Умная пуля

– Говоришь, как будто предлагаешь, – подколол его Казанский, знавший, что Петровича раскрутить на выпивку просто невозможно.

– Для тебя! – Петрович извлек зеленую бутылку текилы.

– Ого! – искренне изумился Казанский. – Наверняка что-нибудь произошло.

– Пойдем ко мне, – произнес Петрович, пряча сокровище в полиэтиленовый пакет и оглядываясь.

Пока дошли до гаража Петровича, обросли небольшой толпой. Однако старожил не стал делить народ на халявщиков и нужных людей. Быстро соорудил из извлеченной на свет божий столешницы поляну. Моментально появилась немудреная закуска. Начали с текилы. Заканчивали всяческой дрянью. Явно паленой водкой и самогоном из бутылки, старательно заткнутой пробкой из свернутой газеты. Казанский, быстро понявший, что это не для его желудка, спросил:

– Петрович, у тебя, кажется, было ко мне дело?

– Да ладно, не парься, – махнул рукой захмелевший обитатель гаражей. – Ты со мной посидел. Уважил. Больше ничего и не нужно.

– Петрович, у тебя была проблема. Мужик ты правильный. Я хочу тебе помочь, – настаивал Казанский.

– Да фигня. Не стоит из-за нее ломать копья. Как-нибудь переживу. Я же понимаю. Ты занимаешься большими делами, а здесь мелочовка, – заплетающимся языком произнес Петрович.

– Знаешь, надоел ты мне со своими предисловиями! Рассказывай, а то пить не буду, – стукнул кулаком по столу Казанский.

– Ну иду я вчера с рулоном линолеума…

– Да откуда у тебя линолеум? – воскликнул один из собутыльников.

– Ясный хрен, спер, – высказал предположение другой.

– Цыц. – Петрович поднял палец. – А то ничего рассказывать не буду. Иду, значится, с луроном хринолеума. Причем не своим. Попросили. Ну, не важно. Прохожу мимо кафешки «Лола». Знаешь, держит ее азик Саид. У него белая «бешка», в третьем ряду. Смотрю: сидят Иваныч, Кондратич и Жорка. Пивко посасывают. Третий стул свободен, словно меня ждет.

– Если трое сидят, то четвертый стул свободен! – поправил Казанский.

– А это смотря откуда считать. Ну я и подсел. Погудели хорошо. Про рулон утром только вспомнил. Проснулся в холодном поту. Аж обожгло. И вдруг вспомнил. Прибежал к пивнушке. Его нет.

– В милицию обращался? – спросил Казанский.

– Их дело принять заявление и составить протокол. На такую мелочовку пару не хватает. Но самое обидное, что и искать не надо. Только слегка прижучить. Официантка Марьяна знает, стерва, но молчит. Она же после нас закрывала кафе самолично.

– Ладно. Что-нибудь придумаем, – произнес не–определенно Казанский.

– Выручишь, до гроба благодарен буду.

– Да ладно. Маслице поменяешь, и на том спасибо! – похлопал его по плечу раздобревший прокурорский начальник.

Ямпишев, получив в секретариате временное удостоверение стажера, постучал в дверь.

– Войдите, – раздался строгий голос.

Стажер приоткрыл щель и сквозь нее протиснулся. Видя, что Казанский не в настроении, произнес:

– Здравствуйте.

– А, это ты? Заходи. Чего надо?

– Ваша подпись на удостоверении. Без нее печать не ставят.

Казанский ухмыльнулся. Взял документ. Внимательно изучил его. Сверил фотографию с оригиналом. И наконец поставил свою сильно накрученную красивую роспись. Злые языки поговаривали, что это единственное, что он умеет делать хорошо. Возвращая документ, Казанский поманил Ямпишева и произнес:

– Поздравляю. Отныне вы полномочный представитель Генеральной прокуратуры. С честью и достоинством несите это высокое звание. Запомните: прокуратура не занимается чепухой. Если поручается дело, с виду незначительное, оно может быть частью раскрытия серьезного преступления. Короче, в нашем деле мелочей не бывает. Или так: из раскрытия множества таких мелочей и состоит оперативная работа.

– Понял, – кивнул проникшийся торжественностью момента Ямпишев.

– Тогда так. Есть одно задание. Докладывать о нем Турецкому совсем не обязательно. Дуй на Василькова, семнадцать. Кафе «Лола». Держит его некий Саид. Но он, кажется, ни при чем. Позавчера вечером некий гражданин Петрович, фамилию не помню, но там знают его все, в компании пил пиво. После ушел, оставив рулон линолеума. Обслуживала и закрывала кафе официантка Марьяна. Ее надо расколоть. Наверняка знает, кто взял, но молчит.

