Битый недобитого везет

Покончив с терзавшими меня сомнениями, я решительно достала из сумочки сотовый и набрала привычное ноль-два. Прослушав несколько положенных гудков, я услышала усталый голос дежурного:

– Милиция…

Безо всяких предисловий я кратко и четко обрисовала ему ситуацию, пояснив, что к чему. Продиктовав напоследок адрес Егора и свое имя, я отошла к окну и стала дожидаться приезда дежурной группы.

Глядя в окно, я раздумывала о скоротечности нашей бренной жизни. Наверное, я была не оригинальна. В подобных случаях люди чаще всего думают именно об этом – как-то так само собой получается, что ничего другого в голову не приходит. Накатывает философское настроение, и не хочется делать абсолютно ничего, а просто вот так встать у окна и стоять, стоять…

– Иванова? – услышала я за спиной незнакомый резкий мужской голос, заставивший меня вздрогнуть. Я простояла, вероятно, весьма долгое время, раз уже успела приехать милиция.

Обернувшись, я увидела перед собой высокого и невероятно худого мужчину в штатском. На висках у него были большие залысины. Это он обращался ко мне резким, даже будто слегка срывающимся на визг голосом.

– Да, – кивнула я. – Это я звонила в милицию…

– Ясно, – деловито сказал опер. – Убитого знаете? Вы кто ему будете?

– Одноклассница бывшая, – помедлив, ответила я. Не хотелось называться подругой Егора, иначе не избежишь дурацких вопросов на допросах. Кто, да что, да как…

– Проживаете вместе? – осведомился худой опер.

– Нет, – почему-то испугалась я. – Просто пришла к нему в гости и обнаружила хозяина мертвым.

– Пойдемте. – Худой осмотрелся. Потом махнул рукой в сторону двери. – Мне необходимо взять у вас показания.

Мы вышли в кухню и уселись на табуретки. Милиционер разложил перед собой бумаги и принялся строчить что-то на бланке. Спросив все положенные биографические и паспортные данные, опер изучающе взглянул на меня и, несколько секунд помолчав, проговорил:

– Ну рассказывайте, – он заглянул в свои записи, – Татьяна Александровна. Что и как было?

Я вздохнула, пытаясь восстановить в памяти все события минувшего часа, и начала повествование. С того самого момента, когда я сегодня позвонила Егору, чтобы удостовериться, что наша встреча не отменяется.

Когда я почти закончила рассказ, в кухню вошел невысокий шустрый мужчина с рыжей копной волос на голове, приблизился к оперу и, наклонившись к его уху, что-то заговорил. Тот время от времени посматривал на меня и кивал. Потом рыжий ушел, а худой опер пристально взглянул на меня.

– Татьяна Александровна, вы умеете обращаться с оружием?

– С каким оружием? – Вопрос был мне вполне понятен, и я сама не знала, зачем переспросила.

– С огнестрельным, – просто пояснил опер.

Меня словно током ударило. Неужели на меня хотят повесить убийство Веретенева? Так я и думала… Черт, и зачем я стала дожидаться ментов? Почему не ушла сразу, как только вызвала бригаду? Мысли крутились в голове одна за одной, но толку от этого сейчас не было. Что сделано, то сделано, и теперь ничего не изменить…

– Так как насчет оружия? – напомнил свой вопрос худой.

– Да, – ответила я, открыто глядя ему в глаза и стараясь не отводить взгляда.

– Умеете… – негромко повторил опер и что-то занес в протокол. – А может, и оружие имеете?

– Имею, – запоздало вспомнила я про свой «макаров», предусмотрительно оставленный дома.

– Да? – несказанно удивился моему ответу опер. – И какое же?

– Пистолет системы Макарова, – спокойно ответила я, по опыту зная, что стоит только мне сейчас хоть на мгновение потерять контроль над собой, и пиши пропало. На меня навешают всех собак, припаяют все, что только возможно, и т. д. и т. п.

– А разрешение на него, разумеется, также имеется? – Мне показалось, что опер начал понемногу издеваться надо мной. Во всяком случае, появившаяся на его лице улыбка выглядела именно издевательской.

– Разумеется, – стараясь оставаться невозмутимой, произнесла я.

– А нельзя ли взглянуть? – Опер демонстративно выставил вперед руку ладонью вверх, и меня так и подмывало сказать ему что-нибудь вроде «по субботам не подаю», но я сдержалась и, мило улыбнувшись, проговорила:

– Нет. Нельзя.

