Иерусалимский ковчег

– Возможно, он был знаком с хозяевами, – предположил Кинрю, но тут же оговорился: – Если, конечно, Яков Андреевич, ваша гипотеза верна.

– Он мог прийти на похороны, попрощаться с покойным, а заодно и заглянуть в кабинет, – эта догадка показалась мне наиболее вероятной. – Что-то помешало ему уйти через дверь, могло случиться, что он услышал шум в коридоре и во избежание бессмысленного риска удалился через окно, так и оставив дверь закрытой на ключ.

Кинрю размышлял разумно, и я признавал, что в логике ему не откажешь, достаточно было вспомнить, как он играет в шахматы или в вай ки. Но, так или иначе, я все равно продолжал считать, что Строганов стал жертвой вероломства одного из братьев. Что мог искать злоумышленник в его кабинете? У него ведь не было ни денег, ни драгоценностей! Только одни долги! Так кто мог на них позариться? Хотя, кто знает, возможно, Виталий был замешан в чем-то еще. Очень бы хотелось узнать, во что же именно?

Кинрю я противоречить не стал, но все-таки, для начала, решил настоять на своем и проверить ту версию, которая мне не давала покоя. Не построишь «духовного храма» вместе с предателем и убийцей! Потому я и считал это свое расследование одним из самых важных!

– Вот именно к невесте-то я и отправлюсь в первую очередь, – сообщил я ему.

– К чьей невесте? – на пороге гостиной стояла Мира, прикрывая дверь за собой. Она уже успела переодеться в лиловое сари. Руки ее были унизаны золотыми браслетами, один из которых был выполнен в форме индийского кадуцея, магического жезла, обвитого змеями.

– Ныне покойного Строганова, – ответил я.

– К Анне Аксаковой? – переспросила она.

Теперь настал мой черед удивляться, поскольку Мире я ее имя не называл.

– Откуда ты об этом узнала?

– Так ведь она – моя подруга, – невозмутимо ответила индианка.

– Что же ты раньше молчала? – воскликнул я. Мне и в голову не приходило, что у Миры в свете могут появиться подруги. Я, как всегда, ее недооценивал.

– А вы меня, Яков Андреевич, и не спрашивали, – из – рекла она с видом оскорбленного собственного достоинства.

– Каюсь, – смутился я. – Так я могу рассчитывать на тебя?

– Что вы имеете в виду, Яков Андреевич? – Мира сделала вид, что не понимает, чтобы побольше раззадорить меня. Она присела на оттоманку и откинулась на подушки. Иногда у нее побаливала спина вследствие перенесенных ею на родине страданий.

Я же прикинулся, что не понял ее игры:

– Ты не могла бы меня представить Аксаковой?

– Пожалуй, – на мгновение Мира смолкла, притворившись, что серьезно раздумывает над моим предложением. – Могла бы, – наконец-то выговорила она. – Кстати, сегодня Анечка приглашала меня к обеду, – девушка по-заговорщически улыбнулась, змеи на ее кадуцее загадочно поблескивали в свете камина, который был предусмотрительно разожжен, как только повеяло прохладой.

Как тут было ни возблагодарить Господа Бога за ниспосланную удачу. И невольно мне на ум пришли слова из псалма, которые я и прошептал к удивлению присутствующих:

«Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».

– Она никогда не говорила тебе о своем женихе? – оживленно поинтересовался я.

– Что-то припоминаю, – наморщила Мира высокий лоб. – Кажется, он оказался chevalier d' industrie!

– Мошенником? – я не поверил своим ушам.

– Точно не знаю, – призналась Мира. – По-моему, это как-то связано с картами.

– Возможно, речь шла всего лишь шла о карточном долге?

– Утверждать не берусь, – индианка развела ухоженными руками. – Аня не любит об этом говорить. Вероятно, вы правы.

Я покинул своих друзей для того, чтобы провести несколько часов, уединившись в любимом кабинете. В полумраке своей почти что отшельнической кельи мне думалось яснее. Однако я решил на некоторое время отвлечься от мыслей, касающихся моего расследования, и заняться одним из философских трудов Сен-Мартена, который мне до сих пор недосуг было изучить. Но голова моя была всецело занята Виталием Строгановым, его трагической смертью и записями, сделанными им на часах. Я возлагал большие надежды на Английский клуб и господина Л., если, конечно, мои соображения соответствовали истине, и буквы, нацарапанные на крышке, означали конкретных лиц. Особенно меня интересовало, приходился ли он Виталию заимодавцем? Я полагал, что господин этот мог бы мне поведать прелюбопытнейшие вещи!

