Крылья для демона

– Уже уходите?

Конечно это Анжела: глаза насмешливо проклевывают Дашку.

– Вот, проводить… – Артем, будто нашкодивший кот, кивнул в сторону моря. «Топить, что ли собрался?». Анжела недвусмысленно заметила:

– Зря. Мы сегодня до двух.

«До двух она, мышь сисястая. А вот тебе!».

– Тём, пошли – опоздаем! – Дашка театрально вцепилась в своего мужчину, нетерпеливо потянула на выход – будто в спальню…

Не удалось. Под восторженный иностранный гвалт снизу выкрикнули.

– Артем! – Кавалер остановился, выпятив челюсть.

– Шлема?

По ступенькам «взлетел» блеклый тип – волосики прозрачные, как паутина. Интеллигентские очочки сползли на самый кончик «утиного» носа. Зеленая водолазка в катышках, драные джинсы. Ботинки из желтой замши, подошва толщиной в два пальца. Как он их поднимает? Как-то сразу Артем выдвинулся вперед, загородил Дашку, она услышала лишь скользкий разговор.

– Отдыхаете? – крысиная мордочка Шлемы любопытно высунулась.

– Перекусили, – уклонился Артем.

– Что так рано? – блеклый, казалось, истинно расстроился. Прыщаво предположил. – Или уже договорились?

– Шлёма! – спина Артема завибрировала.

– Да, ладно ты – не кипятись! – блеклый грамотно спрыгнул со скользкой темы. Забил ее предложением. – Оставайтесь. Питер угощает. У него, оказывается, земеля на «Тикондероге». Притащил сюда дюжину пендосов. Оставайтесь! – Маслянистые глаза снова ощупали Дашку. – Пусть студент порадуется.

– Студентка, – оскорбилась Дашка.

– Студентка, – Шлема ласково улыбнулся. – Извините!

Артем дежурно представил собеседника:

– Даша – Вова Шлюмкин, Вова Шлюмкин – Даша.

Блеклый протиснулся между Артемом и перилами, перед Дашкой возникла холеная белая ручка с пальцами пианиста, наманикюренные ноготки блестят бесцветным лаком.

– Вова!

– Нет, я Даша, – фыркнула девушка, но руку пожала. Мягкая кисть – будто без костей.

– Шлюмкин – это псевдоним, с моей рязанской фамилией лишь поросят кормить, куда там в галереях…

– Шлёма у нас фотограф, – перевел на человеческий Артем.

– Слава богу, не у вас! – хихикнул блеклый. – А Дашенька, простите, на кого учится?

– Артем, – Дашка грубо проигнорировала вопрос, блеклый ей не понравился, – я опоздаю.

– Извини, Шлёма, мы пойдем, – кивнул Артем. Блеклый состроил капризную мину.

– Не гоните, молодежь. Город маленький, везде успеете. Полчаса. – Он показал меж пальцами мизерный промежуток времени. – В конце концов, Олежек довезет.

– На Океанскую? – усмехнулся Артем. Шлема присвистнул:

– На Океанскую? – поморщился, махнул рукой. – Да и фиг! – довезет до Океанской, не развалится. Посидите с нами? – Дашка уцепилась за край Артемкиной куртки, внизу, у гардероба толкались американские матросики: панамки, бушлаты, сытые рожицы с баклажанным отливом. Шлема коснулся ее локтя. – Дашенька, надавите на своего дикаря. Посидим, поржем – пендосы, когда пьяные забавные. Хотите, уговорю целого капитана «Катюшу» спеть?

Дашка уткнулась подбородком в растянутый ворот свитера, покосилась на Артема. Шлема поймал интерес, вмиг оказался выше Дашки, потянул ее в зал. Она промямлила, оглянувшись на Артема:

– Ну, если на полчаса… Вы меня, правда, отвезете?

– Почему «тебя»? – Шлема задрал брови. – Вас! – Осмотрел обоих.

– Не сложилось что ли? – догадался он. – Тогда, сам бог велел не торопиться.

Тут Дашка ощутила, что стремительно краснеет, кончики ушей загорелись – того и гляди пыхнут. Воображаемо запахло паленым волосом и репутацией.

