Земля точка небо

Огромное количество онанизма – вот и всё, что меня пока заботило.

2 августа 2005 года

– Теперь вас таких двое.

– М-да. Пожалуй, нужно объяснить, о чем говорит наш апельсиновый друг. Со мной был похожий случай. Я был сексуально зависим от одной бабы. В итоге пересел на порнуху. Два года сидел на порносайтах. Там часто вообще ничего нет, кроме ссылок на другой, оттуда на другой, и так далее. Порноиндустрия без всякого порно. Но мне было всё равно.

16 октября 2001 года

По обычной иронии, Механика тоже доконала «порноиндустрия без всякого порно». Тем вечером на Альпы рухнул сильный ураган, который потом назвали собственным именем. Но пока было утро, и воздух едко пах виноградниками. В ночлежке давали бесплатный завтрак, поэтому в столовой полно было нищих и кочевых неформалов.

Механик взял пару треугольных сэндвичей и побрел наружу. Под вокзальным куполом верещали птицы. Станция, как оранжерея, была сплошь увита цветами. Вдоль центральной платформы располагалось всё подряд, от банковских филиалов до сосисочных, у одной из которых Механик притормозил, чтобы накачать из бесплатного насоса ароматной горчицы.

Он вышел на площадь, кусая сэндвичи по очереди и сильно щурясь на вокзальные часы.

– Ух. Это ровно год назад я потерял работу, – прожевал Механик на смеси английского, немецкого и русского, которую понимал только он сам. Его бормотание растаяло в свисте отбывавшего поезда. Если бы поездка на экспрессе не стоила как персональный компьютер, Механик разыскал бы Синицу куда раньше.

Когда-то он катался по немецким автобанам, заплывая во французские водовороты. Когда-то Механик водил «Актрос». Не какой-нибудь грузовик, а настоящий трак.

Восточные тракеры были странными людьми, поэтому Механик здесь нашел себя. Всегда слишком пухлые или чересчур тощие, с обгоревшей на солнце левой рукой, спящие при каждом удобном случае, пьющие без перерыва, но мало, всегда под амфетамин, чтобы не спать в пути. Тощий и слабый Механик, как ни странно, терпел ночи куда лучше бывалых тракеров. Ему помогал университетский и армейский опыт. Механик сразу погружался в студенистый вялый ступор и летел над автобаном, качаясь на мягкой подвеске. Иногда ему казалось, что дорожная разметка неподвижна, а иногда – что она медленно струится вдаль, к зареву у самого горизонта, где силуэты ветряков перемигивались красными маячками. Он жил в грузовике как в доме. Ночью видел сны на лобовом стекле. Утром распахивал боковое окно и пьянел от свежего ветра, путая точки дальних фонарей с утренними звездами.

Ноги его наливались водой, голова сползала все ниже к рулю, а глаза больно закатывались под лоб, но Механик не спал по-настоящему. Главное, чтобы не кончался табак. И чтобы на грудь приятно давило ускорение.

Настал день, когда дорожные фонари превратились в луны. В каждой луне плыл узор из пятен и черточек. Механик разглядывал их, когда было скучно.

Спустя месяц луны отпустили щупальца. Они висели на фонарных стеблях как медузы, и над каждой лучилась радуга.

На следующей комиссии его забраковали по зрению.

– И это было год назад.

– Угу, – сказал Механик. – Меня не пустили. Трак весит сорок тонн. Можно переехать легковушку с людьми и не заметить.

Ее подруга отвернулась и загремела вещами, роясь в черной лаковой сумочке. Двигая острыми лопатками, она сунула в рот сигарету, щелкнула зажигалкой и сквозь зубы втянула дым. Пару затяжек спустя ее подруга снова посмотрела на Механика и поправила волосы.

Губы этой девушки были устроены так, что всегда складывались в легкую улыбку, над которой их хозяйка не имела власти. В уголках ее губ постоянно виднелась отметка горечи.