В дверь постучали, и в тот же миг мой взгляд невольно остановился на циферблате фарфоровых часов. Подумать только, ведь я и не заметил, как быстро пролетело время!

– К вам можно? – услышал я нежный голос Миры, затем позволил:

– Войдите!

Дверь приоткрылась, и на пороге возникла черноокая ин – дианка.

Выглядела она обворожительно: короткий глухой жакет из темно-синего бархата в обтяжку, с длинными, узкими рукавами, окаймленными кружевными манжетами, выигрышно подчеркивал изгибы ее фигуры, в глубоком вырезе с высоким гофрированным воротником виднелись смуглые прелести дочери диких джунглей, нитка розового жемчуга украшала лебединую шею. Волосы Миры были убраны кверху, разделены побором и распущены вдоль висков по плечам длинными локонами, перехваченными местами такими же нитками жемчуга, что и на шее. Перкалевая юбка, пышно украшенная блондами, покачивалась в такт изящным шажкам. Я не встречал еще ни одной женщины, умеющей столь грациозно ходить. Левое запястье индианки было стянуто узкой бархатной лентой в виде браслета с миниатюрным замком из чистого золота. На браслете сверкал прозрачный большой сапфир, в прошлом гордость самой Калькутты.

Ручками в шелковых перчатках Мира сжимала вязаную су – мочку.

Мне невольно подумалось, что не зря меня в столичном свете величают любителем экзотов. Есть на то особенная причина!

– Яков Андреевич, вы еще не готовы? – ужаснулась она, как только увидела мой халат.

Я едва не хлопнул себя по лбу, потому как позабыл о званом обеде. Ничего не скажешь, хорош сыщик!

– Я мигом, – пообещал я ей, и она послушно вернулась в холл, дожидаться, пока я выйду. Мне пришлось наспех переодеться в длинные панталоны до щиколоток, ослепительно белую рубашку с крахмальным воротником, который неприятно кололся, впиваясь в подбородок, повязать вокруг шеи батистовый галстук бантом, обрядиться в короткий жилет из пике цветочками с двумя рядами серебряных пуговиц, а потом и во фрак с завышенной талией. Пришлось набросить поверх него и походный серый сюртук.

Кто ее знает, эту Аксакову, по каким критериям она судит о людях! Пожалуй, уж лучше перестараться с выбором одежды, но даме понравиться, чем натолкнуться затем на непонимание и глухую стену молчания замкнувшейся чопорной особы. Кому как не вашему покорному слуге знать, какие шутки с нами может сыграть симпатия!

Кинрю навязывался с нами к «невесте», но я напрочь отказался везти его с нами к Аксаковой. Довольно с нее экзотики, а то еще разговаривать не захочет! Свой отказ я пообещал японцу компенсировать поездкой в Английский клуб. Он проворчал что-то о европейской неблагодарности, но все же смирился и проглотил обиду из нежелания спорить, а может, потому что просто вспомнил о том, что его сила – невозмутимость!

Мира в нетерпении расхаживала по дому, размахивая из стороны в сторону ридикюлем, когда я приказал закладывать лошадей. Мой кучер, вытребованный из имения, высокий статный мужик в поярке, с окладистой кучерявой бородой, помчался готовить карету к вояжу.

Я взял Миру под руку и вывел ее на улицу. Это ее так развеселило, что она едва не задохнулась от смеха.

– Будто кисейную барышню, – объяснила она.

В экипаже я забросал мою спутницу вопросами, напрямую касающимися ее подруги, и выяснил кое-что интересное!

– Сколько лет нашей Анечке? – осведомился я, как только лошади тронулись с места.

– Летом девятнадцать исполнилось, – сообщила Мира, играя браслетом.

– Серьезный возраст, – заметил я.

– Напрасно иронизируете, Яков Андреевич, – сказала Мира с видом оракула. – Анна Александровна – не по годам разумная девушка.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался я.

Мира пожала плечами, словно дивясь моему непониманию:

– В омут с головой не бросается, – растолковала она.

– Вот оно что, – ответил я. – Так речь всего-навсего идет о несостоявшейся помолвке!

