сам тебя провожу. Подышу заодно свежим воздухом. А Петя покараулит в машине с пистолетом, да, Петя?

– Запросто, – откликнулся Петр.

Выбравшись на дорогу, Лехман зачем-то прихватил с собой свой чемоданчик, явно слишком увесистый и неудобный для того, чтобы без толку таскать его с собой по кустам.

– Ой, – пьяненько пропищала Юлечка, останавливаясь рядом с шефом. – Тут канава! Вы меня обязательно придерживайте, Михаил Иосифович. Если я упаду и испачкаюсь, то уже никуда не поеду.

«Вот же коза безмозглая! – выругался про себя Петр, прекрасно понимая затруднительное положение Лехмана, перетаптывающегося на месте. – Шеф же в правой руке и карандаш-то с трудом удерживает, не то что тебя, кобыла! Левая чемоданчиком занята. Что он тебе протянуть может? Конец свой?»

Наверное, похожие мысли посетили и Лехмана, но ему не хотелось напоминать о своей немощи молоденькой любовнице, с которой они впервые собрались в дальние края. Вернувшись к машине, он решительно поставил чемоданчик на переднее сиденье и предупредил:

– Оставляю под твою ответственность, Петя. И умоляю тебя: не пытайся заглянуть внутрь. Замки с кодом, тебе их все равно не открыть. Кроме того, внутри ничего интереснее деловой документации нет.

– Михаил Иосифович! – обиделся Петр. – Вы мне в прошлом месяце сорок девять штук доверяли, забыли? А когда золотой песок я на пробу сдавал в лабораторию, то разве хоть крупинка пропала?

– Шучу, шучу. – В подтверждение своих слов Лехман растянул губы в улыбке. – Просто сиди здесь и жди нас. Я на тебя надеюсь. Доверяю тебе, как себе самому, мой мальчик. – С этими словами он наклонился и проворно завладел ключом зажигания.

Когда шеф, галантно придерживая спутницу за локоток, стал форсировать придорожную канаву, оскальзываясь на глинистой почве гладкими подошвами, Петр здраво рассудил, что парочка проведет в отдаленных кустиках никак не меньше пяти минут. Пока Юлечка высмотрит подходящее местечко, пока справится со своими теплыми одежками, которых на женщинах осенью, как на капусте – листьев…

С той же задачей Петр брался управиться в десять раз быстрее. Он едва дождался, пока его оставили в покое, и теперь его ничего не могло удержать на месте.

Юлечкина сумка покоилась в запертом багажнике, а в машине находились только два ценных предмета: хозяйский чемоданчик и пистолет, за сохранность которых Петр отвечал головой. Прихватив их, Петр выбрался из машины, бегом пересек совершенно пустынное шоссе и примостился за ближайшим деревом, намереваясь справить нужду.

Так и застыл он, сжимая в одной руке увесистый кейс, а в другой – почти игрушечный пистолетик. Потому что подозрительная бежевая «Волга» возвращалась на всех парах из-за того самого поворота, где недавно скрылась из виду. «Не может быть! – сказал себе Петр. – Это просто совпадение такое».

«Волга» вопреки его ожиданиям не промчалась мимо, а, опасно накренясь, пересекла бесконечный газон, служащий разделительной полосой, и с яростным визгом затормозила возле брошенной на произвол судьбы «шестерки». Петр заметил Юлину голову, настороженно высунувшуюся поверх редкого кустарника, увидел шефа, сиганувшего в сторону придорожного леска, а потом его внимание приковал мужчина, выбравшийся из бежевой машины. В надвинутом до подбородка вязаном колпаке с прорезями для глаз, при самом настоящем автомате, он выглядел отъявленным головорезом, за действиями которых интересно наблюдать в кино, но никак не в реальной жизни.

