Криминальные прогулки

— А от тебя зло идет!

— Какое зло? — не понял он.

— Как от этого... — наморщила лоб шлюха. — Как от Фредди Крюгера, во!

Витя ожидал, что она засмеется или хотя бы усмехнется, как после удачной шутки, но шлюха только хмуро глянула на него и вернулась к непокорному замочку.

Тогда усмехнулся он. Но усмехнулся как-то странно.

— Ты что это? — насторожилась она.

А он подошел к ней и быстро впихнул в ее розовые трусы недокуренную сигарету, после чего резким движением закрыл-таки «молнию».

— Ой-ой-ой! — взвизгнула от боли шлюха, пытаясь теперь уже расстегнуть ширинку.

Но у нее ничего не получилось: замок застрял еще крепче, чем раньше. Тогда она, чтобы не терять времени, просунула руку под застегнутый уже ремень и принялась шарить там — в интимных глубинах. Ее ладонь вспучила эластичную ткань брюк и металась там, словно несчастный крот, у которого под землей непостижимым образом случился пожар. Наконец окурок был нащупан длинными пальцами, и ладонь шлюхи, оттягивая ткань штанов сантиметров на десять, дернулась наружу. Но не тут-то было. Витя вдруг схватил шлюху за локоть и с силой пихнул ее руку обратно. Потом надавил на снова оказавшуюся в интимных глубинах ладонь и удерживал ее в таком положении никак не меньше минуты.

— А-а!!! — орала, извиваясь, шлюха.

— Я Фредди Крюгер?! — страшно брызгал слюной ей в лицо Витя. — Ну что ж, пусть так! Пусть так!

Он держал ее руку до тех пор, пока явственно не почувствовал запах паленого мяса.

— Так-то! — сказал тогда Витя и отправился домой, оставив несчастную жрицу привокзального секса подпрыгивать с выпученными глазами возле грязных мусорных баков.

Таким он себе понравился.

Правда, после этого Вите пришлось иметь дело с сутенером покалеченной шлюхи.

— Ты понимаешь, что испортил ей рабочий орган? — тяжело дыша на него зубной гнилью, спросил тот.

— И что? — упер руки в бока Витя.

— Бабки плати, вот что! — взревел сутенер.

Витя рассвирепел и со всей силы врезал ему носком своего тяжелого ботинка в пах. Орган, по которому попал Витя, был у сутенера не рабочий, но все-таки ценный и оберегаемый, поэтому, сложившись пополам, гнилозубый торговец чужими телами простонал:

— Ну все, все... Замяли... Только не бей больше...

Но Витя уже вошел в раж. Расцепив сложенные между ног руки сутенера, он ударил его в то же самое место еще раза три-четыре, испытывая прилив какого-то невероятного наслаждения при виде перекосившегося от жуткой боли лица предводителя вокзальных шлюх.

— И еще! — лупил он по самому больному месту, как по доске в заборе, которую ему во что бы то ни стало нужно было выбить. — И еще! И еще!

Сутенер закатил глаза и захрипел. Витя отпустил его руки и позволил ему наконец упасть на заплеванный асфальт.

— Вот так!

Он огляделся.

В стороне визжала обожженная шлюха. Рядом валялся ее шеф, потерявший сознание от нечеловеческих мучений.

Вите стало так хорошо, как будто он от души наелся любимого шоколадного мороженого.

Но кайфовал он недолго.

— Этот? — указывая на удаляющегося Витю, спросили у шлюхи подбежавшие милиционеры.

— Угу...

Милиционеры догнали Витю, схватили его под руки и потащили к стоявшему неподалеку черному «форду», за рулем которого сидел какой-то хмурый человек в штатском.

— Что с ним делать? — спросили у него милиционеры.

Человек повернул в сторону Вити рябое лицо и равнодушно бросил странную фразу:

— Да что хотите, то и делайте...

Витя подумал, что его теперь упекут в камеру. И тут же в его голове возникла спасительная догадка.

— Вы не имеете права! — с некоторым даже пафосом заявил он. — У меня белый билет!

Отвернувшийся было человек вдруг быстро и внимательно оглядел Витю с головы до ног и с какой-то непонятной заинтересованностью, мелькнувшей в бесцветных глазах, спросил:

— Правда?