– Всего-навсего, – подтвердила индианка. – Но, я думаю, вы должны понимать, что это ее во многом характеризует, – с данным выводом мне трудно было не согласиться. – Она практична, умна и может за себя постоять, – продолжала Мира, потом задумалась на мгновение, а затем добавила:

– Все свои решения Аня принимает самостоятельно, так что, я думаю, вам с ней придется нелегко!

Индианка сочувственно на меня взглянула, а потом тяжело вздохнула. Теперь я понял, что она согласилась представить меня Аксаковой только из чувства привязанности ко мне, рискуя потерять недавно завязавшееся знакомство.

– Она в самом деле богата? Или это только слухи? – осведомился я.

– Не знаю, – честно призналась Мира. – Доподлинно мне известно только то, что в приданое ей достались пензенские имения, на которые и соблазнился ваш подопечный, то есть… покойный, – поправилась она.

– Анна им увлеклась?

– Пожалуй, – сказала Мира. – Но я не уверена, – развела она руками. – Как я и говорила, Аксакова – особа весьма практичная, я бы сказала – меркантильная, – добавила она. – Если хотите, Яков Андреевич, – глаза ее игриво блеснули, – могу вам на нее погадать!

Я до поры до времени отказался от этого любезного предложения.

– Кстати, – вдруг вспомнила Мира, лицо ее сделалось серьезным и, пожалуй, даже взволнованным. – Анна как-то говорила мне, что ей знакома ваша фамилия!

Приятно было осознавать, что столь очаровательные барышни обсуждали мою персону.

– У меня известное имя, – успокоил я Миру. – Так что в этом нет ничего удивительного!

Однако я не был так уж уверен на этот счет, совпадения и случайности мне всегда не нравились. Я полагал, что Строганов вряд ли стал бы упоминать обо мне в разговоре с невестой. В конце концов он был хотя и новообращенным, но масоном и должен был уметь держать язык за зубами.

Анна Александровна Аксакова проживала на Сергиевской улице совместно с двумя престарелыми тетками, одна из которых звалась Пульхерией, нюхала табак и молодилась, а другая – Авророй, которая, напротив, все время изображала из себя умирающую и брала на себя труд учить всех и каждого, рассыпая советы направо и налево. Этой суровой менторше, которую, как говорили в свете, побаивался и стар и млад, умела противостоять одна только ее своенравная племянница. Но тетка ее любила и порою даже с ней соглашалась, а после расторжения помолвки со Строгановым зауважала Анюту еще сильнее.

Экипаж остановился у парадного подъезда двухэтажного белокаменного дома с колоннами. Я помог своей даме выбраться из кареты и направился прямиком к особняку, дернул ручку звонка, и дверь незамедлительно отворилась. Лакей оглядел нас с Мирой зоркими глазами с головы до пят, на мгновение его взгляд задержался на моей спутнице, затем скользнул по моим сапогам с узкими голенищами и остановился на экипаже. Оценив все увиденное, он отнесся к нам как к настоящим аристократам. Из чего я заключил, что лакею не откажешь в здравом уме.

Слуга проводил нас в гостиную с огромными зеркалами. Через некоторое время на пороге появилась хозяйка и радостно заулыбалась при виде Миры.

– Charmee de vous voir, – запела она дежурную фразу.

Индианка представила меня:

– Яков Андреевич Кольцов, поручик в отставке, – и добавила, полусерьезно-полушутя:

– Мой господин и повелитель.

Анне Александровне шутка понравилась.

– Вы были на Востоке, – мечтательно сказала она.

Я согласно кивнул и только теперь принялся за изучение объекта, а он и в самом деле представлял из себя огромный интерес, особенно для ловеласа. Вот только если бы не характер!

Анна Аксакова была обладательницей огромных зеленых глаз с полуопущенными богатыми ресницами, боярских соболиных бровей, чуть вздернутого тонкого носа и пухлого чувственного рта. Ее золотистые волосы на темени были собраны в пучки и спрятаны под тонкую жемчужную сетку. Одета она была в вышитую канзу с тончайшим кружевом валансьен, как я полагал, напрямую выписанным из Франции.

«Не пара ей Виталий, не пара», – заключил я, едва только увидел Анну Аксакову.

– Пройдемте, пожалуйста, в столовую, – попросила она, подобрала обе свои юбки и поманила нас за собой. Мы вслед за ней покинули комфортно обставленную, гостиную.

