Незнакомка до востребования

Анна Данилова

Незнакомка до востребования

© Дубчак А.В., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

1

– Ну как, вам получше?

Она открыла глаза. В палате голубые утренние сумерки. Над ней склонилась медсестра во всем бирюзовом. Что ей сказать? Да и какое ей, этой красивой сестричке, дело до ее самочувствия?

– Да, намного лучше, – ответила она и снова закрыла глаза. Голова болела так сильно, что больно было даже открывать глаза.

– Я сейчас сделаю вам еще один укол…

Вот, сейчас будет еще одно болевое ощущение. В коллекцию к остальным. Они садисты, эти врачи и медсестры. Всаживают иглы и впускают жгучую жидкость, которая наполняет и без того истерзанную плоть.

Голова, раны в груди – все болит, саднит. И кажется, что никогда уже эта боль ее не отпустит. Хотя все те минуты и часы, которые она проводит во сне, конечно, она не чувствует боли.

В следующий раз она проснулась, когда в палате по-вечернему горели все лампы. Соседки по палате о чем-то тихо переговаривались. На редкость тактичные женщины. У одной – открытый перелом руки, у другой – грыжа.

Самая интересная тема их разговоров – это состояние соседки, которая потеряла память.

Когда она в своей прошлой жизни слышала о подобном, то, понятное дело, не думала, что эта беда может когда-нибудь коснуться ее. Но она действительно ничего не помнит. Какая-то душевная и умственная анестезия. Ни имени своего не помнит, ни кто она вообще такая.

Она рассматривала себя в зеркало, но не узнавала свое лицо. Рассматривала руки и понимала, что физическим трудом она себя не мучила. Холеные руки, с маникюром. Ногти длинные, полированные.

Под одеялом корчилось от боли тело молодой девушки, длинные ноги. На ней была застиранная чужая ночная рубашка, которая в области груди были выпачкана кровью. Перевязки доставляли ей настоящее страдание. Хорошо еще, что повязки отмачивали желтым холодным фурацилином, все-таки было не так больно, как отдирать присохшее на сухую.

Она вся пропиталась запахами засохшей крови, лекарств, мазей. И эти запахи уже успели въесться в кожу, волосы.

А еще хотелось помыться. Теплой водой с мылом. Чтобы смыть с себя раны, ссадины, боль и все то, что происходит с ней сейчас. Ведь она наверняка жила нормальной, полноценной жизнью, у нее где-то есть дом, родные, друзья. И почему никто из них не приходит? Почему ее никто не ищет? Прошло уже два дня, по словам врачей, как ее привезли в больницу.

Нашли за городом, в придорожной канаве. С разбитой головой и двумя ножевыми отверстиями в груди. Тот, кто сделал с ней это, наверняка хотел ее смерти. Нож не оставил, взял с собой, чтобы уничтожить. Какой это был нож? Кухонный? Охотничий? Хирург, который оперировал ее, сказал, что нож был, скорее всего, кухонный, с широким тонким лезвием.

И это просто чудо какое-то, что он прошел близко к сердцу и основным кровяным магистралям, не повредив их. Значит, не судьба была ей умереть. А тот, кто пырнул ее ножом (два раза, чтобы наверняка!) и оставил умирать в канаве, думал иначе. Думал, что она не выживет, умрет, истекая кровью.

И если бы не семейная пара, которая остановилась на дороге, чтобы перекусить и сходить в туалет, в кусты, ее бы не заметили, не спасли. Это им она обязана своей жизнью.

После укола боль на время отпустила ее. Но сразу же пришла та же медсестра и поставила ей капельницу. Да, как же без этого? Она потеряла много крови, ее тело надо наполнить жизнью, новыми соками. И как же это здорово придумано – вводить иглу в заранее вставленный катетер. Такой нежный, пластиковый, с розовой крышечкой. Жаль, что внутримышечные уколы не научились делать безболезненно.

Сестра ушла. Одна из соседок по палате тихо спросила:

– Ну что, ты так и не вспомнила свое имя?

– Нет, не вспомнила.

– Расскажи свои ощущения… Неужели совсем-совсем ничего не помнишь?

– Нет. Знаете, когда зуб замораживают перед тем, как удалить, ничего не чувствуешь, и кажется, что десна увеличилась в размере, стала такой огромной, дурной, странной… А сейчас у меня такая вот голова.

