Полная версия
Наследник поручика гвардии
– Видишь, какой у тебя предусмотрительный папа? Будешь ты у нас Лизонькой, дочка…
* * *Неожиданно к Андрею Петровичу через Петербургскую академию наук обратился капитан-лейтенант барон Врангель с просьбой о встрече.
Они были знакомы, так как барон служил мичманом на шлюпе «Камчатка» под командой Головнина, который в 1818 году инспектировал деятельность главного правителя Русской Америки Баранова в Ново-Архангельске. Это были неприятные воспоминания, ибо Баранов, которого Андрей Петрович очень уважал, был отстранен Головниным от должности в соответствии с высочайшими полномочиями и тот, не выдержав несправедливости, в том же году скончался у индонезийского острова Ява. Скончался на семьдесят третьем году жизни, на борту шлюпа «Кутузов» при возвращении в Петербург.
Тем не менее Андрей Петрович дал согласие на встречу. Он учтиво встретил гостя и провел его в свой кабинет, в то время как Ксения, напряженно наблюдавшая за ними, женским сердцем смутно предчувствовала что-то, что может коренным образом изменить ее устоявшуюся и вполне устраивавшую семейную жизнь с супругом.
Собеседники расселись по креслам.
– Прекрасная медвежья шкура, – учтиво отметил Врангель, настраиваясь на важный для него разговор. – Наверное, из Русской Америки? – предположил он.
– Вы совершенно правы, Фердинанд Петрович. Я добыл ее на побережье залива Аляска во время экспедиции по его описанию, – отдал должное наблюдательности гостя Андрей Петрович.
– У меня в кабинете тоже лежит шкура, но только белого медведя.
Хозяин не удивился, зная о том, что Врангель руководил экспедицией по обследованию и описанию берегов Северо-Восточной Сибири, из которой только что вернулся.
– Ох, и намучался я с ней, честно говоря, – улыбнулся барон, – пока доставил ее из Нижнеколымска через Якутск, Иркутск и Красноярск в Петербург.
– Прав все-таки Крузенштерн, предлагая доставлять необходимые товары Российско-Американской компании для ее колоний в Русской Америке на кораблях кругосветных экспедиций. Это было бы не только быстрее, но и значительно дешевле, – заметил Андрей Петрович.
– Целиком и полностью согласен. А я-то ведь там, в Русской Америке, находился всего несколько месяцев, да и то только в Ново-Архангельске, – с явным сожалением отметил Врангель. – В то время как вы, Андрей Петрович, исследовали владения Российско-Американской компании в течение полутора десятков лет, исходив их вдоль и поперек.
– Оказывается, вы хорошо осведомлены о моей персоне, – усмехнулся Андрей Петрович.
– А как же иначе? – неподдельно удивился Врангель. – Я же с большим интересом прочел ваш роман о приключениях как в Русской Америке, так и в Калифорнии, и в Новой Зеландии. А вот теперь с нетерпением жду вторую часть романа уже о перипетиях экспедиции Беллинсгаузена в поисках Южного материка.
Андрей Петрович улыбнулся и, подойдя к книжному шкафу, взял вторую часть, только что вышедшую из печати, сделал на ней дарственную надпись и протянул барону. Тот, прочитав вслух: «Фердинанду Петровичу Врангелю, мореплавателю и исследователю северных земель, на добрую память от автора, исследовавшего земли южные», – горячо воскликнул:
– Огромное спасибо, Андрей Петрович, за столь дорогой для меня подарок, – и, благодарственно пожимая руку автору, лукаво добавил: – А вы, оказывается, тоже очень хорошо осведомлены о моих скромных делах.
– Соответственно, Фердинанд Петрович, соответственно, – улыбнулся хозяин кабинета.
– Я действительно только что вернулся из экспедиции Магаданского отряда, которым руководил. И впал в унынье от вынужденного безделья. Но, к счастью, вскоре по протекции Василия Михайловича Головнина получил предложение возглавить кругосветную экспедицию на военном транспорте «Кроткий». К великому сожалению, это не научная экспедиция, а чисто коммерческая. В связи с необходимостью доставлять грузы Российско-Американской компании стали в большом количестве строить суда с повышенной грузоподъемностью и меньшей численностью команды. Как раз таким судном и является «Кроткий»… Тем не менее я надеюсь, что во время плавания мне посчастливится открыть еще неизвестные до сих пор острова или хотя бы один. Мне кажется, что вам, открывшему атолл Екатерины, эти мои устремления вполне понятны, – улыбнулся он.
