Остзейские немцы в Санкт-Петербурге. Российская империя между Шлезвигом и Гольштейном. 1710-1918

Граф Ферзен вернулся довольный в Швецию. Сын сего веселого графа Аксель фон Ферзен был инициатором создания партии Шляп в Швеции – политического крыла «голштинцев». Внук же оказался доверенным лицом французской королевы Марии Антуанетты (некоторые упорно называют их любовниками) и до последнего боролся, чтобы спасти ее от гильотины. Впрочем, это уже другая история другой страны…

Глава 2

Из грязи в графы-1

Эстляндские родственники Екатерины Алексеевны.

Родство имело исключительное значение в традиционных обществах, особенно с имущественной стороны. Король Сигизмунд гарантировал эстляндцам права наследования до пятого колена – по мужской линии среди законнорожденных потомков. Например, скончался какой-нибудь граф Остен-Сакен. А у него детей нет. И братьев нет. И у его отца братьев нет. И у деда братьев нет. Докажешь, что ты его родственник не дальше пятиюродного брата, – получишь его имущество по наледству. А то и титул.

Став в 1712 году законной супругой Петра I и царицей, Екатерина Алексеевна неизбежно начинает покровительствовать своим родственникам. Как не порадеть родному человечку? Но собственных родителей, родных братьев и сестер она не помнила, поскольку сызмальства росла в доме пастора Глюка. Поэтому первым объектом родственного попечения стали «родственники» царицы по линии семьи пастора. У пастора было двое сыновей – Кристиан Бернард и Эрнст Готлиб. Названные братья царицы. Могли Глюки стать виднейшими сановниками империи, но не стали – что даже странно. Ранняя смерть благодетельницы помешала.

По линии Кристиана Бернарда в состав русской знати вошли Фитингофы из имения Коссэ (эст. Вийтина) и Гельмерсены из имения Дукерсгоф (эст. Каммери). Пусть по женской линии, но легло на них счастье стать родственниками царского дома. Иван Федорович (Отто Герман) фон Фитингоф был очень богат, владел многими поместьями по всему остзейскому краю. Прибрал к рукам даже Мариенбург (лат. Алуксне) – город, где прошло детство Екатерины Алексеевны. За богатство и влияние его прозвали «полукоролем» Лифляндским. Вызванный Екатериной II в Петербург в 1787 году, он был назначен главным директором медицинской коллегии, то есть, говоря современным языком, министром здравоохранения.

Обычаи того времени требовали (а средства барона позволяли) возведения особняка в столице империи. Он и построил его, да по проекту придворного архитектора Дж. Кваренги, да и не где-нибудь, а на углу Гороховой улицы и Адмиралтейского проспекта – с видом на Зимний дворец. Одно слово, полукороль. Роскошь, которой окружил себя этот вельможа, приводила современников в трепет. Архитектор дерптского университета И. В. Краузе, посетивший Фитингофа в Петербурге в 1790 году, так передавал свои восторженные впечатления от посещения жилища екатерининского министра: «Только здесь я понял, что такое роскошная опочивальня. Ротонда, великолепная кровать в нише… особенно же прекрасны огромные зеркала, отражающие все, что возлежит на этом ложе; наслаждению служат здесь всевозможные средства. То же самое и в бельэтаже, вплоть до находящегося там туалета…».[9]

Фиксационный чертеж (начала 1840-х гг.) фасада особняка И. Ф. Фитингофа.

«Полукороль» Лифляндии, руководитель остзейского масонства, как водится у просвещенных людей, очень увлекался магией и покровительствовал небезызвестному шарлатану Калиостро. Дочь его Барбара-Юлиана, воспитанная в соответствующем духе, стала впоследствии знаменитой проповедницей мистицизма – гремучей смеси гернгутерского благочестия и иллюминатского мракобесия. Баловалась она и предсказаниями. Рассказывают, что в этом доме она однажды имела видение: по стенам ее комнаты будто бы стекала кровь. В ужасе она сбежала из своего шикарного будуара на первый этаж, и привиделось ей, что и там на полу стоят лужи крови. В чем-чем, а здесь в предвидении ей не откажешь. Спустя сто лет с небольшим ее латышские земляки действительно залили здание кровью, когда Ф. Э. Дзержинский выбрал здание под штаб-квартиру чекистов.