Она терпеливо отвечала на вопросы, словно желая сама себе их прояснить, озвучить то, что она знала. В надежде пробудить какими-то простыми словами и понятиями свою онемевшую память.

– Давай мы с Валей вот будем называть тебе женские имена, а ты слушай внимательно и пытайся понять, какое из них покажется тебе родным, а?

Они искренне хотели помочь, это было ясно. Но почему же тогда иногда хотелось встать и закрыть их рты кляпами?

– Елена? Таня? Оля? Катя?..

У одной из женщин был с собой волшебный телефон с Интернетом, откуда она и черпала бесконечные списки имен. Русские, иностранные. Все подряд. Но ни одно из них не нашло отзвука в ее памяти. Память уснула. Или умерла.

Вечером был обход, к ней подсел молодой румяный доктор, взял ее за руку:

– Я понимаю, вам больно, но все равно вы должны понимать, что вам крупно повезло… Да-да, мои слова могут показаться вам кощунственными и даже глупыми, вроде о каком везении может идти речь, когда на вас покушались, но все равно поверьте мне, после таких ножевых ударов люди не выживают. У вас есть ангел-хранитель. Когда поправитесь и все вспомните, непременно поблагодарите его. Придумайте свою, собственную молитву. Поверьте мне, он вас услышит.

– Меня что, ударили по голове?

– Да, сначала оглушили тупым предметом, знаете, есть такие бейсбольные биты… Собственно говоря, я сам такую же себе купил в машину, так, на всякий случай… Чтобы от бандитов отбиваться. Хотя воин из меня, прямо скажем, никакой… Так вот, вас сначала оглушили чем-то подобным, а потом нанесли два удара ножом. Да я же вам уже говорил…

– Знаю… Только мне иногда кажется, что я нахожусь в каком-то кошмарном сне и какая-то часть того, что я вижу и слышу, нереальна… Вы понимаете меня?

– Безусловно. Ведь, помимо всех этих ран и ушиба головы, вы перенесли шок. Психологический шок. Но вы молодая, сильная, вы справитесь. И это ничего, что пока еще вы не все воспринимаете как реальность… Уже очень скоро все придет в норму, вы вспомните свое имя, а там уже все будет гораздо проще: объявятся ваши близкие, друзья… Они придадут вам сил.

– Знаете, такое странное ощущение… Словно я в темноте и пытаюсь руками схватить кого-то, поймать… Это моя память, понимаете?

– Да-да.

– Это так странно – не знать, кто ты такая.

– У вас следователь был?

– Был. Совсем молодой, неопытный. Задавал дежурные вопросы, но что я могла ему ответить? Совершенно ничего. Думаю, он остался сильно разочарован нашей беседой. – Она слабо улыбнулась.

– К вам уже приходил психиатр?

– Да, был… Но и он тоже задавал такие же дежурные, глупые вопросы. Я вообще не понимаю роли психиатров в этом деле. Ведь если память замолчала, значит, ей приказали это… – Она слегка подняла указательный палец кверху. – Оттуда… Не так ли?

– Знаете, я тоже придерживаюсь такого же мнения. Хотя вполне допускаю, что психиатры своими профессиональными приемами могут ускорить этот процесс.

– Вы имеете в виду гипноз?

– Да… А еще я считаю, что человека Бог лишает на время памяти для того, чтобы у него было время восстановиться физически, вот как в вашем, к примеру, случае. Чтобы ваши воспоминания, причем очень тяжелые, болезненные, не мешали вашему организму сосредоточиться на физическом, повторяю, восстановлении. Чтобы у вас была возможность окрепнуть.

– Вашими устами бы да мед пить. – Ей захотелось взять его за руку, сжать ее в знак того, как она благодарна ему за его внимание к ней. И вообще, от него исходило здоровье, надежда, все то, чего ей сейчас так не хватало. Казалось, прижмись она к нему, и от него к ней перельется немного сил.

Он ушел, и она снова погрузилась в черную бездну одиночества и страхов. Кто и за что ее хотел убить? Кто нанес ей сразу две почти смертельные ножевые раны? Кому она так крепко помешала в этой жизни, кому перешла дорогу?