– Не понял, – худой резко сменил улыбку на какую-то недовольную гримасу.

– У меня его нет с собой. Дома оставила. Могу попозже показать. Если устроит.

– Устроит, – успокоенно добавил опер и снова спросил: – В каких отношениях находились с покойным?

– Я же говорила – в приятельских. Мы были одноклассниками.

– Трения, недоразумения, ссоры случались?

– Нет, – резко ответила я, поняв, куда клонит этот тип. – Мы и встречались-то крайне редко.

– Понятненько… – поскреб свой небритый подбородок худой. Потом торопливо записал что-то в бланк допроса. – Пистолет свой опознать сможете? – вдруг спросил он, и я почувствовала, что у меня по спине пробежал холодок.

Нет, нет, не может такого быть! Откуда тут взяться моему пистолету? Он у меня дома лежит. Точно, дома… Был…

Дыхание у меня участилось, и я на негнущихся ногах последовала за опером в гостиную, где находилось тело Егора. Правда, трупа там не было, очевидно, его уже увезли. Зато работало несколько человек – следователи, оперативники, эксперты…

Худой подошел к столу и поднял с него что-то. Я сначала не поняла, что именно, но потом, приглядевшись, увидела, что в полиэтиленовом пакете находится пистолет. Точно такой же, как и мой «макаров».

– Не ваш? – ядовито спросил опер.

– Скорее всего, нет, – качнула я головой. – Мой находится дома.

– Вы уверены? – снова спросил мент, но на этот раз я проигнорировала его вопрос. – Так вы можете сказать, ваше это оружие или нет? – настаивал опер.

– Оно очень похоже на мое, – выдавила я из себя. – Но я не могу сказать наверняка. Нужно просто сверить номера на оружии и на документах, и все станет ясно.

– Не учите меня, что делать, – огрызнулся мент и всмотрелся в номер на оружии. – Разрешение у вас хоть при себе?

– Нет, я же сказала, – покачала я головой. – Зачем оно мне, если я не брала с собой оружие?

– Хорошо, это мы проверим, – опер положил ствол себе в карман и хмуро посмотрел на меня.

– Проверьте, – поддакнула я. – Только уж, пожалуйста, потщательнее.

– Без вас разберемся, – грубо отозвался он, и это окончательно меня взбесило.

– А почему вы позволяете себе разговаривать со мной таким образом? – вспылила я.

– А потому, что вы – главная подозреваемая в совершении убийства, Татьяна Александровна, – спокойно ответил мент и направился в сторону от меня.

– На каком основании? – вновь возмутилась я. – Вы не имеете права! Презумпцию невиновности еще никто не отменял!

– Ух ты! – покачал головой опер. – Слов-то каких понахватались… Докажем мы вашу вину, – устало добавил он.

– Попробуйте! – едва сдерживаясь, выкрикнула я. – У меня не было никаких оснований убивать его! И потом, вам никогда не найти никаких следов на оружии! – добавила я, имея в виду, что я не дура и, естественно, не стала бы трогать пистолет. Тем более что я его вообще не заметила.

Но опер истолковал мои слова иначе. Он остановился, обернувшись ко мне, и проговорил:

– А откуда вы знаете, что на оружии нет следов? – вкрадчиво спросил он.

Я прикусила язык, но, кажется, было уже поздно.

– Я догадываюсь, откуда вам известно, что на пистолете нет отпечатков… – продолжил он. – Вы сами их и удалили… Так?

– Нет, не так! – запальчиво произнесла я. – Я вообще не видела пистолета.

– Ну это уже ваши проблемы… – отмахнулся опер, сочтя, видимо, что раскрытие дела у него уже практически в кармане. Только он не учел одного – у меня, Татьяны Ивановой, целая куча знакомых и друзей в милиции. И они не позволят обращаться со мной подобным образом и ни за что ни про что посадить меня за решетку за убийство, которого я не совершала.

Я промолчала, не желая больше злить тощего опера. Он и так уже начал понемногу выходить из себя, понимая, что все его обвинения и выеденного яйца не стоят.

Тут я вспомнила о Кире. То есть о Кирьянове Владимире Сергеевиче, моем давнем друге и по совместительству полковнике милиции. Он не раз выручал меня в ситуациях и похлеще, чем эта. Надеюсь, сможет помочь и сейчас.