— Правда! — почти нагло ответил Витя. И тут же пожалел об этом: «Зря я так выпендриваюсь. Они ведь меня и в дурдом могут сдать!»

Но в дурдом его не сдали. Рябой человек зачем-то принялся выяснять у Вити, кто он такой и чем занимается, а потом попросил показать паспорт. Витя показал.

— Тэк-с... — Человек полистал страницы. — Так ты, значит, на самой окраине города живешь?

— Ну да... — сказал Витя.

— В частном доме?

— В частном.

— И большой участок?

— Двенадцать соток.

Человек довольно поцокал языком. Ему отчего-то очень понравилось, что Витя владел участком в двенадцать соток на окраине города.

— Вот это хорошо! — улыбнулся он. И, достав листок бумаги, переписал Витины данные.

— А это зачем? — не удержался Витя.

— Скоро поймешь! — ответил человек и махнул милиционерам: — Отпустите его!

Те подчинились.

Витя нерешительно повернулся и сначала медленно, а потом все быстрее зашагал в сторону от вокзала.

Турецкий повез Николая Степановича на место происшествия на своей красной «семерке». По пути следования пенсионер не уставал восхищаться плавностью хода и ровной работой двигателя машины «важняка»: «Не то что моя «копейка»! Трясется и чихает, как больной гриппом с похмелья!» Николай Степанович даже предположил, что автомобиль Турецкого «видать, ремонтируется в спецгараже!», а на удивленный вопрос: «В каком еще спецгараже?» — ответил: «Ну у вас там есть, я знаю... Для шишек! Бесплатный!»

После того как Турецкий месяц назад разорился на замену движка и амортизаторов в обычном придорожном сервисе, ему было обидно слышать такие слова, но он смолчал.

— А, к примеру, форсированный движок у вас там можно поставить? — не унимался пенсионер.

Турецкий вздохнул:

— Можно.

— Ух ты! — заблестели глаза Кудряшова. — А не посодействуете, чтоб и мне тоже?

— Что? — не понял Александр.

— Ну я говорю, не посодействуете, чтоб и мне форсированный там у вас поставили? Я же вроде как свидетель, расследованию помогаю, и, может, так сказать, в виде исключения и мне бы...

Никакого бесплатного спецгаража «для шишек» при Генпрокуратуре не было. Но начни сейчас Турецкий это объяснять, пенсионер все равно не поверил бы.

— Чуть не забыл! — хлопнул себя по лбу Александр. — Форсированные только-только закончились. Теперь другие пошли.

— Какие?

Турецкий поднял подбородок и почесал шею:

— Реактивные.

— Да ну? — изумился Кудряшов.

— Ага, — подтвердил Александр. — Их раньше только на истребители ставили, а теперь вот и нам разрешили.

У пенсионера загорелись глаза.

Турецкий понял, что перегнул.

— Но с ними просто беда... — покачал он головой.

— Что так? — забеспокоился Николай Степанович.

— Машины взлетать начинают.

— Ой, мамочки... И высоко?

— Ну... Где-то на полметра...

Это не впечатлило Николая Степановича. Очевидно, его движок откалывал и не такие номера.

— Фигня! — сказал он. — Полметра — фигня. Не страшно! — И, потеряв уже всякое чувство приличия, махнул рукой: — Согласен на реактивный! Ставьте!

«Как же мне извернуться, чтобы он отвязался?» — подумал Турецкий. Но тут Николай Степанович сам подал ему идею, спросив:

— А на каком бензине он работает-то?

«Ага! — усмехнулся про себя Александр. — Ну теперь держись у меня!»

— На особом, авиационном! — со значением сказал он.

— И дорогой он? — взволновался Кудряшов.

— Ужасно дорогой! — радостно посмотрел на него Турецкий. — Ужасно!

— Да?.. — задумчиво поджал губы пенсионер. С минуту он прикидывал что-то в голове, а потом сказал с сожалением: — Тогда придется вам пока обождать. Вот поднакоплю деньжат, тогда уж и поставите... Идет?

— Идет! — кивнул Турецкий и вильнул рулем, сворачивая на обочину к придорожному кафе «Двадцать пятый километр».

Когда они вылезли из машины, Кудряшов тут же начал объяснять, куда именно подъехала «та девушка на джипе» и где в это время сидел на корточках красно-черный мужик.

— Вот тут? — спросил Турецкий, двигаясь в направлении вытянутой руки пенсионера.