Андрей Петрович, ностальгически вздохнув, утвердительно кивнул.
– В этом случае мне, как капитану, – продолжил Врангель, – хотелось бы иметь на судне человека, который был бы способен грамотно и достоверно сделать их описание. У меня в подчинении будет всего-навсего шесть офицеров. Поэтому кандидатуры, более отвечающей этим требованиям, чем ваша, уважаемый Андрей Петрович, я просто не вижу, – заметив скептическую улыбку, промелькнувшую на лице собеседника, Врангель напористо продолжил: – Я, конечно, понимаю, что, после Антарктической экспедиции с ее масштабами и уровнем научного обеспечения, мое предложение может показаться чуть ли не кощунственным. Но тем не менее счел возможным сделать вам его, – он выжидающе посмотрел на Андрея Петровича…
– Дело не в масштабах, Фердинанд Петрович. Вы все правильно рассчитали, – улыбнулся он. – Я сейчас действительно оказался не у дел, закончив оформление по высочайшему повелению экспозиций в музее Адмиралтейского департамента и дописав наконец-то свой роман, – он кивнул на книгу, которую барон продолжал держать в руках. – Одним словом, я нахожусь в том же состоянии, о котором вы только что упоминали. – Шувалов замолчал, задумавшись. – Однако для моего согласия необходимо соблюсти одно непременное условие.
– Какое, Андрей Петрович? – подался всем телом вперед Врангель.
– Полная независимость моих ученых дел.
– Какие вопросы, Андрей Петрович?! – барон вытер носовым платком выступившую испарину. – Я гарантирую вам полное невмешательство во все ваши научные исследования! В любые, которые соблаговолите проводить. А квалифицированную помощь вам в этом случае окажут лейтенант Матюшкин и штурман Козьмин, имеющие большой опыт в картографии.
– Открытие неизвестных островов – голубая мечта любого мореплавателя, Фердинанд Петрович. Только, к глубокому сожалению, далеко не каждому из них выпадает на долю это ни с чем не сравнимое счастье. Я, к примеру, разбуди меня хоть самой глубокой ночью, тут же назову точные координаты атолла Екатерины, – рассмеялся Шувалов.
Рассмеялся и его собеседник, благодарный ученому за понимание, чувствуя, что мечта заполучить в свою команду столь известного ученого близится к исполнению.
– Острова островами, их может попросту и не оказаться, – Андрей Петрович заметил, что барон при этом поморщился, как от зубной боли, – а вот проведение систематических метеорологических и гидрологических исследований на протяжении всего маршрута экспедиции – это вполне выполнимая задача.
– Вы кудесник, Андрей Петрович! – возбужденно воскликнул Врангель. – На ровном месте сформулировали не просто задачу, а целую научную проблему. Теперь мне будет чем козырнуть при пробивании вашей должности в Морском департаменте! – он умышленно опустил слово «будущей», небеспочвенно считая вопрос об участии ученого в плавании на «Кротком» делом уже решенным.
– Вот и прекрасно, Фердинанд Петрович! – заключил Андрей Петрович. – Я даю свое согласие на участие в вашей экспедиции, а посему у нас с вами, как мне представляется, – он заговорщицки улыбнулся, – будет достаточно времени для продолжения наших научных дискуссий.
– Большое спасибо, Андрей Петрович! У меня прямо-таки гора с плеч свалилась.
И они, встав, крепко пожали руки, оставшись вполне довольными результатами встречи.
Глава вторая
Снова в море
Ксения внешне спокойно восприняла решение мужа о новом кругосветном плавании. Умом она понимала его внутреннее состояние, обусловленное слишком долгим ожиданием наследника, и поэтому считала, что ему пойдет на пользу занятие своим любимым делом. В то же время ее душа любящей женщины протестовала против необходимости расставания на столь длительный срок. И эти противоречивые чувства вносили сумятицу в ее еще не окрепшую от жизненных испытаний юную душу.
23 августа 1825 года во время проводов экспедиции на пристани Кронштадта, когда раздался пушечный выстрел с «Кроткого», Андрей Перович крепко обнял Ксению, без смущения прильнувшую своим гибким телом к нему и прошептавшую: «Возвращайся здоровым и невредимым – я буду очень ждать тебя». Он крепко пожал руки своему тестю и Матвею, который чуть ли не со слезами на глазах провожал своего покровителя в дальнее плавание уже одного, а затем, не оборачиваясь, широким шагом направился к катеру, чтобы провожающие, не дай бог, не увидели его слез, предательски выступивших на глазах.
