Прощение славянки

– Знаешь, Лен, почему к нему так бабы липнут? – Ира шмыгнула носом, но постаралась сдержать слезы. – Он очень симпатичный. И вообще среди следователей – самый сексуальный.

– Я с тобой согласна. Александр Борисович, несомненно, обладает физической привлекательностью. Невооруженным глазом видно. А это палка о двух концах. Я ведь тебе как-то говорила, что роль физической привлекательности в установлении социальных контактов имеет огромное значение. Это способствует завышению оценки других человеческих качеств: доброты, ума, талантливости. Привлекательные люди кажутся более убедительными. Им легче получить желаемый результат.

– Это ты о чем?

– Не парься, дорогая. Это я о том, что бабы всегда к нему будут липнуть. Ну, во всяком случае, еще лет тридцать. Убедительный он у тебя.

Ирина подозрительно посмотрела на подругу: что, уже и она попала под чары ее мужа?

– Он тебя уже в чем-то убеждал?

– В том, что умница. А насчет его сексуальности ты не волнуйся. У меня не было случая убедиться в этом. Чужие мужья мне по барабану. Так что держи себя в руках и подготовься к серьезному разговору с мужем.

Проинструктировав подругу, Елена чмокнула ее в мокрую щеку и энергично замахала рукой, подзывая такси. Ирина медленно поплелась к метро, ощущая в своей жизни полный крах. В голове гвоздем засело только одно слово «сволочь». И было досадно, что никакие другие слова не хотели вытеснить это банальное уличное ругательство, которое свойственно некультурным ревнивым женам. А она ведь женщина культурная, интеллигентка в четвертом поколении… Но культурные ругательства на ум не приходили. Дома Ира умылась, привела себя в порядок. Подумав, решила не переодеваться в старенькую растянутую футболку и домашние штаны с пузырями на коленях, а выбрала для серьезного разговора с неверным мужем джинсы в обтяжку и маечку с декольте. Пусть, сволочь, оценит ее фигуру в самом выигрышном виде и поймет, чего он может лишиться в одночасье, если она его выгонит на фиг. Ирина посмотрела на себя в зеркало и опять чуть не разревелась. Она в тыщу раз лучше той лупоглазой, которой в обед сто лет, а дурак Сашка ее по руке гладил… Не гладил, ладно, но ведь касался ее руки…

В дверном замке повернулся ключ, и Ира услышала топот Сашкиных ног. Пыль с ботинок стряхивает на коврике, подлизывается. Видать, совесть мучает. Ира встречать его не вышла принципиально, она вальяжно раскинулась в кресле и читала книгу И. Крылова «В мире криминалистики». Расширяла свой кругозор. Сашка привычно выкрикнул из коридора, что он дома, долго мыл руки, пыхтел и плевался, в общем, слышался обычный набор звуков, который свидетельствовал о хорошем настроении мужа. Наконец появился перед ней, улыбаясь, как ясное солнышко, которое не ведает, что грозовая туча уже на подходе и может разразиться неистовым громом.

– Где был? – спокойно спросила Ирина, не поднимая от книги глаз.

– На работе, потом с ребятами заскочили в пивнушку, давно не собирались, – нагло врал Турецкий. А что ему еще оставалось делать? Не признаваться же, что он встречался с женщиной. Ирка таких встреч не понимает, даже если они связаны с его работой. Таких ревнивых еще поискать.

– Не стыдно врать-то? От меня ничего не скроешь! Видела я твоих «ребят». Баба лет пятидесяти, чеченка, глаза навыкате… По ручке ее гладил. Ну и вкус у тебя, Шурик. Совсем сбрендил? – Ира, помня наставления подруги, решила сразу не заводиться. Хоть попробовать свои эмоции держать в узде. А там уж как получится. В конце концов, не железная же она.

Турецкий обалдело уставился на жену. Это ж надо! И как она его углядела? Или кто-то уже успел накапать? А кто? Хоть совесть у него была чиста, но привычка юлить, когда приходилось отметать от себя подозрение в неверности, заставила его и теперь заискивающим тоном объяснить ситуацию:

– Ириш, я действительно сидел в кофейне с одной несчастной женщиной, но все было не так, как ты себе представляешь.

– Банальный ответ. Обычно так в фильмах говорит муж, которого жена застала с любовницей.

А как же все было на самом деле? – ехидно поинтересовалась Ирина.