Ямпишев, обрадовавшись возможности приложить свои способности, собрался и ускакал.

Подъехав к «Лоле», внимательно осмотрелся. Обошел несколько раз, словно изучая возможные пути отступления. На окнах стояли решетки. Оврагов и кустов поблизости не наблюдалось. Стажер толкнул дверь.

За стойкой находилась молодая смуглая женщина с огромными темными глазами. Он подошел и, заказав пива, спросил:

– Девушка, а чем вы занимаетесь вечером?

Ответа не последовало.

– Понимаю. Работаете. А после работы? – продолжил домогательства молодой человек.

Молчание.

– Ну да! Отдыхаете, – догадался он. – А как вас звать? Может, Марьяна? – нервно спросил Ямпишев, которого начало доставать это упорное игнорирование.

После того как не дождался ответа на этот вопрос, он допил пиво. Подошел к стойке и, с трудом раскрыв новенькое хрустящее удостоверение, произнес:

– Генеральная прокуратура. Следователь Ямпишев. Могу я поговорить с гражданкой Марьяной?

– Лейла! – наконец закричала девушка, широко раскрыв глаза и доказывая, что она все же не немая.

В зал воинственно вошла полная восточная женщина с огромным свисающим носом. Она уперлась руками в крутые бедра и надменно спросила:

– Чего надо?

– Он говорить хочет!

– Ты кто? – спросила она, поворачиваясь к следователю.

– А кто, собственно, ты? – вопросом на вопрос ответил стажер.

– Я? Жена хозяина кафе! – прозвучало в ответ, словно жена хозяина кафе – ступень иерархии, следующая за женой императора.

– А я – вот.

Ямпишеву вновь пришлось раскрыть удостоверение. Он протянул его почти к самому носу. Глаза женщины пробежали по буквам. Неожиданно она побледнела и, схватившись за сердце, рухнула на пол. Вторая бросилась к ней. Потом назад. Нацедила стакан воды и принялась вливать в рот. Следователь, вырвав у нее стакан, произнес:

– Ты что, рехнулась? Хочешь, чтобы она захлебнулась?

Теперь уже вторая, схватившись за сердце, прислонилась к стене. Видя, что упавшая в сознание не приходит, Ямпишев произнес:

– Вы не волнуйтесь. Я не по поводу дел вашего мужа.

Неожиданно лежавшая открыла глаза. Посмотрела на Ямпишева и снова закрыла.

– Мне нужна Марьяна! – уточнил он.

– Правда? – встрепенулась Лейла, оживая и приподнимаясь.

– Правда. Мне необходимо задать ей несколько вопросов, и все.

– Тогда спрашивайте. Она – Марьяна, – указала пальцем на замершую девушку жена хозяина.

– Уже спрашивал, – занервничал следователь. – Не отвечает.

– Она языка не понимает. Вы спрашивайте, а я переводить буду, – предложила женщина.

– Извините, а она кто по национальности? – зачем-то полюбопытствовал Ямпишев.

– Молдаванка.

– И вы тоже?

– Нет. Я из Азербайджана, – ответила, пожав плечами, Лейла.

– Так вы знаете молдавский? – догадался следователь.

– Нет, – удивилась Лейла такому бредовому предположению.

– Значит, она знает азербайджанский? – сделал он единственно возможный вывод.

– Да нет же! Я буду переводить с русского на русский, – как маленькому разъяснила женщина.

– Не понял, – произнес Ямпишев.

– Она знает немного слов. А я знаю слова, которые она знает. Например, вы спросите: «Мучит ли вас жажда?» – она не поймет. А я переведу: «Ты хочешь пить?» Понял?

– Дошло, – вздохнул любивший порядок и ясность мыслей сыщик.

– Документы пусть предъявит, – обратился он к азербайджанке.

– Паспорт давай! – перевела она.

Марьяна убежала. Затем вернулась. Ямпишев, привычно бросив взгляд на фотографию, изучил прописку и начал рассматривать мятую бумажку с липовой временной регистрацией. Он уже устал от женских истерик и решил поскорей закончить это дело. Для достижения результата в максимально короткий срок не существует более короткого пути, чем жесткое давление. Впрочем, других методов дознания он все равно не знал. Теряясь, к кому обращаться, произнес, постоянно поворачивая голову:

– Гражданка Далмачану, мы знаем все. Будете отпираться – поговорим в другом месте, другим тоном и с применением спецсредств, но это будет совсем другая статья, где вы из свидетельницы переходите в разряд обвиняемой.

