Холод южных морей

Помня о переживаниях Крузенштерна по поводу обмена салютами, Беллинсгаузен, чтобы не попасть впросак, послал мичмана Демидова к губернатору, генерал-лейтенанту шевалье де Лабуриа, уведомить о причине прибытия шлюпов и переговорить об обмене салютами. Демидов, возвратясь с берега, доложил, что губернатор очень вежливо его принял и уверил, что крепость будет отвечать выстрелом за выстрел, почему «Восток» салютовал из семи пушек, а крепость, на которой был поднят флаг, отвечала равным числом.

Утром следующего дня капитаны ездили на берег с визитом к губернатору. Вернувшись из поездки, Фаддей Фаддеевич делился впечатлениями с Андреем Петровичем.

– Принял он нас с отличной приветливостью, изъявил готовность вспомоществовать во всем и сказал, что имеет на то повеление от своего правительства. Затем присовокупил, что ему очень хорошо известно неподражаемое гостеприимство россиян, и он крайне рад, что на старости лет своих еще имеет случай быть им полезен.

Мы удивились, увидев в числе многих орденов, его украшающих, российский военный орден Св. Георгия четвертой степени. Почтенный старец предупредил наше любопытство, сообщив, что находился в российской службе в царствование императрицы Екатерины Второй, был в сражении против шведов под началом принца Нассау и участвовал в победах фельдмаршала Румянцева, о котором многое рассказывал. Восхищался воспоминанием, что крест за храбрость и заслуги получил из рук самой государыни.

При прогулках по городу Фаддей Фаддеевич носил в кармане искусственный магнит, которым касался земли в разных местах на улицах, и всегда обнаруживал множество железных частиц, пристававших к нему. Поделившись с Андреем Петровичем этим удивившим его наблюдением, приказал по его совету привезти на шлюп песку, выбрасываемого морем на берег, из разных его мест. Проведя вместе опыты, убедились, что он также наполнен такими же частицами.

На основании этого друзья пришли к выводу, что, вероятно, и весь вулканический остров содержит подобные железные частицы, и, следовательно, всякое испытание, связанное с использованием магнитной стрелки на его берегах, не принесет никакой пользы. Таким образом, давным-давно открытый остров Тенериф преподнес русским путешественникам еще одну загадку.

Достойное удивления драконово дерево, растущее неподалеку от поместья Бетанкура, завоевателя острова, обратило внимание наших путешественников. Оно на десяти футах высоты от земли имеет тридцать шесть футов в окружности!

В то же время, как отметил Фаддей Фаддеевич, в Крыму, на даче генерал-майора Говорова, называемой Албат, находится дуб в полной высоте, и не менее этого дерева достоин удивления: на пяти футах от земли он имеет в окружности те же тридцать шесть футов. Дуб этот в особенности знаменит тем, что под его сенью завтракали Екатерина II и император Австро-Венгрии Иосиф во время их путешествия по Крыму по приглашению светлейшего князя Потемкина-Таврического.

* * *

С утра 24 сентября, через пять дней после отплытия из гавани Санта-Крус, в первый раз показались рыбы бониты (макрели), которые старались как бы предупредить ход шлюпа, плывя перед его форштевнем. Матросы пытались поразить их острогой, однако одна макрель ко всеобщему сожалению, сорвалась с остроги, лишив команду хорошей ухи. Вместе с раненой и прочие бониты отплыли от шлюпа.

Вскоре после пересечения Северного тропика в первый раз увидели летучих рыб. Фаддей Фаддеевич, многозначительно переглянувшись с Андреем Петровичем, дал указание старшему офицеру организовать их сбор на верхней палубе шлюпа, когда те станут падать на нее довольно часто, и передавать на камбуз для приготовления из них жареного блюда для кают-компании. При этом Андрей Петрович был немало удивлен тем, что Иван Иванович воспринял вроде бы странный приказ капитана как само собой разумеющийся, не задавая каких-либо вопросов. «Не зря, стало быть, Фаддей перетянул его за собой с Черного моря, – даже позавидовал он другу. – Как, впрочем, и меня тоже…» – беззлобно заключил он.

Бониты же во множестве следовали за шлюпом, и удальцы из матросов неоднократно пытались ловить их удами, но так и не поймали ни одной рыбины. Неуемный же охотничий азарт бонитов достоин удивления – они, преследуя летучих рыб, прямо-таки выскакивали за ними из воды, когда те, ища спасения, вылетали из нее. Но здесь их поджидали фаэтоны и другие морские птицы, хватая на лету.