– Ну, во-первых, эта женщина, Соня Салтанова, ингушка, а не чеченка. А во вторых, у нее беда. Да такая, что врагу не пожелаешь.

– Ну рассказывай, что за беда такая у этой несчастной, что ей на глазах у всего честного народа нужно было ручку гладить!

– А разве я гладил? – искренне удивился Александр. Он действительно не помнил, чтобы гладил Сонину руку. Но раз Ирка говорит, может, так оно и было. – Я ее утешал, потому что действительно ей очень плохо. Она сначала в Генпрокуратуре рыдала, потому что мужик ее пропал. Кстати, офицер, наш, русский. И его теперь подозревают, что он перебежал к чеченцам. А у нее сынок от него. А она мужика своего уже полгода не видела и просит, чтобы я помог его разыскать и восстановить его честь. Не верит, что он на службе у бандитов. Где он, спрашивается, если среди убитых его не нашли и слухи упорные ходят о том, что он сбежал с террористами?..

Турецкий говорил сбивчиво, но, как ему казалось, вполне убедительно. Нормальная жена сразу же прониклась бы жалостью к несчастной женщине, на которую сразу столько бед свалилось: и маленький сынок без отца растет, и сам отец в плену – жив ли он? Но Ирка с ее гипертрофированным чувством ревности, которое не на пустом месте взращивалось всю их супружескую жизнь, все-таки пренебрегла мудрым советом Гординой и накинулась на мужа, как злобная фурия:

– Ты эту историю про несчастную чеченку расскажи кому-нибудь другому! А я твоими историями сыта по горло. Сколько я их переслушала за свою жизнь, кобель ты неугомонный!

Ее понесло, и много чего нелестного услышал про себя Турецкий, на сей раз без вины виноватый. Что было особенно обидно. Впрочем, Иркины обвинения, сдобренные сочными метафорами, мало чем отличались от обычного ее репертуара. Но на этот раз гроза гремела долго, потому что одно дело догадываться, допускать, подозревать и даже представлять, а совсем другое – воочию видеть руку любимого на руке чужой бабы, которую Ирка уже успела возненавидеть на всю жизнь.

– Подожди, не заводись ты так, – пытался усмирить ее яростный гнев Турецкий, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля. Он знал, что, стоит Ирке закусить удила, привести ее в чувство будет крайне трудно. Она уже слышит только себя, до нее не достучаться. Но нельзя же было допустить, чтобы она утвердилась в своей правоте и поверила в нее. – Тихо! – заорал он и стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чашка с остатками крепкого кофе, которым Ирка пыталась заглушить свое горе. Жена от неожиданности вздрогнула и на секунду замолчала. Турецкий тут же воспользовался паузой. – Я не обязан тебе докладывать о деталях, которые относятся к делу об исчезновении этого офицера. Фамилию называть не буду. Но чтобы ты убедилась, что мы с Салтановой говорили именно о нем, выслушай хотя бы меня. Впрочем, некоторые сведения у нас в прессе уже сообщались. Помнишь, в газетах писали о нападении террористов на МВД Ингушетии, в результате чего погибли 79 человек и 114 получили ранения? Тогда наших ребят захватили террористы. С тяжелейшими потерями их вскоре освободили федералы. Боевики в то же время подготовили запасной вариант – хотели захватить школу в ближнем поселке на случай неудачи с нападением на МВД Ингушетии. Под командованием этого офицера его рота блокировала школу, бойцы окопались вокруг нее и держали оборону. Но после боя его не нашли ни среди живых, ни среди мертвых. Поползли различные слухи, и среди них слух о том, что он сбежал к «своим», якобы кое-кто уже давно подозревал о его связи с террористами. Знаешь, как бывает, когда люди еще не опомнились от горя, потеряв своих друзей?.. Мало ли что приходит в голову людям, ослепленным горем, когда ненависть жжет и нередко указывает перстом на без вины виноватого?.. Так вот, Соня с тех пор его не видела и была в полном отчаянии. Она ни на минуту не верила в его измену, а слухи о том, что он сбежал с террористами, набирали силу. Ведь бывали подобные случаи, когда перебежчики-предатели верно служили террористам. У нее через полгода после исчезновения Валентина – так зовут этого офицера – родился сын, Марат. И она заклинает меня восстановить честь его отца. Каково будет расти мальчику, зная, что он сын предателя?