Столовая в этом доме была скромная, но уютная. В центре комнаты, между двух окошек, располагался огромный стол с закуской. Разговор поначалу как-то не клеился, но в итоге мне на правах скорбящего друга ее покойного жениха все-таки удалось Анну Александровну мало-помалу расспросить о ее расстроившейся помолвке.

Особо расстроенной бывшая невеста не выглядела, скорее наоборот, можно было подумать, что она испытывает огромное облегчение.

– Где же я слышала вашу фамилию? – пыталась вспомнить Анюта.

– Не расстраивайтесь, – успокаивал я ее, немного лукавя. – Не так уж это и важно.

– Были ли вы на похоронах? – спросил я ее чуть позже, когда горничные стали убирать со стола.

– Была, – вздохнула Анна Аксакова, и прозрачные глаза ее с томной поволокой все-таки заблестели от нахлынувших слез.

– Вы любили его? – спросил я с сочувствием.

Она подняла на меня глаза и медленно выговорила:

– Не знаю, – Анна помолчала немного, а потом нервно воскликнула:

– Вы только подумайте, я бы уже овдовела!

– Но вам вопреки всему удалось-таки избежать столь печальной участи, – заметил я с невольной иронией.

Мира бросила на меня укоризненный взгляд и ущипнула за локоть. Хотя она ничего при этом не сказала, но я так и услышал ее слова:

«Яков Андреевич, вы просто невыносимы!»

И я отмахнулся от ее взгляда, словно от наваждения.

– Что с вами? – поинтересовалась Аксакова.

– Нервы, – я улыбнулся как можно любезнее. – Вы ведь тоже готовы расплакаться!

– Даже не знаю почему, – ответила Анна. – Виталий-то интересовался мной только корысти ради!

– Вы считали его мошенником?

– Ну что вы, – возмутилась Аксакова. – Это, пожалуй, сказано слишком громко! – она улыбнулась и рукою поправила и без того безукоризненную прическу. – Виталия погубило его пагубное пристрастие, – сказала она даже с некоторым презрением. – Он обещал мне бросить играть. Я ведь как-то ссудила ему семьсот рублей, – Анна махнула рукой. – Но все без толку!

– Вы уверены в том, что он покончил с собой?

Анна вспыхнула и пролепетала:

– А вы полагаете, что?..

– Я только интересуюсь, – сказал я в ответ.

– Но это очень странно, – заметила Анна Александровна. – Хотя…

Я насторожился, мне показалось, что девушка что-то знает, но не решается мне сказать.

– Вы вспомнили что-то подозрительное? – поинтересовался я.

– Я видела его в обществе странного человека, типа пренеприятнейшего… По-моему, он промышляет себе на жизнь чем-то грязным, мерзким, – Анна сморщила свой очаровательный носик. – Мне кажется, что он шулер – добавила девушка вполголоса, словно считала это слово неприличным в устах воспитанной девицы, каковою она считала себя.

Я заключил, что наш разговор удался, и покинул Анну вполне довольный собой, особливо от того, что ее знаменитые тетушки так и не появились. Паче всего меня радовало отсутствие Авроры Вениаминовны.

В карете, уже оставив Сергиевскую улицу далеко позади, я вспомнил про записки Виталия, заглавную букву «А» и цифру семьсот. Выходило так, что под этой буквой Виталий обозначил свою невесту.

– Где ты познакомилась с Анной? – обратился я к Мире, погруженной, похоже, в собственные невеселые мысли. Индианка не сразу меня услышала.

– Мира! – снова позвал я ее.

В этот раз Мира отозвалась:

– Вы о чем-то спрашивали, Яков Андреевич?

Я кивнул и повторил свой вопрос.

– Меня с ней познакомил Рябинин, – невозмутимо ответила индианка, словно говорила о вещах само собой разумеющихся.

Серж Рябинин, мой приятель, гвардейский офицер, жгучий брюнет с цыганскими глазами, с некоторых пор сделался ее поклонником, которому она так и не удосужилась ответить взаимностью, но тем не менее благосклонно принимала его ухаживания.

– И какое же отношение он имеет к Аксаковой? – осведомился я, начиная уже терять терпение. От дела Виталия Строганова у меня к этому времени голова кругом пошла.

– Самое непосредственное, – сказала Мира, поправив кружевные манжеты.