В полдень 30 сентября поймали на уду прожору (акулу), а вместе с ней подняли на шлюп и рыбу прилипалу, которые всегда держатся около акул, пользуясь остатками их добычи. Кроме того, ища возле них своего спасения от других хищных рыб, они прилипают к ним особыми присосками (откуда, собственно, и название этих рыб), ибо все морские обитатели боятся приближаться к акулам, которые, однако, при всей своей ненасытной прожорливости прилипал почему-то не трогают.

Зная, что прожору можно употреблять в пищу, капитан советовал матросам не гнушаться употреблением ее мяса. По просьбе Андрея Петровича художник Михайлов нарисовал обе добычи, а штаб-лекарь Берх снял с них кожу и приготовил для сохранения. Изготовлять же чучела из них на шлюпе Андрей Петрович не стал по двум причинам. Во-первых, чучело акулы было бы очень больших размеров, занимая много драгоценного места, и, во-вторых, если бы кожа рыб по каким-либо причинам при изготовлении чучел была бы повреждена, то добыть их снова было бы практически невозможно. Во всяком случае, он точно знал, что капитан ни в коем случае не стал бы тратить время на их поимку, нарушая утвержденный график движения экспедиции.

В тот же день видели склизковатое морское животное, называемое португальским фрегатом, или морской крапивой, но скорый ход шлюпа не позволил точнее рассмотреть это животное, разукрашенное всеми цветами радуги.

* * *

Через несколько дней ночью увидели свечение моря. Это величественное явление поражает зрителя: он видит на небе бесчисленное множество звезд и море, освещенное зыблющимися искрами, которые по мере приближения шлюпов становятся ярче, а в струе за кормою образуют огненную реку. Тот, кто этого никогда не видел, изумляется и находится в полном восторге.

Для выяснения происхождения этих искр с кормы шлюпа опустили флагдучный мешок и вытащили во множестве как больших, так и малых светящихся животных, из которых по особенному блистанию обратила на себя внимание пиросома, длиною до семи дюймов (около восемнадцати сантиметров), имеющая форму полого стекловидного цилиндра с закругленным основанием и наростами разной величины вдоль всего тела. Когда она находится в воде в спокойном состоянии, то иногда лишается света, но спустя некоторое время с наростов начинает светиться и наконец вся принимает огненный вид, после чего снова постепенно тускнеет, но при малейшем сотрясении воды блистание ее мгновенно возобновляется. Однако все эти изменения происходят только до тех пор, пока животное не мертво, а потом блистание исчезает. Для опыта дали кошке большую половину этого животного, и она охотно ее съела без каких-либо для себя последствий.

Друзья были очарованы этим зрелищем не менее других и хотя проходили этими же водами шестнадцать лет тому назад, но ничего подобного не видели. Конечно, и тогда видели свечение отдельных морских животных, но такого свечения водной поверхности до самого горизонта не было.

– Жаль, что этого явления мы не наблюдали во время нашего первого плавания, – с сожалением сказал Андрей Петрович. – Ведь в сетку для ловли подобного рода морских животных, которая теперь всегда висит у нас за кормой, пиросомы попадаются только в ночное время, днем же увидеть их в воде можно очень и очень редко. Очевидно, они по каким-то, пока нам не известным, причинам избегают солнечного света и с восходом солнца опускаются на глубину. Григорий Иванович непременно бы обратил на это внимание и разгадал бы эту загадку их поведения.

– Уж это точно, – вздохнув, согласился Фаддей Фаддеевич.

И Андрей Петрович за неимением на шлюпе натуралиста смог ограничиться лишь констатацией этого любопытного факта, сделав пометку в своем неизменном блокноте.

* * *

Андрей Петрович, конечно, хорошо знал, что из множества наук, связанных с морем, Фаддей Фаддеевич отдавал предпочтение картографии и гидрологии. Ведь еще Крузенштерн выделял его среди прочих офицеров, когда они проводили картографические съемки восточных берегов японского острова Кюсю и Сахалина. Он-то как раз и оформлял в окончательном виде генеральные карты этих побережий.