– М-м… меня зовут Сюзанна, – сказала она. – Знаешь, как это по-немецки? Зюзя! С ума сойти, правда?

– А? – Механик тоже растерялся.

Он десять месяцев жил без табака, и от струйки дыма, попавшей в нос, его немедленно затошнило. Механик помахал у лица рукой.

– Уф, – взгляд Сюзанны метнулся по большой комнате общежития. Сюзанна прошагала в угол, где в нише теснилась кухня, взяла раскладной стул и вернулась.

Сюзанна вся состояла из улыбки, худобы и усеянной родинками загорелой кожи. Одетая в легкое платье, выгоревшее до потери узора. Перламутровая заколка в пучке темных волос и цепочка на щиколотке – всё, что успел разглядеть в Сюзанне близорукий Механик.

– Пардон, – сказала она. – Ну, рассказывай. Значит, ты потерял работу и вернулся домой.

Она с лязгом разложила стул и уселась, закинув ногу за ногу. Сюзанна была легка и размашиста. Зажав сигарету в тонких губах, она шлепнула себя по чуть оголившемуся бедру, и Механику вдруг стало неловко. Он сказал:

– До границы я ехал в автобусе. Хотел попрощаться с дорогой.

Сюзанна три раза медленно кивнула, не отрывая взгляд от кончика своей ноги. Сигарета покачивалась в ее сжатых губах.

– После границы взял поезд. Купе, – сказал Механик. – Первый раз в жизни.

– И там ты встретил ее, – подсказала Сюзанна, изучая свой педикюр.

– Угу, – Механик замялся, но его распирали воспоминания.

Он вывалил Сюзанне всё. Рассказал про девушку с зелеными глазами, напротив которой просидел двое суток. Рассказал, как им было весело, как хорошо она смотрелась в измятом комбинезоне, как умела непринужденно материться, говорить пошлости, которые Механику тогда казались лучшими шутками на свете. Как он думал о ней по ночам, когда грохотали колеса, и по стенам мелькали отблески придорожных фонарей.

Проговорившись, как она поймала его взгляд и заявила, что не спит ни с кем в дороге, потому что затрахалась бы насмерть, Механик понял, что терять уже нечего, и рассказал Сюзанне главное.

– И вот что, – сказал он, глядя в никуда. – Она восхитилась, когда я сказал, что работал тракером. Если честно, это была первая женщина, которая мной восхищалась. А еще честнее – вообще первый человек.

Она знала, какой это ужас – проводить столько времени в пути. Она с девочками часто ездила на съемки, и тоже сидела по двое-трое суток в автобусе, и это был настоящий ад по сравнению с купе. Так он узнал, что его попутчица работает на телевидении.

– Она ехала домой на каникулы. Она сошла ночью, а я спал. Я вернулся к себе на 7-й, – Механик почувствовал усталость, подобравшись к концу истории. – Приехал и думаю – что мне тут делать.

Впервые у него появилась какая-то цель. Синица в руках. Так он стал звать ее Синицей, не заметив этого сам. Вернуться на таможню, пробраться в Европу нелегалом – всё это было реально. Он не знал даже имени, но хоть одно было известно точно: она работала в Германии телезвездой.

Механик набрал воздуха.

– Порнозвездой, – бесцветно поправила Сюзанна.

Что?

– Что? – просипел Механик, не успев перевести дух.

– Это «Спайс», – она впервые посмотрела ему в лицо. – Большая немецкая порностудия. Наша порностудия.

У Сюзанны были синие глаза, безумные, пляшущие, как газовые конфорки. Она тряхнула рукой, указывая на стены. В неподвижном воздухе растаял оранжевый росчерк сигареты.

– Это что, по-твоему?

