Это был человек лет тридцати пяти, высокий и хорошо сложенный. Густые темные усы придавали ему несколько суровый вид, но добрый взгляд смягчал эту строгость. На нем было простое платье из темного сукна, стянутое кушаком, панталоны того же цвета, длинные сапоги, кожаный нагрудник, шляпа с широкими полями и серебряным галуном. Что касается оружия, у него был только длинный меч с железной рукояткой и широкий кинжал.

Войдя в комнату, он протянул руку оружейному мастеру, который дружески пожал ее.

– Здравствуйте, мессир Жан, милости просим, дорогой гость. Здоровы ли вы?

– Благодарю, мастер. Вы тоже не изменились, а что ваша добрая Марта, моя милая Мария, все ли здоровы?

– Все, слава Богу, – отвечала Марта.

– Я очень рад, – продолжал Шафлер приятным голосом, протягивая руки матери и дочери и поцеловав и ту, и другую, что было принято в то время, в особенности в звании жениха.

– Кажется, один я немного болен, – сказал Вальтер смеясь, – и то потому, что уже двенадцать часов, а мы еще не обедаем. Жена, ступай на кухню, а ты, дочка, помоги старой Маргарите накрывать на стол.

После ухода Марты и Марии Вальтер придвинул к столу стул для своего гостя, а сам сел в кресло, в которое не садился никто, кроме хозяина дома.

– Клянусь св. Мартином, – вскричал Вальтер, – я никак не ожидал такого счастья, что мессир Жан будет со мной обедать!

– Отчего же? – спросил Шафлер.

– Оттого, что вам не безопасно днем показываться в городе. Ведь вы один из главных начальников «трески», и самая верная опора бывшего епископа Давида Бургундского. Что, если бы вас узнала?

– Не беспокойтесь, любезный Вальтер, я воспользовался месячным перемирием, которое подписано, но еще не объявлено, и получил от бурграфа позволение войти в город.

– У вас есть пропуск?

– Да, вот он.

– Прекрасно! Так вы останетесь у нас на несколько дней?

– Нет, это невозможно, я не могу даже переночевать здесь, потому что мне дано позволение только до четырех часов.

– Понимаю, мессир, вас влекло сюда не столько желание говорить со мной, сколько свеженькое личико моей Марии.

– Я не видал ее целый год, любезный Вальтер.

– И вы в это время не переменили вашего намерения жениться на ней?

– За кого вы меня принимаете, мастер?

– Все возможно, мессир.

– Вальтер! Вы меня обижаете.

– Не сердитесь, мой милый гость. В прошлом году вы просили руки моей дочери и я отвечал вам: мессир Ван Шафлер, ваше предложение очень лестно для моего отцовского самолюбия, но я не могу принять этой чести. Вы храбрый дворянин, носите достойное имя ваших предков, а Мария – дочь мещанина, работника. По добродетели и честности она вам равна, но в остальном она ниже вас, и я боюсь, что вы повинуетесь скорее вашему сердцу, а не рассудку. Следовательно, я обязан отказать вам.

– Все это так, но что я отвечал на вашу речь?

– Вы не хотели согласиться со мной.

– Я вам сказал, что прося руки Марии, действую по внушению сердца и рассудка и, кроме того, исполняю последнюю волю моего отца, которого вы, с опасностью своей жизни, спасли во время наших междоусобий. Он обязан был вам более чем жизнью – честью, потому что враги оклеветали его и вы помогли ему оправдаться. Он не забыл ваших благодеяний, и умирая, просил меня быть защитником Марии, ее мужем. «Женись на ней, сын мой, – сказал он, – я крестил Марию, привык звать ее дочерью, ты сам любишь ее».

– Я не забыл этих благородных речей, мессир Шафлер. Я был тронут и принужден уступить. Тогда я позвал Марию и сообщил ей ваше предложение. Вы помните, как бедная девушка покраснела и едва могла проговорить: «Я всегда любила мессира Жана, и с удовольствием соглашаюсь исполнить желание моего отца». Я был совершенно счастлив, только по нашему обычаю отложил окончательное решение на год, чтобы вы оба могли хорошенько обдумать и проверить ваши чувства. Год прошел, и вот почему я вас спросил, мессир: все ли еще вы хотите жениться на Марии?

Шафлер хотел отвечать, но оружейник остановил его, потому что вошла служанка с чистой скатертью, накрыла стол, поставила четыре серебряных бокала и каменный кувшин с дорогим рейнским вином.