Вот и сейчас, воспользовавшись тем, что хотя ветер и был попутный, но тих, капитан решил спустить ялик с астрономом Симоновым и штурманом Парядиным для измерения температуры воды на глубине.

Андрей Петрович, увидев плававший поблизости португальский фрегат, предостерег их, показывая на слизистое морское животное:

– Господа, не трогайте руками, ради Бога, морскую крапиву, это довольно опасно.

– Успокойтесь, Андрей Петрович, это нам как-то ни к чему, – улыбнулся Иван Михайлович, астроном.

Однако же, когда измерения уже были закончены, астроном не смог удержаться и из любопытства – а как еще мог поступить ученый иначе, видя в воде совсем рядом животное, переливающееся всеми цветами радуги, – все-таки коснулся его рукой и почувствовал воспаление многим сильнее, нежели от ожога береговой крапивы. На его руке образовались белые пятна с сильнейшим обжигающим зудом.

– Правильно говорят, что горбатого только могила исправит, – в сердцах махнул рукой Фаддей Фаддеевич, а Андрей Петрович лишь таинственно улыбнулся.

И штаб-лекарь Берх не корил астронома, делая ему какие-то припарки и смазывая руку одному ему известными чудодейственными, по его уверению, мазями.

* * *

В двух милях от шлюпа под ветром мореплаватели увидели водяной столб (смерч) и ясно могли различить пенящуюся вокруг его основания, похожего на перевернутую воронку, воду.

Глаза Фаддея Фаддеевича загорелись.

– Давайте, Андрей Петрович, расстреляем его из пушки? Ведь известно же, что подобные водяные насосы разбиваются ядрами и что даже одного сотрясения воздуха от действия пушечных выстрелов достаточно, чтобы разрушить его.

И хотя его самого распирало любопытство увидеть столь необычное зрелище, он, однако, с сомнением покачал головой.

– По-моему, это довольно опасная затея, Фаддей Фаддеевич. Смерч, вращаясь против часовой стрелки, засасывает в себя воду и все, что в ней находится, поднимая их высоко вверх и перенося на значительные расстояния. Ведь не зря же жители прибрежных районов бывают очень озадачены тем, когда с неба ни с того ни с сего начинают падать рыбы. А чтобы расстрелять его, нужно подойти к нему на пушечный выстрел, то есть довольно близко. Высота же смерча, как видите, не менее трех тысяч футов (около одного километра!), и когда он, разрушаясь, рухнет вниз, то всякое может случиться. И хотя это очень опасное для мореплавания явление, но сейчас смерч находится от шлюпов на довольно значительном расстоянии и никакой опасности для нас, таким образом, не представляет.

– Вынужден согласиться с вашими доводами, Андрей Петрович, – вздохнул капитан, а вместе с ним с сожалением вздохнул и вахтенный офицер, любознательный лейтенант Торсон. – А жаль – могло бы получиться чудное зрелище. Ну да ладно, будем следовать народной мудрости: «Не тронь дерьмо, оно и вонять не будет».

И Беллинсгаузен ограничился только тем, что предупредил о смерче Лазарева, который поблагодарил его за это и ответил, что и сам видит его.

* * *

С наступлением штилей продолжили опыты по гидрологии. Еще в Петербурге флота генерал-штаб-доктор Лейтон поручил лейтенанту Лазареву провести любопытный опыт. Опустили на глубину 200 саженей (около 400 метров) закупоренную бутылку, но на глубине пробка выскочила. Тогда Михаил Петрович лично закупорил пустую бутылку, на пробке вырезал крест с наружной стороны, перевязал горлышко сложенной вчетверо холстиной и опустил ее на ту же глубину. Когда же бутылку вытащили, она была наполнена водой, холстина сверху прорвана, а пробка оказалась на месте, но повернутая другой стороной, да так крепко, что ее с большим трудом удалось вытянуть лишь пробочником. Все же принимавшие участие в опыте были этим очень удивлены.

Однако, проведя ряд подобных испытаний на разных глубинах, пришли к следующему выводу. Теплый воздух, находящийся в бутылке, при погружении на глубину, где температура воды гораздо ниже, охлаждаясь, сжимается, и пробка под действием мощного давления толщи воды проталкивается внутрь бутылки, которая наполняется водой. По мере же поднятия ее на поверхность находящаяся в ней вода постепенно нагревается и, расширяясь, вдавливает пробку в горлышко. А так как нижний ее конец тоньше верхнего, то она, повернувшись, выталкивается из бутылки в ее горлышко как раз более тонким нижним концом, плотно закупоривая бутылку.

