Шпионские игры царя Бориса

Женщина смотрела на бургомистра и гадала: а чего он смолк, чего хочет? После паузы, вызванной раздумьями о вдовьих судьбах, Экк продолжил разговор:

– Так, значит, иезуит насторожился, когда увидел Генриха Флягеля?

– Да, и внимательно смотрел, куда он идет.

– А больше в тот дом никто не заходил?

– Нет, но вышел слуга и куда-то поспешил, словно на ночь глядя его вдруг послали по важному делу…

– Какая до странности холодная ночь, – неожиданно пожаловался Никлаус Экк неизвестно кому. – Что же происходит?

– В самом деле, что? – задумчиво произнес третий из собеседников.

Был он флегматичным, вежливым, но когда в упор смотрел на корчмарку своими бесстрастными глазами, та с трудом сдерживала тревогу. Летней, но отнюдь не теплой ночью у Никлауса Экка гостил городской палач Мартин Гуклевен.

– Загадки загадками, а дело делом. Я принес очередной счет.

Никлаус Экк поежился от холода, вздохнул. Сообразил, что есть вещи, которые не стоит слышать вдове-корчмарке.

– Ты можешь идти, – кивнул бургомистр даме.

Подождал, пока слуга отведет ее к выходу. Затем, взяв написанную палачом бумагу, он начал читать:

«Достопочтимый, мудрый и милостивый государь! С Пасхи по сей день 1599 года мне причитается за следующее…»

Не удивляйтесь, читатель, рижские палачи в то время вынуждены были беспокоиться о зарплате. В сохранившемся с XVI столетия и по сей день в рижском архиве подлинном документе Мартин Гуклевен просил одну рижскую марку за выворачивание членов вору, четыре марки – за наказание двух нечестных судебных служителей, шесть рижских марок – за казнь большим мечом опасного преступника. Палач, в сущности, не был жаден и, добросовестно делая преступников и подозреваемых инвалидами или лишая их жизни, потом не просил за свою работу лишнего. За что его и ценил бургомистр – счета палача Мартина Гуклевена можно было не проверять.

– Завтра пойдешь к городскому казначею, получишь деньги, – пообещал он. Взял в руку перо, окунул в чернильницу и написал на бумаге: «Оплатить».

– Но что все-таки происходит? – спросил палач.

– Я, конечно, не знаю всего. Но, думаю, русский царь снова заинтересовался Ригой.

– Так не пора ли передать Генриха Флягеля в мои руки? – невозмутимо спросил палач. – Право же, у меня есть средства, чтобы узнать от него все секреты.

– Пытать Флягеля и поссориться с его хозяином – могущественным русским царем?! Нет, Мартин, если мы неизмеримо слабее русского царя, польского короля или шведского герцога Карла, то мы просто обязаны быть мудрее. Я еще не знаю всего, но чувствую, что Рига может извлечь выгоду из этой ситуации. Что нам, рижским немцам, до интересов германского императора, польского короля или шведского герцога?! Воспетая в поэме Базилием Плинием Рига – вот наше Отечество, о преуспевании которого я готов заботиться неустанно. Рига выиграет только в том случае, если нас будут считать друзьями и русский царь, и польский король. И я уже предполагаю, что надо делать! А вообще, меня больше, чем короли и принцы, беспокоят иезуиты. Эти святоши явно что-то затевают!

Глава 5. Бурная ночь пани Комарской

За Вандой Комарской по солнечной поляне, вокруг которой стоял густой лес, гнался огромный волк. Пани Ванда выстрелила в него из пистолета, но почему-то промахнулась. Она почувствовала ужас и недоумение: с такого расстояния она не должна была стрелять мимо. А теперь волку оставался до нее буквально один прыжок. Шляхтянка видела, как ее слуги Яцек и Марек схватили с телеги мушкет, и… стали недоуменно смотреть на него. Они не знали, как зарядить оружие. «Зачем я, дура, отправилась в эту поездку?!» – с отчаянием подумала Ванда.

