Купчино, бастарды с севера

Выписка из официального полицейского Протокола.

Следователь: – Итак, прошу ещё раз – официально – рассказать о происшествии.

Подозреваемый: – Вечерело. Мы с Носатым решили заночевать в бетонном долгострое. Ну, в том, что на Малой Балканской улице, рядом со зданием Фрунзенского роддома. Нашли подходящую сухую комнатушку на третьем этаже, обосновались, накрыли пустой фанерный ящик позавчерашней газетой – «Новейшие новости». Хлебушек и ливерную колбаску нарезали. Вскрыли консервную банку – «Бычки в томате». Сырок – «Дружба» освободили от фольги. Портвейн – «777», классический, откупорили. Лепота… Вдруг, тревожный шум под окнами, собака злобно гавкает. Выглядываем, а там три мужика не могут поделить симпатичную девчонку. Сперва только ругались, а потом – почём зря – начали стрелять друг в дружку. Мы, понятное дело, испугались и спрятались. Потом всё стихло. Выглядываем – три хладных трупа лежат. Собачий – плюсом. Деваха куда-то исчезла… Портвейн допили, спустились, снедаемые природным любопытством. Ба, оружие валяется. Можно продать… Чёрный импортный пистолет брать не стали – приметная вещь, запросто можно спалиться. А браунинг взяли, врать не буду. Да и бельгийский ножик – штуку модную и ходовую на рынке – прихватили…

Следователь: – Что было дальше?

Подозреваемый: – Дальше? Отправились искать новое место для ночлега. Дошагали до Бухарестской. Заночевали в коллекторе, что находится правее магазина – «Колесо». Знаете, наверное?

Следователь: – В курсе. Продолжайте.

Подозреваемый: – Продолжаю… Переночевали. Утром Носатый пошёл продавать трофеи. Видимо, продал. Поэтому и не вернулся.

Следователь: – Знаете, где можно найти Носатого?

Подозреваемый: – Знаю. В морге при Фрунзенском РУВД. Его бездыханное тело нашли вчера в пруду Кирпичного завода, на углу Бухарестской и Димитрова. Видимо, продал пистолет и нож, а делиться выручкой со мной не захотел. Сука злая и жадная. Накупил целую кучу хорошего бухла, пошёл на пруд, напился в одиночку, поскользнулся, упал в воду и утонул. Туда ему, подлому крысятнику, и дорога…

Глава третья

Гид в погонах и деревня Зайцево

Сомов, позабыв про собственную свадьбу, с головой ушёл в воспоминания.

«И с чего это, вдруг, Тощего бастарда тогда растащило на слюнявое благородство? То бишь, торкнуло? Реально не захотел трогать Дозор? Это, конечно, правильно и дальновидно. Мол, себе дороже. Пристрелят вмиг, даже с женского трепетного тела, бьющегося в серийном оргазме, слезть не успеешь. Но, тем не менее… Остался какой-то нехороший осадок. Вернее, смутные предположения, что благородство не имеет к данной ситуации никакого отношения. Ну, не малейшего… Что-то другое Назаров имел в виду. Что конкретно? Хрен его, морду чукотскую, разберёт…

На ресторанной сцене – под бурные аплодисменты и восторженный девичий визг – вновь появились «Биллис бенд».

Рыжик – уже привычно – выдал виртуозное гитарное соло, а Новик, картинно терзая толстые струны контрабаса и хитро улыбаясь, неожиданно затянул:

Над седой волною – солнце ярко светит.Над вчерашней лужей – ветерок свистит.Почему так грустно – жить – на этом Свете?Почему – так тошно? Кто мне объяснит?Почему так грустно – жить – на этом Свете?Почему – так тошно? Кто мне объяснит?Дальняя дорога – снова в Путь позвала.Дальняя дорога, трудная стезя.И играл оркестрик – на краю вокзала.И хмельно орали – вслед – мои друзья.И играл оркестрик – на краю вокзала.И хмельно орали – вслед – мои друзья.А тебя там не было. Вот, такая песня.Жёлтый лист – доверчиво – тихо прошептал,Мол, не быть вам, голуби, никогда уж вместе.Семафор – в поддержку – красным замигал.Мол, не быть вам, голуби, никогда уж вместе.Семафор – в поддержку – красным замигал.Я вернусь – однажды. Старым и усталым.Я прорвусь – сквозь тернии. На закате дня.Глупым и доверчивым. Веря несказанно…Веря, что однажды – ты простишь меня.Глупым и доверчивым. Веря несказанно…Веря, что однажды – ты простишь меня.А вагон уж тронулся. Небо раскололось.На стекле повисла – дождика слеза.И мелькнули – звёздами – на краю перронаСерые, как омут, милые глаза.И мелькнули – звёздами – на краю перронаСерые, как омут, милые глаза…

«Что это Билли, мечтатель хренов, творит?», – всерьёз забеспокоился Пашка. – «Грусть-печаль, музыкальный прохиндей, навевает… К чему, интересно, такие многозначительные навороты? Ей-ей, неспроста… Неужели, отпуск накроется медным тазом? Совместно с медовым месяцем? Прямо сейчас бежать в турагентство и сдавать путёвки в солнечный Таиланд? Или погодить слегка?».

И Александра – в противоположном конце ресторанного зала – почувствовала, судя по всему, нечто аналогичное. Сделала «большие глаза» (сердитые-сердитые такие), и призывно махнула рукой, мол: – «Греби сюда, охламон окольцованный. Причём, без задержек и проволочек. Если, понятное дело, желаешь вкусить – уже ближе к рассвету – сладкого супружеского секса. А настоящий супружеский секс, чисто для информации, это не какая-нибудь там досвадебная ерунда. Супружеский – он круче всех прочих. На порядок, а может быть, и на целых два. Тут всё от меня, нежной и трепетной, зависит…».

– Уже иду, – тихонько пробормотал Сомов. – Практически лечу…

– Куда это? – язвительно уточнил Тургаев. – К законной супружнице? А с этими как быть? – чуть заметно кивнул головой в сторону.

Пашка посмотрел в указанном направлении – бастарды, занимавшие дальний столик, отчаянно жестикулировали, мол: – «Греби сюда, парнишка! Срочно! Дело есть…».

Причём, Тощий бастард жестикулировал откровенно вяло, словно бы стесняясь чего-то. А Толстый, наоборот, проявлял барственную настойчивость.

– Ну, и что надумал, юный молодожён? – заинтересовался генерал-лейтенант. – Кого выберешь?

– Жену, конечно, – легкомысленно передёрнул плечами Пашка. – Святое дело, как ни крути. Бастарды приходят и уходят, а кушать и заниматься сексом хочется всегда.

– Молодец, майор! Не подгадил. Надо будет задуматься на досуге – о твоём досрочном повышении по службе. С секретаршей, например, посоветоваться. Катенька, она девушка мудрая…

Сашенция встретила мужа приветливо, только слегка пожурила:

– Правильное решение принял, муженёк. Только чего так долго раздумывал? На автомате всё должно быть. Мол, жена – превыше всего и вся. Охламон…

– За Пашку-охламона, нашего отважного майора! – провозгласила очередной тост тётка Зинаида, обладавшая отменным слухом. – Наполняем, гости дорогие, рюмки, фужеры и бокалы! Активней, дорогие граждане и гражданки! Пока водка не выдохлась!

– За Павлика! – поддержали гости. – Будь здоров, бродяга!

– За майора и майоршу! Горько! Горько! Горько! Раз, два, три…

На счёте семьдесят семь, с явной неохотой оторвавшись от горячих женских губ и наспех восстановив дыхание, Сомов прошептал в нежное супружеское ухо:

– Санечка, отойду я на пару-тройку минут. Поболтаю с бастардами. Пока не разгневались.