Достав телефон, я принялась набирать номер. Но вездесущий опер заметил это и тут же подскочил ко мне, накрыв телефон своей огромной костлявой ручищей.

– Не положено! – сурово произнес он.

– Что значит – не положено?! – возмутилась я. – Я свои права знаю! Имею право на один звонок, даже если задержана. По крайней мере адвокату!

– Адвоката мы вам и так предоставим, не беспокойтесь, – успокоил меня опер.

– Вот это как раз больше всего меня и волнует!

– И откуда же ты взялась такая? – покачал головой худой. – Всезнающая…

– Я сама юрист и поэтому не позволю обращаться со мной подобным образом.

– Ах да, – принялся иронизировать опер, – я и забыл, что девушка у нас частный детектив.

– Вот именно. А вы пытаетесь мне черт-те что припаять…

– А что, частные детективы в нашей стране не совершают преступлений? Или у вас неприкосновенность, как у депутатов? – усмехнулся он.

Я не стала ничего возражать этому озлобленному на все человечество менту, просто, вздохнув, отвернулась и спрятала телефон в карман. Ничего, решила я, не к спеху, позвоню попозже. Ведь не упекут же меня сразу за решетку…

Глава 2

Я стояла у окна и ждала, когда сотрудники правоохранительных органов закончат свою работу. Тощий опер по фамилии Копылов с издевательской гримасой попросил меня никуда не отлучаться. Сказал, что я отправлюсь в отдел вместе с ними. Я пробовала было возразить, но поняла, что этим лишь еще больше разозлю его.

Чтобы не мешать работе экспертов и фотографов, я отошла к окошку и повернулась к людям, копошащимся в комнате, спиной. За окном все еще продолжал идти снег, но теперь он вовсе не радовал меня, как несколько часов назад.

Убили Егора Веретенева. Убили неизвестно почему, но, вероятно, чего-то от него хотели. В доме все перевернуто, убийцы – скорее всего их было несколько – что-то искали. И вот теперь в этом зверском убийстве обвиняют меня – едва ли не самого известного в Тарасове частного детектива Татьяну Иванову. А я ничего не могу поделать против беспредела тощего Копылова. Единственное, что в моих силах, так это стараться держаться как можно более спокойно, не показывать страха и не возмущаться. С последним было хуже всего. Меня всегда приводило в негодование такое обращение сотрудников правоохранительных органов с простыми людьми. Я не могла спокойно смотреть, как творят беззаконие блюстители закона. А тем более сейчас, когда дело коснулось меня.

Вздохнув, я посмотрела на часы – уже половина шестого. Я проторчала тут больше двух часов, и неизвестно еще, сколько мне придется пробыть в ментовке. В любом случае я была твердо намерена сегодня вечером вернуться домой. Я не позволю зловредному Копылову закрыть меня в обезьяннике из-за необоснованного подозрения в совершении преступления!

«Вот так! – размышляла я. – Вот и делай после этого добрые дела! Такие менты и вынуждают людей действовать анонимно. А потом, когда нужно, ни одного свидетеля не найдешь. Все боятся! И правильно, между прочим, делают… Вот я, к примеру. Хотела сделать доброе дело – помочь нашей родной милиции, и пожалуйста – сама угодила в подозреваемые».

Я опустила руку в карман и нащупала что-то мягкое и теплое. Потрогав небольшой предмет, я поняла, что это мешочек с моими магическими двенадцатигранниками. Я всегда ношу их с собой, искренне веря в их волшебную силу.

Косточки попали ко мне очень давно, даже не помню, когда и как. У каждой из трех по двенадцать граней с цифрами, и каждой цифре соответствует какое-то значение. Когда мне хочется заглянуть немного вперед и узнать, какой новый сюрприз преподнесет мне в скором времени судьба, я бросаю кости, и они выдают ответ на интересующий вопрос.

Тому, что предсказывали мне мои кости, я верила безоговорочно. Еще не было случая, чтобы двенадцатигранники меня хоть раз подвели или тем более обманули.

Достав из кармана черный бархатный мешочек, я повертела его в руках, слушая, как, перекатываясь, гремят внутри косточки. Вот и сейчас судьба преподнесла мне очередную задачку, которая грозила разрешиться не самым наилучшим образом.

