Лирика. Поэмы

Какой на нем пестрый флаг!

Ах, как его голос высок!

Ах, как освещен маяк!

– Дочка, то сирена поет.

Берегись, пойдем-ка домой…

Смотри: уж туман ползет:

Корабль стал совсем голубой…

Но дочка плачет навзрыд,

Глубь морская ее манит,

И хочет пуститься вплавь,

Чтобы сон обратился в явь.

Июль 1905

МОЕЙ МАТЕРИ

Тихо. И будет всё тише.

Флаг бесполезный опущен.

Только флюгарка на крыше

Сладко поет о грядущем.

Ветром в полнебе раскинут,

Дымом и солнцем взволнован,

Бедный петух очарован,

В синюю глубь опрокинут.

В круге окна слухового

Лик мой, как нимбом, украшен.

Профиль лица воскового

Правилен, прост и нестрашен.

Смолы пахучие жарки,

Дали извечно туманны…

Сладки мне песни флюгарки:

Пой, петушок оловянный!

Июль 1905

* * *

Старость мертвая бродит вокруг,

В зеленях утонула дорожка.

Я пилю наверху полукруг —

Я пилю слуховое окошко.

Чую дали – и капли смолы

Проступают в сосновые жилки.

Прорываются визги пилы,

И летят золотые опилки.

Вот последний свистящий раскол —

И дощечка летит в неизвестность…

В остром запахе тающих смол

Подо мной распахнулась окрестность…

Всё закатное небо – в дреме,

Удлиняются дольние тени,

И на розовой гаснет корме

Уплывающий кормщик весенний…

Вот – мы с ним уплываем во тьму,

И корабль исчезает летучий…

Вот и кормщик – звездою падучей —

До свиданья!.. летит за корму…

Июль 1905

* * *

В туманах, над сверканьем рос,

Безжалостный, святой и мудрый,

Я в старом парке дедов рос,

И солнце золотило кудри.

Не погасал лесной пожар,

Но, гарью солнечной влекомый,

Стрелой бросался я в угар,

Целуя воздух незнакомый.

И проходили сонмы лиц,

Всегда чужих и вечно взрослых,

Но я любил взлетанье птиц,

И лодку, и на лодке весла.

Я уплывал один в затон

Бездонной заводи и мутной,

Где утлый остров окружен

Стеною ельника уютной.

И там в развесистую ель

Я доску клал и с нею реял,

И таяла моя качель,

И сонный ветер тихо веял.

И было как на Рождестве,

Когда игра давалась даром,

А жизнь всходила синим паром

К сусально-звездной синеве.

Июль 1905

ОСЕННЯЯ ВОЛЯ

Выхожу я в путь, открытый взорам,

Ветер гнет упругие кусты,

Битый камень лег по косогорам,

Желтой глины скудные пласты.

Разгулялась осень в мокрых долах,

Обнажила кладбища земли,

Но густых рябин в проезжих селах

Красный цвет зареет издали.

Вот оно, мое веселье, пляшет

И звенит, звенит, в кустах пропав!

И вдали, вдали призывно машет

Твой узорный, твой цветной рукав.

Кто взманил меня на путь знакомый,

Усмехнулся мне в окно тюрьмы?

Или – каменным путем влекомый

Нищий, распевающий псалмы?

Нет, иду я в путь никем не званый,

И земля да будет мне легка!

Буду слушать голос Руси пьяной,

Отдыхать под крышей кабака.

Запою ли про свою удачу,

Как я молодость сгубил в хмелю…

Над печалью нив твоих заплачу,

Твой простор навеки полюблю…

Много нас – свободных, юных, статных —

Умирает, не любя…

Приюти ты в далях необъятных!

Как и жить и плакать без тебя!

Июль 1905. Рогачевское шоссе

* * *

Не мани меня ты, воля,

Не зови в поля!

Пировать нам вместе, что ли,

Матушка-земля?

Кудри ветром растрепала

Ты издалека,

Но меня благословляла

Белая рука…

Я крестом касался персти,

Целовал твой прах,

Нам не жить с тобою вместе

В радостных полях!

Лишь на миг в воздушном мире

Оглянусь, взгляну,

Как земля в зеленом пире

Празднует весну, —

И пойду путем-дорогой,

Тягостным путем —

Жить с моей душой убогой

Нищим бедняком.

Июль 1905

* * *

Оставь меня в моей дали.

Я неизменен. Я невинен.

Но темный берег так пустынен,

А в море ходят корабли.

Порою близок парус встречный,

И зажигается мечта;

И вот – над ширью бесконечной

Душа чудесным занята.

