Агент возмездия

– Вера, по-моему, вы не хотите смотреть правде в лицо.

– Ну, какой правде? – измученно спросила Прошкина.

– Некий человек потребовал вас уволить. Бабенко понял, что тот не шутит, обещая неприятности. Стасу было нелегко сообщать вам об увольнении, но он это сделал. А вы проговорились, что на прошлом месте работы все получилось точно так же…

– Не совсем. Тогда я забыла в одном кабинете убраться, точнее, не смогла, потому что ключ не нашла…

– За это сразу не увольняют, самое большее делают выговор. Или было что-то еще?

– Нет, – Вера смотрела на меня честными-пречестными глазами. – Полина Андреевна, это у богатых людей бывают враги, которые строят козни, чтобы завладеть их деньгами или занять их место… А кому я сдалась? Нет, все это какое-то недоразумение…

– Какое?

– Ну, может, меня с кем-то перепутал тот человек?

– Может быть, – сказала я и поняла, что продолжать дальше этот разговор бессмысленно. Прошкина была уверена, что полоса невезения в ее жизни скоро закончится без чьей-либо посторонней помощи.

Я проводила Веру и поднялась к деду. Он сидел в кресле-качалке и просматривал газету.

– Ну, так кто там объявил войну посудомойщице? – осведомился Ариша, глядя на меня из-под очков.

– Без понятия. Прошкина даже не догадывается, кто мог вынудить Бабенко ее уволить. Думает, что это просто недоразумение, поэтому от моей помощи она отказалась.

– Не догадывается, – не без скепсиса повторил дедуля. – Другая бы руками и ногами ухватилась за такую возможность, а эта отказалась. Странно!

– А что ты так удивляешься? Можно иметь зрячие глаза, но не видеть, что происходит вокруг. Она слишком поглощена заботами о больном ребенке и о хлебе насущном.

– У нее больной ребенок?

– Да, у него детский церебральный паралич. Отец, как узнал об этом страшном диагнозе, сразу дал деру. Алименты не платит, так как они в браке не состояли. В общем, Вера крутится, как может.

– Значит, тот, кто вставляет ей палки в колеса, либо не знает этих обстоятельств, либо у него начисто атрофировалось чувство сострадания.

– Приметы так себе, – усмехнулась я.

– Это для нас с тобой опереться не на что, а Вера наверняка может составить список из двух-трех кандидатов.

– Я просила ее раскинуть мозгами, но без толку. По-моему, она не осознает всю серьезность ее положения. Может, я говорила с ней не на том языке?

– Ты наверняка сделала все, что могла. Не зацикливайся на этом, все равно насильно никого не осчастливишь.

– А вдруг? Вера сказала, что интернат для детей с нарушением опорно-двигательного аппарата хотят закрыть.

– Да? А почему?

– Не знаю. Она сказала, что детей распределят по другим учреждениям области. Вера переживает, что окажется оторванной от сына и не сможет водить его в бассейн и в частную конюшню. Благодаря этим занятиям мальчик ходить научился, а в чужом городе он будет лишен такой терапии. Вряд ли персонал будет пестовать каждого ребенка.

– Скорее всего, нет. Значит, здесь Верин сын только учится в интернате, а живет дома? А если его закроют, то детей оторвут от родителей и переведут на пансион в другой город?

– Вот именно, Ариша, вот именно!

– Полетт, а не этому ли интернату ты перечисляла средства на благотворительный счет?

– Этому. Похоже, собранных денег на серьезный ремонт не хватило. Знаешь, я, пожалуй, схожу к директору и узнаю, что там и как.

– Фотографию свою не забудь.

– Зачем?

– Ты же говорила, что у тебя просили фотографию, чтобы повесить ее на доску почета.

– Ариша, хватит подкалывать! Я хочу узнать, не нужна ли интернату юридическая помощь. У них там есть инициативная группа, которая добивается сохранения интерната. Кстати, Вера в нее входит.

– Юридическая помощь – это хорошо. Не плохо бы еще поинтересоваться, на что ушли благотворительные деньги, – подсказал дед. – Может, директриса на них у себя дома евроремонт сделала или дачу построила?

– Ну что ты такое говоришь! Самойленко показалась мне такой порядочной женщиной. Было сразу видно, что она детей очень любит.

– Неужели ты думаешь, что в присутствии спонсора эта дама могла выказать равнодушие к больным детям?