Ирина слушала мужа, широко раскрыв глаза. Драматическая история звучала вполне правдоподобно. Но почему эта Соня обратилась именно к Турецкому? Откуда она его знает?

– Ты с ней давно знаком? – В голосе Ирины прозвучали нотки ревности, и Турецкий, естественно, не мог их не заметить.

– Она заведовала гостиницей в Назрани, когда я ездил туда в командировку с бригадой из Генпрокуратуры, – уверенно ответил он и посмотрел на нее своими честными глазами. Конечно, нельзя признаваться в том, что Соня ему тогда понравилась, что они даже поужинали однажды вместе в ресторанчике и что он отступился от нее только из чувства мужской солидарности с неведомым ему капитаном Куликовым и из уважения к женской верности.

Честный взгляд мужа не слишком убеждал Ирину в его искренности. Но сомнение в правоте своих действий возникло, и терзаемая сомнениями Ирина не спала всю ночь. Она вспоминала и счастливые минуты их долгого брака, и муки ревности, которые не давали ей никогда расслабиться, поскольку она хорошо знала любвеобильную натуру своего Шурки. Ну что же поделать с тем, что бабы его тоже любили, что ни одна не могла устоять перед его обаянием? Когда она поделилась своими горестями с Еленой Гординой, та сразу же нашла нужный ответ:

– Но ведь выбрал он тебя и всегда к тебе возвращается. Следовательно, ты лучше всех! Я не понимаю, как можно в себе сомневаться, если ты лучше всех! И его поведение это как раз доказывает. Как жаль, что ты поздно заинтересовалась психологией. В частности, психологией межличностных отношений. А еще точнее, отношений мужчины и женщины. Ты тогда давно бы смотрела на его похождения сквозь пальцы.

– Это отчего же? – недоверчиво переспросила Ирина.

– Да оттого, что мужчина природой создан осеменить как можно больше женщин, потому что среди мужчин смертность выше, а нужно оставить как можно больше потомства – для выживания вида.

– Так у него еще и детей по всему свету немерено?! – возмутилась Ирина. Безудержная фантазия нарисовала ей толпы детишек, которые с одинаковыми лицами, точь-в-точь ее Шурик, шагают по планете, взявшись дружно за руки. У нее даже дух перехватило от этой картины и захотелось немедленно задушить любвеобильного самца-производителя. Вождя этого неподдающегося исчислению племени.

– Не факт, – глубокомысленно произнесла Елена. – Кто-то непременно проявился бы за эти годы. Хотя бы требуя алименты. Кто-нибудь требовал?

– Нет, пока никто, – упавшим голосом произнесла Ирина и получила в ответ крепкое рукопожатие подруги. Дескать, все прекрасно, жизнь хороша и семье Турецких не грозит умереть с голоду, выплачивая многочисленным побочным детишкам алименты.

Ирина маялась тяжелыми мыслями, которые не давали ей уснуть, а Сашка рядышком всхрапывал сном здорового человека с чистой совестью. К утру несчастная, сомневающаяся жена сумела себя убедить в том, что Сашка все равно любит и ее, и Ниночку. Но пускай искупит свою вину. Может, тогда она его и простит.

– Доброе утро, – произнес, улыбаясь, виновник ее бессонной ночи, едва разлепив глаза. Все-таки улыбка у него была замечательная.

Он потянулся к ней с поцелуем, но Ирка отстранила его лицо рукой.

– Шурик, я не спала всю ночь. Все думала, думала… Я же люблю тебя до сих пор. Хоть и кровушки ты моей попил за эти годы…

При этих словах на лице мужа появилась виноватая улыбка, и он опять потянулся к ней, чтобы обнять, но Ира была непреклонна и мягким движением руки отстранила его.

– Ты знаешь… Все, что ты мне рассказал, похоже на правду. Но ты не представляешь, как я настрадалась, как измучилась за эту ночь. В общем, я тебе поверю и прощу, если ты найдешь этого человека, Валентина. Живого или…

– Или?.. – Саша горько усмехнулся. – Ты хочешь сказать – на щите или со щитом?

– Именно это я и хочу сказать, – твердо ответила Ирина. – Мне трудно поверить тебе, но я стараюсь. И только ты можешь рассеять мои сомнения и тревогу, только ты можешь помочь мне опять поверить тебе. И я жду тебя со щитом.