Дадах! Да-да-да-дадах! Автомат, который налетчик картинно приложил к бедру, поднял такой тарарам, что со всех деревьев разом взмыли черные вороны, заглушая эхо выстрелов своим возмущенным карканьем. Петру показалось, что по кустам и деревьям на противоположной стороне шоссе прошелся невидимый кнут, сшибающий тонкие ветки и лоскуты коры. Стегнул он и по спине улепетывающего шефа, ноги которого сразу заплелись и понесли его не прямо, а в сторону, на открытое пространство. Дадах! Дадах! Лехманская фигурка встрепенулась еще раз, прежде чем рухнуть ничком в жухлую траву.

– А-а-а-а! – это истошно заголосила Юлечка, припустившая через кусты вдоль дороги. Вопила она на всю округу, а вот бежала медленно и неуклюже, почему-то мелко-мелко семеня ногами.

«Не успела натянуть штаны и все остальное», – машинально отметил Петр, когда Юлечка показалась на прогалине во весь рост.

Короткая очередь переломила ее пополам, как хворостинку, и так же легко швырнула на ствол старой березы. Когда она съехала вниз, на белой коре дерева остались ярко-красные пятна, заметные даже с большого расстояния. Петру показалось, что он различает четыре параллельных росчерка, оставленных окровавленными пальцами Юлечки.

Кра! Кра! Кра! – надрывались вороны, усеявшие все небо над леском. Их беспорядочная стая напоминала хлопья сажи, летающие над пепелищем.

Внося дополнительное оживление в пейзаж, по дороге, один за другим, пронеслись два красных «Икаруса», волочащие за собой шлейфы дыма и облачка грязных брызг. Убийца, заранее сдернувший с головы маску и прикрывший опущенный автомат своим корпусом, коротко посмотрел им вслед.

«Теперь он застрелит меня», – с отчаянием подумал Петр, утративший всякую способность двигаться. В скорости реакции он смог бы состязаться разве что с паралитиком. Что-то внутри него перемкнуло, когда он увидел, как убивают людей. Он просто стоял истуканом и ждал, когда настанет его черед.

Его худшие опасения сбылись. Убийца, так буднично перечеркнувший две чужие жизни автоматными очередями, мельком заглянул в салон «шестерки», перешел к багажнику и вдруг поднял глаза на Петра, точно их примагнитило его неотрывным взглядом.

– Ты! – крикнул мужчина, маня Петра пальцем. – Брось пистолет и иди сюда! С чемоданом! – Когда он открывал рот, там поблескивали золотые коронки.

Неизвестно почему, но их хищное сверкание вывело Петра из столбняка. Приглушенно вскрикнув от избытка чувств, он вскинул пистолет, вспомнил лехманские наставления, сдвинул рычажок предохранителя и изо всех сил нажал пальцем на спусковой крючок.

Никаких результатов эти манипуляции не дали, даже сухого щелчка осечки не последовало.

– Затвор надо было передернуть, чудило, – насмешливо крикнул золотозубый, вскидывая автомат.

Петр, одна рука которого была занята чемоданчиком, сообразил, что ничего и никогда он уже передернуть не успеет, машинально попятился и… со всего размаху сел на старый автомобильный скат, подвернувшийся под ноги.

Самих выстрелов он почему-то не услышал, зато очень даже отчетливо ощутил, как волосы на макушке тронуло ветерком, вызванным очередью, которая вспорола воздух над головой. Соседнее дерево вздрогнуло, словно по нему ударили палкой. Прежде чем на Петра просыпались сухие листья, он уже был на ногах, понесших его прочь с невероятной скоростью. Ноги сами находили дорогу, обминая бугорки и впадины, и оставалось только уповать на то, что они не подведут, не подвернутся неожиданно и не зацепятся за хворост, густо устилающий землю.

Он бежал к спасительному леску, потому что даже тонкие ветви и голые стволы деревьев сулили хоть какое-то укрытие от вездесущих пуль. А они не замедлили ринуться вдогонку. Когда протарахтела новая очередь, Петру показалось, что вслед ему с яростью швырнули жменю мелких камней, с шорохом врезавшихся в заросли как раз там, куда он намеревался вломиться с разбегу каким-то мгновением раньше. Но ноги мудро выбрали узкую просеку, и это спасло Петру жизнь.