2

В который уже раз перегорела лампа в уличном фонаре, и часть сада, двор и дорожка, ведущая от массивных чугунных ворот к дому, – все погрузилось во тьму. Александр Тихий открывал ворота при свете фар своего джипа. В который уже раз пожалел о том, что не сделал автоматические ворота. Хотя, с другой стороны, ему доставляло удовольствие даже прикасаться к этим прекрасным кованым ажурным воротам. В сущности, за ними начиналась его частная жизнь: сад, большой дом. Все то, что он создал практически своими руками. Чувство собственника было удовлетворено им сполна.

Он въехал во двор, свернул и проехал несколько метров до скрытого гигантскими елями гаража. Открыл, поставил машину и направился к дому.

На сердце было тяжело, просто невыносимо. Он только что сбил человека. Октябрь выдался холодным, туманным, свет фар мчащейся навстречу ему машины на какой-то миг ослепил его, и он, как ему показалось, наехал на движущегося по обочине дороги человека. Удар был не сильный, но все равно ощутимый. Он притормозил, прислушался к плотной тишине, окружавшей его наедине с туманом и пустынной дорогой.

Никто, ни одна душа не видела, что произошло только что. И удар, удар был слабый… Он повторял это про себя много раз, стараясь поверить в это.

Страх сковал его. Он некоторое время сидел в машине, не в силах пошевелиться, и в это время перед его глазами стали мелькать картинки из его невеселого будущего: лежащий на каталке в морге человек, лампа на столе кабинета следователя, жесткая скамья в зале судебных заседаний, холодный кузов машины, перевозящей заключенных, и, наконец, мрачная вонючая камера, наполненная уголовниками…

И все это при том, что он никогда ничего подобного не видел и не испытывал. Разве что мог представить себе все это, основываясь на увиденном в кино.

Он не мог и не хотел рушить свою жизнь. А потому пытался внушить себе, что этот человек жив. Кроме того, вряд ли этот человек благополучен, раз добирается до дома пешком, один, в холодный промозглый вечер. Если он трезв и нормален, то у него наверняка должны быть семья, работа, деньги. А если есть деньги, то он может перемещаться хотя бы на автобусе или, уж на крайний случай, на велосипеде, но никак не пешком. В радиусе примерно десяти километров вокруг нет ни одного населенного пункта. Причем он шел навстречу Тихому, то есть в противоположную сторону от Бобровки, где жил сам Тихий, к городу. Он был либо пьян, либо психически болен. Так, во всяком случае, рассуждал Тихий, успокаивая себя.

Дом встретил его сохраненным каким-то чудесным образом теплом и приятными запахами новой мебели. Дом ждал его.

Тихий вошел и заперся на все замки. А что, если его кто-то все-таки видел? Ну и что? Если кто и видел, то только очертания джипа, слишком уж густой был туман. И уж номеров-то точно никто не мог заметить.

Вдруг его осенило: следы на капоте? А что, если там кровь? Или капот помят?

Так не хотелось выходить из дома! Но он все-таки вышел с мощным фонарем в руках, дошел до гаража, открыл его и внимательно осмотрел машину. Нет никаких вмятин и крови. Однако боковое зеркало сложено…

Но это лишь заключение обыкновенного осмотра. Экспертиза, если до этого дело дойдет, сможет обнаружить на капоте и кровь, и царапины… Господи, ну откуда только взялся этот бомж? Или пьяница?

А что, если он там лежит и умирает? Может, ему еще можно помочь? В конце-то концов, у него есть деньги, и он может уговорить этого человека не заявлять в полицию. Он просто даст ему денег, и все!

Он сел за руль, выехал из гаража, снова отпер ворота. Мокрая дорога лоснилась при свете фар. Сквозь плотный туман тускло светились окна расположенных вдоль дороги домов. Вот там точно никто не переживал по поводу сбитого человека. Там жили, ужинали, смеялись или любились люди с чистой совестью.

Он ехал медленно, внимательно осматривая обочину дороги слева от себя. Он хорошо запомнил это место, там был небольшой мостик через реку, превращенную теперь уже временем в тихий и незаметный ручей. Вот он, мост. Тихий остановил машину, вышел из нее. Нашел место, где, по его подсчетам, он сбил человека. Свет его фонаря метался по жухлой траве, черным кустам в поисках неподвижного тела. Нет, никого не было. Вариантов имелось два: либо этот человек отполз куда-то очень далеко, где его невозможно увидеть, может, в расположенный в километре от дороги лес, что свидетельствует о том, что он в состоянии перемещаться на большие расстояния, а значит, более-менее силен; либо его подобрала машина. Второе показалось ему более правдоподобным.

