Третье дело Карозиных

Карозин из-за неприятного разговора, а больше-то из-за неприятных воспоминаний, как-то особенно увлекся водочкой, что вообще-то было на него совсем не похоже.

– Никита, друг мой, – несколько удивленно проговорил Аверин, глядя, как Карозин выпивает уже третью рюмку, – что это на тебя нашло?

– Ну ты ведь сам сказал, – ответил невесело Карозин, закусывая греночкой с мозгами, – что нынче у нас с тобой холостяцкий вечер.

– Что-то скажет на это Катенька?.. – недовольно заметил Виктор Семенович, но Никита Сергеевич так глянул на него из-под густых бровей, что дальнейшие слова Аверина просто застряли у него в горле и он сам поспешил опрокинуть рюмку и закусить белужьей икоркой.

Через час, по заведенному обычаю, по всему клубу снова забили часы и здоровенный лакей, церемонно распахнув двери в столовую, провозгласил торжественно и важно:

– Кушанье поставлено!

Тотчас блестящие господа, среди которых и сам генерал-губернатор нередко бывал, а обер-полицмейстер Иван Иванович Красовский, большой любитель женского пола и шуток, так и вовсе не пропускал ни одного клубного обеда, двинулись через «говорильню», «детскую» и «фруктовую» комнаты в столовую, отделенную от клуба аванзалом.

Нынче приглашен был русский хор от «Яра», который уже расположился на сцене. Едва только господа вступили в комнату и расселись по местам, как хор тут же грянул что-то заводное, отчего Карозин даже несколько опешил.

На эстраду вышла какая-то тоненькая барышня со взбитыми волосами в темно-пурпурном платье с оголенными плечами и нежным томным голосом запела «Рябину».

Карозин на этот раз больше опять-таки налегал на водочку и лакеи успели принести не один полный графин и унести взамен опустевший. Как ни пытался поначалу разговорить своего друга Аверин – ничего не выходило, и он вскоре махнул рукой, позволил ему, как это иногда говорят, «надираться», рассудив, что даже такому трезвеннику и исключительно положительному человеку, как Никита Сергеевич порой тоже нужно «выпускать пары».

Никита Сергеевич же все мрачнел и мрачнел с каждой выпитой рюмкой. Часа через два он, мрачнее тучи, поднялся из-за стола, раскланялся с некоторыми из знакомых, бросил Аверину: «Не провожай!» и нетвердой, но исполненной какой-то странной и нехорошей решимости походкой вышел из столовой.

У клуба он уселся в пролетку подкатившего по знаку лихача и весьма уже заплетающимся голосом велел ехать в Брюсовский. У освещенного особнячка Карозин вышел, вручив кучеру серебряный рубль, чем вызвал у последнего неописуемое удивление.

– Барин, еще куда едем? – осторожно спросил «лихач».

– Едем? – переспросил Карозин, глядя на него мутными глазами. – А не поехать ли и правда? – Но двери его дома уже были распахнуты, на ступеньки вышел преданный Григорий и, ласково взяв барина под ручку, сердито махнул на кучера. Проваливай, мол, не видишь, барин мой не в себе.

Лихача дважды просить не пришлось, он стеганул лошадку и был таков, а Карозин, привалившись к плечу Григория, пьяным и как-то вдруг ослабевшим голосом спросил:

– Катерина Дмитриевна где?