Чтобы узнать, чем же может закончиться мое сегодняшнее, если можно так сказать, приключение, я достала из мешочка двенадцатигранники и покатала их на ладони. Косточки тихонько гремели, и их звук понемногу успокоил меня. «А не попробовать ли мне прямо здесь узнать о грядущем, – мелькнула у меня мысль. – Может быть, то, что скажут двенадцатигранники, еще больше успокоит меня? Может, у меня и повода нет волноваться?»

Я пересыпала двенадцатигранники из одной руки в другую и сомкнула кулак, но не крепко, чтобы кости могли перекатываться внутри его. Встряхнув как следует руку, я аккуратно, чтобы не рассыпать на пол, вывалила косточки на широкий подоконник. Покувыркавшись, двенадцатигранники сложились в такую вот комбинацию – 5+20+27.

Все возможные комбинации, которые могли выдать кости, были записаны в толстой тетради, там же находились и их толкования. Но я отлично помнила почти все толкования и тетрадью уже давно не пользовалась. Это было также очень удобно и тем, что мне не приходилось повсюду таскать с собой тетрадь, а ведь магическими косточками я пользовалась не только в домашней обстановке. Бывало, что бросала кости и в машине, и в засаде, и даже вот так, как сейчас, – в квартире с трупом…

Итак, набор чисел означал не слишком приятное. Я прекрасно помнила толкование этой комбинации. Оно звучало так: «Грядут трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией».

Не очень-то успокоительное обещание… Я собрала кости и сложила их обратно в мешочек. Мои двенадцатигранники пообещали мне проблемы. И, кажется, они уже начались.

Я вздохнула и повернулась. В комнате все так же сновало туда-сюда большое количество народу, но основная работа уже была завершена. Копылов подошел ко мне и бросил:

– Скоро поедем. Никуда пока не уходите.

– Я уже под подпиской? – решила поиздеваться в свою очередь и я.

– Пока нет, – с готовностью отозвался Копылов. – Но вы же сами понимаете, Татьяна Александровна… – опер проникновенно, как ему показалось, улыбнулся, – это не в ваших интересах…

«А что здесь вообще в моих интересах?» – устало подумала я и снова отвернулась к окну.

* * *

Меня все же обвинили в предумышленном убийстве Егора Веретенева. Когда я услышала эти слова, то едва не упала со стула, настолько дико они прозвучали. Никаких конкретных доказательств, никаких улик. Только совершенно дурацкое заявление Копылова, что на оружии нет никаких отпечатков и что я якобы об этом знала.

У меня просто в голове не укладывалось, что теперь надо так мало, чтобы взять и обвинить практически любого человека в ужасном преступлении. Я пыталась поговорить с Копыловым по-человечески, но он даже не пожелал меня слушать. Сказал, что все, что я хочу, я очень скоро смогу высказать следователю.

Когда меня пригласили на допрос, я была вне себя от возмущения и праведного гнева. Правда, следователь оказался куда более приятным молодым человеком, нежели мерзкий опер Копылов.

Молоденький старлей в форме – вероятно, он дежурил сегодня – сидел за письменным столом и что-то писал.

– Садитесь, – махнул он рукой в сторону стула, даже не поднимая головы.

Я молча уселась и стала ждать, когда на меня обратят внимание.

Наконец старлей оторвал от бумаг голову и взглянул на меня. Взгляд его светло-голубых глаз был наивным и чуть испуганным. Следователь нахмурился, чтобы придать своему лицу выражение серьезности и строгости, которому так не способствовал его еще, в сущности, мальчишеский возраст.

– Вас уже допросили? – наигранно строго спросил он, чем вызвал у меня легкую улыбку, которую я все же постаралась сдержать.

– Да. Я вызвала сотрудников милиции, – отрапортовала я.

– Давайте составим протокол, – вежливо предложил юный старлей.

Он прочистил горло и подвинул к себе бланк. Повторив ему все, что я уже говорила ранее, я вздохнула. Старлей тщательно допросил меня, уточняя по нескольку раз все детали и мелочи. Я старательно повторила все, что произошло сегодня, а следователь аккуратно, ровным почерком выводил на бланке мои показания.

Наконец все было закончено, и я вздохнула с облегчением.

– Вам придется провести здесь ночь, Татьяна Александровна, – виновато проговорил старлей, стараясь не смотреть на меня.

– Что значит «провести здесь ночь»? – Я едва не подскочила на стуле. – На каком основании?

