bannerbanner
Экономические и социальные проблемы России № 2 / 2011
Экономические и социальные проблемы России № 2 / 2011

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 3

Экополитика, эффективная как политика традиционная, может быть неэффективной с точки зрения второго из названных критериев. Экологическая политика является действенной в полной мере тогда, когда процесс принятия решений в области охраны окружающей среды осуществляется в соответствии с общими принципами политической эффективности и в то же время обеспечивает решение экологических задач. Но часто бывает, что приходится выбирать либо одно, либо другое. Кроме того, экологическим критериям соответствует определенный набор применяемых ресурсов, что усложняет задачу, стоящую перед лицом, принимающим политическое решение. Некоторые типы политических решений в области охраны окружающей среды имеют столь высокую «экологическую цену», что торг о затратах денежного и иного капитала, в других случаях более чем естественный, здесь, по крайней мере на концептуальном уровне, представляется неуместным. Но в реальности, как правило, это происходит.

Ответственность за экологическую сторону принимаемого решения лежит в основном на экспертах. Особая роль экспертной оценки является отличительной особенностью экологической политики, которая базируется на системе научных представлений об окружающей среде. При принятии решений необходимо учитывать «экологическую цену», т.е. те долгосрочные последствия, к которым приведет решение. Выявить их помогает эксперт, устанавливающий научно обоснованные рамки принятия данного решения. На начальном этапе процесса роль эксперта весьма велика и порой предопределяет экологически дружественное решение. Эксперт, готовый принять «сторону природы», может повлиять на мнение и взгляды чиновника. Но доминирование эксперта на всем протяжении процесса принятия решений ставит под вопрос эффективность соответствующих решений. Предназначение эксперта – оценить неизбежный экологический риск. Однако экспертная оценка не может быть абсолютно достоверной, риск и неопределенность присутствуют всегда, и этим могут воспользоваться и сам эксперт, и лица, принимающие решения (ЛПР), склонные манипулировать как экспертом, так и его оценками.

Присутствие этической составляющей является еще одной важной особенностью экологической политики. В конечном счете эта составляющая, будучи соотнесена с контекстом экологических ценностей, способствует повышению эффективности экополитических решений.

Если следовать классификации Уильямса – Мэтни [Williams, Matheny, 1995], экополитику можно подразделить на управленческую, плюралистическую и коллективную. В первом случае ЛПР концентрируются на технических аспектах принятия решения, так сказать, на технологии процесса. Здесь ключевая роль принадлежит именно экспертам. Плюралистическая концепция означает, что в принятии решений участвуют не одни эксперты и игроки со стороны государства, но – широкий круг участников, в том числе представители гражданского общества. Здесь «техника принятия решения» отходит на второй план, а на первый выходит активность различных «зеленых» неправительственных организаций (экоНПО). В третьем случае речь идет о практике, когда имеет место коллективное участие в принятии требуемого решения. Наиболее демократичной провозглашается передача государством полномочий в принятии определенных решений группе граждан, которых эти решения затронут в первую очередь1. В реальной экополитике присутствуют в разных сочетаниях все три вышеупомянутые разновидности.

На метод экополитологии наложили отпечаток так называемые постнеклассические теории, содержащие закономерности функционирования открытых саморазвивающихся систем, и неклассическая картина мира, несовместимая с картезианской и ньютоновской системами. Именно этим продиктовано обращение экополитологов к теории систем Л. фон Берталанфи: окружающая природная среда, наряду с социальной, является средой политической организации-системы; понимание этого фундаментального факта позволяет поставить вопрос о корреляции между взаимодействием, скажем, системы-государства и природной среды, и особенностями поведения государства в системе всех окружающих его сред [Харелл, 2002; Костин, 2005].

В принципе поведение системы-государства может быть каким угодно. Экополитология не имеет нормативистской направленности. Хотя в основе рамочной концепции экологической политики – теории устойчивого развития – лежат некие «экологические аксиомы», экополитология сама по себе – не отдельная теория, она не базируется на неких принципах, не требующих доказательств, а изучает актуальное политическое измерение социоприродных взаимозависимостей. Идеальные модели важны для экополитического анализа, но предметом анализа являются политическая реальность, конкретные направления деятельности и политические решения, а не изначально заданные нормативные предписания. Политика может иметь и ярко выраженный антиэкологический характер. Исследуя политические причины происходящего, экополитолог предлагает политические же способы преодоления экологического кризиса.