* * *Андрей Петрович вышел на верхнюю палубу. Вокруг, до самого горизонта, простирались свинцовые волны Балтийского моря. Это тебе не лучезарные воды южных морей, ласкающие взгляд, зато именно к ним стремились поколения русских еще со времен Ивана Грозного. И он, русский офицер, верный сын своего Отечества, преисполнился благодарности к ратным делам предков, прорубивших, по образному выражению великого Петра I, «окно в Европу».
Они с капитаном Врангелем заранее обсудили порядок проведения научных работ. Договорились, что метеорологические и гидрологические наблюдения будут проводиться регулярно четыре раза в сутки в течение всего плавания вахтенными сменами под руководством вахтенных офицеров.
– По этому поводу у меня, Фердинанд Петрович, будет к вам одна просьба. По идее, результаты наблюдений необходимо фиксировать в особом журнале. Однако по печальной участи, постигшей документы многих экспедиций, они могут затеряться в пыльных архивах департаментов Морского министерства. В то время как шканечные журналы[6] судов Военно-морского флота передаются на вечное хранение. Поэтому я хотел бы испросить вашего разрешения на то, чтобы результаты этих наблюдений заносились именно в шканечный журнал «Кроткого».
– Нет проблем, Андрей Петрович, – облегченно вздохнул капитан. – Я дам соответствующее указание старшему офицеру.
– Большое спасибо, Фердинанд Петрович, за содействие, – Андрей Петрович полупоклоном ответил на согласие. – Однако лучше, чтобы эти записи производил один и тот же человек, так как единообразием они бы в дальнейшем способствовали более успешной их обработке.
– Сразу виден подход к делу опытного ученого, – удовлетворенно улыбнулся капитан. – Мне пришлось столкнуться с подобной проблемой при подготовке отчета о Колымской экспедиции, – он призадумался. – Поручим, пожалуй, вести эти записи штурману Козьмину.
Андрей Петрович согласно кивнул головой.
– А у вас, Фердинанд Петрович, – снисходительно улыбнулся он, – на «Кротком», как мне кажется, присутствует почти весь состав вашего Колымского отряда?
Теперь улыбнулся уже Врангель:
– Кроме меня в команду «Кроткого» входят только четыре человека из Колымского отряда: лейтенант Матюшкин, штурман Козьмин и доктор медицины Кибер.
– Но ведь эти четверо составляют более половины командного состава судна! – откровенно рассмеялся тот.
– Это является общепризнанной практикой, когда капитан сам формирует командный состав вверенного ему корабля. При этом он, несомненно, отдает предпочтение тем лицам, которых хорошо знает и которые проверены в деле, – улыбнулся капитан-лейтенант.
– Я весьма признателен вам за приглашение и моей скромной персоны, Фердинанд Петрович. А также за то, что предоставили самые современные навигационные, астрономические и метеорологические инструменты.
– Это не только моя заслуга. Я ведь сделал заявку на эти инструменты лишь после того, как была утверждена ваша должность ученого натуралиста, уважаемый Андрей Петрович.
* * *Заходы в Копенгаген и Портсмут остались позади, и «Кроткий» бороздил уже просторы Атлантического океана.
Андрей Петрович не мог не отметить преимущества одиночного плавания. При совместном приходилось в темное время суток систематически жечь фальшфейеры[7], чтобы обозначить места судов относительно друг друга. А туманы, а жестокие штормы? Капитаны боялись потерять друг друга из вида, поэтому флагман вынужден был назначать точки рандеву на случай разлучения судов, а затем томительно ожидать подхода отставшего, мучаясь сомнениями, не случилось ли чего с ним, не дай бог, непоправимого. Всё это изматывало. В то время как в одиночном плавании капитан самостоятельно выбирал курс и скорость движения судна, исходя лишь из метеорологических условий и степени волнения водной поверхности. Одним словом, капитан чувствовал себя вполне комфортно. Когда Шувалов поделился своими мыслями по этому поводу с Фердинандом Петровичем, тот сразу же согласился с ученым.