Особняк И. Ф. Фитингофа (дом губернских присутственных мест). 1790 г., арх. Дж. Кваренги. Фото 2008 г.

Портрет Б. Ю. Криденер с сыном, 1784 г. Фрагмент репродукции с портрета Ангелики Кауфман.

Родоначальнику петербургской ветви рода Гельмерсен посчастливилось быть братом – будьте внимательны – первой жены Кристиана Бернарда Глюка, старшего сына пастора. Поэтому-то Гельмерсены из Дукерсгофа (эст. Каммери) считались в родстве с Романовыми, что гарантировало им место в составе высшей знати империи. Отто Фридрих Гельмерсен (1728—1785), «племянник» Екатерины Алексеевны, был назначен наместником Эзельским и жил в аренсбургском замке на положении почти что главы отдельного государства. Среди представителей династии выделяется Григорий Гельмерсен – выдающий русский геолог, директор Горного института в Петербурге. Гельмерсены к началу XX века обрусели. Как настоящие русские интеллигенты остались в 1917 году Петрограде «слушать музыку революции» – и для чего же? Чтобы сгинуть на Беломорканале… Василий (Вильгельм) фон Гельмерсен – филолог, художник-силуэтист, обожал Пушкина. Он пытался выжить при новой власти, но – «вычищен» в 1929 году из Академии наук и препровожден на Соловки. «В бараке для актеров помещалось до ста человек. Здесь жили и работники редакции газеты „Перековка". Среди них были исключительно интересные люди: литераторы, философы, ученые. Особенно запомнился художник Гельмерсен Василий Васильевич – бывший библиотекарь царя, маленький, худенький старичок лет 90, всегда улыбающийся, приветливый, остроумный, энергичный. Он когда-то был почетным членом разных заграничных академий, магистр, доктор-филолог, свободно владел многими иностранными языками, потрясающе знал историю всех времен и народов, мог часами наизусть цитировать главы из Библии, декламировал Державина, Пушкина, Блока и еще вырезал ножницами из черной бумаги стилизованные силуэты из „Евгения Онегина": Татьяна, Ольга, Ленский… С закрытыми глазами!»[10]. Как, однако, далеко зашло за два века жизни Гельмерсенов в России их погружение в русскую среду. Не перековать было даже на ударной стройке строительства социализма. Библию и Пушкина цитировал Василий Васильевич. Ну и расстреляли его в 1937 году. К юбилею поэта, так сказать.

Катарина фон Бон, жена петровского министра обороны (урожд. Рейтерн), и супруга пастора Глюка, приемная мать императрицы (урожд. Рейтерн). Обе из Риги. Обе из купеческих голштинских семей. Чем не подходящая кандидатура в родственники? Что ж, стали и Рейтерны крупными русскими аристократами. Министр финансов Михаил Христофорович фон Рейтерн унаследовал купеческую жилку своих предков. Стал министром финансов в труднейшее пореформенное время. Только-только кончилась неудачная Крымская война. Крестьян освободили из крепостной зависимости. В России капитализм надвигается: банки, тресты, биржевые игры. Ничего, кажется, справился «Егор Гайдар» своего времени.

Говорили, император Александр III не взлюбил Михаила Христофоровича как эстляндского немца за то, что он критиковал затраты на войну с Турцией в 1877—1878 годах. Когда Рейтерн сказал ему, что не может найти средства на войну, Александр, тогда еще наследник престола, писал: «И это называется русский министр финансов, понимающий интересы и достоинство России, да к черту этого поганого немца. Слава Богу найдется на матушке России из 8 000 0000 жителей хотя один министр финансов настоящий!» Ну, конечно, нашелся – и еще какой настоящий и, может быть, даже русский – а именно Самуил Грейг, внук адмирала, похороненного в Ревельском Домском соборе.

Замок наместника Эзельского Современный вид. Фото автора.