– Отойди, конечно, любимый. Строгое начальство – лишний раз – обижать и злить не стоит…

– Поздравляю, Сомов, – вальяжно протянул руку для приветствия Толстый бастард, он же – заместитель Главы администрации Фрунзенского района, Бокий Николай Фёдорович. – Поздравляю, понимаю и одобряю. Прессу, в наше бурное время, необходимо тщательно контролировать и вдумчиво курировать. То бишь, держать в узде… Гы-гы-гы!

– Присоединяюсь, майор, к поздравлениям коллеги, – вяло промямлил подполковник Назаров, он же – Тощий бастард. – Желаю долгих лет счастливой семейной жизни, детишек, денег, карьеры и так далее. Тут, понимаешь, Павел Сергеевич, такое дело…

– Очередной отпуск, вместе с медовым месяцем, отменяется? – расстроено нахмурился Сомов. – Вот же, как чувствовал! А всё Билли с его печальными песенками. Сглазил, ворон купчинский.

– Не отменяется, а, всего лишь, переносится, – равнодушно улыбаясь, поправил Толстый бастард. – На неделю. Может, на две… Ты же путёвки в Таиланд приобретал в «Розе ветров»?

– В ней, конечно.

– А где находится офис этого турагентства? Правильно, они арендуют две комнатушки в здании нашей районной Администрации. Так что, никаких проблем не возникнет. Позвоню – как миленькие поменяют, майор, тебе путёвки и авиабилеты. Причём, с радостным громким писком и искренним восторгом… Договорились?

– Разве у меня есть выбор? – обречённо вздохнув, поморщился Пашка. – Я имею в виду, дельный и достойный?

– Нету, Павел Сергеевич. Нету, родной.

– Могу я узнать, чем вызван… м-м-м, такой поворот событий? Намечается важное и ответственное мероприятие?

– Намечается, – чуть заметно вильнув взглядом, подтвердил Тощий бастард. – На среду выдано официальное разрешение на проведение митинга. Ну, против строительства офисно-развлекательного Центра на берегу пруда Кирпичного завода.

– И только-то? – удивился Сомов. – Я-то думал, мол, что-то по-настоящему серьёзное…

– Поверхностное и легкомысленное отношение, майор, здесь нежелательно и неуместно, – сурово свёл мохнатые брови к переносице Николай Фёдорович. – В заявке инициативной группы сказано, что на грядущем митинге будет присутствовать порядка полутора тысяч человек. Ожидается нешуточный наплыв районной и городской прессы. Два телеканала пришлют съёмочные бригады. Есть предположения, что и представители… э-э-э, бунтарски-настроенной молодёжи почтят данное мероприятие своим внимание. Так что, возможны всякие гадкие казусы… Надо, Павел Сергеевич, провести митинг идеально. Без дурацких накладок и непредвиденных сюрпризов. Иначе, тьфу-тьфу-тьфу, конечно, головы и погоны могут полететь – во все стороны… Понимаешь меня? Проникся?

– Так точно. Проникся. Понимаю.

– Вот, и молодец… Кстати, Купчино так названо, наверное, потому, что тут раньше, в годы царского Самодержавия, проживали зажиточные купцы? А торговым людям, как известно, легкомыслие не свойственно…

– Купцы, в данном историческом аспекте, совершенно не при делах, – усмехнулся с лёгкой философской грустинкой Пашка. – В семнадцатом веке здесь, на берегу реки Волковки, располагалась маленькая шведская деревушка – «Купсино». Что в переводе на русский язык означает – «Зайцево». Лесных зайчишек водилось – видимо-невидимо – на тутошних мшистых болотах.

– Как это – шведская деревушка? – задумался Тощий бастард. – На невских берегах – в семнадцатом веке – существовали шведские поселения? Шутишь, майор?