– Ирка, ты столько драматизма вкладываешь в эти слова! Прямо какой-то марш «Прощание славянки» получается. Правда, как музыканта я тебя понимаю. – Турецкий невесело посмотрел в грустное непреклонное лицо жены.

– Нет, прощение славянки, – поправила его Ирина. – И ты его получишь, если очень постараешься.

Когда после завтрака Турецкий стал собираться на работу и загремел ключами, открывая дверь, Ирина не вышла его проводить. И прощального поцелуя и подбадривающей улыбки, которой она обычно одаривала его, провожая на работу, он не получил. Дело становилось серьезным.

Невеселые мысли бродили в голове, и не радовало ни солнышко, ни теплое утро, ни красивые девушки, коими так богат славный город Москва. Если Ирка упрется, то не успокоится, пока своего не добьется. Но и он тоже – не срываться же на Северный Кавказ выполнять поручение своей жены! Хотя, по большому счету, в розыске капитана Куликова было заинтересовано множество лиц. Дело переставало быть приватным. Соня слезно умоляла найти своего возлюбленного, Ирка требовала найти капитана из своих соображений, но восстановить честь пропавшего офицера в глазах его боевых товарищей было куда важнее. Турецкий призадумался. И в стенах Генпрокуратуры, занимаясь множеством необходимых дел, время от времени мысленно возвращался к новой задаче. Среди дня, решив перекусить, он направился в буфет. И только поставил поднос с гороховым супом и купатами на столик в укромном уголке, увидел, как к нему направляется со своим подносом Виктор Солонин. Когда-то он стажировался в Международном антитеррористическом центре, в Германии, в Гармиш-Партенкирхене, где располагалась эта секретная школа и где одно время преподавал Турецкий. А потом они вместе участвовали в операциях. А ныне Витя, как слышал Турецкий, уже поднялся до помощника министра внутренних дел.

Встреча была сколь неожиданной, столь и радостной. Нечасто им приходилось встречаться, поэтому разговор после энергичных приветствий плавно перешел на профессиональную тему.

– Давно не виделись, смотрю, раздобрел даже малость, – оглядел его Турецкий с улыбкой. – Чем сейчас занимаешься?

– В данный момент приступаю к трапезе, – рассмеялся Солонин, – а через три часа уже буду в пути.

– И куда путь держишь, если не секрет?

– Какие секреты от тебя, Александр Борисович? В Ингушетию лечу, в служебную командировку. Дела там серьезные предстоят.

Турецкий сделал охотничью стойку.

– На ловца и зверь бежит! – радостно воскликнул он. – Виктор, то есть господин полковник, не в службу, а в дружбу, помоги в одном деле разобраться.

– Всегда пожалуйста, господин госсоветник, – пошутил Солонин, – если территориально это дело попадает в зону моего маршрута.

– Попадает, попадает, – заверил его Турецкий. – Ты же в Назрани будешь?

И кратко описал суть дела, порекомендовав заодно гостиницу «Заря» как надежную и вполне комфортную. По тамошним меркам.

– Кстати, знаешь, как имя Соня переводится с ингушского? – решил просветить он своего старого товарища. – «Одинокая». Вот она, бедняжка, в одиночестве и дожидается своего капитана, уже все слезы выплакала. Знаешь, какая красавица была? Глаз не отвести! А теперь от переживаний постарела, я ее даже не сразу узнал. Попытайся разузнать. Чем черт не шутит, вдруг тебе удастся то, что другим не удалось? Ты парень башковитый, я тебя всегда выделял.

Солонин заулыбался по поводу столь неприкрытой лести, но честно пообещал сделать все, что будет от него зависеть.

Командировка, или Ближний бой на закрытой местности

В Назрани было жарко и пыльно. Прощайте, милые сердцу прохладные московские утренние часы! Уже в десять часов утра ртутный столбик на градуснике назранского МВД показывал двадцать пять градусов. Солонин недовольно поморщился. Это что же можно ожидать днем? Жару он не выносил, поскольку юность свою провел в северных широтах, поэтому ощущение, как тело в жару начинает плавиться, истекая струйками пота, ненавидел. Эх, была бы возможность не вылезать весь день из прохладной горной речки! Или хотя бы три раза в день принимать душ! Или, на крайний случай, разрешалось при его звании ходить в шортах и майке-борцовке! Но – увы! По уставу он должен париться весь день в форме, демонстрируя местным военным властям погоны полковника внутренней службы.

