Полная версия
– Рок, остановись, – Дудник тронул его за плечо, – мы что же, зря себя под пули подставляли?
– Не зря, – резко отбросил его руку капитан, – свои деньги вы все равно получите.
– Какие деньги, Рок?! Где мы возьмем такие деньги?
Сергей даже не обернулся на слова старшины команды ракетчиков. Дождавшись, пока ветер разнесет по морю остатки наркотика, он круто развернулся и пошел в ходовую рубку.
* * *Спустя примерно час вся команда собралась за завтраком в кают-компании. Порядки на торпедоносце Рокотова были хоть и строгими, но демократичными, поэтому Сергей почти всегда ел вместе со всеми. Подавал кок-кореец – Вова Ким, – которого все называли Ким Ир Сен, или просто Ким, а еще в шутку Доктор Смерть, так как он выполнял на судне также обязанности судового врача. Среднего роста, полный и круглолицый, Ким легко маневрировал в кают-компании, ловко расставляя приборы. Ему помогал Шурик – высокий блондин лет двадцати с небольшим. Радист Палермо, неунывающий итальянец местного розлива – его отец родился уже в России, а вот дедушка – аж в самом Неаполе, о чем-то шептался с Мумбой – ангольцем, попавшим в Россию нелегально в трюме сухогруза. Еще несколько человек разношерстной команды торпедоносца угрюмо перебрасывались короткими репликами, дожидаясь, когда появится боцман.
Уйдя от погони, катер дрейфовал в нейтральных водах, и казалось, команда может наслаждаться минутами отдыха, но настроение у всех было не самым лучшим. Причиной этому было то, что добыча, ставшая целью экспедиции, предпринятой командой Рокотова, оказалась на дне морском.
Завтракали молча. Даже пришедший боцман, постоянно отпускающий скабрезные шуточки и разговаривающий на специфическом морском языке, только изредка поглаживал лысину да дымил своей неизменной сигарой. Рок, сидя во главе длинного стола, напротив Череватенко, быстро проглотил завтрак и собирался покинуть кают-компанию, но боцман остановил его.
– Погоди, кэп, морского ежа мне за пазуху, – негромко, но внятно произнес он, – команда желает с тобой говорить.
Поднявшийся уже было Рокотов снова опустился на свое место.
– Ну, – помолчав немного, упер он в боцмана пронзительный взгляд, – в чем дело?
– Дело в том, капитан, – боцман с трудом выдержал его взгляд, но все же выдержал, – что мы бы хотели тебя кое о чем спросить.
В кают-компании повисло напряженное молчание. Даже кок, который сел за стол позже других, положив ложку, добродушно глядел на капитана.
– Если вы про «дурь», которую я выбросил за борт, – Рокотов понял, о чем должна пойти речь, – то я не хочу обсуждать этот вопрос. Я здесь командир, и мне решать, на чем мы будем делать деньги.
Он собрался встать, посчитав инцидент исчерпанным, но боцман снова остановил его.
– Командир, конечно, ты, сто морских чертей и каракатицу мне в дышло, – повысил он голос, – но ребята правы, когда говорят, что рискуют своими жизнями неизвестно за что. Каждый из нас понимает, – он бросил короткие взгляды направо и налево, словно ища поддержки, – почему мы оказались в одной команде. Все мы принимаем условия игры. Все мы здесь вне закона, искатели удачи, приключений и воздуха свободы, но все мы хотим знать, и мы имеем на это право, почему ты так поступил с товаром, ради которого все рисковали своими жизнями, хоть и грош им цена в базарный день? Не хочешь же ты сказать, что мы должны подставляться под пули за здорово живешь. Даже сдав товар за полцены, мы могли бы существенно поправить свой бюджет. Я говорю не только о наших собственных карманах, ты знаешь, что топлива осталось от силы на двое суток похода. Наша посудина жрет за час сотню литров солярки, за которую теперь придется платить по полной программе, потому что у военных моряков у самих ее не хватает. Нам не мешает и пополнить запасы продовольствия. Так что хотелось от тебя что-то услышать по этому поводу. Я правильно говорю? – Боцман окинул взглядом помещение кают-компании.