Потом ноги приняли еще одно неожиданное решение: вынудили взвиться в воздух над кучей бурелома в таком высоком и затяжном прыжке, что у него перехватило дух. Пули крошили гнилые останки деревьев под Петиными ногами, а он все летел и летел вперед и приземлился лишь тогда, когда преследователь перестал жать на гашетку. А приземлившись, кубарем покатился вниз по возникшему впереди откосу, успевая увидеть то фрагмент неба с росчерками нависших ветвей, то клочок земли, поросший мертвой травой, и так до самого низа, где беглеца ожидало купание в холодной, но вовсе не родниковой водице, явственно пованивавшей канализацией.

Это была просто безымянная речушка в пару метров шириной, и, когда Петр вскочил на ноги, вода не доходила ему даже до колен. Пистолет куда-то запропастился при падении, а тяжелый чемоданчик по-прежнему оставался в Петиной руке, совершенно бесполезный и даже неуместный при беге по пересеченной местности. От него следовало избавиться, но так, чтобы при необходимости документы можно было найти. Зачем? Да потому что за доверенные вещи принято отвечать, даже если они чужие.

Понимая, что преследователь вот-вот выберется на открытое пространство и увидит его, Петр высмотрел среди камышей темную корягу и, широко размахнувшись, метнул в ее направлении свою ношу, надеясь, что при необходимости сумеет найти это место. Теперь, когда его руки освободились, он с удвоенным проворством начал выбираться из балки, карабкаясь вверх по ее крутому склону чуть ли не на четвереньках. Продолжай он волочить за собой чемоданчик, восхождение заняло бы не меньше пяти минут, которых Петру никто дарить не собирался.

Когда за спиной прозвучал короткий раздосадованный вопль и беспорядочный шум, Петр не удержался, чтобы не оглянуться через плечо. Преследователь, по-видимому, попытался повторить его прыжок, но менее удачно, потому что вниз он катился буквально через голову, то и дело сменяющуюся нелепо взбрыкивающими ногами. Удар об землю – короткий полет, и так многократно. Момента окончательного падения Петр дожидаться не стал, припустился дальше с прытью, которой позавидовал бы даже молодой лось. Он не удивился тому, что автоматчик не спешит с новой серией выстрелов. После стремительного падения у него самого до сих пор все плясало перед глазами, а целиться в таком состоянии можно было разве что в белый свет как в копеечку.

Собственное прерывистое дыхание – вот и все, что слышал Петр на протяжении нескольких последующих минут, точно внутри безостановочно полено перепиливали: хэх-хэх-хэх. Потом где-то далеко позади снова прозвучала автоматная очередь: а-та-та, но она уже казалась не страшной, не имеющей к нему никакого отношения. Преследователь явно потерял его из виду и теперь косил в бессильной злобе окружающие заросли.

– Ушел, – приговаривал Петр, выдыхая это короткое слово с неизъяснимой благодарностью судьбе. – Ушел… Ушел…

Петр не остановился, не замедлил бег и не перешел на шаг, когда выломился из лесопосадки на пахоту, хотя налипший на подошвы чернозем чрезвычайно утяжелял ноги и каждое движение стоило здесь удвоенных усилий. Он упал на землю только в очередной рощице, заметил рядом полусгнившие останки собаки, но не нашел в себе сил отползти от нее подальше.

«А ведь и я мог валяться вот так, всеми забытый и никому на хрен не нужный», – подумал Петр. Он понял, что ни в коем случае нельзя отсиживаться в сырой рощице, над которой неслись неопрятные клочья туч. Потому что пустая машина на дороге должна была рано или поздно привлечь внимание, а там и трупы обнаружат. И если милиция выставит на дорогах кордоны, то ему, расхристанному и грязному, вряд ли удастся проскользнуть в Курганск незамеченным.