Говоря об эволюции экополитологии, заметим, что ее зарождение происходило в одно время с глобалистикой. Более того, у обоих направлений были во многом общие корни, но экополитология быстро выделилась в отдельную дисциплину. Используя примерно один и тот же багаж современной науки (в том числе теорию систем, синергетический подход, футурологию и др.), эти направления демонстрируют тенденцию к интеграции классического и постнеклассического научного знания.

Первый этап (конец 1960-х – начало 1970-х годов) – этап формирования экополитологии – совпал с началом систематической охраны окружающей среды, а также освоения космоса; в это время были заложены методологические и научно-теоретические основания исследования глобальных проблем, в том числе экологических; экологическая проблематика прочно вошла в политическую повестку дня.

Второй этап (1970-е годы) – определение предметной области экополитологии и основных направлений исследований в ее рамках; экополитология окончательно «расходится» с глобалистикой, но возникает острая нужда в объединяющей, рамочной теории экологической политики.

Третий этап эволюции пришелся на 1980-е годы, когда в известной степени снизилось внимание к общетеоретическим проблемам, а на первый план вышли практические аспекты эколого-политического анализа. В эти годы окончательно формируется прикладная экополитология, направленная на изучение процессов и механизмов принятия эколого-политических решений. Концепция устойчивого развития (УР) постепенно приобретает для экополитологии парадигмальное значение.

Четвертый этап (конец 1980-х – начало 1990-х годов) совпал с радикальными переменами в геополитической структуре мира и обретением им современного облика. Остро встали проблемы глобальной безопасности, что сказалось и на дальнейшем развитии экополитологии. Завершается этот этап событием всемирного значения – Всемирной конференцией ООН по окружающей среде и развитию, проходившей в Рио-де-Жанейро (1992), где была выдвинута глобальная стратегия долговременного развития, основанная на концепции экологической устойчивости, поставившая перед человечеством задачу консолидации на пути преодоления глобального экологического кризиса. УР выступает в качестве концептуальных рамок экополитологии. Ее концептуальный синтез теперь завершен.

С 1992 г. начался нынешний, современный этап эволюции дисциплины. Для него характерна концентрация исследователей на анализе национальных экологических политик, в то время как анализ глобальных, общечеловеческих проблем отошел на вторые роли. В центре внимания оказались проблемы практической политической реализации концепции УР на национальном уровне и осуществления необходимых для этого реформ. На данном этапе экополитология в качестве отрасли политической науки отражает последствия не только экологического кризиса, но всего комплекса глобальных изменений.

Устойчивое развитие как концептуальные рамки экополитологии

Ранний период развития экополитологии отличался алармизмом (англ. alarm, тревога) на фоне отсутствия единой системы политических понятий, какой-либо общей платформы политического действия, общего языка, который разделяли бы ученые и активисты. Настало время практической экологической политики, но на первоначальном этапе она не могла быть результативной. Приоритетными были критерии политической эффективности принимаемых решений, тогда как собственно экологические критерии, в тот момент не имевшие внятных научных оснований, неизбежно оказывались на втором плане [подробнее см.: Охрана природы России, 2003].

Едва ли не первой попыткой разработать научно обоснованные принципы экологической эффективности стало осмысление экологической проблематики в контексте глобалистики. Глобалистский дискурс сам по себе не стал, не мог стать центральным эколого-политическим дискурсом, но он способствовал широкому признанию идей биосферного равновесия и несущей способности экосистем, которым в трансформированном, переработанном виде суждено было лечь в основу концепции УР. Последняя, в свою очередь, достаточно быстро обрела статус рамочной концепции экологической политики. Ее появление поставило процесс принятия эколого-политических решений на твердую почву экологической эффективности, которую уже можно было количественно измерить.