– Нет, конечно. Но я чувствую лицемерие за версту… Анна Петровна производит впечатление искреннего человека… Раз уж у меня сейчас нет других дел, займусь пока интернатом.

– Да уж, киснуть в тепле обывательского болота – это не для тебя, – съязвил Ариша, но я на него не обиделась.

– Самойленко говорила мне, что я в любое время могу прийти и узнать, на что потрачены благотворительные деньги. Вот я этим и поинтересуюсь.

– Благое дело. Отговаривать тебя не стану.

Глава 2

В школу-интернат я отправилась на следующий день. Прежде чем зайти, я придирчиво осмотрела фасад здания. Он выглядел так, будто по нему стреляли из пушки. На самом деле осыпавшиеся тут и там куски штукатурки были свидетельством естественного разрушения. Помнится, директриса обещала, что если останутся средства, то фасад обновят. Похоже, средств не осталось. А вот вестибюль произвел на меня самое благоприятное впечатление. Там было светло и чисто, хотя беленый потолок и крашеные стены так и отдавали совковостью.

– Девушка, вы за кем? – поинтересовалась у меня вахтерша, сидевшая при входе за стареньким письменным столом. – Что-то я никогда вас здесь не видела.

– Я не за ребенком, мне надо к директору. Анна Петровна у себя?

– У себя. Как ей вас представить? – уточнила пожилая женщина, пододвигая к себе черный телефонный аппарат с диском.

– Полина Казакова.

– Минуточку, – вахтерша набрала номер и сказала: – Анна Петровна, тут к вам Полина Казакова пришла. Пропустить? Проходите, пожалуйста, на второй этаж, в левое крыло. Лестница там, – вахтерша махнула рукой.

– Я знаю, спасибо.

Монументальная чугунная лестница начиналась в центре вестибюля и широким маршем крутых ступеней стремительно поднималась вверх. В прошлый раз я подумала о том, что детьми с различными нарушениями опорно-двигательного аппарата эта красивая лестница наверняка воспринималась как некое препятствие, требующее преодоления. Теперь я заметила, что с одной стороны ее оборудовали пандусом для инвалидных колясок. Это меня порадовало.

Я постучала в дверь и услышала приглашение войти. Директриса сидела за столом, обложенным кипами бумаг.

– Здравствуйте, Полина Андреевна, – сказала она, грустно улыбнувшись. – Вы решили нас навестить?

– Я слышала, что интернат хотят закрыть, – сказала я, усаживаясь напротив хозяйки кабинета, по другую сторону ее стола, точно такого же старого, как у вахтерши.

Невозможно было не заметить, что Самойленко ни копейки не потратила из благотворительных денег на ремонт и новую мебель для своего кабинета. А ведь могла бы!

– Да, к сожалению, это так, – подтвердила Анна Петровна.

– А чем мотивировано такое решение?

– Причин несколько, основная, конечно же, – недостаток финансирования. На те пожертвования, что мы собрали, удалось полностью модернизировать пищеблок, отремонтировать лифт, поставить пандусы, ну и кое-что еще по мелочам. Фасад, как вы, наверное, заметили, остался прежним. А ведь это лицо здания… Поначалу нас хотели перевести в бывший профилакторий маслозавода, но потом и вовсе решили расформировать.

– А как же дети?

– Понимаете, учреждение у нас специфическое, коррекционное, поэтому наполняемость классов разная. Где-то пятнадцать человек, а где-то – два-три. А оплата труда учителя сейчас во многом зависит от количества человек в классе. Такая же картина в других райцентрах. Вот в области кто-то решил, что целесообразно сделать уплотнение, объединить несколько интернатов… Но никто не подумал о том, что переезд в другой город, отрыв от семьи – это такой стресс для больного ребенка! На этой почве состояние детишек может значительно ухудшиться. Про персонал я уж молчу. А ведь пятьдесят с лишним человек останется без работы! Вот, – Самойленко придвинула ко мне исписанный листок, – сижу, пишу письма в разные инстанции. Понимаю, надо строго соблюдать тон деловой переписки, но эмоции захлестывают. Уже столько бумаги на черновики извела…

– Анна Петровна, я как раз и пришла затем, чтобы оказать вам юридическую помощь. Если хотите, я подкорректирую ваши черновики, затем напечатаю письма на компьютере.