Когда служанка ушла, Вальтер налил два бокала и, подавая один Шафлеру, поднял свой.

– В честь вашего посещения, мессир! – сказал он.

– Нет, Вальтер, погодите, – возразил Шафлер, – я провозглашу другой тост.

И подняв свой бокал, он прибавил торжественно:

– Клянусь именем всемогущего Бога, который читает в моем сердце, я люблю Марию, хочу, чтобы она была моей женой, и пью за ее будущее счастье.

– Аминь! – сказал оружейник и осушил бокал.

В эту минуту вошла Марта с дочерью; за ними Маргарита несла большое блюдо с дымящимся мясом.

Все сели за стол. Обед состоял из бараньего мяса, селедок, гороха и моркови. Пиво пили из оловянных стаканов; только один хозяин пил вино, чтобы составить компанию гостю.

Маргарита села за стол вместе с господами, потому что по тогдашнему обычаю почетные слуги и лучшие работники обедали вместе с хозяевами. Одно место оставалось пустым, и Вальтер заметил это:

– Что же не идет Франк, разве он сегодня не хочет обедать?

– Я его звала два раза, – отвечала Маргарита, – только он так расстроен, что кажется, не слышал. Не знаю, что с ним сегодня случилось.

– Вот и он, – заметила Марта.

Франк вошел бледный; почтительно поклонился мессиру Шафлеру и сел на свое место возле Маргариты, против Марии.

Все умолкли, Вальтер встал и громко прочитал молитву, потом налил себе вина и выпил, желая всем хорошего аппетита.

– Что с тобой, Франк? – сказал он, подавая мясо Шафлеру. – Верно ты не голоден, что забыл час обеда. Обыкновенно ты не заставляешь себя дожидаться.

– Извините, мастер, – отвечал молодой человек со смущением, – я был занят… я не слыхал, что меня звали.

– Понимаю! – сказал оружейник. – Ты сердишься, что я помешал тебе отправить на тот свет человека.

– Франк – убийца? – спросил удивленный Шафлер.

– Да, поверите ли, мессир, что если бы я пришел в магазин двумя минутами позже, этот молодчик убил бы дворянина, как быка, молотком в голову. Да знаешь ли, любезный, что ты за эту шутку не отделался бы даже деньгами? Дворяне отплачивают за убийство золотом; это их привилегия, а ты, бедный Франк, несмотря на все твое искусство в оружейном мастерстве, попал бы прямо на виселицу.

– Что мне за дело! – вскричал Франк. – По крайней мере, он бы в другой раз не оскорбил нашей Ма…

Шафлер понял в чем дело и сказал:

– Стало быть, дело важнее, нежели я думал; оскорблена женщина, и эта женщина Мария!

Вальтер сказал:

– Оскорбления никакого не было. Франк истолковал в дурную сторону шутку, какую часто позволяют себе дворяне. Стоит ли обращать на это внимание?

– Однако кто этот дворянин, как зовут шутника? – : настаивал жених.

– Вы должны его знать, – проговорил мастер. – Ведь он служит вместе с вами у Давида Бургундского. Он называет себя графом Перолио.

– Перолио! – вскричал Шафлер, покраснев от негодования и вскочив с места. – Перолио начальник черных разбойников. И он смел коснуться Марии! Он заплатит жизнью за это оскорбление.

Все начали успокаивать Шафлера, но тот продолжал:

– Зачем приходил сюда этот бездельник? Что ему надобно?

– Он заказал мне копья, щиты, шлемы, панцири; кажется, он набирает солдат в свою шайку.

– Зачем же он обратился именно к вам?

– Он не нашел оружейника лучше меня.

– Однако вы принадлежите другой партии.

– Правда; зато я повинуюсь приказу монфортского бурграфа.

– Что это значит? Объяснитесь.

– Вот приказ бурграфа, прочитайте его и вы увидите, что мне не в чем упрекнуть себя.

И он подал Шафлеру пергамент, полученный от Перолио.

Как бы не веря своим глазам, Шафлер прочитал два раза пергамент и проговорил:

– Да, это подпись бурграфа, его рука.

– Это вас удивляет, мессир Жан? Признаюсь, и я удивился и не могу понять, зачем бурграфу угодно, чтобы враги его были хорошо вооружены?