– А нельзя ли конкретнее? – я весь уже превратился в натянутую пружину, готовую вот-вот лопнуть.

Мира это заметила и воспользовалась моментом, чтобы поиграть на моих нервах. Скорее всего, это была маленькая месть с ее стороны в ответ на мое невольное невнимание.

– Разумеется, можно, – отвечала она. – Серж приходится ей каким-то троюродным кузеном.

– Так, значит, – воскликнул я, – он тоже может что-нибудь знать о Виталии!

– Думаю, да, – согласилась Мира.

Тогда я и велел своему кучеру свернуть на другую дорогу, которая вела к дому Рябинина.

Сергей был искренне рад нашему визиту, главным образом внезапному появлению Миры у него в гостях. Он по-прежнему был ею очарован, как в первый день знакомства.

Индианка уселась в массивное темно-зеленое кресло в имперском стиле и полностью погрузилась в изучение орнаментального рисунка на стенах.

– Мы по делу, – сказал я Сержу многозначительно. Он поднял удивленные брови и, ничего не понимая, уставился на меня. Рябинин был в курсе того, чем я занимался, и знал о моем членстве в Ордене, но в обстоятельства своих дел я его обычно не посвящал.

– Буду очень рад, Яков Андреевич, оказаться вам чем-нибудь полезным, – ответил он, и лицо его сделалось сосредоточенным.

– Речь пойдет о вашей родственнице Ане Аксаковой и о Виталии Строганове. Главным образом меня интересует Анин жених, – я перешел сразу к делу.

Сергей Арсеньевич немного задумался, помолчал, покрутил нафабренные усы и только потом заговорил, прервав затянувшуюся паузу:

– Мне этот господин никогда не внушал доверия, и я не скрывал этого от Анны!

Мне вспомнилось ангельское личико Строганова, его светло-голубые глаза, белокурые завитки волос, нежная улыбка. Неужели я совсем не знал этого человека? Я и подумать не мог двумя днями раньше, что о нем кто-нибудь сможет так неподобающе отзываться!

– И в чем же причина неприязни? – сухо осведомился я.

– В его пороке! – воскликнул кавалергард.

– А разве вы сами не играете в карты? – напомнил я Сержу. Или он запамятовал, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились?! Серж проиграл мне партию в карты, хотя справедливости ради я должен заметить, что произошло это не случайно, и я лишь позволил ему отыграться, что, в общем-то, и послужило началом наших с ним приятельских отношений.

– Играю, – не стал отрицать Рябинин. – Но я не болен, – произнес он едва ли не по слогам. – Виталия сгубила страсть, и я очень рад за Анечку, что она не связала свою жизнь с этим человеком. Мне даже кажется, – добавил Серж, – что умер он не по своей воле. Долги долгами, но что-то тут не так!

– Почему вы так считаете? – ухватился я за предоставленную мне возможность разузнать об этом деле побольше. – Возможно, он страдал от того, что его бросила невеста!

– Вся его жизнь была окружена какой-то таинственностью, иногда он исчезал, не сказав ни слова, и Аня переживала, – сказал Рябинин.

Но в этом для меня не было ничего удивительного, принадлежность к «Золотому скипетру» иногда вынуждала человека вести в некотором роде странный образ жизни.

– И больше никаких оснований? – спросил я разочарованно.

– Он водил дружбу с подозрительными личностями, – продолжил Серж.

– С кем именно?

Рябинин пожал плечами и сказал:

– Имен я не знаю. Но один такой тип крутился возле него последнее время постоянно.

– Ну, припомните хотя бы какие-нибудь приметы, – попросил я его. – Как он выглядел?

– Невысокий, одевался обычно франтом, на лбу написано, что пройдоха. Глазки такие узкие, бегают все время, по-моему, серые или светло-карие, болотного такого оттенка. Нос широкий с горбинкой, губы толстые, мясистые. В общем-то ничего особенного, никаких особых примет, ни родимых пятен, ни шрамов, – ответил Серж.

– А жаль, – вставила свое слово Мира.

– Жаль, – согласился Сергей Арсеньевич. – А, вспомнил, – он поднял вверх указательный палец. – Виталий как-то проговорился, что он – игрок. Я полагаю – шулер!

– Это тот самый, о котором вы, Серж, так много рассказывали, в цветном жилете и с седыми бакенбардами? – спросила индианка, вдруг заинтересовавшись нашей беседой.