– Колись. Дело шьет, верняк, – произнесла Лейла.

Ямпишев, опешив от такого перевода, с удивлением посмотрел на жену хозяина. Жирная, падающая по пустякам в обморок восточная женщина владела жаргоном. Молдаванка расплакалась и произнесла:

– Да? За какой-то сраный рулон готовы человеку жизнь сломать.

– Ого! – констатировал Ямпишев. – Да у вас словарный запас не такой и маленький.

– Спрашивайте, – сказала восточная женщина.

– Кто взял? – задал вопрос следователь.

– Кто взял? – перевела Лейла.

– Пьянчужка один. Лариком зовут.

– И где он сейчас?

– Где он сейчас?

– Ты повторяешься! – крикнул раздраженный попугайским переводом Ямпишев.

– Это тебе кажется, что повторяюсь. А на самом деле я произношу то же самое, но медленно, – объяснила переводчица.

– Не знаю. Он редко появляется, – Марьяна расплакалась.

Ямпишев молча достал листок бумаги и начал каллиграфическим почерком выводить: «Постановление об аресте». Затем придвинул к себе паспорт и стал вписывать данные, между прочим бормоча:

– Теперь тебя осудят. И правильно сделают. За такую мелочь условно. На два года. Вышлют из страны. Внесут в банк данных. В паспорт отметку вляпают. Мало того, на родине, в Молдавии, тоже проставят штампик во все документы. Существует договоренность. И не видать тебе больше до конца дней ни России, ни любой другой страны.

– Колись до конца! – предложила Лейла.

– Там в подсобке стоит. Ларик попросил присмотреть, пока он не найдет, куда толкнуть, – произнесла Марьяна.

– Ну и что теперь с тобой делать? – машинально спросил Ямпишев.

– Трахнуться надо, – неожиданно перевела Лейла и, повернувшись, вышла.

Марьяна, словно обрадовавшись, что так легко отделалась, начала раздеваться…

На следующий день Ямпишев на службу не вышел. Позвонили из приемного отделения Центрального госпиталя МВД и проинформировали, что он с сильнейшей гонореей, сопровождаемой температурой и обильными выделениями, положен в инфекционное отделение.

Марьяна уволилась и исчезла. Однако это не спасло заведение. Оно было закрыто и опечатано. А на следующий день там работала санэпидемстанция.

Часть вторая

Глава 1

Москва слезам не верит

Едва Турецкий зашел к себе в кабинет, как раздался телефонный звонок. Он снял трубку.

– Турецкий. Слушаю.

– Александр Борисович? – уточнил женский голос.

– Да, – ответил заинтригованный Турецкий.

– Подождите минутку. С вами хочет поговорить Вячеслав Иванович.

Турецкий знал только одного Вячеслава Ивановича, начальника МУРа. Но голос принадлежал явно не секретарше Грязнова. Тем не менее это оказался именно он.

– Алло, Сань, привет.

– Здорово. Слав, у тебя новая наложница? – спросил Турецкий.

– Да нет. Людмила Ивановна в отпуске, – серьезно ответил начальник МУРа. – Зиночка ее замещает.

– Слушай, Слава, у меня накопился ряд вопросиков. Я к тебе заскочу? – произнес Турецкий.

– Лучше встретимся на нейтральной территории, – предложил Грязнов.

– Славка, я же тебя знаю как облупленного. Знаешь, что мне помощница нужна, и боишься, что уведу?

– У тебя одно в голове, – засмеялся Грязнов. – Ты думаешь, зачем я звоню?

– Быть может, хочешь пригласить меня на ужин? – предположил Турецкий.

– Хочу, но не могу. Проблемы со временем, – вздохнул Грязнов. – Так как ты отнесешься тому, чтобы встретиться, скажем, на кладбище?

– Звучит заманчиво. Времени там будет достаточно, – протянул Турецкий. – Надеюсь, это не намек на соседние участки?

– Конечно нет. Даже если тебя похоронят позже и на моем кладбище, то я предусмотрительно оставлю в завещании пункт о перезахоронении.

– Чего так? – слегка обиделся Турецкий.