– Однако, – сказал дворянин, прочитав приказ в третий раз, – вы должны передать оружие самому бурграфу и в его собственном замке.

– Да, в собственные руки.

– Когда же?

– Через месяц.

– Значит перед окончанием перемирия. Стало быть, этот Перолио изменник.

– Неужели монсиньор Давид доверяет такому человеку?

– Кто он! – вскричал дворянин. – Он называет себя дворянином, и это, может быть, справедливо, потому что теперь много дворян, недостойных своего имени, которые набирают шайки, по примеру знаменитых кондотьеров Фортебраччио, Бонконсильо и других, и продают свою храбрость тому, кто им больше заплатит. Перолио храбр и имеет воинские способности, но возбуждает ужас и отвращение своими зверскими поступками. Его шайка набрана из двух тысяч самых отчаянных негодяев, хорошо вооруженных и на отличных лошадях; все они привыкли к войне, готовы на все и страшны для тех, против кого идут и для тех, кому служат, потому что первое их правило – убийство и грабеж. Они боятся только своего начальника и повинуются ему только потому, что он дает им пример в жестокости и разбоях. Для него проливать кровь не только удовольствие, но необходимость, и он нападает сегодня на того, кому служил вчера. Это тигр, которому нужна жертва, который дерется не с целью, не за партию, а для одной добычи, чтобы вести роскошную и развратную жизнь.

– Такой человек Перолио. Он ненавидит меня и поклялся мне отмстить.

– За что?

– Два месяца тому назад я делал рекогносцировку близ Дурстеда, как вдруг услышал стоны в бедной лачужке. Я вбежал туда и увидел трех солдат из Черной Шайки, которые били старуху, недавно поселившуюся в епархии, и называемую то сумасшедшей, то колдуньей. Эта старуха знает целебные свойства многих трав и вылечивает больных; она также предсказывает будущее. К ней вошли солдаты Перолио, ища добычи, но она начала проклинать их, называя разбойниками и убийцами. За это они хотели убить несчастную, но я приказал им тотчас же выйти. Один из них смел замахнуться на меня, и пал мертвый, другие убежали, грозя мне гневом капитана. Действительно, Перолио пожаловался на меня епископу Давиду и требовал, чтобы я заплатил огромную сумму за убийство одного из героев Черной Шайки. Я отвечал, что ничего не заплачу, потому что наказал злодея и готов поддерживать мечом справедливость моего поступка. Перолио хотел отвечать вызовом, но епископ приказал нам помириться. Я тотчас же протянул руку моему врагу и Перолио сделал то же; только вы знаете его привычку не снимать перчатки, особенно с правой руки, а протянутая рука была в черной перчатке. «Снимите перчатку, сеньор граф», – сказал я и опустил свою руку. Но Перолио вспыхнул и выбежал из комнаты, даже не поклонившись епископу.

Любопытство слушателей было возбуждено в высшей степени.

Мастер спросил:

– Скажите, отчего монсиньор Давид, служитель церкви, берет на службу подобного разбойника?

– Это делается по необходимости, – отвечал Шафлер. – Многие города северной Голландии, хотя и приверженные к партии «трески», отказываются выставлять солдат, а герцог Максимилиан очень занят своими делами, чтобы помогать монсиньору. Вот почему последний принужден был нанять Перолио.

– И вы думаете, мессир, что злодей готовит какую-нибудь измену? Вы хорошо бы сделали, если бы предупредили епископа.

– Я обязан это сделать, как честный дворянин.

– А теперь, мессир Жан, не пора ли отложить важные дела и продолжать обед?

– Охотно, Вальтер.

Когда подали простой десерт, состоявший из бисквитов, масла, трех сортов сыра, орехов и пирожков, Маргарита встала, по обыкновению, и хотела уйти, но хозяин остановил ее словами:

– Маргарита, принеси нам еще кувшин рейнвейна и дай всем серебряные бокалы.

Старуха повиновалась. Когда все бокалы были наполнены, Вальтер обратился к Марии:

– Дочь моя, надеюеь, что ты не забыла, какое предложение сделано было тебе год тому назад?

– Помню… – прошептала Мария.

– И с тех пор, – продолжал Вальтер, – я надеюсь, мысли твои не изменились?

– Нет…

– В таком случае, – сказал отец вставая, – выпьем за здоровье жениха с невестой и за будущий их союз.

Все встали, кроме Франка; старая Маргарита напрасно толкала его, наконец взяла и приподняла.