— Ага!

Александр осмотрел место. После того случая прошло уже несколько дней, и искать улики на продуваемой всеми ветрами обочине, исполосованной следами протекторов самых разных автомобилей, было конечно же бесполезно. Как и тогда, кафе сегодня оказалось закрыто, и возле него грелись на солнышке две бродячие собаки.

— А я остановился во-он там! — Крутившийся рядом Николай Степанович указывал на противоположную сторону дороги. — Во-он под тем рекламным щитом

— Угу... угу... — кивал Александр, а сам внимательно всматривался в выцветшую траву обочины.

Ничего.

Ничего, кроме одного застрявшего между листьев подорожника сигаретного фильтра.

— Ну-ка... — проговорил Турецкий и пригнулся пониже. — Любопытно...

Фильтр был не просто примят зубами, как это часто бывает, а разжеван, причем разжеван сильно, в бесформенную бахрому, будто кто-то хотел его съесть и уже почти сделал это, но в последний момент передумал и выплюнул.

Куря, Витя Корнев всегда жевал кончики сигарет. И с фильтром и без фильтра. Причем последние нравились ему даже больше — горечь табака, для многих неприятная, Корневу доставляла удовольствие.

Наблюдающий за ним психиатр из диспансера сказал, что это, мол, ненормально и свидетельствует об ухудшении Витиного состояния. Витя на словах согласился и даже сделал вид, что обеспокоился (как это, мол, ухудшение, вы уж давайте следите, чтоб все выправилось, таблетки выписывайте или еще что, а иначе зачем вы тут в диспансере сидите и меня на учете держите?). Но сам все переданные ему таблетки выбрасывал, а дома повесил на дверь комнаты нарисованный от руки портрет доктора и метал в него ножи. Попадал часто.

Именно этим он и занимался в тот день, когда с улицы раздался властный гудок автомобиля. Корнев сначала подумал, что это не ему, и, не сходя с места, снова замахнулся ножом в рожу доктора, которая и так была уже вся в дырках, но снаружи опять посигналили. Только тут Корнев сообразил, что раз его дом единственный на всем пустыре, то гудки могут быть адресованы лишь ему одному.

Он воткнул нож в стол и двинулся к выходу. Однако по пути все-таки не удержался и плюнул в доктора, пригрозив при этом:

— Вернусь — глаза выколю!

Когда он вышел на улицу, то увидел, что у его калитки стоит черный «форд», очень похожий на тот, к которому его подводили на вокзале милиционеры. Витя немного струхнул, но виду решил не показывать. Наоборот, вальяжной походкой и как бы нехотя подошел к калитке и небрежно, одним пальцем поддел держащий ее металлический крючок. Мол, ну и чего ты приехал? У меня, мол, тут перед калиткой доски настелены для чистоты, а ты их все небось передавил своим «фордом». У меня, мол, кот должен скоро прийти с гулянки, а вот увидит издали твой «форд», испугается и улепетнет. И будет шляться по округе голодный. (Насчет кота все было неправдой. Кота Витя где-то полгода назад повесил на растущей за домом яблоне. Повесил просто так, чтобы посмотреть, сколько тот протянет в петле. Витя думал, что минуту. На деле оказалось меньше.) Тем не менее когда Витя подходил к калитке, то вид у него был именно такой — выражающий возмущение судьбой настеленных у калитки досок и несуществующего кота.

— Ну? — спросил он, шагнув к машине.

Черное стекло водителя опустилось, и в окне показалось знакомое Вите рябое лицо.

— Ты один? — спросил мужчина.

— Ну, — ответил Витя.

— Не нукай! — Щека мужчины раздраженно дернулась, а глаза сверкнули таким особенным образом, что Витя сразу же и понял: да, на этого лучше не нукать, этот не доктор, этот, если что, может кому угодно сигарету в глотку запихнуть вместе со всей пачкой, плевать — мягкой или твердой.

— Да я просто... — пролепетал Витя, с которого сразу же слетел весь «вид». — Я в том смысле, что...

Но мужчина, кажется, не разозлился.

— В гости-то пригласишь? — неожиданно спросил он вполне дружелюбным тоном.

Такого Витя не ожидал.