Кое-как отдышавшись и приведя себя в порядок, Петр двинулся в сторону шоссе, где намеревался поймать попутку или тормознуть первый попавшийся рейсовый автобус. Брошенная «шестерка» Лехмана для него попросту перестала существовать. Не приучен он был брать чужое без спросу. Батя с малых лет внушил ему нехитрое правило: «на чужой каравай рот не разевай», вот Петр отцовскому наставлению и следовал – губы, что называется, попусту не раскатывал, так что сон у него всегда был здоровый и крепкий, богатырский был сон.

Одним словом, не жаль было Петру вылизанных хозяйских «Жигулей» празднично-желтого цвета, а вот при мысли о нелепой смерти самого Лехмана делалось ему муторно. Ехал человек в Москву на важные переговоры, полный портфель умных документов с собой вез, ехал-ехал, да никуда не доехал. Кому теперь он нужен – холодный, неподвижный, одинокий? Спустят с него штаны, станут ворочать с боку на бок, щупать, воротя носы, как от несвежей свиной туши, а потом выгребут все из карманов да и отправят в морг на потеху пьяным санитарам.

– Эх, шеф, шеф, – приговаривал Петр, укоризненно качая головой на ходу. – Что ж вы так неосторожно, а? И ведь как в воду глядели, когда на бежевую «волжану» озирались. Подставила вас, шеф, ваша ссыкушка Юлечка. Хоть и ее жаль тоже, а все равно это ведь она, сучка такая, под монастырь вас подвела…

Так беседовал Петр с покойным Лехманом да с самим собой, а вот откровенничать на эту тему с посторонними не собирался, тем более с ментами. Им только подавай главного свидетеля, они враз из него подозреваемого слепят, тоже главного. Может, и зря грешил парень на людей в форме, да только почему ж тогда все вокруг придерживались точно такого же мнения? Произнеси на Руси громкое слово «правосудие», на тебя посмотрят, как будто ты неприличный звук издал, стыдно станет. Вот и спешил Петр от этого самого правосудия как черт от ладана.

У него имелись неплохие шансы избежать дачи показаний. Права и доверенность на машину лежали в нагрудном кармане, кто докажет, что он присутствовал на месте преступления? К тому же прием на работу к Лехману был произведен неофициально, без заполнения договорных бланков, анкеты и трудовой книжки. Все это вселяло надежду, что следствие по факту двойного убийства не коснется Петра никоим образом. Оставалась, правда, квартира, в которую Лехман его запустил недавно, но опять же Петр в ней прописан не был, с соседями не общался, так что надеялся тихонько пересидеть в ней еще ночку, собрать нехитрое барахлишко да и махнуть в родную Еленовку, от греха подальше.

– В гробу видал я ваш бизнес! – сердито бурчал он, поддавая на ходу ногой пустую пластиковую бутылку. – Вот вам и конкуренция! Валят кого ни попадя, а ты отдувайся!

В таком философском, а значит, и в неизбежно мрачном настроении Петр поднялся в притормозивший автобус, умостился на заднее сиденье и стал смотреть в окно, на всякий случай выискивая взглядом грозную бежевую «Волгу».

Он уже знал, что, вернувшись на квартиру, ни за что не станет смотреть по телевизору вечерний боевик, как привык это делать. Потому что теперь никакой раскрутейший Сигал, никакой самый невозмутимый Лундгрен не убедили бы его в том, что под пулями легко сохранять хладнокровие и героическую осанку.

– Херня все это, – прошептал Петр, пряча подбородок за поднятый воротник. – Какая же это все-таки херня!

Сам не подозревая того, он имел в виду не только кино, но и жизнь. А еще смерть, оказавшуюся такой же бессмысленной и глупой, как все предшествовавшее существование двух человечков, отправившихся значительно дальше, чем собирались за минуту до того, как их не стало.