– Другого способа достижения вечного покоя не вижу, – объяснил Грязнов, добавляя уже серьезным тоном: – Через пятнадцать минут мой «мерин» у подъезда. На Ваганьковское, и через полчаса обратно.

Турецкий посмотрел на часы и начал прибирать бумаги в сейф. Затем спустился к проходной. Точно в назначенное время рядом с ним затормозил черный «мерседес» с голубыми номерами и приоткрылась задняя дверца. Турецкий сел. Автомобиль бесшумно покатил дальше.

Одним из главных достоинств транспортного средства начальника МУРа была возможность позволить владельцу роскошь пунктуальности. Он прибывал в любое место точно в оговоренное время. И никакие пробки не могли стать серьезной помехой. Водитель, отгороженный пластиковой перегородкой, даже не включал мигалку. Шикарные автомобили крайнего левого ряда сами перестраивались вправо, едва увидев в зеркало заднего вида оскаленную морду «мерина» с магическим номером. Лишь изредка ему приходилось пользоваться звуковым сигналом. При этом раздавались утробные низкие звуки, заставлявшие непонятливых быстро менять траекторию.

Турецкий пожал руку Грязнову, произнеся:

– Ну-к, Слава, повернись.

– А что такое? – заинтересовался, поворачивая голову, Грязнов.

– Хочу запечатлеть в памяти апельсиновый цвет твоих волос, – ответил Турецкий. – А то боюсь, когда в следующий раз доведется встретиться, и этой узкой полоски на затылке не останется.

– Слушай, Саня, а ты давно проходил диспансеризацию? – задал вопрос Грязнов, в свою очередь внимательно осмотрев старого приятеля.

– Ну лет десять назад, когда выписывался после этого, – задумчиво произнес Турецкий, проведя пальцем по животу. – А что?

– Сходи к эндокринологу. Не нравится мне твой гормональный фон. Все как люди: стареют, седеют, облетают, а ты законсервировался на тридцати трех.

– Как говорит Конфуций: «Человеку столько лет, на сколько он выглядит. А выглядит на столько, насколько себя чувствует», – процитировал Турецкий.

– Говорил! Конфуций говорил, – уточнил старый оперативник.

– А по этому поводу есть другая цитата: «Все умерли, кроме тех, кто жив, и тех, о ком помнят», – вернулся к теме Александр Борисович. Затем добавил серьезнее: – Ладно, я думаю, мы встретились совсем не для того, чтобы вести беседы на тему классической китай–ской философии?

Начальник МУРа отодвинулся. Положил на колени «дипломат». Раскрыв его, вынул пачку фотографий и принялся раскладывать на крышке, комментируя:

– Профессор-историк Марат Капустинский, убит в феврале этого года в собственной квартире. Огнестрельное ранение в голову. Раритеты не похищены. О трагедии узнали через две недели благодаря тому, что почтовый ящик, переполнившись под тяжестью корреспонденции, обвалился. Член-корреспондент РАН Антон Мозговой, литературовед. Исчез при невыясненных обстоятельствах в марте. Ректор института квантовой физики Эрнест Карзо выбросился из окна, оставив напечатанную на принтере записку. При том, что, по странной прихоти, ученый принципиально не пользовался компьютером. Это тоже март. Апрель без происшествий. Май. Профессор Волобуев, биохимик, застрелен в лифте собственного дома. И это, заметь, только по текущему году, – констатировал, подняв одну из бесцветных бровей, Грязнов.

– Вчера тебе доложили, что Жбановским занялся Турецкий?

– Именно. Мои ищейки практически ничего нарыть не смогли. Однако если связь имеется, то пища твоему могучему мозгу будет, – произнес Грязнов.

– Да. Чувствую, мне уготована этакая роль паука, сидящего в центре и дергающего ниточки. В общем, Слава, давай все материалы. Еще нужен опер, такой, чтобы я давал задания типа: найти водителя Жбанов–ского и не слышал ответа: «Мало людей, много больниц. Ищу бегаю».

– Ладно. Володя подойдет? Он полностью включиться в дело не сможет, завален своими делами, но все твои желания будет исполнять, словно джинн. Кокушкина уже, кстати, сыскали. Пятьдесят вторая больница. Естественно, травматологическое отделение, – выходя из автомобиля, произнес Грязнов. – А если что, думаю, ты не постесняешься меня потеребить лично. Ну ладно, пойду отдам долг памяти.

– Да, что-то зачастили мы в такие места, – оглядывая стоянку, сказал Турецкий.

– Долго живем, – прозвучал глубокомысленный ответ.