Происхождение понятия «устойчивое развитие» (sustainable development) связывают с работой американского политолога У. Офулса «Экология и политика дефицита», вышедшей в свет в 1977 г. [Ophuls, 1977]. Комментируя теорию устойчивого (steady, а не sustainable!)2 общества экономиста Г. Дэйли, он употребил, отчасти как синоним, прилагательное «устойчивый» (sustainable) со словом «общество», и лишь затем его стали использовать в более привычном для нас словосочетании. С 1980 г. оно встречается в международных документах, первым из которых был доклад Международного союза охраны природы (World Conservation Union) «Всемирная стратегия охраны природы», подготовленный для ООН. В тот момент теория еще не имела внятного и общепризнанного концептуального наполнения. Но уже к моменту завершения работы Международной комиссии ООН по окружающей среде и развитию под руководством Г.Х. Брундтланд в 1987 г. теория в основном сформировалась. Последним концептуальным штрихом к ней стал синтез теорий биосферного равновесия и основных («базовых») потребностей, что произошло в начале 1980-х годов. В докладе Комиссии Брундтланд прозвучало определение УР, которое является наиболее цитируемым: «Устойчивое развитие – это развитие, которое удовлетворяет потребности нынешних [поколений], не подвергая риску способность будущих поколений удовлетворять [аналогичные] потребности» [Брундтланд, 1989]3. Доклад Комиссии Брундтланд сделал понятие «устойчивое развитие» достоянием широкой общественности. Наработки Комиссии легли в основу документов, принятых на Всемирной конференции на высшем уровне по окружающей среде и развитию в 1992 г. в Рио-де-Жанейро. Она приняла УР как интегрированный социальный, экономический и экологический показатель развития человеческого общества. В этом же духе выдержана Декларация тысячелетия, одобренная 8 сентября 2000 г. главами государств – членов ООН, а на Всемирной конференции по устойчивому развитию в Йоганнесбурге 2002 г. ее участники договорились о серии конкретных обязательств и действий, причем принятый План выполнения решений по УР на 2002–2012 гг. нацелен на преодоление диспропорций в развитии, хотя для беднейших стран пока лишь сформулирована общая цель борьбы с бедностью. С 1992 г. концепция УР – неотъемлемая часть международной политической повестки дня; она становится и национальной стратегией в той мере, в какой то или иное государство готово привести собственную экологическую политику в соответствие с ней. Процесс принятия национальных стратегий УР развернулся в мире в 1990-е годы; вместе с тем интерес к идее УР, вызванный в свое время «докладом Брундтланд», начал постепенно ослабевать4.

Немецкий исследователь Г. Бехманн в конце 1990-х годов насчитал более 70 определений УР, а ведь он еще не был знаком с российскими разработками в этой области. Многообразие дефиниций не означает необходимости в новом концептуальном синтезе. Дело в том, что УР представляет собой мегатеорию, мегадискурс, который едва ли не каждый ученый склонен, скажем так, «дополнять» результатами своих собственных интеллектульных изысков.

В целом УР представляет собой нормативистскую теорию, предполагающую регулирование условий жизни на основе четырех принципов. Первый из них – это удовлетворение базовых потребностей всех ныне живущих людей. Второй принцип предусматривает равные стандарты для всего населения планеты. Третий – бережное, осторожное (экологически устойчивое, sustainable) использование природных ресурсов. Смысл четвертого заключается в сохранении возможности для будущих поколений реализовать те же запросы в рамках тех же стандартов, что и ныне живущее поколение. Все названные принципы, каждый из которых стал частью концепции в разное время, равноценны, но центральным считается третий, в основе которого лежит идея ограниченности воспроизводственного потенциала экосистем Земли, наличие предела в способности природных комплексов нести хозяйственные нагрузки. Речь идет о концепте carrying capacity, несущей способности (природной емкости) экосистем, который относится к предмету теории биосферного равновесия. Существует предел нарушения человеком целостности экосистемы. Переступать его нельзя, так как по мере накопления возмущений, поступающих из внешней, окружающей ее среды, и действия внутренних дестабилизирующих ответных факторов экосистема постепенно утрачивает возможность компенсировать понесенные потери, перестает сохранять свои коренные свойства – и наконец гибнет. Задачу УР можно сформулировать как развитие, возвращающее планету в границы воспроизводственного потенциала ее биосферы и составляющих ее экосистем.

Из этого вытекает пятый принцип УР, находящий непосредственное воплощение в экополитике. Наше знание об окружающей среде, ее изменениях всегда неполно, мы не можем предвидеть все последствия наших действий. С другой стороны, современная наука способна произвести вполне достоверные расчеты природной емкости экосистемы. При принятии решений нужно следовать принципу предосторожности (precautionary principle). Его суть – в соблюдении правила: принятие политических и хозяйственных решений не должно вести к необратимой деградации окружающей среды. При дефиците информации о потенциальных экологических эффектах решение должно учитывать недостаток знания таким образом, чтобы при всех мыслимых сегодня сценариях не допускать необратимых последствий для окружающей среды. Ограниченность нашего знания о реакции среды на вмешательство человека принимается в расчет с помощью механизмов моделирования и прогнозирования, так что на случай наихудшего сценария оставляется некий резерв экологической надежности. Объемы этого резерва должны устанавливаться на основе расчета несущей способности, природной емкости данной экосистемы или одной из ее подсистем.

Таковы общие контуры теории УР, но между ее интерпретациями существуют серьезные расхождения.