Впервые Механик заметил, что стены комнаты оклеены плакатами, на которых то Синица с парнем, то Сюзанна с парнем, а то и они вместе с парнями и без – занимались сексом в тонком белье и красивых позах, откинув головы, разметав волосы и кусая губы в поддельной страсти. Груди, лобки, – всё было выставлено напоказ. Ничто не осталось воображению. Даже члены. Особенно члены. Стройные, идеально гладкие фаллосы, которые Синица здесь и там брала в тонкие розовые пальцы, почти касалась губами, трогала языком…

Механик вдруг понял, что смотрит на мир как-то издали, и в следующий миг обнаружил себя на полу. Вскрик Сюзанны обозначился в его гаснущем сознании, как серый росчерк – V.

Женские образы клубились в голове Механика, пока он силился понять, кого видит перед собой.

– Ох, слава богу, – Сюзанна вытянулась поперек него и разгладила укрывавшее Механика покрывало. Он понял, что лежит на нижнем ярусе двойной кровати.

– Ну, что ты, – Сюзанна опять вернулась к нему, тронув рукой его лоб. – Не расстраивайся так, это же просто софт-порн, тут даже не вставляют ничего в тебя, только иногда может надо поцеловать или прикоснуться…

Механик затряс головой.

– Всё, не буду, – сказала она. – Смотри, я всё завесила.

Он увидел, что все стены занавешены цветными простынями. Открыт был только один плакат, где Сюзанна и Синица обнимались, выставив округлые зады и запустив руки между ног.

– Где она? – спросил Механик.

Сюзанна обхватила себя руками, покачнувшись на краю матраса.

– После такого – я боюсь тебе говорить.

– Ты не думай, это просто от усталости. И сигаретный дым, я давно не курил, – сказал он и сглотнул. – Мне нужно ее хотя бы повидать. Я столько искал.

– Ты больше не водишь машину? – спросила Сюзанна. – Потому что я теперь водить не могу.

Механик тупо смотрел на нее.

– Неделю назад ее сбил грузовик, – выдавила девушка. – «Мерседес», большой такой.

– «Актрос»?

– Понятия не имею.

Механик лишь рассмеялся едким кашлем.

– Грузовик, – он хрюкнул и вытер слезы рукавом. – Конечно! Сразу поверил.

Сюзанна криво усмехнулась.

– Я сама теперь именно так об этом говорю, – сказала она. – Уже отревелась.

О чем думать – теперь было неясно. И что теперь делать. Куда идти.

– Вы что, из этих? – спросил Механик, указав на фотографию подбородком.

– Я лесбиянка, она нет, – ответила Сюзанна. – Была нет. Так что я понимаю твои чувства.

– Угу, – сказал Механик. Он трижды попытался сглотнуть, морщась от боли в глотке.

Он не плакал. Сюзанна разрыдалась за него.

– Я тоже ничего не понимаю, – сказала она в ладонь. – Я не знаю, как в Германии можно попасть под машину. Тут скорее попадешь под велосипед. Ничего, врач мне объяснил, ей было не больно. У нее внутри что-то сломалось, и боль не успела дойти в мозг. Они дали ей газ, она заснула, и всё. С ума сойти, правда?

– Не плачь, – Механик растерянно погладил волосы Сюзанны, так же вылинявшие от солнца, как ее старое летнее платье.

– Хорошо, – Сюзанна всхлипнула и притихла. Она подняла голову и уставилась ему в глаза. – Не знаю, чего я. Из-за тебя, наверное. Ты ее искал, и мало того, что она оказалась блядью, снималась в порнухе, жила с подружкой-лесби…

– Да я…

– Нет, не возражай, мне уж было ясно, что ты не в восторге.

Механик отрицательно мотнул головой, но промолчал.

– Знаешь, ты вошел, а я подумала: вот еще один козел, – призналась Сюзанна. – За нами всегда бегает куча козлов, они считают – если ты в порно, значит, даешь бесплатно. Типа, ради популярности. Когда ты спросил ее, я так разозлилась, что хотела заехать тебе чем-нибудь по голове.

– Спасибо.