Волк прыгнул. В последний момент красавица шляхтянка схватилась за ветвь большого дерева, с неожиданной для себя силой подтянулась, и забралась наверх. Ей было стыдно, ведь когда она подтягивалась, юбка задралась, и Марек с Яцеком могли (стыд-то какой!) видеть ее голые колени.

Волк продолжал скалиться и щелкать зубами. Прыгнул, чуть-чуть не достав до нее. Пани Ванда от ужаса забыла о сабле, висевшей у нее на боку. Она увидела, что Марек, взяв с телеги топор, начал осторожно подбираться к зверю. Волк повернулся, рыкнул, и Марек трусливо замер на месте.

От страха красавице очень захотелось справить нужду. Она разозлилась и насмешливо сказала волку:

– Хочешь, чтобы я на тебя сверху пописала?

Волк внезапно ответил ей человеческим голосом:

– Что я, по-твоему, извращенец? Я есть хочу! А ты кто?

– Я путник.

– Неправда, – злорадно ответил волк. – Это я – путник. А ты – ужин путника.

Зверюга прыгнула, и ее пасть щелкнула буквально в сантиметре от бедра молодой женщины. Ванде снова стало очень страшно…

Проснулась шляхтянка от того, что ее разбудил какой-то странный звук. В полутьме Ванда сначала не поняла, что именно разбудило ее. Зато увидела, что огонь в костре, который должен был поддерживать ее слуга Яцек, потух. «Заснул, разгильдяй! – сердито подумала шляхтянка. – А вдруг появились бы волки? Утром непременно накажу его».

Обоз из двух телег (немного товара было в маленьком имении Комарских) расположился на ночь в лесу, рядом с местечком Огер. Совсем немного не доехала до Огера пани Комарская. Вдали даже виднелись огни. Но ночь была безлунной, темнота такой, что продвигаться дальше было невозможно. Пришлось разжигать огонь, ужинать запасенными в имении сухарями и салом. А для сладкоежки Ванды была припасена деревянная кружка с медом. И спать пани Комарская легла на телегу, можно сказать, с удобствами – для нее были взяты достаточное количество соломы и маленькая подушка. Яцек и Марек, сменяя друг друга, должны были либо спать под телегой, либо дежурить у костра.

И вот пани Комарская проснулась безлунной ночью. Странный звук не прекращался, был похож на какой-то стук. Но главное было не в этом: пани Ванда вдруг поняла, что очень сильно замерзла. Холодно было так, словно это не летняя, а осенняя ночь.

Шляхтянка обнаружила также, что и в самом деле хочет по нужде. Осторожно встала, не желая будить слуг раньше времени. Порадовалась, что мудро не сняла вечером сапоги, хоть и непривычно было в них спать. Пока шла к ближайшим кустикам, думала только о том, как бы не споткнуться в темноте. Вернувшись, обнаружила, что стук не прекратился. Подошла к Яцеку, чтобы разбудить его, и поняла: молодой парень, в сущности, еще мальчик, за день утомился настолько, что спал, несмотря на ночной холод, а замерз настолько, что во сне стал стучать зубами. Вся злость куда-то исчезла, никакого желания наказывать Яцека больше не было.

Она энергично потрясла юношу за плечо. Тот проснулся, понял свою вину, упал перед госпожой на колени и замер в ожидании удара. Яцек знал, пан Комарский за такое самолично влепил бы пару плетей. Благородная пани почему-то поступила совершенно иначе. Она взяла его за плечи своими прекрасными руками и потащила вверх, командуя: «Двигаться, двигаться!»

Видя, что он не слушается команды, шляхтянка с отчаянием сказала:

– Совсем замерзнешь ведь, дурень! Двигайся, разжигай костер!

Пока Яцек заботился о костре, она полезла под телегу будить Марека. Здоровенный мужик спросонок, почувствовав рядом с собой женское тело, пробормотал: «Ты, Гундега?» – и чуть не облапил ее. От души дав ему кулачком по лбу, шляхтянка крикнула: «Встать! Двигаться! К костру быстро!»