– Ни капли. Среди обывателей, конечно, принято считать, что Пётр Первый заложил Санкт-Петербург в диком, заброшенном и не обустроенном месте. Мол, сплошные топкие болота, миллионы голодных комаров и гранитные скалы, поросшие разноцветными мхами и лишайниками. Но это совсем не так. В устье Невы всегда, начиная с четырнадцатого века, было многолюдно. И русские часто, причём, с великим удовольствием посещали эти земли, и шведы, и датчане, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места здесь были очень уж рыбные. Осетры ловились – волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный водился, сиг озёрный, жирный, минога, хариус, корюшка… Когда Пётр впервые вступил на этот берег, в устье Невы насчитывалось порядка тридцати пяти деревушек и поселений, не считая хуторков и зимовий. Возьмём, к примеру, знаменитый Васильевский остров. Там самой крупной считалась деревня под названием – «Рыбные тони». Действительно, стационарные деревянные запруды существовали – Александровские и Олфёровские. Первые рыбацкие тони, как утверждают маститые археологи, возвели на этом месте раньше 1500-го года… Километрах в четырёх от Рыбных тоней, прямо на стрелке Васильевского острова, было заложено крепкое финское поселение – «Хирвисари». И на Петроградской стороне мирно соседствовали две деревни: русская – «Мишкино», финская – «Коргиссари». В Мишкино была даже выстроена православная часовня, которая потом – во время воинских баталий – сгорела дотла. А Коргиссари славилась – на всю округу – своими коптильнями. Причём, там коптили не только различную рыбу, но и птицу – в основном гусей, казарок и лебедей, а утками брезговали. Дело в том, что раньше в невском устье – весной и осенью – останавливались на отдых огромные птичьи стаи. Практически бесчисленные. Всё вокруг кишмя кишело. Гогот стоял, прямо-таки, оглушительный… Потом всю эту вкусную копчёность увозили торговыми кораблями в западные страны. Естественно, не забывая про бочки с красной и чёрной икрой, а также про ценный нерпичий жир, из которого потом делали отличное мыло. Даже из Копенгагена и Амстердама, говорят, сюда регулярно приплывали пузатые бриги и трёхмачтовые фрегаты.

– Удивительное дело! – восхищённо покачал головой Толстый бастард. – И то, что ты, Павел Сергеевич, рассказываешь. И, вообще… Первый раз общаюсь-разговариваю с таким образованным и гуманитарно-подкованным майором российской полиции…

– Да, я-то что, – засмущался Сомов. – Это всё Александра. Следит, так сказать, за моим общим культурным уровнем. Книжки всякие и разные заставляет читать… Пару слов про удивленье. В исторических архивах сохранились письменные свидетельства современников о том, что и Пётр Первый, первый раз плывя по Неве на чухонской одномачтовой фелюге, испытывал сходное чувство. Мол, первозданная природа вокруг, очередной крутой поворот невского русла, и на речном берегу, вдруг, обнаруживаются обгоревшие развалины небольшого дворца. Ну, или там шикарного господского дома. «Что это такое?», – вопрошает поражённый царь. – «Откуда здесь, посредине речной дикости, взялись эдакие хоромины?». А ему и отвечают, мол: – «Это Ваше Величество, бывшее «Весёлое поместье» высокородного шведского графа Стенбока. Очень, уж, любил сей чудаковатый граф это местечко: сил и денег не жалел, обустраивался на века. А в несчастливом 1691-ом году было здесь наводнение великое, все строения и смыло высокой водой, жители потопли, один только Стенбок и спасся. Но после этого несчастья полностью разлюбил граф своё «Весёлое поместье» и уехал из невских краёв навсегда. А само место тут же и переименовали – в «Чёртово поместье»…». Чухонская фелюга, тем временем, плывёт дальше. Смотрит Пётр направо и медленно впадает в полную фрустрацию – на высоком береговом обрыве обустроен симпатичный хуторок самого, что ни наесть, европейского облика: домики из светло-бежевого кирпича под тёмно-малиновыми черепичными крышами, идеально-подстриженные газоны, аккуратные гравийные дорожки между фруктовыми кустарниками, на заливном лугу пасётся приличное стадо, состоящее из красно-пегих породистых коров и белоснежных лохматых коз. «А эти диковинки откель взялись?», – интересуется царь. – «Неужели коз, коров и цветную черепицу не поленились привезти из самой Европы?». «Эта ухоженная деревенька называется – «Конау». Так как, принадлежит шведскому ротмистру Конау», – вежливо отвечают подданные. – «Коров и коз, действительно, доставили морем из славного Стокгольма. А черепица – местного производства. Её изготовляют в селе Спасское. Вон, виднеются его крыши. А само село, оно очень старинное, основанное русскими староверами ещё в далёком 1450-ом году…». «Кого тут только нет», – недовольно пробормотал под нос Пётр. – «Староверы, понимаешь, чухонцы, шведские графья и ротмистры. Плюнуть некуда. Разогнать надо будет – со временем – всю эту братию…». И, понятное дело, разогнал. Причём, шведов, ёлочки пушистые, в первую очередь. Так шведское – «Купсино» и превратилось в русское – «Купчино… Вообще, в те легендарные Времена умели давать населённым пунктам красивые и поэтические названия. Вот, послушайте: Старухина деревня, Таракановка, Коломердово, Первушкино, Обозовщина пустошь, Новинка, Кукушкино, Гришкино, Максимовка, Вигора, Каменка, Лигово, Старая деревня.