– Абсолютно точно! – подтвердил Рябинин.

– Но вы же утверждали, что он заика, – сказала Мира.

– Конечно, – согласился Сергей Арсеньевич. – Как же я мог забыть? Совсем вылетело из головы, – смутился он.

Итак, это было уже кое-что, от чего я мог оттолкнуться в своих поисках. Я не знал еще точно, что или кого именно я ищу, и нащупывал дорогу впотьмах, но я был уверен, что во что бы то ни стало разыщу этого игрока-заику. Интересная получалась картинка, занимательная!

Я рассуждал следующим образом.

Виталий Строганов каким-то образом, вероятно, вследствие своей пагубной страсти к игре, становится жертвой ловкого мошенника – карточного шулера и оказывается должным ему, ну, скажем, около пяти тысяч рублей. Этакому заикающемуся щеголю! Смех да и только!

Я предполагал, что на строгановских часах он записан под именем господина «Г», около которого была обозначена цифра пять и красовалась кривая виселица. Я исходил из того, что это число в записях Строганова было самым значительным, если предположить, что Виталий просто-напросто опустил несколько нулей. Оно и означало ту самую сумму его долга, которую он никак не мог выплатить проходимцу по причине разорения своего семейства.

Кто-то в день похорон обыскивает его кабинет в поисках какого-то обличающего документа. Что это за личность, по-прежнему является огромным вопросом!

Мне оставалось только найти связь между двумя этими событиями и его самоубийством или, pardon, убийством. Но вряд ли Виталия сбросил с моста карточный шулер. Мелкая птица, полет не тот!

Я же предполагал, что важнейшим моментом во всей этой истории является членство Строганова в масонской ложе. Но доказательств сего я раздобыть пока так и не сумел, несмотря на все свои титанические старания.

Часам к четырем мы вернулись с Мирой домой. Она сразу поднялась к себе в будуар, я же, сбросив с себя сюртук вместе со шляпой, вернулся в гостиную, где и застал задумчивого Кинрю с грустью на усталом челе. Мой японец в полосатой легкой юкате – просторном национальном халате, восседал за хрупким столиком в стиле Людовика XIV, украшенном белоснежными раковинами, инкрустированными перламутром, и грыз измятое, плохо заточенное перо, представляя собою весьма необычное и комичное зрелище. Кажется, он взялся за сочинение очередного хокку. Если мой Кинрю погружался в поэзию, то лучше было его не трогать, это я уже знал по опыту.

Он оторвал свой зачарованный взор от исписанного иероглифами листа бумаги и продекламировал вслух:

Тяжело нести

закаленный меч.

Но в бою – победа!

К сожалению, я не был поклонником японской лирики и отдавал предпочтение творчеству Николая Карамзина. Однако я не смел об этом и заикнуться своему самураю. Несмотря на все свое мужество, силу воли, выносливость и прочие замечательные качества японского дворянина, он обладал не в меру обидчивым характером, отчего нередко попадал в щекотливое положение, так как до сих пор не адаптировался к европейской культуре. А я, признаться, относился к нему с огромной теплотой и желал ему только добра.

– Великолепно, – польстил я золотому дракону и собрался уже отправиться в свой кабинет, чтобы так же заняться записями. Правда в моем случае я намеревался продолжить свою искреннюю исповедь в собственном дневнике, недавно приобретенной тетради, переплетенной лиловым бархатом.

– Яков Андреевич! – окликнул меня Кинрю, окончательно выйдя из своего поэтического оцепенения.

– Что? – обернулся я.

– Вам послание от Кутузова, – сообщил японец и передал мне конверт.

Я поблагодарил его и наконец отправился в кабинет, где и распечатал письмо, в котором Иван Сергеевич желал мне всяческого успеха. К письму прилагалось обещанное приглашение в Английский клуб, из чего я заключил, что мое исповедание этим вечером снова отменяется.

Я вернулся в гостиную, где Кинрю продолжал по-прежнему творить свои вирши.

– Не желаешь ли прокатиться в Английский клуб? – поинтересовался я как бы невзначай у Юкио Хацуми.

– Пожалуй, – заметил он. – Хотя я привлеку к себе слишком много внимания. В этом трудно было не согласится с Кинрю, но у меня были совсем иные планы на его счет.