Они грелись у костра, почти подставляя под огонь руки и лицо. Вдруг пани Ванда поднялась и пошла к телеге.

– Госпожа! – крикнул ей вслед Яцек. – Умоляю вас, вернитесь, замерзните же.

– Сейчас вернусь.

«Правильно говорил дядя Януш, – фляжка с водкой путнику не помешает». Взяла дорожную фляжку в руки, пока возвращалась к костру, отвинтила крышку, налила в колпачок водку Яцеку, который, судя по всему, замерз сильнее других.

– Пей!

– Как же я могу, господский напиток… – растерянно пробормотал Яцек. – Мы в деревне пьем только бражку.

– Пей! Если ты от холода заболеешь воспалением легких и умрешь, имению будет убыток, пан Комарский выразит мне свое неудовольствие.

Такое объяснение Мареку было понятно. Не объяснять же ему было, что жаль ей просто стало мальчишку, который моложе ее. Этого он бы не понял: что за шляхтянка такая, что из жалости на хлопов водку переводит.

Когда Яцек вернул ей пустой колпачок, Комарская вновь наполнила его и выпила сама, не побрезговав из-за того, что посуды касались губы какого-то хлопа. Налила и дерзкому мужику Мареку. Усмехнулась про себя, думает, не почувствовала, с какой жадностью мужским взглядом смотрит он на нее сзади, когда уверен, что она этот взгляд не видит. Оттого, кстати, и врезала ему под телегой от души, так что утром точно синяк под глазом будет. Откуда такие наглые хлопы берутся?! И ведь наверняка всю работу опять свалил на Яцека, от чего тот и устал так.

– Что делать будем, милостивая пани? – робко спросил Яцек.

Подумав, Ванда ответила:

– Посидим у костра. Спать в такую ночь нельзя, опять замерзнем. А ты, Марек, готовь топор, скоро нам еще дрова понадобятся. Яцек, сходи к телеге за салом и сухарями, хоть поедим, раз спать не придется.

Поели сала, молча посидели у огня. Яцек стал ерзать, затем незаметно встал, осторожно пошел к кустам.

– Куда? – командирским тоном спросила Ванда.

Юноша замялся, покраснел, бессвязно заговорил:

– Милостивая пани, холодно же, вот мне надо…

– Пописать мальчик хочет, – невозмутимо брякнул Марек.

Пани Комарской стало неловко из-за бесцеремонности наглого, хамоватого Марека и из-за собственной глупости. Не могла понять такой простой вещи, создала неловкую ситуацию. Пусть и для хлопа неловкую. «Нет, Вандочка, не получается из тебя настоящей помещицы, – с иронией подумала она. – Хлопов жалеешь». Видя, что Яцек по-прежнему стоит на месте, дала мальчишке указания:

– Иди уж! Ногу только не сломай в темноте.

Яцек скрылся во тьме. Прошла минута, другая. «Чего это он не возвращается, – подумала Комарская, – живот схватило, что ли?» Вдруг из леса раздался отчаянный юношеский крик. Марек стал растерянно озираться, Ванда вскочила, вытащила из-за пояса пистолет: кто бы ни был, пристрелю! А через долю секунды остолбенела.

Яцек сломя голову бежал к телеге, а за ним на огромной скорости на четырех лапах двигался медведь.

Страха почему-то не было. «Стрелять бесполезно, – хладнокровно подумала Ванда, – из пистолета его не убьешь». На телеге лежал мушкет, но шляхтянка понимала, что не успеет добраться до него и выстрелить. Между тем разъяренный огромный медведь настигал юношу. Тот, чувствуя свой конец, жалобно вскрикнул. Ни минуты не колеблясь, Ванда схватила большой сук, сунула в огонь и с таким импровизированным факелом бросилась к медведю, решительно встала между зверем и впавшим в отчаяние Яцеком, поднесла к морде косолапого горящий сук. В левой руке на всякий случай держала пистоль: «Если что, целюсь зверю в глаз, авось поможет», – решила благородная пани.