– На том основании, что вы подозреваетесь в убийстве гражданина Веретенева Егора Андреевича, – заглянув в бумаги, произнес следователь.

– Я?! – от возмущения я просто задохнулась. – Да что вы такое говорите? Я же вызвала милицию! Неужели вы полагаете, что я пришла домой к Веретеневу, жестоко убила его, а потом вызвала ментов… простите, сотрудников правоохранительных органов, – поправилась я, заметив, как при слове «менты» молоденький следователь брезгливо поморщился, – да к тому же осталась возле его тела, чтобы дожидаться приезда опергруппы? Вы сами-то верите в то, что говорите?

Старлей ничего не ответил. Я и сама прекрасно понимала, что он осознает всю несправедливость собственных действий по отношению ко мне, но ничего не может поделать. Как говорится, служба…

Я умолкла, также понимая, что все равно напрасно сотрясаю воздух, и мысленно махнула рукой.

– Ну позвонить-то мне хотя бы можно? – спросила я старлея.

– Да, конечно, – он с готовностью подвинул ко мне телефон. – Имеете право на один звонок. Может быть, вам нужен адвокат? – услужливо поинтересовался он.

– А разве мне уже предъявили официальное обвинение? – с насмешкой спросила я. – Насколько я поняла, пока меня только подозревают в совершении преступления.

– Ну, в общем-то да, – смутился старлей. – Просто… может быть…

– Нет, спасибо, не надо! – оборвала я его и принялась набирать номер рабочего телефона Кири.

«Только бы Володька оказался на работе!» – молилась я про себя. Если его нет, то неизвестно, даст ли мне старлей возможность позвонить еще раз. Вслушиваясь в длинные гудки, я с трепетом ждала, когда Володька снимет трубку. Но вот наконец послышался щелчок, и в телефоне зазвучал отлично знакомый мне голос полковника Кирьянова.

– Слушаю, – хрипло отозвался он.

– Киря, это я, – взволнованно заговорила я.

– А-а-а… Танюша, приветик… – без энтузиазма проговорил он. – Как делишки?

– Плохо, – ответила я. – Я в милиции. Меня подозревают в убийстве.

В трубке на некоторое время воцарилась тишина, потом Кирин голос, уже более бодрый, произнес:

– Иванова, ты в своем уме? Ты во что там еще вляпалась?

– Да ни во что я не вляпалась! – резко ответила я. – Киря, мне нужна твоя помощь. Я в Октябрьском отделе. Меня задержали до утра. Давай, делай что-нибудь, – потребовала я.

– Что?.. Да… да, конечно… – забормотал Киря. – Танюха, ты держись. Я что-нибудь придумаю. Давай, не отчаивайся, – пообещал Володька и положил трубку.

Я тоже вернула трубку на место и посмотрела на старлея.

– Спасибо, – уже повеселевшим голосом произнесла я.

Вот теперь я могла вздохнуть спокойно. Киря поставлен обо всем в известность и, я знала, не оставит меня в беде. Полковник Кирьянов подсуетится, и меня выпустят на свободу. Правда, насчет того, что и все обвинения с меня также снимут, я ручаться не могла. Киря ведь тоже не всемогущий, и ему не под силу сделать невозможное.

А что сейчас происходит со мной, я прекрасно понимала. У ментов не было ни единой зацепки по поводу того, кто мог убить Веретенева. Это было заметно с первого взгляда. Убийство скорее всего заказное. Кому-то было что-то нужно от Егора, и, вероятно, убийцы добились своего. Вполне естественно, что эти люди никаких следов, указывающих на них, не оставили. Так что найти их будет если не невозможно, то весьма и весьма затруднительно.

Менты не дураки, они прекрасно поняли, что еще один «глухарь», да еще в конце года, им на фиг не нужен. Их ведь за нераскрытое дело по головке не погладят. Вот и решили повесить всех собак на меня. Пусть потом и не смогут доказать, что это я убила Веретенева, зато пока у них будет железный, как они думают, подозреваемый в совершении преступления. А там гори все синим огнем…

Теперь мне будет очень трудно отвертеться от них, поняла я. Но в принципе самое главное для меня сейчас – это выйти на свободу как можно скорее. А там я уж подумаю, что мне делать и как быть.

Старлей закончил писанину и протянул мне несколько листков протокола допроса.