– Вот и весь секрет этого фокуса, господа… – удовлетворенно улыбаясь, заключил Михаил Петрович.

«Умен и пытлив, – по достоинству оценил Андрей Петрович способности лейтенанта и тоже улыбнулся, – а каким же еще должен быть командир шлюпа и заместитель начальника столь ответственной экспедиции?.. Однако подобный эффект возможен, по всей вероятности, только при довольно значительной разности температур воды на ее поверхности и на глубине», – пришел он к выводу, делая пометки в своем блокноте.

* * *

Когда 2 ноября стали на якоря на рейде гавани Рио-де-Жанейро, все члены экспедиции Беллинсгаузена были обрадованы, увидев шлюпы «Открытие» и «Благонамеренный», которые двумя днями позже них покинули Портсмут, а прибыли в Рио-де-Жанейро одним днем ранее. Дело в том, что капитан-лейтенант Васильев до прибытия сюда никуда не заходил, в то время как «Восток» и «Мирный» пробыли пять дней в гавани Санта-Крус на Канарских островах.

Утром следующего дня на «Восток» прибыл генеральный консул в Рио-де-Жанейро коллежский советник[6] Лангсдорф. И офицеры, столпившиеся на шканцах, были немало удивлены, когда тот сразу же оказался в объятиях начальника экспедиции и его заместителя по ученой части.

– Григорий Иванович, сколько лет, сколько зим! – радовался встрече Фаддей Фаддеевич.

– А вы, Андрей Петрович, так бороду и не отрастили, хотя, как помню, перед поездкой в Русскую Америку вроде бы и собирались? – приветствовал того Григорий Иванович, глаза которого прямо-таки источали радость от встречи. – Снова вместе, как когда-то на борту «Надежды»!

– С той лишь разницей, что вы уже не ученый-натуралист, а генеральный консул, я не вахтенный офицер, а начальник кругосветной Антарктической экспедиции, а Андрей Петрович не член торговой миссии, а почетный член Петербургской академии наук и мой заместитель, – уточнил Фаддей Фаддеевич, широко улыбаясь.

– С чем всех нас, господа, и поздравляю! – в тон ему подхватил Григорий Иванович.

И друзья продолжили разговор уже в каюте.

– Шикарно устроились, господа! – с некоторой долей зависти воскликнул Григорий Иванович, мельком оглядев каюту. – Это вам не наши каморки на «Надежде»!

– Это адмиральская каюта, которую занимает уважаемый Андрей Петрович, – пояснил Фаддей Фаддеевич. – И она стала традиционным местом наших дружеских встреч, как когда-то кают-компания на «Надежде».

Григорий Иванович сразу же обратил внимание на чучело чайки, стоявшее на книжном шкафу (натуралист – он и есть натуралист!), в то время как вестовые вносили кресло из капитанской каюты, с интересом поглядывая на генерального консула.

– И чем же так знаменита эта птица?

– Как птица ничем особенным, чайка как чайка. Но ее чучело изготовил мой вестовой Матвей, – и Андрей Петрович показал глазами на вытянувшегося в струнку матроса.

Григорий Иванович с интересом глянул на него и, взяв в руки чучело, стал внимательно разглядывать.

– Сработано очень даже неплохо, – заключил он, – а чем же ты набивал его, умелец?

– Паклей, ваше превосходительство! – ответил зардевшийся от похвалы Матвей.

– Слава Богу, что не высокопревосходительство! – улыбнулся вместе с друзьями генеральный консул. – Пока же достаточно и высокоблагородия.

– Есть, ваше высокоблагородие! – стушевался вестовой.

– Они вам больше не нужны, Фаддей Фаддеевич?

– Ступайте! – приказал вестовым капитан.

– Ну что же, – сказал повеселевший Григорий Иванович, когда вестовые покинули каюту, – теперь у вас, господа, как мне кажется, не будет особых проблем с изготовлением чучел животных?

– Вы правы, – подтвердил Андрей Петрович.

– Но ведь вам потребуются различные приспособления для их изготовления, – с долей беспокойства уточнил генеральный консул.

– Все необходимое мы приобрели в мастерской Британского зоологического музея в Лондоне, – доложил Андрей Петрович.