Увидев факел, медведь недоуменно остановился, покрутил башкой и стал обходить Ванду и Яцека, продвигаясь к телегам. У «спальни» Ванды неожиданно мгновенным движением медведь протянул лапу, схватил деревянную кружку с недоеденным медом и быстро побежал к лесу в противоположную от путников в сторону.

– Ах ты воришка! – расхохоталась пани Комарская. В этот момент веселая, смелая, стройная, она была прекрасна, как лесная фея.

– Как вы так, вельможная пани? – жалобно сказал Марек. – Случись с вами что, ни мне, ни Яцеку все равно не жить, пан Комарский бы нам головы поотрывал!

– И правильно бы сделал, – огрызнулась Ванда. – Сам не мог мальчика защитить, теперь молчи, дурак!

Спасенный пани Комарской Яцек молчал и лишь с восхищением смотрел на нее. А затем неожиданно упал на колени и, словно шляхтич, поцеловал краешек ее юбки.

– Отныне я всецело ваш, Богом клянусь!

Ванда чуть было не сказала: «А ты и так мой, хлоп. Захочу выпорю, захочу – продам, а на вырученные деньги конфет накуплю». Но поняла Ванда, нельзя такое сейчас мальчику говорить. Подумала: «Шуточки у тебя, Вандочка, становятся, как у старого сержанта». Потребовала:

– Встань с колен, а то портки испачкаешь!

Видя, как застеснялся Яцек, чувствуя, что испортила торжественность момента, улыбнулась мальчику и сказала ласково, как старшая сестра:

– Ты переволновался, Яцек, выпей и успокойся.

Продолжая улыбаться парню, от чего тот стал смотреть на нее с еще большим восхищением, она потянулась за фляжкой с водкой, налила ему спиртного в колпачок.

– Я уже успокоился, вельможная пани.

– Выпей, говорю! – произнесла красавица командным голосом.

Яцек тут же выполнил волю помещицы. А она пошла к телеге, взяла мушкет и подсела к костру.

После второй порции спиртного Яцек стал словоохотлив, сидя у костра рассказывал Мареку:

– Когда я в лес пошел, там был малинник. Я уже собрался обратно идти, вдруг вижу: большие ягоды малины. Я решил полакомиться. Взял одну ягоду, другую, чуть ветви раздвинул… Матка Бозка! С другой стороны куста медведь малину ест. Большой такой. Ну, я от страха и закричал.

– А вот кричать не надо было. Ушел бы тихо, может быть, медведь и не погнался бы за тобой, – с умным видом поучал Марек.

«Дать ему, что ли, по второму глазу, – с ленцой подумала Ванда. – Для гармонии, чтоб фингал под каждым глазом был». Вставать, впрочем, не хотелось, драться – тем более. Она согрелась, ощущала какую-то вялость. Вспомнила свой сон и подумала: «Что за ночка: то волк снится, то медведь – наяву прибегает! Непонятно, откуда этот косолапый взялся? Говорят, лет десять никто медведей в наших лесах не видел. А мне придется теперь обходиться утром без меда».

У Ванды стали слипаться глаза. Подумав, она вдруг встала.

– Милостивая пани, куда вы? – встревожился Марек. – Пан Комарский, случись что, нас с Яцеком на кол посадит. Смилуйтесь, будьте осторожны!

Пани Комарская равнодушно посмотрела на него.

– Я устала, спать хочу.

– А может, вы прямо здесь, у костра? – предложил Яцек.

– Еще чего! Яцек, ты устал, переволновался, разрешаю тебе поспать под телегой. А ты, Марек, стереги костер и карауль, не придет ли сюда еще какой зверь. И дров в костер подкладывай. Заснешь, быдло, я тебя утром кнутом так запорю, что если жив останешься, то неделю сидеть не сможешь. Понял?