Глава 4

Под колесом фортуны

Петр, чудом спасшийся от смерти, собирал по квартире свои манатки и пихал их в сумку, скорбя больше всего о том, что со штангой и гантелями придется расстаться.

Элька добиралась в такси к месту очередного заказа и если вспоминала недавнего клиента, то только для того, чтобы подивиться собственной лихости, с которой она орудовала ножом и бутылкой.

Костя нетерпеливо поглядывал на часы, попутно страдая из-за сгинувших миллионов так, словно они были его собственностью, и мысленно желал проклятому Лехману самой ужасной погибели, не зная, что она уже случилась.

Жил-был в городе Курганске еще один человек, у которого имелись свои собственные проблемы и неприятности, отступившие на время под натиском одной из сильнейших человеческих страстей – зверского аппетита.

Мелкие кусочки мяса еще трещали на сковороде и плевались во все стороны жиром, когда Роман, не в силах более терпеть пытку голодом, наколол один из них на вилку и отправил в жадно разинутый рот. Он прихватил мясо только зубами, оберегая губы, но язык все равно обжег и лишь после этого догадался залить пожар самым правильным на свете пивом «Бочкарев». После чего мечтательно закрыл глаза:

– М-м, кайф!

– Вкусно? – обрадовалась мать.

– Угум, – подтвердил Роман, приступая к следующему куску свинины и глотку холоднющего пива. – Нет слов, одни эмоции.

– А почему ты не переоделся? Опять куда-то собираешься? Вот и сегодня только под утро явился…

– Дела, – туманно пояснил Роман, безостановочно орудуя вилкой и стаканом. – Дела у меня, мама.

– Какие могут быть дела на ночь глядя? Твой отец был большим начальником, как ты знаешь. Но он всегда следовал одному очень важному принципу: никаких дел после конца рабочего дня. Если человек не успевает справиться со стоящими перед ними задачами за отведенное ему время, значит…

– …он никудышный работник, – закончил Роман. – Ты мне это уже тысячу раз говорила и всегда одними и теми же словами. Как ведущий какого-то дебильного ток-шоу, честное слово! Зазубрила несколько расхожих фраз и бу-бу-бу, бу-бу-бу! Нельзя же так, мама! Нельзя всю жизнь молиться на отца и повторять его слова! Он давно умер, а его взгляды и убеждения сегодня не катят. Пора бы научиться жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас – вот главный принцип. Любой дзен-буддист тебе скажет: прошлое сгинуло, будущее неизвестно, потому у человека есть только его настоящее. Как в той песне про миг между прошлым и будущим, понимаешь?

Мать согласно покивала неравномерно окрашенной головой и негромко подтвердила:

– Понимаю. Мудрые они люди, эти дзынь… дзэнь… в общем, буддисты твои. И принцип у них хороший, Ромочка, никто не спорит. Но здесь и сейчас у нас нет денег даже на хлеб и молоко. Последние пятьдесят рублей я истратила на свинину и пиво, как ты просил. Извини, конечно, что напоминаю, но ты обещал сегодня принести деньги. За квартиру два месяца не плачено, соседкам почти тысячу должна…

Деньги, деньги, деньги! Романа уже тошнило от этого слова. Свет на них клином сошелся, что ли? – угрюмо подумал он. И сам себе ответил: да, сошелся, еще как!

Все вокруг делали деньги или хотя бы мечтали об этом, рассчитывались ими, слюнявя купюры, или любовно складывали их стопочками, чтобы спрятать в загашник подальше от посторонних глаз. И подавляющее большинство человеческих молитв, начинающихся с заискивающего: «Господи всемогущий, смилуйся над рабом своим грешным…», завершались классическим требованием прирожденных попрошаек: «Дай миллион, дай миллион, дай миллион!»

Бог никому ничего не давал, предоставляя заблудшим чадам выкручиваться самостоятельно. Это Роман давно понял, а потому переадресовал свои мольбы бывшим товарищам и партнерам по бизнесу, которые в последнее время словно сговорились, отвечая на просьбы одолжить денег одной и той же заученной фразой: «Рехнулся, Ромка? Не знаешь, какая сейчас ситуевина?»