– Это не ваше дело, – нашлась она, спасая остатки приличия.

– Конечно не мое, – Шлема отмахнулся, скакнул белкой в зал. – Ирочка, мы тут!!!

Будто дождавшись сигнала, матросские ботинки загрохотали по ступенькам.

* * *

«Полчаса, полчаса» – Дашка постоянно напоминала себе о времени, стрелки часов пожирали его незаметно. Бокал вина. Шипящие слова, как через камешки: единственно знакомое – «Джорджия».

– Окей! – кивнула Дашка тяжелой головой. «Целый капитан» и в правду пропел: «Выходила на берег Катюша», а теперь тряс перед ней пальцами-сосисками. Синий растянутый якорек на фаланге указательного пальца. С другой стороны Дашку придавила задорная латинянка Виктория. Хорошенькая – страсть! На ней даже клоунские ботинки выглядели изысканным «милитари». Птичья испано-английская речь промыла голову насквозь. Дашка на всякий случай повторила в бокал. – Окей. – Артем напротив – натянуто улыбается, косится в ее сторону, Шлёма поспевал везде. Бегло щебечет с пузатыми неграми, вдруг, стоит моргнуть, оказывается в двух шагах:

– Все в порядке?

– Окей! – Дашка вдруг поняла, что язык отказывается произнести «угу».

– Молодец, освоилась, – похвалил Шлёма, опустился рядышком на стул, перекинулся фразой с латинянкой. Женщина, закинув голову, рассмеялась, капитан оторопело погрозил исколотым пальцем. Вдруг Шлёма положил руку на Дашкино колено. – Как с английским – волочешь? – Дашка дернула ногой, Шлема вскинул ладони. – Ой, извини! У нас по-простому!

– У меня все сложно.

– Тю-у, – протянул Шлёма, моргнул в сторону Артема. – Любовь что ли?

– Хоть бы и любовь.

– Нафига он тебе? Проблема на проблеме и карман с дырой. Нафига девушке еще одна – разве про запас… – Дашка задохнулась, вжалась в стул, Шлёма отбарабанил марш на ее коленке. – Смотри, подросток.

– Сам смотри! – выдавила она.

– Ябеда, что ли? – Шлема хлебнул из чужого бокала, мягкие пальцы жеманно прикоснулись плеча, Дашку передернуло. – Ладно, не обижайся – я ж не знаю, как у вас. Можно ж попытаться? Зато честно. Нет?

– Нет!

– Ну и ладно, – Шлема привстал, успел скользко шепнуть. – Осторожнее с Викулей – лесбиянка. – Он кивнул на соседку американку. Карие глаза ответили остро, Виктория помахала пятерней.

Прошел час…

– Русские – свиньи, говоришь? – Артем оторвал лоб от столешницы, проглотил взглядом Питера. Американец поперхнулся. Мгновение – он сидит на полу с разбитым носом, таращится рыбьими глазами. Моряки подскочили, любительница английского заверещала. Артем опрокинул стул, нащупал первое, что попалось под руку:

– Ату, суки! Будет вам Чесма! – Вилка сверкнула под софитом.

– Артем! – вякнул Шлёма.

– Ша, корюшка! Мой адрес Советский Союз! Слышал хоть, овощ? – никто не успел ответить, Артем с полуфразы затянул. – Союз нерушимый республик свободных сплотила на веки великая Русь, да здравствует созданный волей народа великий могучий Советский Союз!.. – голос сломался, Артем сплюнул в матросскую панаму. – Капитан, капитан, улыбнитесь: Чебурашка – это флаг корабля… – Пробормотал через икоту. – Идите вы на… Тикон-ик-дерогу. Что лупитесь, баклажаны? Не любите в рыло… Перхоть репейная! – Один матрос дернулся, но натолкнулся на рык. – Смирна!!! – Артем сделал страшные глаза. – Селедка пепеточная! – Он прищурился, обвел публику взглядом. – Гуманитарку, суки, привезли? Помогаете? – Остановился на латиноамериканке. – Викуля, спасай – отсоси советскому офицеру. Победа, мать твою!.. – Он обошел стол, роняя посуду. Заметил Дашку. Она не могла никак сфокусировать внимание на ком-то одном. Вот ее «демон» хамит пролетарски, бородатый педофил переворачивает газету, ищет глазами свою поклонницу. Капитан что-то бегло щебечет, под смуглой кожей матроса играют желваки.