Значит, этого человека привезли в первую попавшуюся больницу, и теперь врачи борются за его жизнь. Или же просто оказывают ему первую медицинскую помощь. Возможно, он лишь слегка ранен: ссадины, ушибы, перелом…

Он вернулся домой, снова заперся. В сущности, он сделал, что мог. В данной ситуации. Может, просто забыть обо всем этом? Свидетелей-то нет.

Странное дело, но после всех волнений аппетит у него не пропал. Напротив, он положил себе на тарелку целых четыре котлеты и целую гору пюре. Поставил в микроволновку разогреваться. Достал из холодильника банку с солеными огурцами.

Он готовил себе сам. И убирал дом тоже сам. Он был неплохо приспособлен к жизни и умел многое. И уж точно никогда бы не поселил у себя какую-нибудь домработницу или кухарку. Глупости все это! Дань моде. Он аккуратен, а потому прибраться в доме, когда у тебя есть хороший пылесос и целый арсенал бытовой химии, – пустяковое дело. А готовить он просто любил.

Поставив на поднос еду, он устроился на диване перед телевизором. Обычный вечер. Один из многих. Вот только вместо чувства удовлетворения прожитым, наполненным работой днем – тоска, страх быть пойманным и уличенным в подлом поступке. Ну почему он тогда не вышел из машины и не посмотрел, кого он сбил? И ведь никто из окружающих его людей, в том числе из подчиненных, которые его ценят и уважают, не подозревает, что он способен на такое. Оказывается, способен.

Он ел, уставившись в экран телевизора и даже не понимая, что смотрит. Ему было все равно. Насытившись, он с каким-то отвращением отнес поднос с грязными тарелками на кухню и принялся тщательно мыть посуду.

Телефонный звонок показался ему громом, разбившим тишину задремавшего дома. И хотя где-то внутри он понимал, что это может звонить Лида, его девушка, но страхи просто облепили телефон со всех сторон: полиция???

– Да… Слушаю…

– Саш, это я, – протянула Лида капризным тоном. – Ты обещал позвонить и не звонишь… Уже пять часов прошло, как мы с тобой говорили по телефону… Я же знаю, ты сейчас один, ешь перед телевизором… А как же я?

– Не звони мне больше!

Он и сам не знал, как произнес это вслух. Он много раз собирался это сделать, да только духу не хватало. А сейчас – раз и сказал. Словно для того, чтобы решиться порвать с надоевшей ему и совершенно пустой Лидой, ему надо было кого-то сбить на машине и теперь вот понять, насколько даже звук ее голоса раздражает его. Особенно в столь тяжелый момент его жизни.

Он напрягся, ожидая повторного звонка. Но его, к счастью, не последовало.

3

Максим Караваев вернулся домой затемно. Окна его квартиры светились теплым оранжевым светом. В кухонном окне мелькала фигурка его жены Веры. Он присмотрелся в надежде увидеть еще один силуэт, но не увидел. Ладно, подумал он, прошли всего-то сутки, может, позвонит, вернется…

Вера открыла дверь и сразу же бросилась ему на шею. От нехороших предчувствий у него даже подкосились ноги.

– Вера, что случилось? Да не реви ты, объясни!

Он взял ее за плечи и хорошенько встряхнул. Вера – миниатюрная, стройная и на редкость красивая женщина. Каштановые густые волосы, узкое бледное лицо, маленький нос. Очень изящное создание. Ее внешность была, пожалуй, решающей в его выборе, поскольку ее кротость всегда казалась ему фальшивой, а свой характер она попридерживала, как и острый язычок. До поры до времени…

– Ты не поверишь… никогда… Кто-то позвонил в дверь, я открыла, и этот, он был такой сильный, в маске, я не знаю, кто он… Он ворвался к нам, схватил меня за плечи, вот как ты сейчас… – она на какое-то время пришла в себя, у нее даже слезы почти высохли, и теперь смотрела на него широко распахнутыми блестящими серыми глазами, – а потом… Господи, Макс, не знаю даже, как тебе сказать…

– Он что, изнасиловал тебя? – Брови Максима поползли вверх.

– Нет-нет, что ты!!! Но он поцеловал меня… Вернее, прокусил губу, вот!