– Ой, это как раз кстати! У нас был один-единственный компьютер, но он сломался.

Раздался звонок с урока, и в приоткрытую дверь директорского кабинета ворвался гам, присущий обычной школьной перемене.

– Поверить не могу, что это последний учебный год в этих стенах. Зданию уже более ста лет. Если бы оно постоянно поддерживалось текущим ремонтом, то оно было бы крепче современных. Раньше строили на века. Каких организаций тут только не было! И пансион благородных девиц, и Совнарком, и военный госпиталь, и рабочее общежитие, а последние двадцать лет его занимает наш интернат.

– Вероятно, это здание имеет историческую ценность, – сказала я, разглядывая полуразрушенную лепнину по периметру потолка. – Странно, что его решили снести.

– Сейчас, как это ни печально, совсем другие ценности на первом плане. Все поголовно говорят об экономическом кризисе, а по-моему, налицо кризис нравов.

– Согласна с вами. И все-таки, – я не спешила выпускать из виду зацепку, показавшуюся мне единственным шансом спасти здание, – вот вы сказали, что здесь был пансион благородных девиц… Мне кажется, это уже дает основание причислить его к историческим памятникам. В Горовске не так уж много старинных зданий осталось. Мне кажется, на это надо обратить внимание соответствующих органов.

– Пустое, – отмахнулась Анна Петровна, – здесь уже никто и не помнит историю. А я знаю про этот пансион, потому что моя прабабушка в нем обучалась.

– В архиве наверняка есть об этом сведения.

– Несколько лет назад наш учитель истории с головой зарылся в городском архиве, пытаясь отыскать информацию о прошлом нашего здания, чтобы сделать стенд. Увы, самые ранние документы датированы сорок вторым годом, а все, что было до этого, кануло в Лету.

– Жалко, но ничего, я попробую сделать запрос в областной архив.

– Полина Андреевна, вы так много для нас делаете! Даже не знаю, как вас благодарить.

– Ну, что вы, какая благодарность! Я ничего особенного не делаю. Давайте ваши черновики, – попросила я, поспешив замять эту тему.

* * *

На следующий день с утра пораньше мне позвонила Алинка и спросила:

– Полина, ну так ты созрела насчет «Максима»?

– Подожди, а «Максим» – это кто?

– Не кто, а что, – поправила меня Нечаева. – «Максим» – это супермаркет, недавно открывшийся в областном центре. Я же говорила тебе о нем по телефону.

– Извини, я забыла.

– Поля, давай съездим сегодня в областной центр, целенаправленно в «Максим», – предложила Алина.

– Судя по названию, это чисто мужская территория.

– Ошибаешься. Просто там все по максимуму.

– В том числе цены?

– Полина, не прибедняйся!

– Ладно, – согласилась я, хотя ходить с Нечаевой по магазинам – это совершенно невыносимая пытка.

Моя подруга, твердо уверенная в том, что стиль делают модные бренды, даже в самых дорогих бутиках без всякого стеснения выворачивает брюки, юбки, блузки наизнанку и проверяет их принадлежность к той или иной марке, будто собирается носить лейблами наружу. Потом, набрав кучу дорогущих шмоток, она часа на два, а то и на три застревает в примерочной кабинке, но в итоге может ничего не купить. Не потому что дорого, а потому что предварительно отобранные ею вещи не сочетаются друг с другом или вообще не нужны Алинке.

– Полина, ты прелесть! Заезжай за мной немедленно. Я жду, – сказала Нечаева и отключилась.

Собравшись, я предупредила дедулю, что меня не будет дома весь день, села в «Мини-купер» и поехала за подружкой. Запрыгнув ко мне в машину, она принялась безудержно изливать мне свою душу:

– Чтоб я еще кому-нибудь стала рекламировать свою педикюршу! Никогда!

– А что такое?

– Поля, представляешь, я вчера оказалась в очереди позади тех, кому дала ее телефон!

– И что?

– Нет, Полина, ты все-таки такая странная!

Я не стала спорить, тем более что Алинка тут же перепрыгнула на другую тему. Все два часа, пока мы ехали из Горовска в областной центр, она потихоньку выклевывала мне мозги своей суматошной болтовней. Но что еще ждало меня впереди! Мои слова о том, что в «Максим» я пойти не смогу, поскольку у меня есть другие, более важные дела, Нечаева не расслышала, схватила меня за руку и потащила вперед, к двери, украшенной воздушными шариками. Пришлось составить ей компанию. Впрочем, все было, как всегда.