– Да. Правильно. Точно, – со всех сторон послышались одобрительные возгласы.
Череватенко сунул в рот сигару, покрутил ее вокруг своей оси и, пуская клубы дыма, тяжело опустился на стул.
– Ладно, – Рокотов поднялся и, плотно сжав рот, обвел глазами всех присутствующих, – если вы так настаиваете, я скажу. – Он сделал глубокий вдох, откинул назад волосы и немного помолчал. – Я никогда не буду делать деньги на наркотиках и не потерплю их на борту. Это всем ясно?
– Ясно-то ясно, капитан, – ответил за всех Дед – русоволосый бородач Гена Кирильчик, исполнявший обязанности главного механика, – только вот, может, ты нам объяснишь, какого хрена мы этого краболова целую неделю пасли? Только для того, чтобы ты эту «дурь», из-за которой столько людей погибло, за борт выкинул?
– Из-за этой «дури» народу гибнет больше, чем на войне, – упрямо отрезал Рокотов.
– Я не спорю, – Дед пожал плечами, – только мыто здесь при чем? Мы же не отдел по борьбе с наркотиками. Нам за это деньги не платят.
– Если кому-то не нравится, как я командую кораблем, – Сергей злобно сверкнул глазами, глядя исподлобья в какую-то точку за спиной боцмана, – могут катиться отсюда хоть сейчас к чертовой матери. Еще вопросы есть?
– Ладно, кэп, не горячись, – Палермо, теребя себя за кончик носа, примирительно улыбнулся со своего места, – мы просто хотели узнать…
– Теперь вы узнали, – Рокотов сбавил обороты, – и давайте больше эту тему не поднимать. Думаю, сегодня мы можем позволить себе немного расслабиться. Ким, – он посмотрел на кока, – у тебя найдется в кандейке что-нибудь покрепче пива?
– Конечно, капитан, – круглое лицо корейца расплылось в улыбке.
– Тогда тащи, – махнул Рокотов рукой, – нужно обмыть удачно проведенную операцию.
Команда повеселела в предвкушении выпивки, но у некоторых членов этой пестрой компании все же остался в душе неприятный осадок. Кокс Шуриком вышли и вскоре вернулись, неся в руках бутылки с ромом, виски и медицинским спиртом.
ГЛАВА 2
Войдя в привычный полумрак специальной каюты, где его ждала ненасытная Агды, лежащая на застеленной оленьей шкурой низкой кушетке, Луганов-младший привычным, небрежным и даже каким-то дикарским жестом повесил свой пиджак от Гуччи на оленьи рога, служившие вешалкой, и потянул за узел галстука. Агды смотрела на него своими черными глазами, маслянисто-блестящими, бесстыдными и вопрошающими. Сегодня она была хороша как никогда. На ней был камуфляжный жилет с накладными карманами, черная кожаная мини-юбка и унты на босу ногу. Рядом покоилась ее знаменитая плетка. Здесь, в царстве восточного шика, который изо всех сил старалась имитировать Валентина, хозяйка заведения, этот слегка осовремененный чум выглядел более чем экстравагантно. Да и сама Агды, родом из Эгвекинота, могла бы смело пройтись по парижскому подиуму, если бы не была, конечно, такой тяжелой и кривоногой. Ее полное скуластое лицо, которому пристальный взгляд и томно приподнятый подбородок придавали напряженно-хищное выражение, своим жирным блеском затмевало единственный светильник, чье мягкое мерцание рождало на укрывших пол оленьих шкурах озерца жидкого золота.
Луганов с животной жадностью втянул ноздрями знакомый возбуждающий запах. Агды, как обычно, натерлась тюленьим жиром, и его слегка тошнотворный рыбий аромат будил в Игоре плотскую страсть, в которой смешались сыновняя любовь, страх и отвращение.
Он быстро разделся.