– Господи Боже, – говорила Марта, – что с тобой, мой бедный Франк?

– Клянусь св. Мартином, – вскричал Вальтер, – он не мог переварить выходки Перолио, и она так сильно взволновала ему кровь, что довела почти до удара. Успокойся, мой друг. Стоит ли такой негодяй, чтобы хворать из-за него! Выпей стакан вина, это поправит тебя.

– Благодарю, хозяин, – отвечал Франк, стараясь оправиться. – Мне совестно, что я опечалил ваш праздник. Я не виноват, позвольте мне уйти.

– Ступай, любезный, может быть, на воздухе тебе будет легче.

Франк вышел. Мария успела скрыть волнение, которое, впрочем, можно было приписать внезапной болезни первого работника, а Вальтер продолжал веселым тоном:

– Теперь, друзья мои, остается только назначить день свадьбы и, с Божьей помощью, день этот наступит скоро.

Мария бросила умоляющий взгляд на мать, и добрая Марта сказала мужу:

– Что ты, Вальтер! Разве благоразумно назначать свадьбу, когда война может быть объявлена со дня на день? Обвенчанная дочь не будет уже жить с нами, потому что ее супруг не имеет права входить в город; мессир ван Шафлер не захочет, чтобы жена его жила с ним в лагере или была одна в его замке, подвергаясь оскорблениям разбойников. Нет, я уверена, мессир согласиться со мной, что надобно ждать окончания войны, а потом затевать свадьбу.

– Да, ты права, жена, – проговорил мастер. – Моя Марта дает иногда хорошие советы. Но что вы скажете на это, мессир Жан?

Шафлер задумался на минуту, потом покачал грустно головой.

– Да, любезный Вальтер, жестокая война снова разгорится. Вчера еще я думал, что мир будет подписан прежде окончания перемирия, но увидев приказ бурграфа, уверился в противном. Правитель епархии вооружается, и мы готовы отвечать ему, если только герцог Максимилиан не остановит всего своим скорым приездом. До тех пор надобно следовать совету доброй Марты, и хотя мне тяжело отсрочить мое счастье, но я клялся защищать права епископа Давида и должен сдержать клятву.

– Ваше решение благородно, любезный мой зять, потому что теперь я могу называть вас зятем; хоть я не дворянин, а просто работник, но честный человек никогда не откажется от своего слова.

Шафлер встал и, подойдя к Марии, сказал нежно:

– Теперь позвольте мне, моя прекрасная невеста, в память этой минуты, связывающей нас на всю жизнь, вручить вам вещь, которую носила моя святая мать и на которой я клянусь любить вас и уважать, как графы ван Шафлер всегда любили и уважали своих супруг.

Он вынул из мешочка прекрасную золотую цепь с алмазным крестом и надел на шею Марии.

С тех пор, как Франк вышел из комнаты, молодая девушка впала в такую задумчивость, что не слыхала почти ничего, что вокруг нее говорили. Она опомнилась, когда Шафлер, стоя перед ней, надел ей цепь с драгоценным крестом. Волнение ее стало так сильно, что она не могла сказать ни слова. Когда же отец стал подсмеиваться над ее смущением и говорить, что такой подарок стоит поцелуя, она молча повернула свою хорошенькую голову к Шафлеру и тот поцеловал ее первым страстным поцелуем влюбленного жениха.

– Хорошо, дочка! – вскричал обрадованный мастер. – Это для жениха самый лучший подарок, которого он долго не забудет. Но этого мало. Надобно было приготовить ему что-нибудь – ты, верно, не подумала об этом?

И, не дав отвечать дочери, он продолжал:

– Я знаю, что ты ничего не приготовила, зато твой отец подумал за тебя. Я заплачу твой долг, и для этого прошу мессира проводить меня в магазин.

Шафлер пошел за Вальтером в магазин, где Франк сидел за прилавком на месте Марии, погруженный в тяжкие думы. Услышав шаги, он быстро встал, бледный и с красными глазами.

– Лучше ли тебе, друг? – спросил его Вальтер.

– Лучше, благодарю вас, – отвечал молодой человек слабым голосом.

– Берегись же, мой милый, и впредь не горячись из-за пустяков.

Потом, показав Шафлеру превосходное вооружение, выделанное Франком, мастер сказал:

– Вот подарок Марии, мессир. Вы можете им гордиться, потому что это образцовое произведение – и вот кто сработал его!