– Кто-нибудь близкий?

– Начальник отдела в министерстве, – сделав не–определенный жест рукой, произнес Грязнов. – Обязанность по протоколу. Минут на двадцать. Где тебя найти?

– Тогда я по своему треугольнику. Встретимся у Александры, – произнес Турецкий.

Бывшая начальница МУРа Александра Ивановна Романова покоилась в дальнем углу этого странного кладбища, давно ставшего своеобразным культурно-развлекательным центром. Турецкий обычно некоторое время стоял у Володи Высоцкого, затем проходил к могиле Есенина и завершал у скромного памятника боевой подруги.

Через полчаса к нему присоединился Грязнов.

– Неудобно как-то без цветов, – произнес Турецкий, заранее зная, что сейчас начальник МУРа выкинет коронный номер, которому научил его один из старых зеков.

И точно. В руках у Грязнова словно из воздуха появились четыре гвоздики. Он положил их и произнес:

– Не стыдно?

– Конечно, нехорошо получилось, – кивнул головой Турецкий, – надо было тормознуть у палатки.

– Я не о том. Признайся, ты ведь никогда не читал Конфуция?

– И даже не знаком с его миропониманием!

Владимир Поремский знал, что Александр Борисович Турецкий способен на многое. И если обещал, то обязательно пробьет все преграды и переведет его в столицу. Он даже начал помаленьку готовиться, отлично понимая, насколько инерционна бюрократическая система. Реально можно было рассчитывать на полгода. Поэтому Владимир слегка опешил, когда его вызвал прокурор области и, недовольно вручив командировочное удостоверение, велел в течение суток прибыть в распоряжение помощника генерального прокурора Турецкого.

Поремский отложил все дела. Быстро собрался и, приехав на вокзал, вскочил в первый попавшийся поезд до Москвы. Состав прибыл на Курский под вечер. Володя со спортивной сумкой на широком плече, отливая соломенными волосами и лучезарно улыбаясь, вышел на привокзальную площадь. Сразу бросились в глаза десятки старушек с плакатами «сдам квартиру», «сдам комнату». Это воодушевило. Значит, в этом городе есть где переночевать.

Обычно он останавливался у старого училищного друга. Но у того в одном месте торчало вечное шило, и его постоянно тянуло на подвиги, которые в мирное время иначе как под статью «мелкое хулиганство» не подходили. Последний раз благое намерение попить пива в «Жигулях» кончилось в пятом отделении милиции на Арбате. Поремский тщетно пытался вызволить своего друга, размахивая корочками. А Мовчан в это время предпринимал неудачные попытки повеситься на своем шарфике.

Сейчас приключения в планы совсем не входили. Володя поехал по гостиницам. Причем не по самым шикарным. Везде предлагалось два варианта: либо мест не было совсем, либо апартаменты за немыслимые деньги. И тут вспомнились старушки на вокзале.

Тогда Поремский не знал, что сдача комнат на ночь – это часть публичного бизнеса. Проститутки, как правило, покупались на Ярославке, Ленинградке, Тверской либо вообще чуть не на Красной площади. Затем, если не было подходящего места, на Курском снималась квартира на ночь.

Владимир, погуляв по ночной Москве, вернулся на Земляной Вал и, подойдя к одной из старушек, спросил:

– Сколько стоит квартира?

– На час, два, ночь? – начала уточнять запросы клиента старушка. – Ночь – пятьсот рублей.

– Пока на сутки, – ответил удивленный молодой человек.

– Тогда подходи через десять минут.

Пройдясь и оценив предложения, он вернулся к прежней бабушке. Рядом с ней толкался не внушающий доверия кавказец.

– Вот. Это к нему, – проскрипела пожилая женщина.

– В центре Москвы. Все удобства. Триста рублей в сутки, – назначил цену горец. – Деньги вперед.

Сели в метро и через три остановки оказались на Арбате. По пути джигит ненавязчиво поинтересовался о цели визита в столицу, роде деятельности, материальном достатке. Поремский, естественно, не стал перед каждым встречным раскрывать карты. А зря. На этот раз стоило бы.

Володя закрыл за кавказцем дверь и огляделся. Эта была обыкновенная обшарпанная однокомнатная квартира в типовой девятиэтажке, затерявшейся в арбат–ских переулках. Поремский разделся. Принял душ. Вытерся и вышел в комнату. Двуспальная кровать оказалась застелена свежевыстиранными накрахмаленными простынями. Володя с удовольствием растянулся на них, не включая свет, задремал.