И она показала пальчиком на вздувшуюся, со следами укуса и бурую от еще сочившейся крови губу.

– Что за чертовщина, Вера! – Он отмахнулся от нее, как от ребенка, который, увлекшись игрой, сообщил о приближающейся вселенской катастрофе. – Успокойся, я думал, что что-нибудь с Мариной… Она звонила? – спросил он на всякий случай.

– Нет, не звонила. Знаешь, она молодая девушка, может, увлеклась кем-то… Да и вообще…

– Ясно.

– Скажи, Макс, ты не веришь мне? – Она виновато хлопала ресницами.

– А ты бы мне поверила, если бы я пришел домой с прокушенной губой и сказал, что на меня в лифте напала женщина в маске и пыталась вот так вот зверски поцеловать?

– Если честно, то нет, не поверила бы никогда.

– Вот именно!

– Пожалуй, даже закатила бы истерику, плакала… Но мне-то что с этим делать? Поверь, я не обманываю тебя, не изменяю, я просто сидела дома, варила борщ! Да-да, именно – варила борщ.

Она действительно варила борщи, и получалось у нее это довольно-таки неплохо. Максим иногда думал даже, что ее поведение сильно смахивает на какой-то взятый из воздуха или телевизионных шоу сценарий счастливой семейной жизни, где важным атрибутом непременно являлся борщ. И что все носятся с этим борщом?

Однако в квартире на самом деле пахло свежим укропом, которым Вера всегда густо посыпала готовый борщ. Да и выглядела она испуганной, словно действительно на нее напали и прокусили губу. Глупость какая! Кому это могло понадобиться? Скорее всего, у нее кто-то есть. Может, и не любовник в полном смысле этого слова, но уж ухажер – точно. Что он знает о ее прошлой жизни? Пожалуй, ничего. Что она училась в университете на филологическом, бросила, потому что умерла ее мать, которая оплачивала учебу. Сама Вера родом из маленького провинциального городка Волжского, вот только провинциальности в ней нет. Или же она научилась тщательно скрывать ее, маскировать уверенной походкой, умением одеваться и дерзко улыбаться.

Не хотелось думать о ее прокушенной губе. Но все равно мысли, нехорошие, так и лезли… Надо бы промолчать. Но получится ли?

Вера была спокойной женщиной, заботливой, во всяком случае, хотела такой казаться. Максим и сам не знал, почему он глубоко в душе так и не научился доверять ей. Может, потому, что он видел, как она говорит о других людях, как держится в обществе – все это слишком уж контрастировало с ее домашней покладистостью. В душе она была бунтарка, и многое, что ей не нравилось в ее настоящей жизни, наверняка прятала глубоко под обидами или даже разочарованиями. Она знала, что он ее не любит, но понимала, что он в ней нуждается. Что она нравится ему как женщина, что ему приятно бывать с ней в компаниях, что многие его друзья, может быть, даже завидуют ему. Особенно приятно ему бывало, когда к ним приходили гости и Вера показывала себя отменной хозяйкой. Он знал, что она перед этим часами просиживает за компьютером в поисках каких-то интересных рецептов, готовясь к вечеринке, что ей нравится удивлять гостей, вот только непонятно было, почему же он и к этой стороне их семейной жизни относился с недоверием. Что в ней было не так? Какое-то внутреннее чувство, которое, как он надеялся, все же пройдет со временем.

– Как дела на работе? – спросила она, доставая его домашние туфли и глядя по-собачьи преданными глазами на него снизу вверх. Казалось, еще немного, и она станет целовать его ноги.

– Да нормально все.

– Макс, я же вижу, что ты мне не веришь… Но я не обманываю тебя. Говорю же, позвонили в дверь, я думала, что это ты, к нам же днем вообще никто не приходит, а со своими подругами я встречаюсь на нейтральной территории, как мы и договаривались. Моя вина только в том, что я открыла дверь.

– А в глазок посмотреть не пробовала? – Он начинал раздражаться. Она сама была виновата в том, что продолжала развивать эту тему. Словно для того, чтобы самой успокоиться. Наделала дел, дала себя поцеловать какому-то ослу из ее прежних воздыхателей, а теперь вот выкручивается.

– Я не посмотрела. Правда. Не знаю, как это получилось. Я задумалась…

– И о чем же таком ты думала?

Он продолжал разговаривать с ней уже из ванной комнаты, где мыл руки. Он слышал, как она накрывает стол в гостиной, как звенит посудой.