– Спасибо, Павел Сергеевич, за столь познавательный и интересный рассказ! – поблагодарил подполковник Назаров. – Ты, братец, настоящий гид-экскурсовод.

– Гид-экскурсовод в майорских погонах, – довольно хохотнул Толстый бастард. – А слово – «купчинцы», получается, если зрить в корень, переводится как – «зайчатники»? Или же – «зайцы»? Гы-гы-гы! Надо будет попросить Билли Новика, чтобы сбацал знаменитую никулинскую – «Песенку про зайцев». А ещё потом можно будет провести общенародный референдум – на предмет присвоения этому нетленному музыкально-песенному произведению высокого ранга-статуса – «Купчинский гимн»…

Александра встретила известие о переносе поездки в Таиланд достаточно спокойно. Слегка погримасничала, расстроено – пару-тройку секунд – пошмыгала носом, а потом заявила:

– Знаешь, милый, может, оно и к лучшему. В том плане, что не пропустим всякие интересные события.

– Какие ещё события? – нахмурился Пашка.

– Всякие, – интригующе усмехнулась вредная Сашенция. – Что тебе говорил Толстый бастард про предстоящий митинг? Мол, не исключается вмешательство бунтарски-настроенной молодёжи, сопровождаемое всякими гадкими казусами? В журналистской среде, как раз, ходят аналогичные слухи… Паша? Эй! О чём задумался?

– Не могу понять, зачем Толстый бастард валял дурака.

– Это в каком, интересно, месте?

– Когда завёл пространные разговоры на историко-географическую тематику. Я же, как-никак, опытный сыщик. Следовательно, пусть краешком, но и психолог. Некоторые вещи и моменты просекаю сразу. Почему-то присутствует железобетонная уверенность, что уважаемый Николай Фёдорович знал про историю «Зайцево – Купчино». Знал, но предпочёл прикинуться незнающим. Мол: – «Мы не местные. Просветите, пожалуйста…». Зачем ему это? Загадка…

Глава четвёртая

Может, байка. Может, нет…

Наступила среда.