– Давай расслабимся, – Агды поманила Луганова к себе. Он покорно подошел и опустился рядом с миниатюрным столиком. На его гладкой черной поверхности лежал глянцевый порножурнал, а на нем – кучка белого порошка и лезвие.
Агды сыпанула щепоть кокаина себе на руку и, взяв лезвие, ловко сделала дорожку. Луганов нагнулся к ее запястью и втянул в себя белую волшебную пыльцу. Потом настала очередь Агды. Она нюхнула два раза и, закатив глаза, откинулась на шкуру. Луганов испытал сперва легкое головокружение, затем почувствовал жар в области сердца. Вскоре жгучая поволока облекла его желудок, потом кишки, передглазами заплясали разноцветные пятна.
Луганов лег у ног Агды, на расстеленной на полу шкуре. Это послужило Агды сигналом. Она пробудилась, взяла плетку, довольно легко поднялась, приблизилась к Луганову, встала над его бледным внимательным лицом. Он смотрел на нее снизу вверх, завороженный темной бездной, разверстой между ее кривых, но сильных ног. Она присела, еще шире раздвинув ноги. До него донеслось дыхание ее горячего лона.
– Мальчик мой пришел навестить свою Агды, – раздался ее хриплый голос с едва сдерживаемой плотской интонацией, – он поцелует свою Агды?
Она изловчилась и буквально уселась Луганову на лицо, едва не сделав шпагат. Между его губами и ее «райским садом», издававшим терпкий запах, напоминавший не то смрадное дыхание ламинарий, не то прокисшее молоко, осталась щелка шириною в фалинь. Жесткие вертлявые волоски защекотали его губы. Он лизнул языком этот жаркий кустарник и застонал. Тогда Агды, как Луганов ни удерживал ее своими цепкими руками, поднялась и легонько пнула его в бок меховым сапогом. Луганов дернулся, поймал ногу, снял сапог и, перевернувшись на живот, заскользил языком по потной ступне Агды. Потом его язык, точно змей, жадно вклинился меж пальцев, обсасывая каждый в отдельности. Но блаженство Игоря длилось недолго. Агды выдернула ногу и, зычно засмеявшись, лягнула его в пах. Луганов издал резкий вопль, который, казалось, расшевелил в Агды самые темные желания.
– Ты будешь моим псом, беложопым псом, – надсадно проревела она, – псом, наделавшим в мои унты. На!
Она швырнула ему в лицо снятый им в порыве страсти меховой сапог. Луганов быстро сел на шкуре и поймал его.
– Сри! – жестоко приказала Агды.
– Не могу, – жалобно посмотрел на нее Луганов.
– Тогда игры не получится, – с раздражением сказала Агды, – собирайся и уходи.
Опечаленная, она вернулась на кушетку. Испугавшись, Луганов подставил под задницу сапог Агды и стал изображать акт дефекации. Он морщился, заискивающе глядя на холодную Агды, выкатывал глаза, словно его настиг запор.
– Вот, насрал, – поднялся он и, демонстрируя мнимо загаженный сапог, подошел к Агды.
– Мало! – осекла его Агды.
Луганов продолжил спектакль с дефекацией. Наконец, удовлетворенная его «работой», Агды встала с кушетки. Она неторопливо, поглаживая свои короткие, обесцвеченные, черные на концах пряди, подошла к Луганову. Тот не мог сдержать дрожи предвкушения. Сладострастие и страх избороздили его лицо, он как будто состарился. Жалкий и трепещущий, стоял он перед усмехающейся Агды, которая все вытягивала и вытягивала в липкие дудочки свои разделенные на пряди, смазанные тюленьим жиром волосы. Ее голова, похожая на морского ежа, казалась неким бездушным объектом, узкие щелки глаз вытянулись в черточки. Луганов так и называл их про себя «бесовские черточки». Он видел, что Агды довольна. Оставаясь по-прежнему в одном сапоге, она сорвала с себя жилетку, освободив свой гигантский бюст, который вместе со складками на ее потюленьи растекающемся животе рисовался Луганову неким первобытным пейзажем, подверженным медленному тектоническому сдвигу. Она схватила сапог и, понюхав его, швырнула в угол, едва не угодив в стоявший на полу телевизор.