– Не за что. Потом ты рассказал о себе, и я подумала – блин, ну кто знал, что так бывает? Она точно не знала. Мы встретились на паспортном контроле. Мы думали, едем танцевать легкий стриптиз, а оказалось – сниматься в легком порно. Всё цивилизованно, никого силой не заставляли. Все девочки развернули оглобли. А мы остались.

– Почему?

– Потому что думали, что все мужики говно, – Сюзанна прижалась к нему. Левой рукой она обвила его за шею, а правой, свободной, принялась вытаскивать застрявшее между ними покрывало. Механик покрылся испариной.

– Стой… э-э… Зюзя! Сюзанна! Зачем?..

– Нам двоим это нужно, – прошептала она ему в ухо.

– Но ты, это самое… любишь девочек!

– Би. Только ради тебя.

Последнюю фразу Механик не понял. Внутри него что-то происходило. Чувствуя горячую ногу Сюзанны, втиснутую между его коленей, Механик боялся. Где-то внутри него, в другом мире, Синица была еще жива, и он хотел сохранить ее.

– Слушай, – огромным усилием Механик вывернулся из-под Сюзанны. – Ее похоронили? У вас тут хоронят?..

Таких, как она, – эти слова он проглотил.

– Хоронят, – ответила Сюзанна растерянно. – Иди ко мне.

– Не могу, – сказал Механик. – Ты хорошая девушка, но это же предательство.

– Кого? Очнись, ее больше нет! Прости.

– Даже не ее, а меня. Это как-то неправильно, – Механик увяз. – Понимаешь, это самое дорогое, что у меня есть.

Он сел на кровати, стукнувшись головой о верхний ярус. Сюзанна приподнялась на локте и стряхнула волосы со лба.

– Ну, это правильно, это хорошо, что ты так считаешь, я и не сомневалась. Но… если ты мне откажешь, я обижусь.

– Где она похоронена?

– Сначала поцелуй меня.

Опять Механик почуял отголоски безумия, не дающего уснуть, присесть и даже удержать в карманах руки. Он поднялся, распираемый глупой верностью, которая год назад выгнала его из дома.

– Извини, – сказал он. – Если ты не скажешь, я сам ее найду. Мне не привыкать.

Сюзанна уставилась ему в глаза. Она вскочила с кровати и забегала по комнате, срывая простыни с занавешенных стен. Обнажив голую Синицу в чужих объятиях, она развернулась и прошлепала к черной сумочке, брошенной на столе. Достала зажигалку, сигарету, карандаш для бровей и рекламную листовку. Механически закурив, Сюзанна тушью провела на белом обороте листа несколько резких линий.

– Здесь попросишь водителя повернуть на серпантин, – она сунула пестрый листок ему в руки и постучала ногтем по чертежу. – Блин, как ты близко смотришь!

Он прошел в коридор и натянул кроссовки. Настоящий «адидас». Механик украл эту пару с двух фирменных стендов. Сюзанна бросила ему куртку и распахнула дверь. Выбираясь наружу, он увидел краем глаза, как она села на пол, вытянула ноги и раздавила сигарету о паркет.

На стоянке электрический ветер мучил опавшие листья. Механик перевернул листовку. На обороте была реклама. Сотня голых девушек и Синица, блиставшая абрикосовым телом, настоящим сокровищем, которое теперь зарыли в землю. И вот она, карта.

Он аккуратно сложил листок и убрал его в карман рубашки.

Вдруг Механик понял, что не хочет ловить машину.

«Ладно. Поищем велосипед», – решил он, глядя в сторону велостоянки.

2 сентября 2005 года

– Но почему его направили ко мне в сексологию? При всем уважении.

– Поттер… всё не привыкну звать вас Поттер. Я вам говорю начистоту. Во-первых, нам ответили по личности парня. Так вот, его нет, вы понимаете? Он находится в Москве.

– И что? Подумаешь…

– Нет, вы дослушайте. Он мертв. Он похоронен там.

– Такого… да ну, такого не может быть.