Еще накануне вечером, получая ключ от номера небольшой гостиницы «Заря», он вычислил среди малочисленного гостиничного коллектива Соню Салтанову. И как только разложил в номере свой скромный скарб, отправился к ней знакомиться. Соня из холла гостиницы уже переместилась в свой маленький кабинетик и Солонина встретила со сдержанным любопытством. Он тоже смотрел на нее с интересом. Действительно красивая, но на лице застыло выражение горестного недоумения. Хотя оно вполне сочеталось с решительностью и некоторой властностью, свойственной людям, обладающим мало-мальской властью. Солонин представился, пожал ее изящную ручку, неожиданно горячую и сухую. Администратор вежливо поинтересовалась, сколько он предполагает провести времени в их замечательном городе, и, казалось, слегка была удивлена его визитом в ее кабинет. Но как только Солонин сослался на Турецкого, Соня мгновенно преобразилась. Печать официальности тотчас же исчезла с ее лица, глаза вспыхнули надеждой, и она как-то сразу похорошела. Он понял, что ей вовсе не под пятьдесят, как он решил в первый момент, а по крайней мере лет на пятнадцать меньше.

– Удобно ли нам поговорить здесь или лучше выйти на воздух? – поинтересовался он, не зная, в какой степени нужно соблюдать конспирацию.

– Мы можем поговорить здесь. – Она взглянула на часы. – Рабочий день закончился, весь персонал, кроме дежурной по этажу, уже ушел.

– Тогда расскажите мне поподробнее все, что вам известно о последнем дне, когда Куликова видели еще в бою. Возможно, по вашим наблюдениям, вы замечали в последнее время что-нибудь необычное в его поведении? Очень важна каждая деталь, даже если она вам кажется незначительной.

Он внимательно слушал ее, делая короткие записи в своем блокноте, задавал вопросы. Соня честно пыталась вспомнить каждую мелочь. Было видно, что она прилагает большие усилия, чтобы попытаться восстановить картину последних встреч с Куликовым. Исписав две страницы, немного разочарованный скудостью информации, Солонин попрощался с Соней и пообещал, что постарается выяснить все возможное. Пускай она не теряет надежды.

– Я только надеждой и живу, – тихо проговорила она и отвернулась к окну. В глазах ее стояли слезы.

В номере Виктор Солонин перечитал свои записи. Никаких зацепок, которые могли бы подсказать тайну исчезновения Куликова, не было. Что ж, нужно встретиться с кем-нибудь из роты Куликова, кто был рядом с ним во время боя с боевиками. С этими мыслями он наконец смог принять душ и крепко уснул.

Кабинет Асланбека Ошаева очень напоминал кабинет Солонина в его родном ведомстве. Такой же книжный шкаф, заполненный юридической литературой и толстыми папками, такой же письменный стол с полированной столешницей. Только вместо обычного стула – чуть ли не царский трон с высокой резной спинкой и удобными подлокотниками. Заметив взгляд московского коллеги, Асланбек усмехнулся:

– Подарок местной мебельной мастерской. Сделали на заказ одному не бедному клиенту, а тот вдруг в одночасье со всей своей семьей уехал в неизвестном направлении. Мы наводили справки – с ним все чисто, никакого криминала. Может, запугали?

В результате кресло перекочевало ко мне. Хозяин мастерской решил, что для меня оно в самый раз. А я не стал отказываться. В нем и подремать иной раз удобно… – Он хитро улыбнулся.

Но Солонин знал, что под хитрой улыбкой Ошаева скрывается жесткий и безжалостный профессионал, благодаря которому в Ингушетии раскрывались тяжелые дела, фактически висяки. Солонин приехал по его личному приглашению помочь разработать план антитеррористической операции. Опыт у него такой уже был, после чего он снискал славу охотника за головами. Благодаря его удачно разработанным операциям в прежние приезды актив назранского МВД пополнился успешным уничтожением четырех банд.

Ошаев и Солонин сели над раскрытой картой и углубились в ее изучение. Ошаев водил остро отточенным карандашом по одному из горных районов Ингушетии, граничащему с Чечней, комментировал недавние события, когда очередная чеченская банда пыталась захватить ингушское село, но нарвалась на засевших там русских и ингушских бойцов. Потери с обеих сторон были небольшие, банда почему-то быстро отошла.