Вальтер указал на Франка.

Шафлер, как знаток оружия, не мог не удивиться отличной отделке лат. Он подошел к Франку и сказал:

– Франк, я вас полюбил, как друга и достойного ученика почтенного человека, к семейству которого я буду скоро принадлежать; теперь же я уважаю вас как редкого художника, как благородного, храброго молодого человека, который не допускает, чтобы при нем оскорбили слабое существо.

Франк был тронут этими словами.

– Эти латы, – продолжал Шафлер, – будут мне вдвойне драгоценны, потому что это ваша работа и с ними будет связано воспоминание о том, что вы защитили от оскорбления мою невесту. Вот моя рука, Франк, дайте мне пожать вашу, как руку брата и друга, и помните, что вы всегда можете располагать мной. Я ваш друг на жизнь и на смерть.

Молодой работник не мог удержать слез и, сжав крепко руку Шафлера, вскричал:

– И я клянусь быть самым верным, самым преданным другом жениха Марии! Если я изменю моей клятве, пусть Бог накажет меня.

– Аминь! – проговорил Вальтер. – Я уверен, что никто из вас не изменит клятвы. Теперь пойдемте в комнату.

V. Западня

Когда все трое вошли в комнату, там находилось новое лицо странной, смешной наружности. Это был человек не выше трех футов, с огромной головой, почти квадратный, на коротеньких ножках. Нельзя было смотреть без смеха на эту живую карикатуру, но лицо карлика выражало столько доброты, что под безобразием заметна была душа, смелость и преданность. Еще мальчиком бедный Генрих много терпел насмешек и дурного обращения, особенно от хозяина своего, трактирщика, у которого служил на конюшне. Шафлер, увидев однажды, как мучили бедного уродца, сжалился над ним и взял его к себе. Генрих начал упрашивать его, чтобы он дал ему место конюшего.

– Я знаю, мессир, – говорил он, – что такому красивому дворянину, как вы, не очень приятно взять в службу урода, но ваша красота выиграет еще более от моего безобразия, и притом вы знаете, что если оболочка моя дурна, то сердце доброе, готовое жертвовать вам всем, даже жизнью. Вы не раскаетесь в вашем добром поступке. Я буду следовать за вами везде, как собака, дома буду служить вам, на войне не отойду от вас и буду счастлив, если приму удар, назначенный для моего господина.

Шафлер исполнил желание карлика и, как докажет эта история, доброе дело принесло ему пользу.

При виде конюшего графа, оружейник не мог удержаться, чтобы не захохотать; но Генрих, привыкший производить такое впечатление, не обратил на это внимания и, кланяясь почтительно своему господину, сказал:

– Простите, мессир, что я осмелился придти сюда без вашего позволения… но случилось важное дело…

И конюший осмотрелся кругом и заглянул даже в дверь, как бы боясь, не подслушивают ли его.

– Что такое, Генрих, – спросил Шафлер, смеясь, – кто тебя потревожил?

– Я не знаю, должен ли я говорить, мессир.

– Здесь все мои друзья, говори.

Генрих низко поклонился всем присутствующим и продолжал:

– Итак, мессир, эти собаки «удочки», – извините мессир оружейник, я говорю не про вас, потому что и между разбойниками бывают порядочные люди, – эти злодеи «удочки» хотят поймать вас в западню и поужинать сегодня «треской».

Вальтер не смеялся более, но с беспокойством смотрел на молодого дворянина, который, не придавая большого значения словам своего конюшего, спросил:

– Как же ты узнал об этой западне, Генрих?

– А вот послушайте, мой добрый господин. Я отвел наших лошадей в гостиницу «Белого коня», потому что она принадлежит прежнему моему хозяину, и я очень рад, что теперь могу приказывать ему и он обязан мне служить. Я сам смотрел, как этот негодяй задал овса нашим лошадям и, надобно признаться, что он угостил их на славу; верно боялся меня, мошенник. Когда я вышел из конюшни, то заметил, что мой прежний мучитель стоит у ворот и с жаром разговаривает с поселянином, которого назвал Фрокаром. Увидев меня, оба замолчали и начали смеяться над моей красотой. Настоящие разбойники!

– Ты бы поменьше употреблял эпитетов, – заметил молодой граф, – тогда рассказ твой был бы яснее и короче.