– Это вы мне говорите? Вы, человек, поменявший имя на черт знает что? Стыдно сдавать реестры… короче, разбирайтесь. Всякая мистика – отныне ваше дело.

Глава 2. Самое дорогое

20 апреля 2003 года

Герметичной тишиной и яркими лампами подъезд напоминал стыковочный модуль. Его стальная дверь, запечатанная электромагнитом, вела на Ленинградское шоссе. Пробок еще не было, и стайки автомобилей носились туда-сюда по утреннему асфальту, вспарывая шинами водяную пленку. Улица пахла сыростью и простором. Солнце едва коснулось самых верхних этажей, и окна сияли красной медью в густой московской синеве.

Он шел по аллее, стараясь держать курс на далекий центр. Он дважды пытался сосчитать полосы на шоссе, но оба раза сбился.

– Дорогу! К обочине! Уступи дорогу!

Вдогонку мегафону рыгнула сирена, и две машины пронеслись мимо, сияя мигалками. За ними хищно скользнул лимузин.

Первые дни его тошнило от расстояний, от количества пешеходов, от высоченных домов. Проспекты Москвы тянулись от горизонта до горизонта, не давая отдыха глазам. За каждым поворотом открывалась новая вселенная. Но он привык. Москва оказалась таким же городом, просто на вырост.

Теперь он шел сквозь человеческую рябь, замечая только интересное. Как человек, одетый в рекламные щиты, ест у ларька горячий бутерброд. Как огромный парень в куртке и сапогах просит милостыню. И лимузины. И будки с кнопкой вызова милиции. И рекламные щиты.

ТВОЙ ЗВОНОК СВЯЖЕТ ТЕРРОРИСТАМ РУКИ.

Всё это было необычно.

«Писать о людях», – подумал он, вспомнив Синицу.

Срочно найти газету и попроситься в редакцию журналистом.

Его Синица теперь жила в нем. Он хранил в памяти всё, что мог: ее походку, запах и смех. Даже ее мечты. Вместо карты Москвы он таскал в кармане другую карту – старый глянцевый листок. На его обороте все девушки были замалеваны черным маркером – кроме нее. Он хотел закрасить тело и оставить только лицо. И не смог.

В Москве было девять утра, когда он пересек Земляной и вспомнил разговор с ней.

– С другой стороны, ты же мечтал кем-то стать? Теперь ты можешь. Кем угодно.

– Гм.

– Что, не мечтал? Вообще? Даже в детстве?

– Ну, в детстве космонавтом.

– Фу-у. Ну, а потом? В юности?

– В юности – уехать.

– Два раза фу. Тебе не идет.

– Что не идет?

– Быть обывателем. Ты слишком странный.

– А ты?

– Я вообще ненормальная.

– Да нет. Ты кем мечтала?

– Я вообще-то еще мечтаю. Много кем. Журналистом, например.

– Для чего?

– Я с тобой загнусь от тоски. Писать о людях.

– Можно же написать книгу.

– Ну нет, это как раздеться догола. При ярком свете. Перед толпой озабоченных. Я к этому не готова.

– Но у вас на телевидении разве по-другому?

Она расхохоталась так отчаянно, что он смутился и покраснел. В уголках ее глаз блеснули слезы. Наконец она смолкла и ощупала затылок.

– Уф. Даже в голове что-то хрустнуло.

2 сентября 2005 года

– Хотите яблоко?

– Сам ешь свое яблоко. Ты лучше скажи новенькому, от чего лечишься.

– Маниакально-депрессивный психоз с навязчивой идеей о вегетофилии.

– Понял? Каков фруктоёб, а? Вообще здесь яблок не достать. Ему санитары подкидывают, ради смеха.

20 апреля 2003 года

Где-то в стене очнулся репродуктор.