Охранительная трактовка УР отражает стремление сохранить нынешнюю модель экономического развития. Экономический рост признается необходимым, поскольку он создает предпосылки для природоохранной политики, так как способствует ликвидации нищеты, которая объявляется основной причиной экологического кризиса. Рост экономики, указывают сторонники данной версии УР, стимулирует технический прогресс, необходимый для замены ограниченных естественных ресурсов неограниченными искусственными. В серьезных социальных реформах нет необходимости, нужно строго следовать рыночным нормам хозяйствования и освобождать силы рынка от пут государственного регулирования, что вместе с научными достижениями станет залогом успеха в борьбе с экологическим кризисом. УР здесь фактически выступает как новое издание старой модели развития, целью которой является социально-экономический прогресс. Обращает внимание концептуальное сходство данной трактовки УР, безоговорочно техноцентристской, и консервационизма.

УР в версии экологической модернизации – это трансформация социальных систем и институтов в соответствии с экологическими требованиями без радикальной перестройки общества, своеобразная «модернизация современности». Ущерб окружающей среде наносит ее сверхэксплуатация, вызываемая неопределенностью прав собственности и возможностью злоупотреблений со стороны частного сектора. Но приверженцы данного подхода отвергают и «коллективную собственность» на ресурсы. В отличие от сторонников сохранения нынешней модели экономического развития, они выступают за усиление роли государства, за развитие под его руководством экологической отрасли в национальных экономиках. Экономический рост нужен в постиндустриальных сегментах – отраслях hi-tech, непроизводственной сфере и, конечно же, в природоохранном секторе. Приветствуются структурные изменения в энерго– и ресурсоемкой индустрии, «зеленый бизнес». Данный подход можно охарактеризовать как сбалансированную, взвешенную позицию в отношении преодоления экологического кризиса.

Третий вариант интерпретации УР – структурная экологизация. По мнению ее теоретиков, причины кризиса – и в нынешней модели экономики, и в экономическом росте. Новые технологии, государственное экологическое регулирование, экологическая активность бизнеса лишь отдаляют катастрофу, которая неизбежна, поскольку пагубен сам вектор индустриального развития. Главный источник зла – общество потребления. Необходимы преодоление господствующей системы ценностей и переход к моделям производства и потребления, базирующимся на постматериалистических ценностях. Для этого необходимы политическая реформа, развитие институтов народовластия и «демократии участия», причем государство не играет здесь определяющей роли. В любом случае должно произойти ограничение потребления (добровольное, конечно, т.е. самоограничение) в индустриально развитых странах. Сторонники данного подхода обращают пристальное внимание на социальные и международные аспекты развития, включая преодоление глобального неравенства. Версия структурной экологизации имеет нормативный характер. Ее отличают экоцентризм и радикализм.

Автор данной классификации, немецкий ученый Г. Бехманн, выделяет еще один подход к УР, антимодернизм – самый радикальный, внесистемный подход, который в современном обществе отстаивают, в том числе, некоторые антиглобалисты. Его принципиальное отличие состоит в том, что он полностью отбрасывает любые аспекты модернизационной парадигмы и уходит в полный отрыв от существующей политической и экономической реальности, выступая, по сути, предельно радикальной версией экоцентризма. Идеологическим обоснованием данного подхода служит философское направление «глубинная экология» (А. Нисс и др.). Его адептов отличает отсутствие единства в трактовке обстоятельств и направлений политических реформ в русле УР, политического облика самого устойчивого общества, а позиции варьируются от авторитарных моделей, с перегруженным экорегуляторными функциями государством, до экоанархизма. Помимо свойственных постмодерну эклектичности, отсутствия концептуальной завершенности, этот подход явно содержит признаки утопизма [Бехманн, 2003]. Кроме того, в России пользуются популярностью представления о ноосфере как «модели» УР – подход, остро нуждающийся в концептуальном синтезе; здесь согласимся с Д.В. Ефременко, отмечающим, что, «несмотря на грандиозный масштаб учения Вернадского о биосфере, “ноосферный” дискурс до сих пор продолжает оставаться региональным», отечественным, «для внутреннего» пользования [Ефременко, 2006, с. 145].