Свободного времени оказалось более чем предостаточно, и Андрей Петрович решил привести в порядок свои путевые записки. Он работал в своей каюте, которая была, конечно, не такой шикарной, как адмиральская на «Востоке» во время плавания Антарктической экспедиции под командой Беллинсгаузена. Но и не такой тесной, как на «Надежде», во время плавания под командой Крузенштерна. В общем, она вполне удовлетворяла своего хозяина.
Его новый вестовой Тимофей, предоставленный капитаном, производил достаточно хорошее впечатление. Однако Андрей Петрович был несколько удивлен, когда тот обратился к нему, титулуя «Ваше высокоблагородие». Это на самом деле и соответствовало его чину капитана гвардии, но ведь даже к капитану корабля вестовой обращался только как «Ваше благородие» – в соответствии с чином Врангеля. Выходит, Фердинанд Петрович предусмотрел даже такую «мелочь», предупредив вестового о форме обращения к новому барину. «Интересное открытие, – отметил Андрей Петрович. – Стало быть, барон действительно очень нуждается во мне. Вернее, в моих знаниях».
Тимофей не удивился, когда обнаружил, разбирая вещи барина, парадный мундир капитана гвардии Преображенского полка. Однако его сразили две серебряные звезды на нем. Аккуратно, с благоговением он положил на полку бельевого шкафа красную с черной каймой орденскую ленту Святого Владимира I степени, а поверх нее – красный эмалевый крест Святой Анны II степени. Поставив в угол офицерскую шпагу с синим самоцветом на эфесе, вестовой проникся огромным уважением к своему барину. «То-то будет, чем удивить вестовых других офицеров и даже самого господина капитана!» – радостно, с чувством превосходства и с гордостью за своего барина подумал он, предвкушая взгляды завистников.
Слуги гордятся знаками отличия своих господ даже больше, чем сами их обладатели.
* * *В тропиках Андрей Петрович как-то решил удивить своих спутников. На шкафуте[8] собрались все офицеры, а несколько в стороне толпились любопытствующие матросы. Он взял пустую бутылку, плотно заткнул ее пробкой, на наружной стороне которой был вырезан крест, перевязал горлышко сложенной вчетверо холстиной и опустил ее на глубину 200 саженей[9].
Когда бутылку вытащили на палубу, она оказалась наполнена водой, холстина сверху была прорвана, а пробка стояла на месте, но повернутая другой стороной – да так крепко, что ее с большим трудом удалось вытянуть.
– Да вы просто чародей, Андрей Петрович! – воскликнул пораженный лейтенант Матюшкин. – Если вы не против, я хотел бы сам попробовать выполнить этот фокус.
– Отчего же, Федор Федорович? Дерзайте!
Тот тщательно повторил все операции и когда поднял бутылку на палубу, результат был тот же – пробка в горлышке бутылки оказалась перевернутой. Присутствующие вопросительно посмотрели на Андрея Петровича.
– Все очень просто, господа. Теплый воздух, находящийся в бутылке, при погружении на глубину, где температура воды гораздо ниже, охлаждаясь, сжимается, и пробка под действием мощного давления толщи воды проталкивается внутрь бутылки, которая и наполняется водой. Когда же начинается ее подъем, вода в бутылке постепенно нагревается, увеличивая свой объем, и пытается вытолкнуть пробку обратно. Но так как пробка имеет слегка коническую форму, то в конце концов она, повернувшись, вталкивается в горлышко именно бывшей нижней стороной, имеющей меньший диаметр. А дальнейшее увеличение объема нагревающейся воды приводит к увеличению давления на пробку, плотно вгоняя ее в отверстие горлышка. Вот, собственно, и весь секрет фокуса, господа, – удовлетворенно улыбаясь, заключил Андрей Петрович.
– И где же вы обучились этим премудростям, Андрей Петрович? – спросил капитан, весьма довольный эффектом, произведенным на его офицеров.
– Эти опыты, Фердинанд Петрович, проводил Михаил Петрович Лазарев, капитан шлюпа «Мирный», во время Антарктической экспедиции, – пояснил тот. – Однако надо иметь в виду, что подобный эффект возможен только при довольно значительной разности температур воды на ее поверхности и на глубине. А посему наиболее подходящим местом для подобных опытов как раз и является тропические воды океанов.
Капитан сделал шаг вперед:
– Разрешите мне от имени офицеров «Кроткого» поблагодарить вас, уважаемый Андрей Петрович, за столь поучительные опыты, доставившие нам истинное удовольствие, – с подъемом произнес Фердинанд Петрович, почтительно пожимая руку ученому под бурные аплодисменты окружающих.