– Ой!!! – Дашка взлетела над стулом. – Пусти!!!

Артем закинул ее на плечи, покачнулся, но устоял.

– Знаешь что? – шлепнул ее по заднице.

– Пусти!!! – Дашка заколотила в плечи. Пленница, мамочки мои, можно поклясться, завоняла конская попона. – Ар-р…

– Давай, хоть тебя спасу, русская женщина! – Зашатался потолок, глаза – перепуганные и веселые.

– Пусти! – Дашка вдруг спохватилась. – Альбом! – Папка рассыпалась по ковролину, белые прямоугольники жалко кричали из-под ног. Псина обособленно от всех таращился с листа, на то, как уносят хозяйку. – Скотина, пусти!!! – стало жутко, мочевой пузырь чуть не слился в джинсы. – Пусти…

– Да не кричи ты. Уши больно. Коза! – Артем подкинул ее, пристраивая поудобнее, и сбежал в холл.

Глава 6. Артем.

На улице рубили дрова. Хряк! – топор отесывает чурбаны. Затем деревяшки музыкально колотятся о кучу. Хряк!

– Бля-а! – выругался прокуренный мужской голос. Опять – хряк!.. Голосисто расчирикались воробьи, тявкнула шавка – заливистый лай оборвался матом. – Гнида, заемал! – Топор расколол чурбан. Артем высунулся из-под пиджака, через щели в стенах льется серый свет. По углам: семейный хлам – такой копится легко, но выкинуть жалко. Кому, спрашивается, нужен бачок от старой стиральной машины или лыжики «Быстрица» с одной бамбуковой палкой? «Милый, лишь бы не было войны» – сам собой напрашивается куплет под этот очаровательный склад. Да пофигу война, когда в каждой сараюшке подобные запасы. Артем сел; всклокоченное ватное одеяло лежит поверх неструганных досок; чугунный шар догнал чумную голову.

– Хреново как, – пробормотал Артем. Как такие сараюшки называются. Сени? – Ах, вы сени, мои сени, сени новые мои… – Он спрыгнул на пол, поискал туфли. Один ботинок валялся оверкиль[1] под полкой, второй стыдливо щерил нос у стены. Когда Артем обнаружил спаренные в кулек носки, не удержался хмыкнув. – Надо же…. – Сени должны быть новыми, кленовыми, решетчатыми. Эти были старые, пропахшие рухлядью, но дыры меж досками имелись. Артем, чувствуя себя мальчишкой, приник к одной. – Куда нас «белка» занесла?.. Поглядим. – Стебли засохшей полыни, доски вповалку, ржавое ведро. Несуразный пес, сделав стойку, таращится за угол. Оттуда снова: Хряк! – дровина звучно встретилась с кучей. Хозяина видно не было. Артем накинул на плечи пиджак, поежившись, подошел к двери, подергал. – Оп-па! – снаружи загремела цепь. Артем пнул дверь. – Хозяин, открывай. Ты чего беспредельничаешь? – Пес захлебнулся лаем, до хрипа. Повис на ошейнике. Хозяин, шикнул:

– Гнида, пошла! – Псина обижено взвизгнула. Цепь зажурчала о доски. Гнида, значит. Хорошее имечко – Шлюмкину в самый раз.

– Ой, еп! – Артем схватился за голову! Шлема – сидит сейчас у Моленки, струится слезами. Мурзилка резиновая! Не трещала бы голова, впору напугаться. Где хоть я? Некстати припомнился «огорченный» Питер – на бывшего Чикагского таксиста, в общем-то, плевать. А вот перед голосистым капитаном, что так старательно растягивал «Катюшу» становилось неудобно. Интересно, Вики знает, что по-русски значит «пососать»? Интуиция подсказывала – знает. Вспомнился Дашкин визг у самого уха. Что называется, произвел на барышню впечатление – не забудет никогда. Артем тревожно осмотрел свою «тюрьму». На душе кисло, по сердцу – заржавленной пилой. Прощения просить пристойно, если помнишь за что. За беспамятство – по роже. Да вроде, все без глупостей. Ага! – шевельнулось внутри. – Сарай, мужик, топор – логическая цепочка намекала об обратном. Артем примерил к плечу оборванный рукав, жалко признался ниткам. – Не помню!