– Хорошая юбка, но у меня уже есть штуки три или четыре в том же стиле и цвете. Я хотела что-нибудь совершенно другое.

– Слушай ты, жертва рекламной бомбежки, надо было на фасон и цвет смотреть, а не на фамилию модельера!

Нечаева сначала фыркнула, а потом согласилась со мной, сказав, что в следующем бутике так и сделает.

– Алина, мне надо оставить тебя на часок. У меня тут есть одно дельце…

– Если ты в салон красоты, что на первом этаже, то я с тобой.

– Нет, мне в архив позарез надо заскочить.

– В архив? – Нечаева опешила. – Зачем?

– Я сейчас одним делом занимаюсь, надо кое-какие документы разыскать, – пояснила я.

– Ну, хорошо, в архив иди одна, – милостиво разрешила подружка, остановив свой взгляд на высоком мужчине, разглядывающем джемпер на манекене.

– Как освобожусь, позвоню, – сказала я, но Алинка, кажется, меня не расслышала. Она устремилась к эскалатору, ведущему наверх. Туда же секунду назад направился объект, попавший в зону особого внимания моей влюбчивой подружки. Я стала спускаться вниз…

Когда я работала юрисконсультом на кирпичном заводе, мне доводилось делать запросы в областном архиве, так что его местонахождение и царящие там порядки мне были хорошо известны. Выстояв очередь из трех человек, я подала женщине в окошке заполненный бланк.

– Такую информацию мы сможем вам подобрать не раньше следующего вторника. Вас это устраивает?

– Конечно.

Выйдя из архива, я позвонила Алинке, убедилась, что она все еще находится в «Максиме», и поехала туда, чтобы со спокойной душой отдаться совместному шопингу. Нечаева первым делом продемонстрировала мне свой трофей – черную визитку, тисненную золотыми буквами.

– Чья это? – не сразу догадалась я.

– Помнишь того мужчину у манекена? Он искал здесь джемпер, а нашел меня.

– Скорее уж не он тебя, а ты его.

– Какая разница? Представляешь, а он горовчанин!

– Поразительно.

– Ладно, пойдем, я там себе такую блузку приглядела!

Пытка совместным шопингом была продолжена.

* * *

На следующий день я вплотную занималась интернатом. Строчила письма в разные федеральные органы, потому что все местные инстанции Самойленко и ее группа поддержки уже прошли.

– Полина Андреевна, можно задать вам интимный вопрос? – спросила меня Анна Петровна, подписав письма.

– Конечно.

– Почему вы все это делаете?

– В смысле?

– У вас есть родственники или знакомые, у которых ребенок здесь учится?

– Ну, одна знакомая у меня есть, – я вспомнила про Прошкину, – но мы с ней совсем недавно познакомились. Она мне и рассказала, что интернат закрывают. Скажу вам честно, я помогаю не только вам, но и детскому дому. Когда мне было четырнадцать лет, я стала круглой сиротой. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе. Правда, меня воспитывал дедушка…

– Простите. Я вижу, что вам больно об этом говорить.

– Ничего, все нормально, – сказала я, улыбнувшись.

На самом деле, мое сиротство – не единственная причина того, что я время от времени оказывала благотворительную помощь детям, больным или оставшимся без родителей. О второй причине я предпочитала не распространяться. А дело вот в чем. Мой горячо любимый дедуля иногда выигрывал в казино просто неприлично большие суммы. После этого он клал передо мной тугие пачки банкнот и ласково говорил: «Полетт, трать их на все, что тебе заблагорассудится!» Тратить-то эти деньги я тратила, но без удовольствия. Сколько раз я втолковывала Арише, что прожигать жизнь в казино – это неправильно! Но излечить его от любимого порока так и не смогла. В ответ дедуля лишь шутил, что родился с колодой карт в руках. Время от времени отдавая деньги, принесенные им из казино, на благотворительность, я смирилась с этими выигрышами как с основной доходной статьей нашего семейного бюджета.