– Поздравляю, Фаддей Фаддеевич! У вас замечательный заместитель по ученой части!

– Если бы вы только знали, Григорий Иванович, сколько я испортил крови, добиваясь его назначения в экспедицию!

– Представляю, очень даже хорошо представляю, – понимающе улыбнулся тот и стал обозревать библиотеку Андрея Петровича. – А ведь кое-что прибавилось в вашем собрании, Андрей Петрович, с тех пор, – отметил Григорий Иванович.

– Конечно. Кое-что приобрел за годы службы в Российско-Американской компании в Новоархангельске, делая заказы предприимчивым купцам, а ряд изданий прикупил уже в Петербурге перед самым отходом экспедиции. Да уже по нужде нахватал кое-чего в Копенгагене, Портсмуте и Лондоне.

– По какой такой нужде? – встревожился генеральный консул, получивший строжайшее предписание министра иностранных дел Нессельроде[7] оказывать экспедиции Беллинсгаузена всяческую помощь и поддержку в рамках своей компетенции.

Андрей Петрович посмотрел на Фаддея Фаддеевича, и тот поведал печальную историю о немецких ученых-натуралистах, приглашенных для участия в экспедициях, но в последний момент ответивших отказом.

– Вот мерзавцы! – не выбирая выражений по поводу руководителей Академии наук, гневно воскликнул всегда выдержанный и корректный Григорий Иванович. – Умудрились, готовя такую дорогостоящую экспедицию, оставить ее без научного обеспечения! Это уже не просто халатность, а преступный подрыв национальных интересов России! – продолжал возмущаться он. – И оставить это дело без последствий для виновных я, как государственное лицо, заинтересованное в успешных результатах столь перспективной экспедиции, которые могут в корне изменить представление о нашем Отечестве как о великой морской державе, не имею права!

– Я уже через нашего посла в Дании барона Николаи передал по этому вопросу свое мнение, полностью совпадающее с вашим, уважаемый Григорий Иванович, в Адмиралтейств-коллегию и надеюсь, что оно будет доведено до сведения государя, – доложил Фаддей Фаддеевич. – Однако мы не остались, как вы изволили выразиться, без научного сопровождения экспедиции. Андрей Петрович сумел за короткий срок определить и научно обосновать признаки возможного нахождения земли значительных размеров в высоких южных широтах. Так что теперь мы имеем возможность отыскивать эту землю с открытыми глазами, а не вслепую.

Григорий Иванович живо повернулся к Андрею Петровичу, и тот изложил в общих чертах результаты своих теоретических изысканий.

– Интересно, очень интересно! А главное – очень полезно и ко времени! – было видно, что в Григории Ивановиче государственный деятель уступил место ученому. – А у вас, Андрей Петрович, случаем, нет хотя бы черновых записей по этому вопросу? – с надеждой спросил он.

– Почему же, Григорий Иванович, есть, и не только черновые, – и Андрей Петрович, открыв левый верхний ящик письменного стола ключиком с брелком, что, конечно, не ускользнуло от взгляда Фаддея Фаддеевича, улыбнувшегося при этом, протянул ему исписанные листы.

Григорий Иванович быстро пробежал их глазами и заключил:

– За время стоянки в Рио-де-Жанейро постарайтесь их оформить надлежащим образом, а я дипломатической почтой со своим предисловием перешлю их в Петербург для публикации в ближайшем научном издании. Пусть наши иноземные горе-академики знают, что россиян просто так вокруг пальца не обведешь. Сами с усами! А вы, Андрей Петрович, просто молодец! Не нарадуюсь на вас, ей богу!

– Ваша школа, Григорий Иванович…

– Любая школа без головы – ничто, дорогой Андрей Петрович, – и улыбнулся. – Видимо, все-таки в коня корм!

– Может быть, и так, – поскромничал тот, – но среди этих признаков, к сожалению, нет еще одного. Я имею в виду наличие морских животных и птиц в приполярной зоне и их поведение, связанное с присутствием земли, в том числе и значительных размеров. Думал поручить его разработку натуралисту как специалисту в этой области знаний, однако… – и он многозначительно развел руками.