Саркофаги адмиралов И. Крузенштерна и С. Грейга в Домском соборе в Таллине под сенью Андреевского флага. Саркофаг С. Грейга выполнен по эскизу Дж. Кваренги.

Строптивого министра из «поганых немцев» переместили на должность… премьер-министра. Графский титул получил от императора. Состояние позволило наследникам возвести в эстляндской глуши замок в стиле британских королевских резиденций (а-ля Балморал). Пережила эта громада и революции, и войны. Сейчас замок стоит пустой, разрушается. В маленькой Эстонии никому не по карману содержать такие замки.

Или вот еще история воплощенной русской мечты. Буссо Фредеричи (позднее фамилия трансформировалась в Фридерици), происхождения туманного, бухгалтеру то ли из Италии, то ли из Германии повезло вовремя приехать в Петербург и здесь жениться на дочери «генеральши фон Бон», урожденной Рейтерн. Ее только-только царской родственницей признали. Отсюда, понятно, ее супругу один шаг до эстляндского дворянства и пара шагов до генеральского звания. Вот так бухгалтер и стал русским генерал-поручиком. Так делались карьеры при царице Екатерине Алексеевне, и при дочери ее Елизавете Петровне. Раз попавши в придворную обойму, очень трудно из нее выскочить.

Замок в поместье Алатскиви. Современный вид. 2005 г. Фото автора.

Представитель следующего поколения Ермолай Карлович Фридерици, уже, понятно, эстляндский дворянин плюс герой кругосветного плавания и войн с Наполеоном, назначается комендантом царской резиденции в Павловске. С 1820 по 1869 год – почти 50 лет! – распоряжался он в городе как директор и комендант. Трудно перечислить все объекты, которые появились в городе его радением, упомяну лишь Никольские ворота, библиотеку Марии Федоровны[11], Павловский вокзал. Каждый день видеть царя, императрицу, истину им с улыбкой говорить – о погоде там, о видах на урожай. Дети вместе в парке играют. Идиллия. Волей неволей, а к XX веку и породнишься. Испытания революции проверяют преданность слуг. Вдова его внука в 1918 году в Ялте вышла замуж за великого князя Андрея Александровича, и дети Фредерици росли в доме великих князей.

«Названых» сестер у царицы Екатерины Алексеевны было несколько. Вместе с ней они попали к русским в плен. Не забыла Екатерина и их тоже. Пополнили состав высшей русской знати их потомки. Елизавете Глюк посчастливилось выходить замуж, когда Екатерина Алексеевна уже стала официальной царицей в России и вошла во вкус роли благодетельницы. В 1715 году она выдала Елизавету за русского морского капитана французского происхождения Никиту Вильбоа (Франсуа Гийом де Вильбуа).

Свадьбу «названой» сестры царицы праздновали в императорском дворце, Елизавету Вильбоа произвели в статс-дамы петербургского двора, а Никита Вильбоа пошел вверх по карьерной лестнице. Кристине Глюк, «матери» царицы, на радостях выделили мызу Айа (эст. Ахья) в Дерптском уезде. Как пишет Гельбиг, «Вильбуа обладал горячей кровью и приятностью своей нации, но, кажется, не отличался ни особыми познаниями, ни заслугами»[12]. Действительно, трудно сказать, какие реальные победы или заслуги имел он на военно-морском поприще. Тем не менее Никита Петрович пробыл на русской службе почти 50 лет, благополучно пережив четырех царей, смены политического курса и прочее. В чине вице-адмирала он вышел в отставку около 1747 года с поста командира Кронштадтского порта и уехал в имение тещи Айя (Ахья), где дожил до глубокой старости. С его именем связывают «Записки Вильбуа», или «Анекдоты о российском дворе». Они состоят из пяти частей, в которых рассказывается много интересных деталей о жизни российского общества при Петре I, и в первую очередь о судьбе его близких (царицы Евдокии Лопухиной, Екатерине I и Александре Меншикове). Семейство Вильбоа прочно укоренилось в Эстляндии и Лифляндии, и его представителям довелось оказать немало услуг своим землякам благодаря связям в Петербурге.