– Повинуюсь, и буду даже говорить учтиво об этом висельнике. Я не обратил внимания на смех бездельников и спокойно пошел прогуливаться к городским воротам. Там есть группа кустарников, в тени которых я расположился отдохнуть, как вдруг увидел, что к тому же месту подходят оба разбойника… извините, мессир, но я не могу назвать учтивее людей, которые составили против вас заговор.

– Заговор! – вскричал Вальтер. – Говори скорее, в чем дело?

– Я вам все расскажу по порядку… Они говорили: «Он не должен выйти из города;. мы получим два золотых, если поймаем „треску“. Это сделать не трудно, и право будет на нашей стороне, если мы его удержим до четырех часов».

Машинально все глаза обратились к часам, которые показывали только три.

Генрих продолжал:

– Это говорил крестьянин, а злодей трактирщик отвечал: «Да как же нам удержать его? Он не будет так глуп, чтобы просрочить время».

– Разумеется, нет! – вскричал Вальтер.

– А крестьянин возразил: «Прежде всего ты не допустишь эту обезьяну конюшего… это он про меня говорил, разбойник… вывести лошадей из конюшни; потом мы уж уговорились с капитаном, охраняющим ворота, что число солдат его будет удвоено, решетка опущена и запрещено будет поднимать ее без позволения, а капитан придет только, когда пробьет четыре часа. Тогда треска попадется на удочку, а в наши карманы попадут деньги».

– Недурно придумано, – сказал Шафлер.

– Еще крестьянин прибавил, что надобно привлечь на их сторону начальника городской стражи, чтобы он не помешал этой измене. Тогда разбойники удалились, а я со всех ног побежал в гостиницу, оседлал наших лошадей, бросил деньги в ясли и пришел сюда, предупредить вас о заговоре.

Оружейник уже не находил карлика смешным и с чувством пожал ему руку.

– Ты славный малый, – сказал он, – и может быть спасешь жизнь твоего господина. Ясно, мессир Жан, что против вас составлен заговор и вас хотят захватить.

– И, вероятно, эту западню устроил ваш враг Перолио, – заметил Франк.

– Больше некому, – отвечал граф. – Он один способен придумать такую неблагородную шутку. Но он может ошибиться. Чтобы поймать треску, надобно крепкую удочку, и не одну.

– Однако, мессир, надо обдумать дело хорошенько, – сказал Вальтер спокойно, но решительно. – Во всяком случае, вы можете надеяться на меня и на Франка. Не правда ли, сын мой?

– Да, хозяин, я обещал мессиру Шафлеру безграничную преданность.

– Отправимся же, дети мои, – сказал Вальтер, – потому что время уходит. Ты, Франк, выбери четырех самых сильных работников и следуй за нами в ста шагах.

– Хорошо, мастер.

– Не вели им снимать рабочих передников, чтобы подумали, что они идут с работы.

– Не взять ли им оружие?

– Нет, довольно с них и палок со свинцовыми концами, да пусть под передниками спрячут ножи.

– Все будет исполнено.

– Скажи также, чтобы Маргарита дала каждому по кружке пива и по стакану вина.

Франк вышел, а Шафлер, надевший, с помощью Генриха, свой нагрудник, взял меч. Но Вальтер, находя, что будущий его зять недостаточно вооружен, подал ему секиру с костяной ручкой, которую вынул из шкафа, а сам взял короткий, но широкий меч.

На лицах Марии и ее матери выражалось сильное волнение. Бедная Марта хотела успокоить дочь, но когда увидела, что муж вооружается, произнесла:

– Вальтер, ради Бога, что ты делаешь?

– Успокойся. Ты знаешь, что я не забияка, но нельзя же не защищать себя. Правда, бывают минуты, когда кровь кипит во мне, как у молодого человека, но это ненадолго, и я опять делаюсь флегматиком. Будь уверена, что все устроится к лучшему. Я имею влияние на добрых граждан нашего города и надеюсь, что они меня послушаются. Но пора, любезный зять, отправимся в путь.

– Прощайте, матушка, прощайте, Мария, – сказал Шафлер, обнимая их, – даст Бог, скоро увидимся.

Вальтер и граф поспешно вышли. Генрих подвел своему господину лошадь, но он хотел дойти пешком до городских ворот, которые были недалеко, и потому велел вести лошадей. Подойдя к ним, Вальтер, осмотрев все, сказал:

<1 2 3 4...7 >

На страницу:

Перейти

2 из 7