– Да, далеко не простой вопрос, и готового ответа на него нет, – задумчиво ответил Григорий Иванович. А затем встрепенулся: – Давайте сделаем так. Я покопаюсь в своей библиотеке, которая, слава Богу, со мной, подберу, что смогу, нужное для вас и перешлю на «Восток». А вы, уважаемый Андрей Петрович, найдете там, я думаю, все необходимое для обоснования этого третьего признака. Кстати, я отмечу в своем предисловии к вашей статье причину отсутствия этого самого признака и добавлю, что он разрабатывается ученым Шуваловым, находящимся в составе экспедиции, ввиду отсутствия в ней немецкого натуралиста, – потирал от удовольствия руки в связи с пришедшей на ум удачной мыслью Григорий Иванович.

– Как мне благодарить вас, дорогой вы мой учитель?! – чуть ли не со слезами на глазах промолвил Андрей Петрович. – А книги я вам обязательно верну на обратном пути, – озабоченно заверил он и, запнувшись, тихо добавил: – Если только не сгинем где-нибудь в полярных льдах…

– Тьфу тебя, вещун! – мелко перекрестился Фаддей Фаддеевич, суеверный, как, впрочем, и все моряки. – Придет же на ум такая блажь вроде бы и не глупому человеку!

– Да успокойся, Фаддей Фаддеевич! Это я же так, для напоминания, что ли, о превратностях судьбы…

– Хорошенькое напоминание, когда походя хоронят экспедицию! – никак не мог успокоиться тот.

А Григорий Иванович улыбался, глядя на перепалку своих друзей, навевавшую сладостные воспоминания о годах их молодости.

– А каковы ваши дальнейшие планы, Григорий Иванович?

– Планов много, – оживился тот, – но главное – подготовка экспедиции в глубь Бразилии. Вы, наверное, помните, что я об этом мечтал еще в кают-компании «Надежды». Сколько же лет прошло с тех пор… Но не все так просто и в финансовом, и в политическом отношении. Всю Южную и Центральную Америку охватили национально-освободительные войны, и испанскому и португальскому господству приходит конец. Но если в Испанской Америке верховодят республиканцы, или, по-местному, инсургенты, то в Бразилии дело вроде бы идет к монархии. Сказывается, конечно, влияние пребывания здесь португальского королевского двора во время наполеоновского нашествия на Пиренейский полуостров. Во всяком случае, это вполне устраивает Россию, и Нессельроде подталкивает меня именно в этом направлении.

А тут еще, как назло, возникли разногласия из-за Уругвая. Там вспыхнуло восстание инсургентов, и Португалия ввела туда из соседней Бразилии свои войска, подавив его. Но Испания возмутилась вмешательством в ее внутренние дела, по-прежнему считая всю территорию Рио-де-Ла-Платы своими колониальными владениями. Комедия, одним словом, да и только.

Ну а я тем временем, пользуясь своим служебным положением, – коротко улыбнулся Григорий Иванович, – налаживаю деловые отношения с бразильской элитой с прицелом на то, что когда обстановка в стране стабилизируется, все-таки организовать экспедицию в глубь территории Бразилии, еще почти неисследованной.

– В долгосрочных интересах России? – полюбопытствовал Фаддей Фаддеевич.

– Да нет, чисто в научных целях.

– И тогда господин Лангсдорф станет претендовать на свое законное место академика в Петербургской академии наук, – сформулировал начатую натуралистом мысль Андрей Петрович.

– А господин Шувалов, – в тон ему продолжил Григорий Иванович, – будет продвигать его кандидатуру, пользуясь своим влиянием как ее почетного члена…

– Привлекая к этому и Крузенштерна, и других влиятельных почетных членов Академии наук, – подвел итог Андрей Петрович.

– За что спасибо вам на добром слове!

И все втроем дружно рассмеялись.

– Шутки шутками, а мне бы очень хотелось видеть вас, Григорий Иванович, действительным членом Академии наук, – не кривя душой, сказал Андрей Петрович.

– Видите ли, Андрей Петрович, я читал ваш отчет как начальника экспедиции по обследованию залива Аляска. Замечательная работа! И даже несколько завидовал вам. Будь такие материалы за моей подписью, я бы с открытым забралом ринулся в академики, так что хочешь, не хочешь, а придется ждать бразильской экспедиции…

Друзья помолчали.

– А как вам, Андрей Петрович, показалась Кентерберийская долина в Новой Зеландии? – неожиданно спросил Григорий Иванович.