Эта самая ситуевина была у них у всех очень даже хреновая: одному не хватало денег на евроремонт, второй горел желанием сменить просто крутую тачку на самую крутую, третий мечтал свозить молодую жену на испанский курорт или одеть любовницу с ног до головы в парижских салонах. Роману, который когда-то опережал в коммерческом марафоне всю эту зажравшуюся братию, оставалось теперь лишь стоять в сторонке и завистливо наблюдать за ее стремительным продвижением к все новым и новым горизонтам. Отстал он, безнадежно отстал. А старт был таким многообещающим!

Свое дело Роман затеял два года назад, сразу после окончания университета. Из двух тысяч долларов, скопленных отцом за всю его беспорочную карьеру директора научно-исследовательского института, прерванную инфарктом миокарда, треть ушла на отмазку от армии, а остальное послужило пропуском в волшебный мир частного предпринимательства.

Начинал Роман с организации вывоза дерьма из платных сортиров и доставки продуктов питания на те же самые рынки, где это дерьмо исправно образовывалось и накапливалось. Такой уж получался замкнутый цикл. На этой щедро удобренной почве вырос первый капиталец, который Роман, вместо того чтобы бездумно растранжирить, решил приумножить.

Располагая пятнадцатью тысячами долларов, он столько же занял и вскоре превратился во владельца небольшой сети платных автостоянок, которые со временем мечтал оснастить мойками, ремонтными мастерскими и магазинчиками запчастей. Приятели, которые теперь шарахались от него как от прокаженного, в ту счастливую пору увивались вокруг, набиваясь в спонсоры и совладельцы. Роман предпочел продолжать бизнес самостоятельно. В одиночку и прогорел.

Все началось с рокового джипа «Чероки», загадочным образом испарившегося со стоянки. На Романа наехали с претензиями, требуя выплатить неустойку и недвусмысленно обещая лишить его в противном случае молодой жизни. При этом в блекло-голубых глазах владельца джипа таилась плохо скрываемая издевка, а окружающие его «заинтересованные лица» вообще были откровенно глумливыми. Романа попросту «развели», но так красиво и грамотно, что никакая крыша не могла уберечь его голову от нависшей угрозы.

Он заплатил за свой дилетантский подход к делу ровно 40 000 долларов. Это был полный крах, потому что пришлось не только распрощаться со всеми стоянками, но и залезть в долги, которые не убывали, а нарастали с каждым месяцем. Роман занимал деньги у одних людей, отдавал их другим, а потом писал новые расписки третьим, чтобы расплатиться с первыми. В глубине души он надеялся, что этот финансовый круговорот будет длиться до бесконечности, и для него стало огромным потрясением известие о том, что все его многочисленные расписки отныне сосредоточены в одних руках, пролитой крови на которых чуть ли не цистерна плюс маленькая канистра.

И состоялась встреча Романа с этим человеком, нагнавшим на него страху. И был на той встрече выставлен окончательный счет, не подлежащий пересмотру: 17 000 долларов. И сроку на погашение долга было отведено так мало, что хоть ложись да помирай. Так бы Роман и поступил, если бы не предупреждение, что смерть его ждет долгая и мучительная.

Возвратившись из бандитских застенков домой, Роман во время похода матери на базар изъял все документы, касающиеся четырехкомнатной квартиры в центре, загородной дачи с участком и автомобиля «Жигули» седьмой модели. К этим бумагам прилагалась нотариально заверенная дарственная, выписанная матерью, и ее паспорт. Ошеломленная внезапной смертью мужа, она заблаговременно распорядилась имуществом так, чтобы у Романа в случае ее неожиданной кончины не было проблем со вступлением в права наследника. Этих проблем у него действительно не возникло, а смерти матери дожидаться было некогда.