С раннего утра Пашка прибыл в отделение и провёл с подчинёнными рабочую планёрку. Во-первых, вывесив на планшете подробную карту интересующего квартала, ещё раз напомнил – где и кто будет располагаться. Во-вторых, подробно объяснил, что необходимо понимать под расплывчатым термином – «бунтарски-настроенная молодёжь», и чего от этой самой молодёжи следует ожидать. В-третьих, дал развёрнутые и подробные разъяснения касаемо новых правил проведения задержаний и арестов. В-четвёртых, душевно попросил обходить журналистов, репортёров и фотокорреспондентов стороной. В-пятых, в-шестых, в-седьмых…

Примерно через два часа с хвостиком он завершил совещание следующими словами:

– Господа полицейские, попрошу быть к законопослушным гражданам и гражданкам максимально-лояльными. Но и спуска откровенным хулиганам и дебоширам давать не следует… Вижу, Савченко робко тянет руку вверх. Хочешь уточнить, лейтенант, как отличить законопослушного гражданина от откровенного хулигана? Поясняю для сомневающихся и несообразительных. Очень просто. У граждан в руках находятся плакаты, сумки, диктофоны и фотокамеры. А у хулиганов, наоборот, бейсбольные биты, арматурные пруты, бутылки с «коктейлем Молотова» и прочие подозрительные предметы, могущие нанести реальный вред – как мирным горожанам, так и муниципальному имуществу. Или там частной собственности…

Требовательно и настойчиво зазвонил мобильный телефон – мелодией из легендарного телесериала – «Место встречи изменить нельзя».

Сомов, мельком взглянув на высветившийся номер, машинально вытянулся в струнку и, поднеся мобильник к уху, доложился:

– Слушаю, товарищ…, извините, господин генерал-лейтенант. Завершаю утреннее рабочее совещание с личным составом. К проведению митинга готовы. Комар носа не подточит.

– Сплюнь, дурилка майорская, – добросердечно посоветовал голос Тургаева. – Желательно, через левое плечо и ровно три раза. А ещё не забудь хорошенько постучать по дереву. Только учти, что головы подчинённых – для данного сакрального действа – не подходят. Воспользуйся, хотя бы, стандартным письменным столом… Гы-гы-гы!

«Смеётся – прямо как Толстый бастард», – отметил наблюдательный Пашка. – С теми же характерными интонациями. Они, что же, знакомы? Или… Или где-то совместно служили-работали? Может, даже обучались в одном и том же профильном заведении?».

Вслух же он пообещал:

– Всё сделаю, Трофим Иванович. Не сомневайтесь.

– Только, братец, плюй посмачней, а стучи погромче. Иначе, как показывает практика, не сработает.

– Так точно!

– Слушай сюда, молодожён хренов, – генеральский голос изменился, приобретя начальственную деловитость и сухость. – Не всё так просто с этим грядущим митингом. Из Москвы белокаменной – с час назад – прикатила целая делегация. И депутаты Государственной Думы числятся в её составе, и одиозно-скандальные газетчики, и полноценная телевизионная группа с Третьего канала… Осознаёшь меру ответственности?

– Так точно. Осознаю. Буду держать ухо востро и неустанно бдить.

– Во-во, и я про то же.

– Спасибо, Трофим Иванович, за предупреждение.

– Не за что. Свои люди, сочтёмся…

Пересказав подчинённым информацию, полученную от генерал-лейтенанта, Сомов подытожил:

– Начало митинга запланировано на четырнадцать тридцать. Поэтому всем сотрудникам, в строгом соответствии с ведомственными инструкциями, необходимо заступить на посты ровно в тринадцать ноль-ноль. С прессой и телевизионщиками не конфликтовать, тупо выполнять собственные функции и в дела пацанов из РУВД не вмешиваться. Про деятелей из ГУВД и ФСБ уже не говоря. Даже в их сторону не смотреть. У важных ребятишек свои цели и задачи, у нас – свои… Всё, надеюсь, ясно? Молодцы. Без четверти два появлюсь и проверю.

– А сейчас вы куда? – не удержался от вопроса любопытный Савченко.