– Всем доброе утро, в Москве девять часов, и с этой минуты я начинаю принимать ваши заявки по короткому номеру…

Лиза открыла глаза, не успев еще проснуться, и сразу потерялась в окружающих формах. В полу что-то звякнуло, грохнуло, и потолок отозвался крупной дрожью. По щеке скользнул горячий солнечный блик. Лиза шевельнулась. Поняла, что одета, и вспомнила, где находится.

Она спала в скором поезде, куда прошлым вечером ее затащил Макс. Лиза вспомнила, как от вокзальной суматохи у нее болела голова, хотя воздух был холоден и прозрачен. Повсюду сияли огни, и тени под навесом были черны как графит. Она спотыкалась, чиркая каблуками, поправляя липнувшие к помаде волосы, сжимая в ледяной руке бокал, в котором бесилось дорогое шампанское. Рассеянно кивала Максиму и пила за удачу.

Лиза снова бросила всё. Она из года в год поступала так, и каждый раз возвращалась с измотанными нервами и сигаретой в руке. Всю ночь грелась коньяком в темной «студии», обещая себе, что это был последний раз. С последнего ее последнего раза прошло четыре месяца.

Впервые Лизу занесло так далеко от дома. За алюминиевым окном тянулась Москва.

Лиза нащупала в кармане зеркальце и бегло привела себя в порядок, напоследок тихо ужаснувшись. Ей хотелось курить, но сигарет не было. Ночью, прикончив свои запасы, Максим гнусно залез в карман ее пальто и стащил оттуда последние ультралегкие (а ведь презирал такие, гад). Раскрытая пачка валялась на столике, а виновный бесстыдно сопел по другую сторону.

Из репродуктора зазвучала первая утренняя заявка. Два слабых девичьих голоса надрывно затянули песню.

– Нет, только не «Сказки», и здесь они, я сейчас убью себя, – застонали напротив.

Одеяло распахнулось, явив растрепанного Макса. Он изобразил харакири, пуча глаза на спрятанный репродуктор. Лиза не выдержала и засмеялась, попутно укорив себя за это.

– А ты даже знаешь, кто поет.

– Неудивительно, – сказал Максим, зевая сквозь прикрытый рот. – Их попробуй не знать. Когда станешь звездой, умоляю, разыщи человека по имени Корнеев. Я дам тебе яд, который ты бросишь в его пищу.

Он прохлопал карманы брюк и потянул с крючка свой пиджак.

– Корнеев – это кто? – спросила Лиза, с интересом наблюдая за ним.

– Продюсер, – сказал Макс. – Покровитель всея попсы. Когда он умрет, мы истребим остальных, и они не возродятся вновь. А где сигареты?

Он глянул по сторонам, комкая в пальцах опустошенную пачку.

– Кончились, – сказала Лиза.

– …ТВОЮ МАТЬ!

Лиза сжалась и дернулась, видя, как Максим замахивается и швыряет картонный шарик ей прямо в лицо.

«Вот почему ничего между нами не было и не случится», – думала она, пока скомканная пачка летела в цель. Да, он ей нравился. Да, он хотел заботиться о ней. И всё равно, Лиза в жизни не смогла бы довериться такому человеку. Ей хватало собственной циклотимии.

Скомканная пачка стукнула в оконное стекло, и конечно, не была нацелена в Лизу, и не произвела разрушений, просто мягко скатилась на стол.

Макс недовольно уставился в угол купе. Он знал, что противен ей, и злился на себя за это, мучительно думая, как извиниться, не задев темы «икс».

Он чувствовал себя преотвратно. Без сигареты трудно проснуться окончательно, тем более, когда всю ночь валялся, прихлебывая шампанское из бутылки. Шепча надоедливую фразу, которая пьяно засела в голове и стучала в ушах под ночной колесный грохот:

С одной стороны,…старая жизнь окончена.С другой стороны,…новая будет, как я захочу.С одной стороны…

На рассвете у него закончились сигареты, а еще через полчаса сгорели десять блядских пустышек из пачки, взятой у Лизы в долг. В пять часов он перестал замечать стук колес. В голове стало тихо, но Макс не мог уснуть всё равно – слишком колотилось сердце. Тогда, от безысходности, он решил думать о ней.