– Вот, прочитайте и на каждом листе внизу, вот здесь, – ткнул он пальцем, – распишитесь. «Мною прочитано, с моих слов записано верно», – продиктовал он и выдал мне ручку.

Я сделала, как было велено, даже не вчитываясь в смысл написанного. Теперь у меня в голове была только одна мысль – как отвертеться от убийства Веретенева? Ведь понятно, что менты так просто от меня не отстанут… Будут стараться упечь меня за решетку во что бы то ни стало. Повысить, так сказать, раскрываемость к концу года.

Следователь просмотрел протокол и, удостоверившись, что я все правильно подписала, нажал на кнопку вызова. Через несколько секунд в кабинет вошел здоровый лысый детина в погонах прапорщика и замер в ожидании у двери.

– В ИВС, – коротко бросил старлей, кивнув в мою сторону.

Я послушно поднялась со стула, подумав о том, что, может быть, стоит немного побузить… Дать, что ли, по морде этому здоровяку для разнообразия? Но потом передумала, решив, что лучше вести себя прилично, и вышла из кабинета. Конвоир направился за мной.

* * *

«Что же Киря так долго чешется? – думала я, спускаясь по лестнице в темный прохладный подвал, где в РОВД располагался изолятор временного содержания. – Не хотелось бы мне правда до утра просидеть».

Конвоир, лязгая ключами, открыл дверь в камеру, где сразу же все загалдели и зашевелились. Распахнув дверь передо мной, он замер в ожидании. Я вошла внутрь, услышав, как дверь за мной с грохотом закрылась.

В камере, как и положено, было полно народу. Окинув критическим взглядом всех присутствующих, я сразу заметила, что больше всего здесь представительниц трех категорий моих сограждан. Вернее, согражданок. Это цыганки – наверняка за торговлю наркотой. Бомжихи-синюхи – скорее всего за воровство. Да еще проститутки. Ну, эти понятно за что…

И вот в такой честной компании мне придется провести неизвестно сколько времени, пока Киря, черт бы его разодрал, не пошевелит своим туловищем и не сделает несколько телодвижений, чтобы меня поскорее отсюда выпустили.

Я прошла в «хату», как принято называть подобные места, и уселась на ближайшую к двери скамейку рядом с какой-то малолетней шалавой. Я не намеревалась задерживаться здесь надолго, а потому и располагаться по-серьезному не стала.

– За что тебя, подруга? – спросила какая-то «дама» из дальнего угла камеры.

– Убийство, – пробурчала я недовольно, даже не взглянув на сокамерницу.

По камере тут же прошел одобрительно-уважительный гул. Обвиненных в таких делах здесь уважают и боятся. Хотя я и не совершала убийства, мне было проще находиться здесь по такому обвинению. По крайней мере, я знала, что никто ко мне не будет приставать, и если уж мне придется провести тут ночь, то лучшее место мне точно обеспечено.

Но ждать долго мне не пришлось. Пока я костерила последними словами Кирю за промедление, он не терял времени даром. Не прошло и двух часов с момента моего звонка ему, как за дверью послышался лязг ключей. Все тетки в камере сразу же оживились, и я в их числе. Моя соседка от нетерпения даже вся подалась вперед.

Наконец дверь распахнулась, и на пороге возник тот самый лысый конвоир, что привел меня сюда. Он обвел присутствующих дам долгим, ничего не выражающим взглядом и зычным голосом гаркнул:

– Иванова! На выход!

Именно этих слов я и ждала от него. Я тут же поднялась и, провожаемая завистливыми и тоскующими взглядами сокамерниц, направилась к выходу.

Конвоир сопроводил меня наверх, на первый этаж, где я еще издалека заметила полковника Кирьянова. Володька стоял в сторонке с каким-то капитаном в милицейской форме и о чем-то оживленно переговаривался с ним. Когда он заметил меня, то сразу же попрощался с капитаном и, пожав ему руку, направился ко мне.

Я улыбнулась своему старому другу и тоже пошла навстречу.

– С освобождением! – язвительно заметил Киря, обнимая меня.

– Не дерзи, – огрызнулась я, все же целуя его в щеку. – Тебе бы так…

– Тьфу, тьфу, тьфу… – испуганно принялся плевать через левое плечо Володька. – Не дай бог! Чего ты мне желаешь-то? С ума сошла?!

– А зачем ты подначиваешь? – ответила я в тон Володьке.