* * *– Еще во время первого кругосветного плавания по инициативе натуралиста Лангсдорфа, моего учителя по естественной истории, на «Надежде» собирали летучих рыб, попадавших на палубу шлюпа, и жарили их для кают-компании. Получалось, должен отметить, отменное блюдо. Это же свежая рыба, а не осточертевшая солонина! – обратился как-то Андрей Петрович к капитану. – Может, попробуем отведать даров моря с, так сказать, доставкой на дом?
– Вы так считаете, Андрей Петрович? – с некоторой настороженностью спросил Врангель.
– Безусловно, Фердинанд Петрович! Дело-то проверенное, – убежденно ответил тот. – Меня несколько смущает только одно обстоятельство.
– Какое, Андрей Петрович? – насторожился капитан.
– Высота борта здесь несколько больше, чем у шлюпа, а посему, вполне возможно, что количество попадающих на нее рыб может оказаться не вполне достаточным для приготовления деликатеса для всех господ офицеров.
Капитан откровенно рассмеялся:
– Да старший офицер мне уже неоднократно жаловался, что вахтенные смены не успевают выбрасывать этих «мерзких», по его выражению, летучих рыб за борт.
– Ай-ай-ай, какое расточительство! – притворно воскликнул Андрей Петрович.
– К тому же офицеров на транспорте почти вдвое меньше, чем на шлюпе, – загораясь идеей, уточнил капитан. – Поэтому даю указание старшему офицеру организовать сбор летучих рыб с последующей их доставкой на камбуз…
Вечером в каюту Андрея Петровича кто-то осторожно постучал, и в дверях появился сам Фердинанд Петрович с подносом в руках, на котором горкой возвышались аппетитные тушки поджаренных рыб.
Андрей Петрович встал из-за стола, отложив в сторону гусиное перо.
– Не мог отказать себе в любезности лично преподнести вам, Андрей Петрович, этот деликатес, как вы выразились, из даров моря. Честно говоря, не ожидал, что из этих «мерзких» рыб получится столь достойное блюдо.
– На мой взгляд, это не просто блюдо, а и прекрасная закуска, Фердинанд Петрович! – лукаво заметил Андрей Петрович.
Лицо капитана просияло – совершенно неожиданно появился повод впервые провести время с ученым, который был старше его лет на пятнадцать, в, так сказать, товарищеской обстановке.
– Вы какой предпочитаете напиток, Андрей Петрович? – быстро спросил он.
– Мы с Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном останавливали свой выбор во время плавания на мадере…
Лицо капитана исказилось гримасой сожаления.
– Но так как «Кроткий» не заходил на Канарские острова, – Шувалов позвонил в колокольчик, – и мадеры в буфете кают-компании нет, то я сделал некоторый запас любимого напитка, – и он дал указание мгновенно появившемуся Тимофею: – Накрой стол на двоих под мадеру. Это будет называться «малой программой», – назидательно пояснил он. – И вместе с вестовым капитана принеси сюда его любимое кресло.
– Есть, ваше высокоблагородие! – коротко ответил вестовой и метнулся в капитанскую каюту выполнять приказание.
Врангель улыбнулся:
– Приучаете Тимофея к своим порядкам?
– А как же! Вестовой должен с полуслова понимать своего хозяина.
– Полностью согласен с вами, Андрей Петрович. Тем не менее должен заметить, что Тимофей толковый, расторопный и исключительно исполнительный матрос.
– А я нисколько и не сомневался, что вы не подсунете мне какого-нибудь безмозглого растяпу, – парировал ученый к явному удовольствию капитана.
* * *Они сидели в креслах напротив друг друга, разделенные письменным столом, и колеблющееся пламя свечей скупо освещало их мужественные лица. Это были люди, которых не могли устрашить ни свирепые штормы и бури, ни «ревущие сороковые»[10], ни полярные льды. Они были разных возрастов, но их объединяло подвижничество, готовность к самопожертвованию ради достижения великих целей во славу Отечества. Они были из тех, кто порой совершает, казалось бы, невозможное ради познания еще неведомого. Это были люди особой породы, закаленные в схватках с проявлениями дикой, порой беспощадной природы.