Во вторник я снова поехала в областной центр и получила документы, свидетельствующие о том, что дом номер семнадцать по улице Стрелковой, в котором изначально находился пансион благородных девиц, был спроектирован известным архитектором Кошинским. Появился шанс спасти здание от сноса. Возможно, горовский интернат тоже удастся сохранить…

* * *

Я вернулась домой в приподнятом настроении. Загнала машину в гараж, открыла дверь и заметила у порога жутко растоптанные полусапожки. Подняла глаза и увидела знакомый серенький плащик. Он принадлежал Вере Прошкиной. «Значит, она вернулась, – подумала я, – чего и следовало ожидать».

Остановившись в арочном проеме столовой, я сказала:

– Добрый день! У нас, оказывается, гости?

– Здравствуйте, Полина Андреевна, – Вера оглянулась и посмотрела на меня совершенно измученным взглядом, который подтверждал, что черная полоса в ее жизни не закончилась сама по себе.

– Полетт, а мы тут чай пьем, – вступил в разговор Ариша, – о тебе не раз вспоминали. Тебе не икалось?

– Нет. Дедуля, что это ты гостей принимаешь на кухне? – спросила я, окидывая взглядом столовую. У меня возникло ощущение, что там все как-то преобразилось. Неужели Вера, ожидая меня, занималась наведением порядка?

– Ну я, пожалуй, пойду, – сказал дед, проигнорировав мой вопрос, и тут же поднялся из-за стола.

– Аристарх Владиленович звал меня в гостиную, – Прошкина не только стала незамедлительно его оправдывать, но и обслуживать меня, наливая чай, будто была не в гостях, а на работе. – Но я подумала: к чему носить приборы туда-сюда? Не такая я уж важная гостья, могу и здесь чай выпить. Сколько вам ложек сахара? Я забыла, вы сладкий чай любите?

– Не очень. Спасибо, – я подвинула к себе чашку, – сахар я сама положу.

– Знаете, Полина Андреевна, а меня снова уволили. Вы как в воду глядели.

Я отпила глоток душистого чая, осмысливая сказанное. В принципе, в этом не было для меня ничего неожиданного. Просто в последнее время я была полностью поглощена интернатскими проблемами, и Вера с ее недоброжелателем отошли на задний план.

– Похоже, вы здорово кого-то разозлили, – заметила я и подумала, что теперь с ее глаз точно спала пелена. – Вера, вы уже догадываетесь, кого именно?

– В том-то и дело, что нет. За последнюю неделю на меня столько всего свалилось, даже не знаю, связано ли одно с другим или нет.

– А что еще случилось?

– Соседи, – Вера начала было рассказывать, но вдруг замкнулась.

– Что соседи?

– Они резко поменяли свое отношение ко мне. Я даже не пойму, что произошло.

– Вера, в чем конкретно это выражается?

– Мне трудно вам это объяснить…

– А вы попытайтесь.

– Я сейчас приведу вам несколько примеров. Как-то на прошлой неделе мы с Мишей спустились вниз, и мне показалось, что я забыла взять кошелек с деньгами. Я оставила сына на скамейке, со старушками, и пошла обратно. Но потом я вспомнила, что взяла кошелек, проверила сумку и практически сразу стала спускаться вниз. Полина, вы не представляете, что я услышала!

– Что?

– Соседки спрашивали Мишу, не бью ли я его. Он мотал головой из стороны в сторону, а они требовали, чтобы он признался в том, чего никогда не было. Баба Надя с третьего этажа была особенно настойчивой. Она убеждала Мишу, что найдет на меня управу, ему надо только во всем признаться. Обретя дар речи, я спросила, как же им не стыдно на меня наговаривать! Соседки мне ничего не ответили, тут же встали со скамейки и разошлись кто куда. А вот Миша расплакался. Ему трудно было понять, что происходит. Но это было только началом. На другой день я утром возвращалась из школы одна, увидела бабу Надю и только хотела спросить, что это на нее вчера нашло, но она меня опередила – стала мне такие обвинения бросать, что я их вам повторить даже не могу, – Прошкина закрыла лицо руками.

– Вера, я не настаиваю, чтобы вы повторяли каждое слово вашей соседки. Скорее всего, она в силу своего возраста не совсем адекватна.

– Я сначала тоже подумала, что баба Надя свихнулась, но потом оказалось, что все соседи сошли с ума. Жильцы нашего дома ополчились на меня всем скопом. Старики, что под нами живут, стали жаловаться, что я не даю им никакого покоя – вроде бы постоянно кричу на сына, чем-то кидаюсь в него, а он плачет во весь голос. Вранье все это! – Вера шмыгнула носом.