– Я знаю, ты человек добрый, даже щедрый… Но все равно, когда я что-то покупаю, а вкус у меня, сам знаешь, неплохой… Словом… – Ее слова доносились уже откуда-то издалека, вероятно, она была в кладовой. – Я купила платье… Знаешь, такое красивое, вечернее, черное, с блестками… очень секси! Нет, ты не подумай, оно не открытое, только декольте, но так плотно облегает фигуру, я знаю, тебе понравится… Может, на Новый год его надену, может, корпоратив какой неожиданный…

Он вошел в гостиную, стол был уже накрыт, он сел на свое место, налил красного вина в фужер, продолжая слушать щебетание Веры.

Наконец появилась она, в руках – тарелка с маринованными грибами.

– Оно очень дорогое, вот, – сказала она, слегка порозовев, осторожно усаживаясь напротив него за стол. – Поужинаем, я тебе его покажу, надену…

– Вера, давай уже ужинать, хватит про глупости… Не миллион же евро оно стоит.

– Нет, конечно, не миллион… Но ты не представляешь себе, какое оно красивое.

– Не переживай. А что касается того, что на тебя сегодня напали, то этот вопрос можно решить вполне традиционным образом – давай обратимся в полицию.

– Давай! – Она даже захлопала в ладоши. – Макс, ну, конечно!!! Ведь на дверях, на ручке могли остаться отпечатки его пальцев… Если, конечно, он не был в перчатках, я не заметила… Да я вообще была в шоке! Боже, как же я испугалась! И ведь ничего не взял, не украл, не ограбил, а просто налетел на меня, схватил за голову и буквально впился…

– Вера, хватит уже, а?

– Но ведь ты не пошутил насчет полиции?

Почему она ухватилась за эту идею? Может, действительно, было все так, как она рассказала? Или же она делает это нарочно, чтобы дать ему понять, будто бы она не боится заявлять в полицию, что она не врет, а следовательно, готова побороться за себя. За свою честь? Она же не дура, должна понимать, что найти этого парня будет нелегко. Другой вопрос: зачем кому-то понадобилось звонить в дверь и целоваться с ней, да еще прокусывать губу?! Разве что ее с кем-то спутали?

Телефон Марины молчал. По-хорошему надо бы и по этому вопросу обратиться в полицию. Но прошли всего лишь сутки, в полиции у него откажутся принять заявление. Марина – человек ответственный, серьезный, она никогда, услышав звонок, не смогла бы не поднять трубку. Отношения у них близкие, сердечные. Конечно, она тоже не простой человек, как и все вообще. У нее характер, она умеет постоять за себя, знает свое право на собственное мнение. И вместе с тем она удивительно теплый и мягкий человечек.

До сегодняшнего дня он думал, что у нее нет никакой личной жизни. Но после того, как она перестала отвечать на звонки, он предположил, что у нее есть мужчина, находясь с которым она не хочет никого слышать. Такое бывает, когда влюблен, когда, кроме любимого человека, кажется, никого и не существует.

Она могла оставить телефон в машине или вообще на работе, а сама завихриться с мужчиной куда-нибудь, где нет телефонов… А может, они договорились со своим парнем не брать с собой телефоны?

Бред. Все это неправдоподобно, нереально. Она могла попасть в беду, поэтому не отвечает на звонки, поэтому молчит.

По Интернету ему удалось найти номера телефонов банка, в котором она работает. Он позвонил туда, и ему сказали, что Марина на работу не вышла. Что такое с ней случилось впервые.

Разве это не причина бить тревогу?

– Вера, я должен позвонить в полицию, вернее, я должен поехать туда и написать заявление о том, что пропал человек.

– Да и я тоже так думаю! Не понимаю, почему ты не сделал этого раньше! Ты же знаешь Марину, она не такая, она не могла бы не отзвониться нам, если бы решила уехать из города… Не хочется, конечно, так думать, но, может, у нее проблемы? Конечно, давай вместе поедем в полицию и сделаем все, что нужно… Покушай только, и поедем… А я пойду собираться… На улице холодно?

4

– Послушай, твой дом просто плавает в тумане… Очень красивое место ты выбрала для жизни… Просто сказочное!

Вик сидел на качелях, покачиваясь; на высоком крыльце стояла Зоя, закутавшись в теплую шаль.