– У себя они, у себя, – заботливо ответил Григорий. – К обеду приехали. – И помог барину подняться в дом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Никита Сергеевич, прежде чем пройти к жене, ненадолго заперся у себя в кабинете. Течение его не слишком трезвых мыслей было примерно таким: «Ковалев… Если она узнает, что он… Опять он! – Карозин досадливо хлопнул рукой по столу и даже не почувствовал боли. – Нет! Она не должна ничего знать о том, что он участвовал в этом! А что, если она его не забыла? Что, если думала о нем все это время? Вспоминала его, когда я ее целовал, думала, представляла, что это он ее целует! – Он стиснул зубы и от пронзившей его от этой мысли боли чуть не застонал. – Что же делать?.. Неужели я ревную? Катеньку мою ревную к покойнику? – через некоторое время подумал Никита Сергеевич, уставившись невидящим взглядом в стену. – Да, так и есть, жену ревную к покойнику! Никита, да ты сходишь с ума! – попытался он себя высмеять со злостью и горечью. – Но разве таких красавчиков, как этот мерзавец, женщины могут так просто забыть? Ведь я сам слышал, как он с ней разговаривал, и видел, как она на него смотрела, в тот, последний миг. И он… Он смотрел только на нее!.. Стыдись, Карозин, ты уж не мальчик, чтобы вот эдак… – снова попытался он себя урезонить, но муки ревности были настолько сильны, что Никита Сергеевич не выдержал, поддался этому наваждению и, вскочив из кресла, метнулся к двери, решив про себя: – Нет! Пусть она мне ответит! Я все ей скажу и пусть она мне ответит! Пусть все мне расскажет!»

Вот в этаком состоянии он и поднялся по лестнице, буквально взлетел, перемахивая через две ступени, и, без стука распахнув дверь в Катенькину спальню, замер на пороге от увиденного.

Катерина Дмитриевна лежала на нерасправленной еще постели. Она, очевидно, задремала, ожидая мужа, но не решаясь лечь спать без него. Одета она была в легкое дезабилье, которое Карозин так любил на ней, и лежала сейчас, свернувшись калачиком, потому что в комнате было довольно свежо от открытого окна. Мягкий неяркий свет от ночника, стоявшего в изголовье кровати, заливал Катенькину фигурку и сердце неукротимого ревнивца дрогнуло. «Боже! – со сладкой болью подумал он. – Как же я ее люблю!» Весь его гнев куда-то мгновенно улетучился от одной этой мысли, как это бывало с ним всегда. Он тихо притворил за собой дверь и подошел к постели, чтобы присесть на краешек.

Катенька была прекрасна. Несколько непослушных золотистых локонов, выбившихся из косы, лежали на ее нежной румяной щечке и Никита Сергеевич, замирая от какого-то трепетного восторга, осторожно отвел их с ее лица, боясь потревожить сон жены, любуясь ею и желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.

Но оно кончилось, потому что Катерина Дмитриевна вздохнула и открыла глаза. Очевидно, он все же потревожил ее. На какую-то долю секунды ее взгляд был далеким, потом она вздохнула еще раз и прошептала:

– Ах, Никита, это ты…

И прошептала-то вроде как обычно, но все прежние ревнивые мысли Никиты Сергеевича тотчас вернулись к нему с удвоенной силой. Он тут же вообразил, что видела она во сне не иначе как «мерзавца Ковалева», оттого и разочарована сейчас тем, что видит не его перед собой наяву и что все это был только лишь сон. Темные глаза Никиты Сергеевича тотчас налились кровью, он отстранился от жены, которая в это же самое время протянула к нему свою тонкую белую ручку и промолвила, лукаво улыбнувшись:

– Да ты изрядно выпил, друг мой.

Она ничем не хотела его обидеть, да и не видела в своем коротком сне никакого Ковалева, но было поздно. Карозин вскочил с постели, метнулся к окну и на озадаченный Катенькин вопрос о том, что с ним, развернулся к жене и, прямо-таки ударив ее взглядом, кривя губы, выплюнул:

– Ты думаешь о нем!

По тону, которым это было сказано, Катерина Дмитриевна тотчас поняла, о ком именно идет речь. Она на минуту прикрыла глаза и, вздохнув полной грудью, вымолвила:

– Ты не прав, Никита. Так, – она выделила это слово, – я о нем не думаю, – и посмотрела на мужа открыто и даже с вызовом.

– Неправда! – рявкнул на это Карозин. – Ты мне лжешь! Не лги мне, Катя, – добавил он спокойней, но в этом спокойствии была угроза.

– Это правда, Никита, – откликнулась Катерина Дмитриевна и села на постели, выпрямившись и вскинув голову. – И я не лгу тебе. Я не думаю о нем так, чтобы это могло задевать тебя, ранить тебя или причинять тебе боль. Он умер, Никита. И потом, ничего такого не было даже и тогда, когда он был жив. Тебе не к чему меня ревновать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.