Гостей у него не было никогда. Когда он был школьником, их отпугивали его родители — алкоголики (вот у них таки да — были гости, только после тех гостей в доме не оставалось даже ложек и кружек, а оставалась несусветная грязь и полный пьяный разгром). После того как родители, прожившие вместе недолгую и несчастливую жизнь, умерли в один день от отравления некачественной водкой, их знакомые еще пытались некоторое время наведываться к Вите, «помянуть стариков», как они говорили, но Витя отказывался пускать их, а одному, самому настырному, даже разбил об голову принесенную им же бутылку.

Сам же к себе он никого не приглашал. Друзей у него не было, «подруги» не желали далеко отходить от вокзала, чтобы не терять времени, которое можно было потратить на следующего клиента, а та единственная полноватая блондинка, о которой Витя так мечтал, все никак не встречалась ему на жизненном пути и он уже и не знал, встретится ли...

— Так пустишь или нет? — так и не дождавшись ответа, переспросил рябой человек.

— Да! — спохватился Витя. — Конечно!

Рябой человек вылез из машины. Роста он оказался невысокого, имел небольшое брюшко и покатые женские плечи.

— Андрей Петрович! — быстро протянул он Вите пухленькую ладонь.

Витя поспешно пожал ее:

— Очень приятно...

Затем он провел гостя в дом. Проходя от калитки до крыльца, Андрей Петрович успел очень внимательно осмотреть двор, на пару секунд задержал взгляд на стоящем в дальнем углу небольшом сарае из потемневших гниловатых досок, потом на полуразвалившейся баньке и, наконец, глянул в сторону яблони, на которой Витя, сняв кота, зачем-то оставил веревку с петлей (для следующего, что ли...).

Витя заметил движение его глаз и испуганно вжал голову в плечи, тут же придумав версию, оправдывающую наличие веревки на дереве: «Скажу, что хотел качели повесить...»

Но Андрей Петрович не задал ему никакого вопроса, только хмыкнул про себя и, как показалось Вите, понимающе усмехнулся.

Зайдя в дом, Андрей Петрович сразу же оценил убогость обстановки и, очень удовлетворенно, как будто до конца убедившись в правильности каких-то своих предположений, спросил:

— Бедствуешь, значит?

Витя молча развел руками: ну да, мол, бедствую, сами, что ли, не видите...

Гость довольно бесцеремонно толкнул дверь Витиной комнаты и шагнул внутрь. Там он увидел старый диван с вылезшими кое-где пружинами, платяной шкаф и покосившийся стол, в центр которого был воткнут здоровенный тесак.

— Из рессоры, что ли, сделал? — кивнул на него Андрей Петрович.

— Угу... — промычал семенящий за ним Витя.

В этот момент дверь комнаты заскрипела и, ведомая сквозняком, снова закрылась, явив взору Андрея Петровича пришпиленный к ней кнопками портрет доктора.

Вите стало не по себе. Продырявленная во многих местах физиономия доктора удивительно напоминала изрытое оспинами лицо Андрея Петровича.

— Это... это... — Витя лихорадочно искал объяснение тому, откуда и зачем тут этот портрет, но придумать ничего не мог и только беспомощно чесал затылок. — Это... это...

Андрей Петрович нахмурился. Он моментально понял, как используется Витей этот тесак из рессоры. На мгновение он задумался о чем-то, и по лицу его пробежала тень не то сомнения, не то какой-то смутной тревоги... Однако он тут же отогнал ее и, выдернув тесак из стола, спросил:

— Все в детские игры играешь?

В его голосе прозвучала нескрываемая насмешка.

Вообще-то Витя не выносил, когда над ним смеялись. В школе он жутко злился, когда одноклассники называли его Мак Дак. (Ребята находили, что внешне он очень смахивает на этого мультипликационного утенка.)

— Мак Дак — му...к! — кричали они, тыча в Витю пальцами и норовя схватить его за длинный, приплюснутый на конце нос. Тогда Витя хватал ближний из этих пальцев и больно заламывал его в суставе.

— Отпусти! — взвывал одноклассник.

А крепкий товарищ этого одноклассника тут же бил Витю кулаком в ухо. Витя отпускал палец и хотел убежать, но его удерживали силой и снова тыкали в него пальцами, и он снова хватал эти пальцы, и его снова били...

— Так, значит, все никак из детства не выйдешь? — повторил вопрос Андрей Петрович.