– Все понял, вельможная пани! – Марек понял, что помещица отчего-то очень зла на него и теперь надо четко выполнять все ее указания, чтобы заслужить прощение пани Комарской.

Ванда, сытая, сонная, легла на солому, подложила поудобнее под голову подушку и перед тем, как заснуть, подумала о том, с каким восхищением смотрел на нее лежавший под телегой Яцек. «А ведь мальчик влюбился». И вдруг с неимоверным удивлением давно не спавшая с мужчиной молодая женщина обнаружила в своей голове непристойную мысль: «Затащить бы его на телегу, лишить невинности, вот это он бы на самом деле запомнил на всю жизнь!» Удивилась, но тащить Яцека наверх и не подумала: во-первых, хотелось спать, а не миловаться с кем-либо, во-вторых, мерзкий Марек вполне мог донести о происшедшем пану Комарскому, в-третьих, Ванда была в конце концов, не блудницей, а замужней женщиной, обязанной хранить верность мужу. Но внутренний голос внутри ее цинично констатировал: «Что-то тебя, Вандочка, на молоденьких потянуло. И чего это ты думаешь не о таком достойном человеке, как пан Комарский, а о каком-то хлопе?» Даже сама себе красавица Ванда не была готова признаться, что ее брак не удался.

Впрочем, долго думать о мужчинах перед рассветом, когда сон наиболее сладок, было глупо. Через минуту пани Комарская уже спала…

Глава 6. Слуга трех господ

Ранним утром принц Густав выехал из Риги и вместе с сопровождавшими его всадниками торопливо направился в сторону эстляндской границы. Свита его высочества была невелика: шведский дворянин Аксель Тролле, которого Густав назвал гофмейстером своего двора; авантюрист Яков Скульт и брат московского врача Каспара Фидлера, Фридрих Фидлер. Кстати, Фридрих рассчитывал, что, попав в Москву, получит покровительство не столько со стороны принца, сколько со стороны своего брата-доктора, общавшегося непосредственно с государем всея Руси.

Так как карета или повозка по плохой дороге передвигается медленно и это задерживало бы путников, отважная Катарина Котор ехала, как и все остальные, верхом. Конечно, изнеженной горожанке было нелегко весь день проводить в седле. К тому же кавалькада скакала с немалой скоростью – принц явно спешил. Лишь душевная стойкость Катарины давала шанс на то, что она выдержит это путешествие.

К вечеру путники были уже далеко от Риги. Их глазам открывался прекрасный пейзаж: слева от дороги – песчаные дюны и море, справа – красивый сосновый лес. Но красоты природы не радовали Катарину. Лес казался горожанке мрачным и полным опасностей, с моря дул ледяной ветер, пронизывающий до костей.

– Что за осенний холод? – недоуменно спросил Фридрих Фидлер. – Неужели мы и в самом деле движемся к стране гипербореев, где даже летом идет снег?

Поясним, читатель: путникам очень не повезло! Они отправились в дорогу в тот день, который стал предвестником великого похолодания. 1601 год изумит Восточную Европу – летом наступит стужа, а в России в августе пойдет снег, и мороз погубит весь урожай.

Повторим, холодный день лета 1559 года стал лишь предвестником великих природных катаклизмов. Но и он создал для выехавших из Риги большие трудности.

Опытный путешественник Аксель Тролле обратился к принцу:

– Ваше высочество! Нам стоит отправиться к ближайшему жилью или разжечь большой костер. Госпожа Котор больше не может терпеть этот холод. Мало того что предыдущая ночь выдалась очень холодной для лета, сейчас кажется, что давно наступила осень.

– Нет! – возразила гордая Катарина. – Раз мы спешим, надо ехать, пока совсем не стемнеет.

– Я врач, – возразил ей принц. – Я знаю, что случается на таком холоде.

Повысив голос, чтобы его слова звучали убедительнее, принц Густав пояснил:

– Ты окончательно замерзнешь, заболеешь, тебя станет бить лихорадка, и мы несколько недель не сможем сдвинуться с места.