– Успокойтесь, пожалуйста.

– Да как тут успокоишься? Если сначала каждый норовил упрекнуть меня в том, что я никудышная мать, что я жестоко обращаюсь с собственным сыном, а потом дело пошло дальше – меня стали обвинять чуть ли не во всех смертных грехах. Я в глазах соседей стала распутницей и даже воровкой. Три года мы жили в этом доме, никогда ничего из чужих почтовых ящиков не воровали, а тут вдруг стали этим заниматься. Чушь! – возмутилась Прошкина. – Но газеты – это еще ягодки, цветочки быстро созрели. Тузикова, соседка справа, обвинила меня в серьезной краже. Сама же пригласила меня к себе, попросила помочь ей с пирогами, а потом растрезвонила на весь подъезд, что я к ней внаглую навязалась, стащила банку дорогущего кофе и вынула из кошелька тысячу. Да я никогда не смогу взять чужого! Умирать с голоду буду, но не возьму.

– Да, это уже нешуточные обвинения, – сказала я, и Вера метнула на меня испуганный взгляд. – Успокойтесь, я верю, что вы на такое не способны. Мы с вами должны выяснить, кто из ваших соседей заварил всю эту кашу. Баба Надя? Тузикова?

– Нет, ложные обвинения Тузиковой стали последней каплей. Хотя от Ольги я такого никак не ожидала… Скорее уж, с бабы Нади все началось. Но что вдруг на нее нашло? – Прошкина развела руками. – Я не могу понять.

– Вера, а что у вас с работой?

– Я устроилась уборщицей, снова в коммерческую фирму. Когда собеседование проходила, мне сказали, что работа на два часа в день, которые я могу выбирать по своему усмотрению. Мне было удобно работать с девяти до одиннадцати, после того, как отведу Мишеньку в интернат. Три дня я так проработала, потом меня вызвала начальница отдела кадров и заявила, что надо убираться до начала рабочего дня. От своих прежних слов она отказалась. Новые требования меня никак не устраивали, поэтому пришлось уволиться. Мое заявление сразу подписали. Я заметила, что кадровичку даже обрадовало, что я не приняла ее условия. В общем, третий раз одно и то же, – подытожила Прошкина. – Знаете, Полина Андреевна…

– Давайте без отчества. Зовите меня просто Полиной, – предложила я и, кажется, спугнула Веру, она замкнулась. – Случилось что-то еще?

– Уж не знаю, стоит ли все мешать в одну кучу…

– Вы говорите, а я по ходу дела разберусь.

– У меня был друг, – сказала Вера, и ее щеки порозовели. – Мы с ним знакомы уже около года. Так вот, он меня бросил… ничего толком не объяснив.

Я подумала, что друзья обычно предают, а бросают мужья и любовники. Но умничать не стала, а только уточнила:

– Это произошло тоже на прошлой неделе?

– Чуть раньше, просто я это не сразу поняла. Недели две назад Павел обещал прийти ко мне, но не пришел и не позвонил. Я решила, что у него возникли какие-то неотложные дела… На следующий день я сама позвонила Алябьеву, он пробормотал что-то несвязное, но тогда я ничего не заподозрила. С тех пор он не давал о себе знать. Вчера я снова позвонила Павлу, а он сказал, что между нами все кончено, и отключился.

– Надо полагать, вы не просто дружили…

– Да, у нас были близкие отношения, – призналась Вера. – И с Мишей он тоже ладил… Я старалась не думать о нашем будущем, ничего не фантазировать себе, чтобы не сглазить… Не помогло.

– Вера, а может, это как раз Алябьев во всем замешан? – Мое предположение заставило Прошкину вздрогнуть.

– Нет! Павел не мог, он очень порядочный человек. Поверьте!

– Да я охотно поверила бы вам, только проверить не помешает. Хочу напомнить, что в «Сытый слон» приходил мужчина. Лет тридцати пяти, среднего роста, русоволосый… А вот как Алябьев выглядит?

– Павлу тридцать четыре года, он темно-русый, но вот рост у него высокий…

– Высокий? – переспросила я.

– Да.

– Вера, у вас рост небольшой. Думаю, где-то метр пятьдесят восемь. А Бабенко высокий – метр девяносто пять.

– Я поняла, к чему вы подводите. Мы со Станиславом Викторовичем можем говорить об одном и том же человеке, но характеризовать его по-разному.