Нет конца этим счастливым облагодетельствованиям. Кого замуж выдали, кого имением наградили, кого в генералы произвели. Там и Нироды, и Кошкули, и Липгарты, и Криденеры… Если до пятого колена считать, то, почитай, половина эстляндского рыцарства в родственниках у царской семьи окажется. И это только по линии Екатерины Алексеевны! Пока речь шла только о пожалованиях, о распределении наград и должностей, все было красиво, в стиле мексиканских сериалов. Но родство – еще и политический инструмент чудовищной силы. Народ в России доверчивый до легковерия. То в чудесно спасшегося царевича Дмитрия поверит, то в царя Петра Федоровича. А тут – царица-чужестранка, семьи не помнит. Таит такая неопределенность опасности для престола. Того и гляди родственники найдутся какие-нибудь неподходящие. Например, муж. Появился один претендент на родство из пленных шведов, некто Крузе Иоганн – будто бы признал в Екатерине свою неверную женушку. Случилось это в 1710 году, Екатерина еще не стала царицей, но уже была матерью Анны и Елизаветы, поэтому муженька, подлинного или мнимого, быстро отправили в Сибирь, где он и сгинул.

Здание Павловского вокзала. (Не сохранилось).

Павловск. Никольские ворота.

В 1724 году состоялось обручение дочери Петра I и Екатерины Алексеевны Анны Петровны и герцога Голштинского. В том же 1724 г. Швеция заключила с Россией договор о дружбе, в котором обе страны обязались содействовать возвращению герцогу Шлезвига. Зачем еще Швеции с Россией дружить, кроме как ради Шлезвига? Герцога признали «королевским высочеством» в Швеции: решением Рискдага зафиксировали права Карла-Фридриха на титул, пенсию и на престолонаследие. Казалось, все шло по намеченному плану. Россия вот-вот войдет в состав герцогства Голштинского, объединится со Швецией и Шлезвиг будет отвоеван у ненавистной Дании соединенными силами обоих государств.

И тут случилось чудо. В 1724 году «нашлись» наконец кровные родственники Екатерины. По сравнению с этой историей воссоединения родных, разлученных почти сразу после рождения, любые мексиканские сериалы – просто детский лепет. Дело было так: будто бы некий польский путешественник разглядел в пьяном кучере на одном из постоялых дворов Курляндии такое сходство с русской императрицей, что незамедлительно сообщил об этом куда следует. Кучера захватили, допросили – и из рассказов пьянчужки стало доподлинно понятно, что он-то и есть самый что ни на есть родной брат царицы. Кучера звали Карл, и был он сыном некоего Самуила Скаврона, беглого слуги Владислава Сапеги, минского воеводы. Тот как раз готовился породниться с князем Меншиковым, и это обстоятельство, похоже, стало решающим аргументом в пользу истинности предложенной версии. Выходило, что царица Екатерина Алексеевна, она же Марта Самуиловна Скавронская, – дочь беглого слуги, и по законам того времени хозяева могли претендовать на свою утраченную собственность.

Сам автор исторических анекдотов Н. Вильбоа или его анонимный публикатор, поведавший миру эту душещипательную, но малоправдоподобную историю, называет чудесное обретение императрицей Екатериной братьев и сестер «интригой», то есть вымыслом, – и это уже тем более вероятно, что нам известно умение поляков находить к своей выгоде родственников царской семьи, будь то Лжедмитрий или княжна Тараканова. Вопрос лишь в том, против кого была направлена интрига. Возможно, авторы интриги стремились скомпрометировать низким происхождением невесту и отвратить тем самым герцога Голштинского от намеченного бракосочетания. Возможно, в этом деле были как-то замешаны корыстные интересы светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова.

Господский дом мызы Айя (эст. Ахья). Построен в конце 1740-х гг. Предположительно по проекту Б. Расстрелли. Современный вид.