– Зато я помню, – заверил за дверью хриплый бас, цепь зазвенела.

В глаза ударил яркий свет. Артем зажмурился, дернулся назад.

Бить не стали. Грубо, но спокойно спросили. – Ты зачем мне дочь губишь, чудовище?

Артем ответил не сразу:

– С Дашей… с ней все хорошо? – с трудом выдавил он. Силуэт недобро ухмыльнулся:

– Чего хорошего? – он рассмотрел Артема с прищуром, неожиданно сжалился. – Болеет…

– Я не?..

– Ты б не здесь дрых, а в канаве! – оборвал мужик. Посторонился. – Ну, ты выходишь… кавалер?

– Ну, выхожу.

Посадили у печки, отец высыпал дрова под оштукатуренный бок.

– Свет опять отключили, – пояснил он. – Горшок с Крышей[2] развлекаются. – Он приоткрыл дверцу, коротко зыркнул на гудящее пламя. – Чаю хочешь? – снял с конфорки зеленый чайник, плюхнул бурое варево в железную кружку с отколотой эмалью.

– Хочу, – кивнул Артем, натянув рукав пиджака на ладонь, взялся за кружку. Все равно прожгло. Он поморщился, подставил под донце другую руку и отхлебнул: без сахара; тяжелый «грузинский» задубил язык. Артем глянул на отца поверх кружки. Суровый мужчина, мелкий – такие «на раз» втыкают в печень и рубят по-стахановски уголёк. Седая, стриженная «под ежик» голова, натянутые скулы. Шея сухой веткой торчит из растянутого ворота водолазного свитера. Как у «черно-белой», но в разы древнее. Штаны «афганки» заправлены в потрепанный «кирзач».

– Куришь? – в руке отца оказалась половинка «Примы».

– Нет, – Артем снова отхлебнул, не удержался – скривился.

– Горький? – догадался отец. – А че сахару не попросишь?

Странно, но мысль, что у дядьки может водиться сахар не пришла в голову.

– Я без сахара, – Артем пытался сохранить лицо.

– И давно? – усмехнулся отец, встал, дотянулся до сахарницы.

Четыре кубика утонули в кипятке.

– Спасибо.

– Пожалуйста, – дядька дал ложку.

– Спасибо.

Отец вновь хмыкнул:

– А вчера резать обещал. Врал, значит, что герой? Нож тебе зачем, упырь? – Артем инстинктивно хлопнул себя по карману, едва не опрокинув кружку. Батя развеселился. – В нужнике пиковина твоя – поищи! А хочешь, новую сделаю? Краше прежней.

– Нафига? – Артем пожал плечами.

– Правильно, паря, – дядька, не смотря на крохотный рост, сумел нависнуть. В Артемкино лицо уставился тощий кулак. – Ты дочу мою не трожь! Понятно, соплячке любопытно, что за ангел нашелся…

– Отец!

– Я ей отец, а такого зятька мне даром не надо! – костяшки побелели. Неожиданно кулак разжался, дядька мягче спросил. – Ну, зачем она тебе? Мало мочалок по кабакам? Ты же видишь, блаженная она у меня. Жалко ее. Хапнет коротенького счастья, да овдовеет. Че молчишь-то? Мало вас дохлых по золоотвала[3]?

– Кто про жениться говорил? – Артем захлебнулся негодованием.

Отец внимательно рассмотрел «дорогого гостя»:

– А иначе, убью! Если успею… Веришь? – Мутные глаза холодно пронзили Артема.

– Я ее не обижу, отец, – медленно произнес Артем. Пустая кружка звякнула о конфорку. Артем с трудом отвернулся, положил ладони на теплую печь. Батя подлил кипятка, небрежно кинул:

– Где она подобрала этакого воробья?

– Как и положено – в парке, – откликнулся Артем.