Концепция УР дала экополитологии экологическое смысловое ядро, в котором она так нуждалась. На разных этапах развития парадигмы УР каждая из «двух экополитологий» вносила в нее свой вклад. Две версии УР из перечисленных выше могут быть описаны в понятиях экоцентризма. Однако с точки зрения концептуальных рамок экоцентристский подход к экополитологии не полностью адекватен УР в нынешнем виде, хотя изначально, на так называемом неклассическом этапе эволюции теории (до 1987 г.), все было наоборот. Экоцентризм и разрабатываемые в его русле неклассические трактовки УР подразумевают сосуществование общества и природы не как видоизменение окружающей природной среды системой «под себя», а как перестройку общественной системы, ее самоадаптацию. Определение, концептуально объединяющее УР, экоцентристский и техноцентриский подходы, может звучать так: УР – это осуществляемый в основном за счет внутренних резервов способ жизнедеятельности социальных систем, в основе которого – способность к автоматической самокорректировке в целях бессрочного выживания человечества как социального организма, человека как биологического вида и данной нации в непрерывно меняющейся окружающей среде [подробнее см.: Глушенкова, 2004]. В этом – суть интегральной модели устойчивого развития человеческой цивилизаации.

Экополитология – новейшая политическая дисциплина, междисциплинарное направление в системе политических наук. Многое из того, что она изучает, – не типичные политические практики, а практики и образы политического действия, которые пока являются маргинальными, нестандартными формами политического поведения. Ими мы обязаны постиндустриальным изменениям в политике. Наряду с практиками для экополитологии очень важен анализ замыслов тех политических реформ, которые должны ориентировать социальные трансформации в направлении, ведущем к выходу из экологического кризиса.

Экополитология – не наука о социальных аспектах природоведения. Англоязычный термин environmental politics, русским аналогом которого является «экополитология», отсылает нас к «политическим теориям окружающей среды», т.е. не природной среды, а среды вообще. Равным образом экополитология не дает политической интерпретации «законов природы», а экологические ценности вовсе не имманентны концептуальным основаниям политического анализа. Ее «экологизм» заключается не в том, что в общественную, политическую жизнь (или теорию) привносятся некие «экологические» принципы, а в том, что она рассматривает взаимоотношения индивидуумов и политических сообществ, в которые они организованы, с «нечеловеческими» условиями и событиями в окружающей их среде в ходе процесса взаимной адаптации.

И все же можно говорить о политических закономерностях в экополитологии. Характер общественной системы и специфика ее взаимодействия с окружающей средой тесно взаимосвязаны, и нельзя изменить второе, не реформировав первое. Это заключение – аксиома экополитологии, имеющая своим источником общую теорию систем, проникшую в нашу область знания на основании постулируемого ею принципа изоморфизма [Костин, 2005].

В эколого-политическом анализе мы выходим за рамки предметного поля, описанного традиционной, «классической» наукой. Экополитология изучает политическое пространство будущего, то, которое не только моделируется, но и творится нами сегодня. Политическая наука нового типа – дисциплина, уясняющая, что нужно для сохранения человечества, – не в этом ли заключается высшее предназначение экополитологии? Дисциплины, нацеленной на поиск облика грядущего мира, версии развития не только политической науки, но и обществознания в целом.

***

Современная экополитология ставит перед политологами ряд острых проблем. Как можно видеть из обзора подходов к УР, в ходе реализации стратегии перехода к устойчивому развитию вполне возможен сценарий нарушения прав человека. Как сохранить воспроизводственный потенциал планеты, не нарушая фундаментальных прав человека, улучшая качество его жизни? Скажем, весьма проблематичной является задача повышения уровня удовлетворения потребностей жителей стран Юга до уровня наиболее развитых государств. Если бедные страны в потребительской гонке за лидерами глобализации включатся в интенсивную эксплуатацию ресурсов планеты, нарушится баланс ее экосистем – и воспроизводственный потенциал планеты будет безвозвратно исчерпан. Велик соблазн трактовать УР с позиций техноцентризма, когда в центр внимания ставится достижение неких технических показателей развития, пусть даже в русле идей биосферного равновесия. Сохранить несущую способность Земли проще всего за счет человека, во всяком случае, с охранительной точки зрения (business as usual). С другой стороны, с учетом идеи базовых потребностей (равные возможности для всех) теорию УР следует рассматривать в контексте антропоцентризма. Борьба за конкретную модель реализации УР в той или иной стране – это борьба за будущее этой страны, в том числе и за будущее демократии.

У биосферы нет своих интересов, зато они есть у граждан. Как заставить людей из всех интересов, в том числе сиюминутных и краткосрочных, отдать предпочтение тем, которые будут способствовать принятию экологически взвешенных решений? Современная представительная демократия является далеко не идеальным механизмом выражения воли избирателей. Она не дает гарантий выбора оптимальных решений, поскольку сохраняется возможность манипулирования информацией, за которым будут стоять те или иные группы интересов.

На страницу:
2 из 3