– Мерзкий пес, – она пнула Луганова ногой, высоко задрав ее и попав тому в бедро, – сейчас я тебя проучу! На пол!
Она пихнула Луганова еще раз, и он оказался на полу. Выпятив зад, точно в ожидании поцелуя, он оперся ладонями о пол и встал на колени. И тогда Агды стеганула его по голому крупу. Луганов взвизгнул и сладострастно завращал задом. Следующий удар был сильнее, слаще, жестче. Луганов вздрогнул всем телом и протяжно застонал.
– Я тебя сдам на живодерню, паскудный пес! – орала Агды. – Отпилю твои яйца и заставлю тебя их сожрать. Будешь знать, как гадить в хозяйские унты!
Луганов заскулил. Агды со смаком стала хлестать его. Сделав несколько особо чувствительных ударов напоследок, она зарядила Луганову коленом в зад. Тот растянулся во весь рост на шкуре. Агды бесцеремонным движением перевернула его на спину и навалилась на него своим крепко сбитым телом, словно хотела задавить. Потом, все больше горячась и зверея, издавая грубые ревущие звуки, принялась кусать его в шею, сползая все ниже, пока ее голова не оказалась у его гениталий. Она лизнула их своим горячим мокрым языком, потом куснула, все сильнее стискивая зубы, словно, играя на трубе, раздражалась, что звук не выходит таким, как надо, и в порыве гнева жаждала откусить непослушный орган. Луганов выл и стонал, извивался и морщился. Внезапно по его лицу растекалась блаженная истома – в эти секунды Агды полировала его член языком перед тем, как вновь сомкнуть на нем зубы.
Когда орган Луганова уподобился башне, Агды с диким наслаждением села на него своей урчащей скважиной и заерзала, по-прежнему что-то выкрикивая и напевая. И все это сливалось в один долгий-предолгий рокот. Словно Агды исполняла древний ритуал, который жил в ее крови как племенная память, как отзвук жуткой ворожбы шаманского духа, поднимающегося вместе с морозной дымкой над необъятными льдами Чукотки.
– А-а-а, – стонал Луганов, точно околоплодной жидкостью покрытый скользким жиром, источаемым Агды, – е-е-е-ещ-е-о… О-о!
– Тю-ю-юле-ень, ба-а-а-льшо-о-ой, о-о-о… – рокотала Агды.
И вдруг она подпрыгнула, задергалась, как пойманная на крючок рыба, потом содрогнулась всеми своими недрами, валясь на обмирающего от боли и удовольствия Луганова. Когда и его оглушило бредовое наслаждение, он вцепился в Агды, словно боялся, что какая-то холодная и неумолимая сила оторвет его от нее. Этой силой была сама Агды…
ГЛАВА 3
– На сейнер, – скомандовал вышедший решительным шагом из дверей офиса фирмы «Акрос» мрачного вида здоровяк с черным ежиком волос и седеющей бородой.
Дожидавшиеся его возле серебристо-серого джипа «Лендкруизер» двое парней и двое сопровождавших гиганта телохранителей заняли свои места в бронированной «Тойоте». Один из ожидавших сел за руль, его напарник – рядом, на пассажирское сиденье, а телохранители устроились с левой и правой стороны от своего хозяина.
– Бл…, твою мать! – выпустил пар здоровяк. – Я сначала не поверил этой мокрощелке, когда она мне зарядила, что этого сопляка на месте нет. Оказалось, правда, наш фраер на сейнере развлекается, да еще в разгар рабочего дня! Пока его папаша на островах загорает, сынок тоже решил в грязь лицом не ударить.
По губам сидевшего на пассажирском сиденье квадратноголового обритого бугая скользнула ехидная усмешка.