Тихо щелкнул замок. В коридор вошли двое и устроили небольшую возню. Володя, решив, что вернулась хозяйка, не желая в таком виде представать перед посторонним человеком, натягивая спортивные брюки, произнес:

– Эй, кто там?

В ответ послышался грохот, испуганный возглас и топот по лестнице. Поремский выскочил. Полки в коридоре были пусты. Исчезла одежда и сумка с самым необходимым. Владимир долго не рассуждал. Он вы–скочил на лестничную площадку. Сбежал вниз. Выскочил из подъезда.

Сумка в руках у молодого мужчины, мелькнув, скрылась за углом соседнего дома. Володя кинулся наперерез. Вскоре увидел пробегавшего с его вещами человека. Кинулся следом. Несмотря на босые ноги, без труда догнал и сбил. Тот кубарем покатился по дорожке. Стукнув для профилактики пяткой в нос, забрал сумку. Расстегнул. Убедился, что потайной карман с документами и деньгами не тронут.

Неожиданно позади раздался скрип тормозов. Остановились сине-белые «Жигули». Из них выскочили четверо здоровенных парней с автоматами. Водитель остался на месте. Поремский сильно удивился, представив, как они могли там поместиться. Один из них, тыкая в Володю стволом, заорал:

– На землю! Сумку в сторону!

– Слышь, мужик, я ведь голый, – дружелюбно улыбаясь, произнес Поремский. – Грязно. Можно постою?

– Молчать, гнида! Быстро лег! – прозвучал ответ.

– Я следова… – договорить Поремский не успел, получив удар прикладом автомата в скулу.

Владимир потерял сознание и упал. В себя пришел уже в «обезьяннике». От сильной трясучки. Оказалось, что источником ее был он сам. Тело, лежавшее на металлическом полу, била крупная дрожь. Оно представляло сплошной синяк, слегка подкрашенный многочисленными царапинами и ссадинами. Из одежды на нем были перепачканные кровью и грязью тренировочные штаны. Нижняя часть лица распухла. Со стоном поднялся. Брезгливо оглядел грязный пол, составленный из железных плиток, блестевших в области скамейки. На ней сидел бомж, распространявший острый редечный запах. На другом конце прилично одетый мужчина в очках читал книгу. Поремский снизу прочел имя автора: «Борхес». Интеллигент. Интересно, он-то в чем провинился? Перехватив взгляд Поремского, очкарик постарался уйти в книгу поглубже. Вора, естественно, не было.

За столом, листая журнал с красочными картинками, зевал красномордый сержант. Володя, испытав нечто похожее на дежа-вю, узнал его сразу. Оглядев обстановку, пришел к выводу, что он в знакомом пятом отделении. Подошел к решетке и произнес:

– Сержант, пригласи дежурного по отделению.

– Очухался? – не сильно обрадовался милиционер. – Ну давай протокол составлять будем.

– Какой протокол? – удивился Поремский.

– Устанавливать личность, род занятий, прописан где?

– Я сегодня в Москву приехал, – начал было разъяснять Владимир, но его взгляд скользнул по дебильному лицу. – А о роде занятий я с начальством твоим буду разговаривать. Развели тут непонятно что. Давай сюда дежурного офицера! И вообще, без адвоката ни слова. На каком основании меня задержали? А это что? Завтра придется день терять – следы от ваших побоев снимать.

– Не придется. Ты у нас надолго. Побился сам, пока довезли в бессознательном состоянии. А адвоката хочешь? Иди сюда, что скажу.

Красномордый сержант поднялся. Подошел, дохнув перегаром, и неожиданно резко ударил Поремского по голове сверху. Рука у него была профессионально поставлена. Видно, сказывалась многолетняя тренировка. Сморщившись от боли, Владимир оглянулся на свидетелей беззакония. Если бомж не проявлял ни одной эмоции, то интеллигент в ужасе созерцал происходящее. Причем на чьей стороне его симпатия, понять было невозможно. Он просто безучастно фиксировал факты, будто попав в чужой мир по туристической путевке или сидя в кинотеатре с пакетом поп-корна. Володя разозлился:

– Все. Считай, что ты уволен по статье. Я следователь Генеральной прокуратуры.

В этот момент раздался радостный гогот. Появились майор и капитан. Капитан был в расстегнутом кителе, высокий, молодой. Майор, чуть пониже, с просвечивающейся сквозь редкие волоски лысиной. Они были пьяны.