* * *

Дашка не удивилась. Она запахнулась в огромный махровый халат и поспешила отвернуться. На кухне стало тесно.

– Привет, – поздоровался Артем.

– Угу, – пробубнила Даша. Презрительно зыркнул из-за порога кот, желтые глаза прищурились, всклокочилась шерсть.

– Кис-кис, – Артем показал, будто в руке что-то есть. Кот по-человечески фыркнул, спрятался за косяком.

– Лучше не трожь – в ботинки нассыт, – посоветовал отец.

– Так на мне ботинки… – Артем продемонстрировал туфли.

– На тебе и нассыт!

– Папа-а! – протянула капризно Дашка, оставив зубную щетку.

– Ох, ты! – восхитился отец, но от комментариев воздержался.

Даша поймала взгляд, дернулась обратно к зеркалу. Зажурчала вода в умывальнике.

– В школу пойдешь? – отец оперся локтем на колено, поворошил угли в печке.

– Угу.

– Твоя сисястая названивает…

– Папа-а!

– В курсе, что ли?

Дашка опять обернулась:

– Чего? – не поняла она.

– Твоих приключений… Вместе были… с этим?

– Ну, па-а! – Дашка смущенно косится на Артема.

– Чего «папа»? А пьяная домой – не папа? Хмыря с собой привести – не папа? – отец вдруг переключился на «гостя». – Ну да, это он тебя донес. Милая, ничего по дороге не потеряла – совесть например?

– Отец, полегче… – заступился Артем, за что немедля «получил леща»:

– Полегче?!! – отец уставился, поиграл желваками, рука невзначай прикоснулась чайника. Артем сдал назад:

– Я виноват, Дашка здесь причем? – странно, но хотелось спасовать перед папашей.

– А баба всегда причем – ей даунов рожать, если по-пьяни матку вывернуть. – Что возразишь? Артем вздохнул, глянув на дрожащую спину – еще слез не хватало!.. Виновато выдавил:

– Простите… Не знаю, как получилось.

– Не знает он… – отец оттянул ворот свитера, покарябал шею.

Неудобная пауза – весьма кстати. Бьется о таз струйка воды, еле слышно бормочет радиоточка. Издали, по нарастающей, засвистела электричка. Колеса ритмично заколотили в рельсы. Треснуло в печке пламя. Отец приоткрыл дверцу, пошерудил кочергой – лицо озарилось. Он приподнял глаза, спросил невзначай. – За что хоть морду подставлял?

– Так, бакланка, – пожал плечами Артем.

– Правда, американца бил?

Артем поймал Дашкин взгляд – застыла с зубной щеткой во рту.

– Ну… – признался он.

– Оно и правильно, – неожиданно быстро согласился отец. – Ты, говорят, офицер?

– Бывший.

– Болван, в отставке! «Бывший» бывает «в употреблении». Сбежал?

– Сбежал, – кивнул Артем.

– Дезертир, значит?

Артем поймал колючий взгляд, еле сдержался, чтобы не нагрубить. Память ехидно напомнила сумку-раскладушку с ЗИПом[4]. Ржач в кондейке, когда делили с мичманом чистоган.

– Я Союзу присягал, – пробурчал Артем.

– А-а! – с притворным пониманием протянул батя, дверца печи шумно встала на место. – Тогда конечно, Союзу… Эка, Даша, словила звезду – бела кость! Мне, неумытому крановщику, даже неудобно. Милай, а ты на рояле, часом, не играешь?

– Нет, – Артем растерялся.

– Ладно, ваше благородие, не тупи. Наклонись ка… Не ссы – куда мне, старому пню до тебя. Шепну по-отечески – не прогонять же голубу. Ишь, ушки навострила! – Дашка фыркнула и сплюнула зубную пасту в таз. Артем пододвинулся к столу вместе с табуреткой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Оверкиль (англ. overkeel) – опрокидывание судна вверх килем (днищем). Здесь: перевернут.

2

Горшок и Крыша: мэр и губернатор. Бонзы мерились у кого толще и длиннее.

3

Золоотвал – традиционное место пропажи конкурентов.

4

ЗИП – Запасные части, Инструменты, Принадлежности.