Сейнером Вячеслав Михеев, известный в широких кругах как Михей, называл принадлежавшее ему судно, переоборудованное в плавучую обитель порока. Казино, бордель, бассейн, бар и ресторан, где подавали не только морепродукты под разными соусами, но и блюда русской и восточной кухни, мирно уживались на борту бывшего сейнера, едва не списанного на металлолом. До сейнера, носившего теперь гордое название «Кураж», было от берега двенадцать с лишним миль. Моторная яхта «Соната» преодолевала это расстояние за полчаса. И этого времени было больше чем достаточно, чтобы спуститься в салон и выпить шотландского виски. Тем более что самому Михею беспокоиться не приходилось: на яхте находились ребята из его команды, один из которых, вертлявый парень с жесткими вихрами, выполнял обязанности гарса. Завидев джип хозяина, команда «Сонаты», состоявшая из трех человек, выстроилась вдоль борта. Капитан, хмурый дылда с длинным кривым носом и острым подбородком, озабоченно поглядывал в сторону джипа, он по голосу разгадал, что хозяин не в духе.
Михей тяжело вылез из машины. К нему тут же приклеились телохранители. Приблизившись к яхте, он исподлобья взглянул на капитана и, что-то буркнув, шагнул на палубу. Он не стал спускаться в салон, а устремился на кокпит.
– Виски, – приказал он гарсу, увивавшемуся тут же.
Гарс хорошо знал вкусы хозяина и дорожил своим местом. «Соната» была его мечтой, она нежила его воображение своими обтекаемыми линиями. Похожая на небольшой теплоход, основательная, надежная и мобильная, она представлялась ему верхом комфорта. И этот смурной человек, которому он подавал виски и который одарял его полным высокомерного пренебрежения взглядом, был в его глазах почти богом. Дело в том, что гарс не успел еще испортиться, он сохранял детскую живость и впечатлительность и к своим обязанностям относился с долей романтизма. Море накладывает на живущих возле него людей свой неизгладимый отпечаток, и даже воры в законе выглядят на его водах отчаянными пиратами.
– Сядь, – приказал Михей гарсу, – что ты мельтешишь?
Гарс повиновался. Такое с Михеем случалось часто: когда он нервничал, то в качестве психотерапии старался отвлечься от горьких мыслей, расслабиться и завести разговор о другом. Не исключено, что таким образом, не распыляя себя, он хотел сохранить запасы своего гневливого темперамента, чтобы в нужном месте в нужный час выплеснуть свою желчь и негодование на виновника потрясения.
– Как тебе это корыто, – натянуто улыбнувшись, обратился он к гарсу, – впечатляет?
– Еще бы! – благодарно воскликнул тот.
– Ты тут недавно, – продолжил беседу Михей, – присматривайся, не вечно ж тебе пойло подавать да ракушки жарить.
– Пропульсивная установка, одновальная дизель-редукторная с приводом на винт фиксированного шага, система осушения, вентиляции, кондиционирования воздуха, дизель-генератор, аккумуляторные батареи. Средства связи и навигации… Магнитный компас, навигационная РЛС, GPS, лаг, эхолот, носимая и стационарная УКВ-радиостанция…
– Видали, как чешет? – коротко рассмеялся Михей, кивнув своим телохранителям, уныло потягивавшим апельсиновый сок. – Этот малый далеко пойдет. Если б наш козел был таким же сообразительным и любопытным, нам бы не пришлось сейчас рассекать просторы и хвататься за сердце.