Витя вскипел и чуть не сказал что-то дерзкое, но гость упредил его:

— Ну-ну, не горячись. У меня к тебе дело есть.

Он сказал это так спокойно и по-деловому, что Витя закрыл уже искривившийся было для выплескивания какой-то резкой фразы рот и, моргая, уставился на Андрея Петровича.

— Садись! — по-хозяйски сказал тот и указал Вите на пробитый пружинами диван.

Витя сел и приготовился слушать.

С места происшествия Турецкий отвез Николая Степановича на Петровку, 38, в экспертно-криминалистическое управление, где со слов пенсионера был составлен фоторобот красно-черного мужика.

— Ну просто вылитый! — заявил Кудряшов, взглянув на экран компьютера, после того как на нем за считанные минуты из разрозненных фрагментов собралось лицо «гуся».

Турецкий поблагодарил пенсионера за помощь, и тот, довольный, отправился домой рассказывать соседям, какой он есть герой и как благодаря ему в скором времени всенепременно схватят опаснейшего преступника и даже, вполне возможно, и сам Николай Степанович будет участвовать в погоне за ним на машине с реактивным двигателем.

Расставшись с Кудряшовым, Александр отправился к своему старому другу — начальнику Московского уголовного розыска Вячеславу Ивановичу Грязнову.

Увидев входящего в приемную Александра, неприступная секретарша расплылась в улыбке и нажала на кнопку селектора:

— Вячеслав Иванович, к вам Турецкий!

— Я счастлив! — раздалось из динамика, к неудовольствию заполняющих помещение посетителей, иные из которых уже больше часа ожидали своей очереди на прием.

— Спасибо, Лидочка! — Турецкий приложил руку к груди и, стараясь не замечать раздраженно-завистливых взглядов присутствующих, открыл дверь кабинета.

— Здорово! — поднялся ему навстречу из-за своего широченного стола Вячеслав.

— Привет! — Турецкий сделал несколько шагов и пожал протянутую ему руку. Он хотел еще что-то сказать, но Грязнов подхватил его под локоть и, провожая к креслу, затараторил:

— Как хорошо, что ты пришел! Я, знаешь ли, сам собирался к тебе подъехать прямо сегодня. Мне Костя рассказал, какое дело ты сейчас будешь раскручивать... Вот насчет этого я и хотел с тобой поговорить.

Константин Дмитриевич Меркулов был для Грязнова, как и для Турецкого, просто Костей, потому что все трое знали друг друга уже лет двадцать и на протяжении этого времени побывали вместе в таких переделках, что ой-ой-ой.

— Садись! — Вячеслав усадил Александра в кресло, а сам по-простецки присел на краешек стоящего рядом журнального столика.

Турецкий снова хотел что-то сказать, но Грязнов опять не дал ему открыть рта:

— Ты не представляешь, сколько у нас за последнее время было дел, сходных с твоим! Не представляешь! — Грязнов развел руки в стороны, как бы показывая, сколько было дел. Судя по расстоянию между его ладонями, становилось понятно, что дел было жуть как много.

— Да? — поднял брови Турецкий.

— Да! — Грязнов вскочил и заходил туда-обратно по кабинету. — Да! Происходит одно и то же: люди дают объявление в газету о продаже автомобиля, им звонят, предлагают встретиться, они уезжают — и с концами. Ни человека, ни машины! Раз тридцать уже такое случалось!

— Ого... — поразился Турецкий. Нет, до него, конечно, доходили слухи о подобных вещах, но он и не предполагал, что дело обстоит настолько серьезно. — Неужели тридцать? — Он положил руки на колени и подался в сторону удаляющегося в очередной раз Грязнова.

— Если быть точным — тридцать два! — ответил начальник МУРа, развернулся и снова двинулся в сторону «важняка».

— И вы ничего не раскрыли?

Грязнов внезапно остановился и воздел ладони к потолку:

— Да ведь никаких зацепок не было!

Вся его поза говорила: «Ты же знаешь, Саня, если б хоть что-то, так мы бы сразу, но ведь ничего, Саня, ничего!»

Впрочем, он тут же опустил руки и посветлел:

— Но теперь кое-что есть!

— Что?

Грязнов быстро подошел к журнальному столику и снова примостился на его уголок:

— Один из впоследствии пропавших позвонил домой по мобильнику с места, где встречался с покупателем, и сказал, что они на пару зачем-то собираются сгонять в Тулу. Правда, разговор быстро оборвался, как будто телефон у него выхватили...