Но царь Петр незамедлительно поверил словам кучера, повелел привезти его в Петербург, встретился сначала сам с ним, затем привел на встречу Екатерину. «Беседа происходила у амбразуры окна, где царица, сидя в кресле, слышала все, что говорилось. Царь, по мере того как бедный Скавронский отвечал, старался привлечь внимание государыни, говоря ей с видом притворной доброты: „Екатерина, послушай-ка это! Ну как, тебе это ни о чем не говорит?" Она ответила, изменившись в лице и заикаясь: „Но…". Царь перебил ее: „Но если ты этого не понимаешь, то я хорошо понял, что этот человек – твой брат". „Ну, – сказал он Карлу, – целуй сейчас же подол ее платья и руку как императрице, а затем обними ее как сестру"»[13]. Екатерина, которая осталась сиротой в двухлетнем возрасте и была воспитана чужими людьми, естественно, не могла помнить никого из своих кровных родственников. Но она не могла не повиноваться, если сам Петр повелел ей считать этого незнакомого мужика своим братом. Через Карла, видимо, вышли на других родственников, их Екатерина и знать не знала, и, вероятно, предпочла бы и дальше не знать.

В конце 1726 года Карла Скавронского, его жену, которую на русский манер стали называть Марией Ивановной, и их детей перевели в Петербург, где императрица «подарила ему роскошный и богато меблированный дом с окнами на Неву»[14] – на Миллионной улице. 5 января 1727 году кучер Карл и его потомство возводятся в графское достоинство Российской империи. Отзывы современников о графе Карле Скавронском и его жене «единодушны и однообразны: даже на фоне распущенного и вечно пьяного окружения Екатерины I они прослыли сугубыми пьяницами, а Мария Ивановна, как деликатно заметил историк Гельбиг, прославилась еще и „необузданными излишествами относительно мущин"».[15]

Екатерина I.

Провозглашение Екатерины I императрицей Всероссийской. Гравюра XIX в.

«Интрига» с обретением низкородных родственников Екатерины не отвратила герцога от намерения жениться на Анне Петровне. Интриганы целей не достигли. На кону – Шлезвиг и шведский трон. Подумаешь, дядя – простолюдин и пьяница. Вон, сам председатель стокгольмского надворного суда в канаве пьяный валялся. Однако, не дождавшись свадьбы, Петр I умер, не назначив преемника. По всем многовековым правилам трон должен был перейти к его единственному внуку Петру – сыну казненного царевича Алексея. По праву первородства. Но это могло означать крушение планов «голштинской» партии – всех бесчисленных «бедных шведских офицеров» и эстляндских «родственников» Екатерины Алексеевны по линии пастора Глюка. Настало время их решительных действий. На самого герцога, впрочем, никто уже не рассчитывал – он мог теперь спокойно запираться в палатке. Первый министр Гольштейна X. Бассевиц организовал вооруженную демонстрацию в Петербурге в поддержку Екатерины Алексеевны. «Бассевиц был человек хитрый, искусный в интригах и предприимчивый: он составил план действия, подстегнул честолюбие Меншикова…»[16]. Даже фраза Петра I перед смертью «Отдайте все…» считается выдумкой Бассевица.

В конце концов, провозгласили новой правительницей России Екатерину Алексеевну с титулом императрицы. Фактически это был пусть и бескровный, но дворцовый переворот. Свадьба герцога была спасена. Бассевиц в награду получил титул графа, поместья в Эстляндии и незамедлительно зачислен в ряды эстляндского рыцарства. Герцог вскоре официально сочетался браком с царевной Анной и фактически становился правителем России, поскольку основная цель императрицы Екатерины I состояла в том, чтобы удержать трон в нужных руках до рождения внука, следующего герцога Голштинского.

Но Екатерина сделала больше – она активизировала действия против Дании. Шлезвиг стал главным объектом устремлений русской политики. Надолго. Императрица выдвинула «настоятельное требование о возвращении Шлезвига зятю и приказала вооружить мощный флот»[17]. В 1726 году в Ревеле сосредоточили русский десантный корпус, который предполагалось переместить на кораблях к Копенгагену. Однако Англия выслала эскадру в Балтийское море. В Европе создались две коалиции, и вопрос о Шлезвиге грозил перерасти в большую общеевропейскую войну. Императрица скончалась в 1727 году в разгар военных приготовлений, и обстановка разрешилась без военных столкновений. На этот раз. Но уже в 1725 году трудно было дать ответ на вопрос, кто кого присоединил – Россия Эстляндию или Эстляндия Россию. Скорее уж Эстляндия присоединила Россию к Гольштейну

Глава 3

Административная реформа

В отечестве своем был писарь. Генрих Фик. – Эстляндское дворянское звание уравновешивает тяжкое обязательство жить в России.