«Хвататься за сердце» было одним из любимых выражений Михея. В нем ему мерещилось что-то медицинское и наивно-бытовое одновременно. Он был озабочен своим лексиконом. Стремясь окончательно встать на путь легального бизнеса, Михей и в речи старался придерживаться выработанных житейским опытом норм. Хотя в глубине души понимал, что ему, как одному из самых крупных в регионе представителей воровского бизнеса, вряд ли это удастся. Иногда, правда, претендовал на высокопарный слог и, будучи не в силах отмежеваться от воровского жаргона, выдавал порой такие словесные ковриги…
Катер стремительно отдалялся от берега, и сидевшие на кокпите могли видеть позади только узкую полоску земли с игрушечными каланчами кранов, буквой Г замерших в серовато-дождливом небе. В этом зрелище было что-то волнующее, и если бы не равномерно-быстрое и мощное движение катера, наполняющее душу радостным чувством свободы, пейзаж порта вызывал бы чувство грусти и покинутости. Телохранители Михея, конечно, были далеки и от того, и от другого, все, что их заботило, так это настроение хозяина, деньги и футбольные матчи по телевизору. А вот на гарса это плавание все еще действовало завораживающе. Он скользнул осторожным взглядом по лицу Михея. Тот молчал, вперившись взглядом в убегающую акваторию порта. Не давая выхода эмоциям, авторитет напрягал мысль в тщетном усилии понять, как так произошло, что груз, на который он возлагал столько надежд, не дошел до места назначения.
– Как там тебя… – поверх омута невеселых раздумий посмотрел он на гарса.
– Пашка, – ответил тот.
– Давай, Пашка, еще виски, – хрипло проговорил авторитет, еле сдерживая себя, чтобы не вскочить и не покрыть десятиэтажным матом Луганова-младшего.
Михей непроизвольно сжал кулаки. Потом нервно взглянул на часы. Махнув еще полстакана виски, принесенного расторопным гарсом, он перебрался поближе к рубке. Маячившее на занавешенном тяжелыми сизыми облаками горизонте темное пятно быстро разрасталось. Вскоре из его смутных округлых контуров вылупился прямоугольник, и Михей понял, что через пару минут шагнет на трап «Куража».
* * *Агды отпихнула Луганова-младшего, встала, прошлась по комнате с господской вальяжностью. Ее выпирающие мощные ягодицы, казалось, силятся вырваться из-под сковывавшей их кожаной юбки. Агды взяла лежавший на телевизоре рядом с пультом мобильник и швырнула его толком не пришедшему в себя Луганову.
– Ивана с Сулейманом заказывать будешь? В прошлый раз тебе понравилось, – сказала она остывшим голосом.
Луганов приложил трубку к уху.
– Валентина, давай пестрый состав, – заплетающимся языком произнес он.
Потом бессильно опустил трубку на шкуру. Агды с каким-то жестоким лукавством посмотрела на него.
Не прошло и трех минут, как в каюту вошли двое. Один – рыжеволосый детина в русской рубахе, сапогах и с красным кушаком, похожий не то на героя народных сказок, не то на приказчика. Другой – составлявший первому резкий контраст – гибкий, смуглый юноша с серьгой в ухе, с голым торсом, в шальварах, чалме и туфлях с серебряными загогулинами на носках. Черноглазый, с женственным лицом, он походил на восточного травести или переодетую мужчиной девушку.
– Иди сюда, Иван, – поманила «русского» прилипшая к стене Агды.
Он повиновался с усмешкой. Луганов, затаив дыхание, наблюдал за ними. Иван развязал кушак, подошел вплотную к нахально улыбающейся Агды и запустил пятерню ей между ног. Агды застонала, заерзала. Иван спустил штаны и взял ее стоя. Он не без труда поднял грузноватую Агды, вытянувшую ноги вперед так, что он оказался замкнутым меж ее огромных ляжек, и стал ритмично дергаться, то таща ее на себя, то толкая в стену. Этот акт напоминал соитие неандертальцев – такими огромными и дикими были Агды и Иван. Когда рывки и крики сменились стонами, когда Иван опустил Агды на ноги и, подтянув на ягодицах упавшие до колен штаны, отошел к кушетке, Луганов отпустил свой орган, который, глядя на неистовую парочку, задумчиво теребил.
Между тем «восточный принц» разделся. Иван, немного повременив, тоже разоблачился. Он оставил только сапоги, сказочно-красные и высокие.
– А теперь, ребята, поимейте меня во все дырки! – грозно рявкнула Агды.