— В Тулу? — насторожился Александр.

— Ага.

Турецкий почесал переносицу. Симферопольское шоссе, по которому, со слов Николая Степановича, умчалась машина Инги, тоже шло через Тулу...

Грязнов поерзал на неудобном краешке столика и пригладил рыжие волосы, разметавшиеся от эмоций.

— Так что, Саня, — сказал он, — теперь вся надежда на тебя...

— Хочу предложить тебе денежное дело. — Андрей Петрович стоял перед втиснувшим задницу меж диванных пружин Витей, засунув руки в карманы и слегка покачиваясь взад-вперед, с каблука на носок.

— Какое? — Витя все еще не мог понять, что нужно от него этому хорошо одетому человеку, прикатившему на дорогой машине. Даже только что услышанная Витей фраза гостя, которая, казалось бы, что-то объясняла, на самом деле только еще больше все запутывала. Денежное дело? Ему? И предложить его хочет он? Да с чего бы это? Не иначе тут какой-то подвох... Поэтому в голосе Вити звучал не интерес, а опаска. — Какое дело? — еще раз спросил он.

Андрей Петрович оперся на стоящий у окна стол и кивнул в сторону двора:

— Как ты смотришь на то, чтобы у тебя тут автосервис открылся?

— Автосервис? — обалдел Витя. Он как-то пытался устроиться на работу в один из тульских автосервисов, и именно там ему и сказали первый раз: «Дураков не берем!»

— Ну да, — как ни в чем не бывало продолжал Андрей Петрович. — Небольшой такой...

Витя сглотнул внезапно потекшую слюну. Ему вдруг отчаянно захотелось пожевать сигарету. Но курева в доме не было, и он покосился на торчащую из нагрудного кармана пиджака Андрея Петровича пачку «Парламента».

Гость моментально уловил его взгляд, достал пачку и радушно раскрыл ее:

— Бери!

Витя вытащил сигарету и прикурил от поднесенной ему зажигалки.

— Так что? — поторопил его Андрей Петрович.

— А кто открывать-то будет?

— Ну как кто? — улыбнулся гость. — Ты да я, кто же еще!

Витя ошарашенно посмотрел на него и вдруг, поперхнувшись дымом, закашлялся. Андрей Петрович принялся похлопывать его по спине, одновременно объясняя:

— Земля твоя, вложения мои. Понял?

Витя понял. Но не совсем.

— То есть вы у меня землю купить хотите? — спросил он.

— Да нет же! — воскликнул Андрей Петрович и неожиданно присел рядом с Витей на диван, не обращая внимания на то, что одна из пружин уперлась ему в ляжку и он рисковал порвать свою шелковую штанину. — Земля останется твоей!

— Моей?

— Ну да! И ты будешь директором этого сервиса! — Тут гость поднял вверх указательный палец и еще раз повторил со значением: — Директором!

Витя почувствовал, что его дурят.

— А вам-то какая с этого выгода? — спросил он, глянув прямо в глаза собеседнику.

Тот несколько делано изумился:

— Что значит — какая выгода? Я же часть дохода с этого получать намерен! Причем большую!

Продолжая пристально смотреть на Андрея Петровича, Витя машинально стряхнул пепел, как он думал, на пол, а на самом деле — на брючину гостя. Впрочем, ни гость, ни сам Витя этого не заметили, настолько они были поглощены беседой.

— А разве вы не можете построить автосервис где-нибудь не здесь и получать весь доход? — медленно и как бы с подвохом спросил Витя.

Андрей Петрович тут же ответил:

— Могу. Но у тебя тут место уж больно подходящее!

Это было полной ерундой. Дом Вити стоял на отшибе, вдалеке от дороги, окруженный пустырем с оврагами и ямами, и место это было совершенно непривлекательное для организации предприятия по ремонту автомобилей.

— Что-то я вас не понимаю... — пробормотал Витя. И, чавкая, начал жевать фильтр.

Андрей Петрович непроизвольно отстранился от него, но тут же приблизился снова.

— И тем не менее я считаю это место очень удачным! — упрямо сказал он.

Как потом оказалось, Андрей Петрович был абсолютно прав. Это место и впрямь являлось очень удачным для того автосервиса, который он задумал.