Максим знал, что нравится Лизе. Он мог элементарно соблазнить ее, даже более чем, и ни секунды не ждал бы, окажись на ее месте другая. Но с Лизкой вышло по-другому. С ней он впервые захотел взаимности. Вот она, тема «икс». Макс еще не знал, как добиться своего, хотя абстрактный план у него был. Очень даже был.

И он заснул, едва три часа назад, чтобы проснуться от звуков чертовой песни «Сказок», без сигарет и с привкусом говна во рту.

– А шампанское? Есть? – спросил Максим холоднее, чем хотел, зато вне темы «икс».

Лиза качнула головой, разглядывая бесконечный забор с графитти, тянувшийся за окном.

Макс поднялся, мимоходом зацепив горлышко пустой бутылки. Та повалилась на бок и с рокотом откатилась Лизе под туфлю. Следом нашлось еще две, тоже пустые.

– Сколько же мы вчера?.. – спросил он, потирая щеку и вращая бутылку на уровне глаз.

– Я – один бокал, – сказала Лиза и глянула по сторонам. – Даже не знаю, куда он делся.

– Кроме шуток? Ты хочешь сказать, что это всё я?

Максим поймал себя на честном изумлении, но осекся, потому что Лиза могла оказаться права. Даже более чем права: она уснула, оставив бокал на треть полным.

Так или иначе, получается, что он выпил три бутылки сам. И еще треть бокала.

– Видимо, да, – сказала Лиза беззаботно – или же с притворным равнодушием?

Макс неуверенно затолкал бутылку в нишу под стол.

«Она сама говорила, что я не алкоголик», – подумал он. Разве не так?

Вообще-то, не совсем. Лиза сказала, что поведение Максима нетипично для алкоголика. Люди с алкоголизмом пьют не для того, чтобы развеяться, а чтобы забыться, вернуться к нормальной жизни. Дальше, они редко идут за лечением добровольно. А Макс пришел сам. Алкаши отказываются признать себя больными, а он готов был.

Ведь это определенно доказывало, что он не алкоголик, правильно?

– Мои извинения, – сказал Максим. – Я… не то чтобы мне хотелось выпить, я просто не умею спать в поездах.

Лиза повернула голову.

– Макс, тебе незачем оправдываться. Ты взрослый человек и даже не мой клиент. Теперь я сама твой клиент.

«Очень характерно», – подумал Макс. Вечное бегство от прямоты. Так называемый психолог. Нет, чтобы принимать людей такими, как есть. Не считая ее странного друга, без которого Лиза не желала ехать. «В этом отношении», – думал Максим, – «ее терпимость переходит всякие границы». И нельзя было указать Лизе на это, потому что ревность, как известно, эмоция «икс».

– Прибываем, – захрипела снаружи проводница, для наглядности грохнув в железную дверь кулаком. – Прибываем.

И ее голос двинулся прочь.

Они вскочили по сигналу, как пара десантников. Макс помог Лизе надеть пальто, а она подсадила дорожный рюкзак ему на спину. Внутри лежала ее вторая пара туфель и скудный гардероб.

– Зачем же ты надел пиджак? Он испортится!

– Ничего. Это ненужный пиджак.

Вдоль состава пробежал металлический лязг. Что-то царапнуло под днищем, зарычало, поезд ухнул напоследок и остановился.

Лиза высадилась первой, а Максим застрял среди пассажиров и теперь брел в очереди, уже приметив в окно тощего паренька, ждущего на перроне. Что связывало этого дистрофика и Лизку – Макс понятия не имел. На вопросы, заданные вне темы «икс», Лиза отвечала, что он вроде ее клиента и заодно как подруга мужского пола. Может, он голубой? Максим не знал и определить не мог. Геи ведь часто дружат с женщинами? В это хотелось верить. Или вообще померещилось, и на перроне стоял кто-то другой?