Внезапно из чащи прозвучал мужской голос:

– Позвольте предложить даме отличный лифляндский напиток для сугрева.

Из-за деревьев неожиданно выехал всадник лет сорока, в шляпе с пышным плюмажем и в блестевших в лучах заходившего солнца латах. Следом за незнакомцем из леса выехала целая группа рейтар в металлических шлемах с пистолетами и палашами за поясом.

– Раз, два, три, четыре, пять… – еле слышно считала Катарина. – Ах, боже мой!

Отряд насчитывал добрых два десятка всадников. Красавица осознала, что, в сущности, находится в полной власти несколько развязно предложившего ей горячительный напиток господина.

Путники реагировали на появление рейтар по-разному. Аксель Тролле незаметно положил руку на эфес шпаги. Фридрих Фидлер подумывал, не удастся ли удрать. Принц Густав властно спросил:

– Кто вы, сударь?

– Конрад Буссов, офицер на службе польского короля к вашим услугам!

Нельзя сказать, что эти слова успокоили Густава. Напротив, он стал задаваться вопросами: «Что нужно польскому отряду? Вдруг Его Величеству Сигизмунду, моему двоюродному братцу, все известно?»

Конрад Буссов между тем укоризненно покачал головой:

– Ах, молодежь, молодежь! Вечно вы пускаетесь в путь без необходимых припасов.

На поясе у офицера висела серебряная фляга. Конрад Буссов снял ее с пояса и учтиво подал даме.

– Отхлебните, сударыня! Право же, в такую погоду не стоит пренебрегать лучшим в мире средством для согревания – шнапсом Задвинского герцогства. Я родился в Германии, некоторое время жил в Польше, но такого отменного шнапса не пил нигде, – сообщил словоохотливый Буссов.

– Так вы не причините мне зла? – спросила Катарина, все еще напуганная внезапным появлением на пустынной дороге целого отряда.

– Милая, у меня в Риге жена и дочь твоих лет. Разве же я, офицер и дворянин, похож на разбойника, причиняющего дамам зло на большой дороге?

Катарина, успокоенная, отхлебнула из фляги шнапса. Буссов тут же протянул сосуд принцу Густаву:

– Позвольте угостить, ваше высочество.

Чем спокойнее становилась Катарина, тем больше тревожился принц. То, что незнакомец знал его титул, выглядело чрезвычайно подозрительным. Впрочем, внешне Густав оставался спокоен. Скандинав залпом выпил водку и сделал комплимент владельцу фляги:

– Да вы опытный путешественник, господин Буссов.

Офицер угостил шнапсом и Акселя Тролле. Скульту не предложил, чем обидел придворного.

– Пожалуй, нам пора в путь, – сказал принц Густав.

– Вам разумнее всего последовать за мной, – неожиданно заявил офицер и повернул коня к лесу.

Шпага мгновенно оказалась в руке принца.

– Объяснитесь, сударь!

– Совсем неподалеку отсюда находится большой хутор. Там есть дрова, пища и места хватит всем.

– Поехали, милый! Я и в самом деле очень замерзла, – попросила любимого Катарина.

Пока принц колебался, Аксель Тролле решительно повернул коня и двинулся в глубь леса. Гофмейстер принца прекрасно понимал: замысли офицер что-то недоброе, он мог бы без всяких уговоров применить насилие. А значит, нет никакого смысла противиться его совету.

Принц Густав решился и тоже направился вслед за Тролле. Его конь в полумраке двигался по тропинке, которую молодой швед и видел-то с трудом. Внезапно его путь осветил факел, заботливо зажженный Конрадом Буссовом. Офицер приободрил принца:

– Не тревожьтесь, ваше высочество, в этом лесу не бывает волков и других опасных зверей.