Фердинанд Петрович испытывал благодарность к Андрею Петровичу за возможность сблизиться с ним, о чем не раз мечтал, по достоинству оценивая богатый опыт мореплавателя и путешественника и глубокие знания признанного ученого. Перед тем как отправиться «сватать» Шувалова в свою экспедицию, Врангель еще раз прочитал его научную статью с предисловием члена-корреспондента Петербургской академии наук Лангсдорфа о признаках земли значительных размеров в высоких южных широтах и прямо-таки оробел. Как же он сможет пригласить известного ученого в свою далеко не научную экспедицию на должность рядового натуралиста? Ведь тот был руководителем ряда экспедиций, организованных Российско-Американской компанией, а в Антарктической – даже заместителем руководителя по ученой части с целым штатом ученых! И тем не менее вот он, барон Врангель, сидит с этим человеком один на один на своем судне и преспокойно потягивает из фужера золотистую мадеру. Фантастика какая-то…
А Андрей Петрович, чувствуя в собеседнике родственную душу, радовался возможности общения с единомышленником. Теперь-то он сможет при необходимости обсудить волнующие вопросы, связанные с возникшими научными предположениями. Раньше он делился своими мыслями с Фаддеем, верным другом. Но тот был более практиком, в то время как Врангель отличался аналитическим складом ума, отточенным в испытаниях Колымской экспедиции, длившейся в течение четырех долгих лет за Северным полярным кругом.
– У меня, Фердинанд Петрович, сложилось впечатление, что между вами и лейтенантом Матюшкиным существуют особые отношения.
– Это вполне естественно, – улыбнулся капитан, – и ни для кого на «Кротком» не является тайной, – он приложился к фужеру и, сделав несколько маленьких, по обычаю флотских офицеров, глотков, отставил его в сторону, как бы готовясь к длительному разговору, – Федор Федорович обучался в Царскосельском лицее, где подружился с Александром Сергеевичем Пушкиным. Окончил его с первым выпуском и по рекомендации директора лицея Энгельгардта был принят волонтером в кругосветную экспедицию под командой Головнина на шлюпе «Камчатка». Вот там-то мы и встретились с ним.
У нас сразу же сложились те же отношения, что и у вас, Андрей Петрович, с мичманом Фаддеем Фаддеевичем Беллинсгаузеном на шлюпе «Надежда». Я на совместных вахтах обучал Федора Федоровича, исполнявшего должность гардемарина[11], основам управления парусным судном, и уже через некоторое время он стал нести самостоятельные вахты наравне с офицерами шлюпа, исполняя должность вахтенного офицера. По окончании плавания он по представлению Головнина был произведен в мичманы.
– Меня Крузенштерн тоже хотел по окончании плавания представить к производству в мичманы, однако я предпочел пойти другим путем, – признался Андрей Петрович. – За что и получил нагоняй от камергера Резанова, бывшего в то время полномочным посланником России в Японии. Торговая миссия его находилась на «Надежде», а я состоял ее членом.
– У каждого из нас действительно свои пути-дороги, – задумчиво произнес Врангель. – Надеюсь, вы не жалеете о выбранном вами пути ученого? – улыбнулся он.
– Ни в коем случае, Фердинанд Петрович. Ни в коем случае. За время пребывания в Русской Америке у меня сложился вполне независимый характер. Вы, кстати, не почувствовали этого?
– Отчасти, Андрей Петрович, – мягко улыбнулся барон.
– А вот моя супруга, Ксения Александровна, в отличие от вас почувствовала это, мне кажется, в полной мере.
И они рассмеялись, пододвинув к себе фужеры. Их служебные отношения явно переходили в дружеские…
– После возвращения экспедиции и «Камчатки» в Кронштадт, – продолжил Врангель, – Головнин почти сразу же предложил мне возглавить Колымский отряд, целью которого помимо уточнения карты северо-востока России были розыски земли к северу от Чукотского полуострова, о наличии которой ходили упорные слухи, а также окончательное разрешение гипотезы о соединении Азии с Америкой. И хотя существование пролива между Азией и Америкой было установлено еще Дежневым и подтверждено экспедицией Беринга, все же имело хождение предположение, что Америка, так называемая «Большая Земля», где-то на северо-востоке соединяется с Азией узким перешейком, идущим от Шелагского мыса[12]. В связи с этим детальное обследование Чукотского побережья представляло особый интерес. Поэтому я дал согласие и пригласил с собой Матюшкина.