– На кудыкину гору, лейтенант. В том плане, что на дежурный обход по вверенной территории. Воздух хочу понюхать, со свежими новостями и сплетнями лично ознакомиться. Полезное дело, знаешь ли…

Дежурный обход? Ну, не любил Сомов подолгу засиживаться в служебных кабинетах. Не любил, и всё тут. В сон его начинало неудержимо клонить.

«Какой толк от всех этих бесконечных совещаний и планёрок?», – мысленно возмущался Пашка. – «Говорильня бестолковая и мутотень мутная. Всё переливаем из пустого в порожнее. Мол: – «Надо неуклонно повышать процент раскрываемости преступлений. Необходимо, в свете последней речи российского Президента, сосредоточиться на эффективной профилактической работе с населением…». Таблички, блин, всякие. Диаграммы хитрые. Графики цветные, изломанные… И как, спрашивается, сидя по кабинетам и залам для совещаний, можно «повышать» и «сосредотачиваться»? Никак, ясен пень… То ли дело – работа «на земле». Прошёлся по улицам и переулкам, присмотрелся к реальной обстановке, прислушался к разговорам, поболтал с умными и информированными людьми. И тогда многое становится понятным. Понятным в практическом ключе, я имею в виду…».

Не реже двух раз в неделю Сомов – вдумчиво и целенаправленно – обходил часть Фрунзенского района, примыкающего с восточной стороны к железнодорожной станции Купчино. Обходил, общался, присматривался, выслушивал жалобы, приставал с расспросами, делал выволочки подчинённым, болтал с молоденькими магазинными продавщицами и с пожилыми рыночными торговками. Работал «на земле», короче говоря. На родной земле, надо заметить…

Тощий бастард, глядя на Пашку, тоже перенял эту полезную привычку. Только Назаров предпочитал обходить Купчино сугубо по вечерам, вырядившись в старенькие лётные шмотки погибшего старшего брата. Да и маршруты выбирал другие, отдавая предпочтение улицам, находящимся рядом с прудом Кирпичного завода.

«Это он, наверное, от неистребимой скуки», – решил Сомов, когда ему доложили о регулярных вечерних прогулках подполковника. – «Во-первых, новый город, знакомыми – в том числе, женского пола – ещё не обзавёлся. Вечерами делать нечего. Во-вторых, его казённая квартира расположена в так называемом – «Офицерском доме», расположенном на углу Бухарестской и проспекта Славы. Вот, и совершает вечерние променады по ближайшим кварталам. В-третьих… Может, Назаров обладает повышенным чутьём на опасность? Мол, коренной чукотский житель, с малолетства ходивший на серьёзную охоту, а от пруда, что расположен рядом с перекрёстком Димитрова и Бухарестской, исходит некая чёрная аура? Вот, он и беспокоится?».

Местечко, и вправду, слыло беспокойным, тёмным, небезопасным и сумрачным. Причём, считалось таковым уже долгие годы, десятилетия и даже столетия.

В «Петровские времена» на месте пруда протекал один из притоков реки Волковки. Или же один из её многочисленных рукавов? Трудно сказать однозначно, давно это было. Но уже тогда эта территория считалась «нечистой и проклятой». Дело было в далёком 1703-ем году, сразу после взятия Петром Первым шведской крепости Ниеншанц. Шведы, всерьёз обидевшись, задумали учинить противнику быстрый и полноценный реванш. Для чего корпус генерала Кронгиорта, выполнив хитрый обходной манёвр, решил напасть на русские войска с юго-востока. Решить-то решил, но бесславно увяз в топких купчинских болотах и, потеряв восемь драгун утонувшими, вынужден был отступить. Место, где коварная пучина поглотила незадачливых шведских солдат, нарекли – «Погостом», и купчинские крестьяне потом долгие годы рассказывали, что неоднократно – в предзакатных сиреневых сумерках – видели там Призраки утонувших. Мол, неуклюже прыгали с кочки на кочку, зубами противно скрежетали, слезливо молили о помощи и проклинали, не стесняясь в выражениях, всех и вся. Может, байка. Может, нет…