– Неспроста! – размышлял вслух Ошаев. – Ощущение такое, что это была пробная вылазка… Ощупывали ситуацию: сколько там наших сил? Но мы тоже схитрили: не все орудия задействовали. Так что завтра ждем подкрепления и свои силы хотим выдвинуть немного вперед. – Он показал карандашом куда. – А на старых позициях создадим видимость активной жизни.

Солонин одобрил план Ошаева, внес и несколько своих предложений.

– Кстати, Асланбек, ты не слышал о таком русском офицере Алихане? Он исчез в прошлом году. Ходят слухи, у террористов в лагере теперь – то ли в плену, то ли добровольно с ними ушел.

– Как не слышать? Мы две недели назад одного боевика захватили, он с напарником в кустах затаился, за дорогой следил, в бинокль наблюдал. А тут наши поднимались по этой дороге, и один боец заметил блеск стекол – день солнечный был. В общем, наш боец действовал грамотно и быстро, товарищу шепнул, и оба одновременно в кусты свернули, когда их дерево от боевиков закрыло. Предупреждать остальных бойцов было опасно, боевики заметили бы.

– А если бы на засаду нарвались ваши храбрецы?

– Исключено, за полчаса до этого наша разведка донесла: все чисто. Так что одного бандита «случайно» пулей задели, он и свалился без звука, а второго успели скрутить. Вот он нам информацию и выдал. Не сразу, конечно, – нажать пришлось. И про Алихана раскололся. Дескать, смелый, отчаянный, его в кандалах держат. А с собой в горы его на себе уносили, ранение у него тяжелое было, без сознания среди трупов лежал. Но пока не убивают, у них свой интерес. Хотят обменять на одного их боевика, он у наших сидит в «мешке» уже полтора месяца. Говорил, что, если обменять не удастся, Алихан сам помрет, пули тратить не будут. Они его почти не кормят, сволочи. Мы спросили: где их база? Он только на третий день сказал. Пришли, а их и след простыл. Не дождались своих лазутчиков и с места снялись. Времени-то понять, что неладное что-то случилось с их разведчиками, у них было предостаточно… Алихана, естественно, с собой увели.

Солонин слушал Ошаева и мысленно уже докладывал Турецкому, что слухи о капитане Куликове подтвердились. Неизвестно, где он, но то, что теперь его действительно зовут Алиханом и в плен он попал не по своей воле, – уже какая-то информация.

– Слушай, Асланбек, а кто будет командовать операцией? – как бы невзначай поинтересовался Солонин.

– Молодой полковник Мазур, его всего три месяца назад повысили. Он у нас местная знаменитость. Недавно банду Руслана Салатаева разгромил. Ох допекали они нас! Действовали нагло, применяя обычную для них тактику. Стекались в какой-нибудь заранее намеченный пункт под видом мирных жителей. Потом командир сосредоточивал их ночью и обеспечивал концентрацию пулеметов и гранатометов. В назначенное время такой летучий отряд начинает внезапно атаку. Если атака захлебнется благодаря отпору федералов, отряд тут же рассредоточивается на мобильные группы, которые продолжают атаковать намеченную цель. И состав групп у них обычный – снайпер, пулеметчик, гранатометчик и автоматчик, который прикрывает всю группу огнем. Да что тебе говорить, сам знаешь. И исчезают, прямо растворяются в лесах. Но разведдозор Мазура их выследил. А затем отряд устроил засаду, когда они направлялись на очередную операцию.

– Да, ничего не изменилось со времен Шамиля, разве что огневые средства и связь другие и вместо лошадей – броня. Я читал как-то материалы по военной истории времен генерала Ермолова. Попался мне дневник офицера императорской армии времен Кавказской войны первой половины девятнадцатого века. Так он сравнивал чеченцев с роями ос, внезапно нападающими и так же внезапно исчезающими.

– Мы знаем об этом… Иногда противоречивые чувства возникают. Скажи, как они могут относиться к русским, если в Кавказской войне при Александре Первом Чечня потеряла больше половины своего населения? А во время Отечественной войны, в 1944 году, сколько их было депортировано, знаешь?

– Представляю…

– То-то и оно… Почти четыреста тысяч чеченцев и под сотню тысяч ингушей. Причем вывозили поголовно всех, от грудных младенцев до глубоких стариков.