У Петра, по мнению российских историков, замыслы были гениальные. Сложился даже стереотипный оборот речи – «по гениальному замыслу Петра»… Рискнем ли мы противоречить традиции? Итак, по гениальному замыслу Петра Россия должна была войти в состав герцогства Голштинского и объединиться под властью одного государя со Швецией. Это, в свою очередь, предполагало систему управления страной, унифицированную со шведскими стандартами. Старомосковские приказы явно не годились, требовалось что-то новое, прогрессивное, европейское.

Но царь столкнулся с проблемой, с которой сталкиваются все реформаторы в России, – нет готовых управленческих решений, нет также и квалифицированных кадров. Тут судьба в лице Хеннинга Бассевица, премьер-министра Гольштейна, как мы уже знаем, «человека хитрого, искусного в интригах и предприимчивого», представила царю «камералиста-практика» Генриха Клауса Фика. Что такое «камералист», да еще и «практик», современному человеку абсолютно точно понять трудно. В XVIII веке камералистами называли экономистов, состоявших на службе у немецких князьков и «изобретавших средства к умножению государственных доходов без отягощения подданных». В широком смысле слово «камералист» можно толковать как «управленец». Генрих Фик состоял на службе у голштинского герцога комиссаром в заштатном городишке, где он «отправлял юстицкие, экономические и полицейские дела», все сразу. В отечестве своем был, как говорится, и швец, и жнец, и на дуде игрец. Петр I обрадовался: понятное дело, раз управился с «юстицкими, экономическими и полицейскими делами» в Экернферде (все слышали о таком?), то уж с Россией справится обязательно. И незамедлительно принял Фика на российскую службу.

Вообще-то Генрих Фик начинал свою служебную карьеру в Пернау (Пярну) квартирмейстером Лифляндского пехотного полка шведской армии. После разгрома шведов в Прибалтике в 1710 году он вернулся на родину в Голштинию и уже оттуда прибыл в Петербург по рекомендации Бассевица и по приглашению петровского уполномоченного генерала Вейде в 1715 году. То есть камералистской практике его от силы было лет пять стажа. Словом, уже надо готовиться к худшему. Вот-вот грянет скандал, гениальный замысел Петра провалится.

Замок Оберпален. (эст. Пыльтса-маа). Современный вид. Июль 2010 г. Фото автора.

Но подождите опасаться. Судьба делает крутой поворот – нет, Генрих Фик вовсе не становится канцелярской крысой в приказе, его направляют с тайной миссией и с датским паспортом для изучения системы государственного управления в Швецию. В Швеции он действует год, после чего вывозит в Россию «несколько сот регламентов и разных ведомостей»[18]. Не камералист, а прямо Штирлиц какой-то. Такая осведомленность достаточно мелкого иностранного чиновника в делах государственного управления, особенно в тайных, не вполне объяснима. Скорее всего, Генрих Фик играл роль всего лишь связного, в Швеции его ждали более высокопоставленные и осведомленные «камералисты-практики» (не обошлось, конечно, без «голштинцев»), они-то и снабдили его необходимыми сведениями.

Фику оставалось доставить документы в Петербург, что он выполнил блестяще, по легенде, спрятав их на всякий случай в складки платья своей жены. Платья тогда громоздкие были, широкие. Представляете, как шуршало платье бедной фрау Фик, когда она грузилась на корабль? В соответствии с его «разведывательными» данными и при его непосредственном руководстве в России в 1717—1720 годах осуществляется административная реформа в соответствии со шведскими образцами, в частности, введены коллегии в качестве центральных учереждений исполнительной власти, усовершенствована судебная система, введено территориально-административное деление на губернии и осуществлено много других полезных начинаний.