Про хутор офицер сказал чистую правду: буквально через несколько минут Густав уже сидел в крестьянском доме, а хозяин хутора хлопотал, наливая в кружки парное молоко, раскладывая по тарелкам копченую салаку. Супруга хлебосольного хуторянина торопливо чистила и мелко нарезала овощи. Конрад Буссов на незнакомом языке о чем-то сердито спросил хуторянина. Выслушал его ответ и, видя, что принц заинтересовался разговором, пояснил:

– Ваше высочество, этот холоп просит прощения за столь скудный стол. Говорит, что никак не мог ожидать приезда таких важных господ.

Хуторянин с удивлением смотрел, как Густав с аппетитом пил молоко, уплетал за обе щеки плебейскую еду – черный хлеб с салакой и салат из дешевых овощей, а окружающие почтительно называли его принцем. Было видно, что Конрад Буссов плебейской едой брезгует: съел пару кусочков хлеба, выпил молока, потребовал еще. Хозяин дома налил ему полную кружку, поклонился, что-то сказал, показывая пальцем на салаку.

Катарина вопросительно посмотрела на Буссова.

– Что это за язык?

– Местный, латышский. На нем в этом краю говорят крестьяне.

– А что он сказал?

– Похвастался, что еще вчера эта салака плавала в море. Разве она от этого вкуснее?! Самая дешевая рыба. В Риге о нищих говорят «едоки салаки». Надеюсь, завтра нам перепадет на ужин что-нибудь повкуснее.

Густав с тревогой обратил внимание на слово «нам». Офицер явно исходил из того, что следующий вечер они также проведут вместе. Фаворитка принца ничего не заметила. Ее заинтересовало то, что собеседник сказал про салаку.

– А по мне – неплохая рыба, – возразила Катарина. – А то, что она еще вчера плавала в море – просто чудо какое-то.

Жительница Данцига была в тот вечер столь обаятельна, что офицер не стал спорить о вкусовых качествах рыбы. Возразил лишь относительно слегка экзальтированных ее слов про чудо.

– Какое же это чудо? Сегодня ранним утром выловили, к обеду закоптили. Не забывайте, море в ста метрах от нас. А что касается чудес, то в этой стране я и в самом деле видел их немало.

– Например? – тут же заинтересовалась Катарина.

– Год назад я был послан с поручением в замок Нойенбург. Там живет Матиас фон дер Рекке, сын комтура Добельского замка Тиса фон дер Рекке. Та еще семейка, скажу я вам! Когда Ливонский орден распался и первый герцог Курляндский Готхард Кетлер боролся за власть, он пообещал фон дер Рекке за поддержку несколько округов в собственность. Но вот герцог укрепился на престоле и не стал выполнять свое обещание. Еще бы – пообещал-то он в собственность комтуру Добельского замка чуть ли не полгерцогства. И тогда фон дер Рекке объявил его светлости войну и сражался почти десять лет. Хотя и отвоевал только Яунпилский округ.

Так вот, собственно, о чудесах. Когда я приехал к барону Матиасу, была непогода, собирался дождь, я замерз. Фон дер Рекке пригласил меня в какую-то комнату, причем его младший брат почему-то ухмылялся. Барон учтиво угощал меня рейнским вином, спрашивал, как я доехал. За окном хлынул ливень. Вдруг я услышал какой-то противный вой. Я подошел к окну второго этажа и обнаружил за ним черта! Мне стало не по себе. Я перекрестился, а фон дер Рекке громко захохотал. Мне стало страшно, вспомнилось, что местные крестьяне уверяют, будто их помещик связан с чертом. «Успокойтесь, – улыбнулся довольный барон фон дер Рекке, – это же водосток». Оказалось, барон специально сделал водосток в виде фигуры черта. Дело в том, что в этой комнате жил его младший брат. Братец барона вел нелегкую борьбу со скукой. Сам фон дер Рекке управлял имением, а его родственник не знал, чем себя занять. В хорошую погоду он охотился, а в дождь пристрастился к выпивке. И вот барон велел сделать водосток в виде черта, причем в ливень чертик противно выл, мешая обитателю комнаты наслаждаться вином. И тот бросил пить – вот настоящее чудо!