Она сняла юбку, скинула сапог и разлеглась на шкурах. Иван и Сулейман принялись облизывать ее. Потом Иван приподнял ее, дико рокочущую и разомлевшую, уложил на себя. Агды задергалась, и Луганов понял, что Иван вошел в нее. Сулейман, нимало не смущаясь, налег на Агды сверху. Сначала он запустил в сфинктор Агды палец, потом и член. Луганов с вожделением и страданием – ревность все же доставляла неудобство, хотя и служила мощным возбуждающим фактором – смотрел на это плотское чудо. Тройка работала словно отлаженный механизм. Казалось, паровоз, выдувая пар, хрипя, свистя и отдуваясь, катит по рельсам, или какое-то гигантское насекомое пережевывает самое себя. «Настоящий сюр», – думал Луганов.
– А ты, козел недотраханный, что стоишь? – прохрипела Агды, обращаясь к Луганову.
Игорь вздрогнул и, приблизившись к «машине», встал на колени у изголовья Агды. Голова Ивана ударялась ему в бедра.
– Давай! – крикнула Агды – настоящая виртуозка. Луганов, как был, на коленях, заполз на Ивана. Его задница теперь дышала Ивану в лицо. Агды схватила ртом член Луганова и принялась свирепо сосать. Луганов закинул голову, закатил глаза и… кончил.
* * *Телохранители подтянулись, то и дело бросая на Михея быстрые выжидательные взгляды.
– А вот и наша резиденция, – с ухмылкой произнес Михей.
Ветер с отчаянной силой полировал его едва обросший порослью черных волос череп, ерошил бороду. Его упрямые порывы вмиг развеяли слабый хмель, вызванный виски, и Михей был так же трезв, как в тот момент, когда ступил на палубу «Сонаты».
Бортовые огни сейнера и праздничная иллюминация были потушены. Сейчас корабль выглядел по-бытовому. Несколько моторных лодок, пришвартованных к нему, – это все, что напоминало о присутствии людей. Михея ждали на борту, поэтому в дополнение к таким молчаливым свидетельствам человеческого присутствия, как лодки, добавились два силуэта наверху.
Михей поднялся по трапу на борт.
– Лугань здесь? – спросил он круглолицего коротко стриженного блондина в тельняшке навыпуск поверх черных расклешенных брюк.
Этот вопрос прозвучал риторически, потому что среди пришвартованных к сейнеру моторок опытный взгляд Михея выделил ультрасовременную лодку, на которой обычно разъезжал Луганов.
– Вроде да, – с ленцой ответил парень, лукаво улыбнувшись – он чувствовал ненужность подобного вопроса.
– Хеллоу, – молодая женщина в черных кожаных брюках и красной кофточке с вырезом до пупа шла навстречу Михею.
– Фраерок с твоими забавляется? – хмуро зыркнул на нее Михей.
– Ты имеешь в виду Игорька? – рассмеялась женщина.
– Да, – рявкнул Михей.
– Что-то ты, братец, сегодня не в настроении, – усмехнулась женщина.
– Валентина, не доставай, – огрызнулся Михей. Он отодвинул ее и зашагал по обитому ковровым покрытием полу вдоль лоснящихся полированным дубом кают по направлению к корме. Телохранители, молчаливые и мрачно-сосредоточенные, последовали за ним. Замыкал шествие круглолицый «матрос». Поднявшись по трапу, Михей оказался перед двустворчатой дверью, мозаичное стекло которой не давало никакой возможности заглянуть вовнутрь. Два охранника с заспанными физиономиями поспешили освободить проход. Он распахнул дверь широким нетерпеливым жестом, отбросил разноцветные бамбуковые висюльки, прянувшие ему в лицо мелодично шуршащим дождем, и вошел в просторное, искусно затемненное помещение, служившее посетителям холлом, неким преддверием райских утех. Авторитета не впечатлили ни обитые изумрудным и багряным бархатом диваны, по-восточному низкие и широкие, с обилием подушек, ни кальяновые трубки, ни затянутые шелком стены, ни инкрустированные столики с изысканными яствами и сладостями. Вспугнув сидевших тут и там полуобнаженных девиц, он ринулся в глубь салона. Вышел в коридор и мимо дверей кают направился в самый его конец.