Но даль пустынна и спокойна —

И я всё тот же – у руля,

И я пою, всё так же стройно,

Мечту родного корабля.

Оставь же парус воли бурной

Чужой, а не твоей судьбе:

Еще не раз в тиши лазурной

Я буду плакать о тебе.

Август 1905

* * *

Девушка пела в церковном хоре

О всех усталых в чужом краю,

О всех кораблях, ушедших в море,

О всех, забывших радость свою.

Так пел ее голос, летящий в купол,

И луч сиял на белом плече,

И каждый из мрака смотрел и слушал,

Как белое платье пело в луче.

И всем казалось, что радость будет,

Что в тихой заводи все корабли,

Что на чужбине усталые люди

Светлую жизнь себе обрели.

И голос был сладок, и луч был тонок,

И только высоко, у царских врат,

Причастный тайнам, – плакал ребенок

О том, что никто не придет назад.

Август 1905

* * *

В лапах косматых и страшных

Колдун укачал весну.

Вспомнили дети о снах вчерашних,

Отошли тихонько ко сну.

Мама крестила рукой усталой,

Никому не взглянула в глаза.

На закате полоской алой

Покатилась к земле слеза.

«Мама, красивая мама, не плачь ты!

Золотую птицу мы увидим во сне.

Всю вчерашнюю ночь она пела с мачты,

А корабль уплывал к весне.

Он плыл и качался, плыл и качался,

А бедный матросик смотрел на юг:

Он друга оставил и в слезах надрывался, —

Верно, есть у тебя печальный друг?» —

«Милая девочка, спи, не тревожься,

Ты сегодня другое увидишь во сне.

Ты к вчерашнему сну никогда не вернешься:

Одно и то же снится лишь мне…»

Август 1905

* * *

Там, в ночной завывающей стуже,

В поле звезд отыскал я кольцо.

Вот лицо возникает из кружев,

Возникает из кружев лицо.

Вот плывут ее вьюжные трели,

Звезды светлые шлейфом влача,

И взлетающий бубен метели,

Бубенцами призывно бренча.

С легким треском рассыпался веер, —

Ах, что значит – не пить и не есть!

Но в глазах, обращенных на север,

Мне холодному – жгучая весть…

И над мигом свивая покровы,

Вся окутана звездами вьюг,

Уплываешь ты в сумрак снеговый,

Мой от века загаданный друг…

Август 1905

* * *

Утихает светлый ветер,

Наступает серый вечер,

Ворон канул на сосну,

Тронул сонную струну.

В стороне чужой и темной

Как ты вспомнишь обо мне?

О моей любови скромной

Закручинишься ль во сне?

Пусть душа твоя мгновенна —

Над тобою неизменна

Гордость юная твоя,

Верность женская моя.

Не гони летящий мимо

Призрак легкий и простой,

Если будешь, мой любимый,

Счастлив с девушкой другой…

Ну, так с богом! Вечер близок,

Быстрый лёт касаток низок,

Надвигается гроза,

Ночь глядит в твои глаза.

21 августа 1905

* * *

В голубой далекой спаленке

Твой ребенок опочил.

Тихо вылез карлик маленький

И часы остановил.

Всё, как было. Только странная

Воцарилась тишина.

И в окне твоем – туманная

Только улица страшна.

Словно что-то недосказано,

Что всегда звучит, всегда…

Нить какая-то развязана,

Сочетавшая года.

И прошла ты, сонно-белая,

Вдоль по комнатам одна.

Опустила, вся несмелая,

Штору синего окна.

И потом, едва заметная,

Тонкий полог подняла.

И, как время безрассветная,

Шевелясь, поникла мгла.

Стало тихо в дальней спаленке —

Синий сумрак и покой,

Оттого, что карлик маленький

Держит маятник рукой.

4 октября 1905

* * *

Евгению Иванову

Вот он – Христос – в цепях и розах

За решеткой моей тюрьмы.

Вот агнец кроткий в белых ризах

Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

В простом окладе синего неба

Его икона смотрит в окно.

Убогий художник создал небо.

Но лик и синее небо – одно.

Единый, светлый, немного грустный —

За ним восходит хлебный злак,

На пригорке лежит огород капустный,

И березки и елки бегут в овраг.

И всё так близко и так далёко,

Что, стоя рядом, достичь нельзя,

И не постигнешь синего ока,

Пока не станешь сам как стезя…

Пока такой же нищий не будешь,

Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг,

Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь

И не поблекнешь, как мертвый злак.

10 октября 1905

* * *

Так. Неизменно всё, как было.

Я в старом ласковом бреду.

Ты для меня остановила

Времен живую череду.

И я пришел, плющом венчанный,

Как в юности, – к истокам рек.

И над водой, за мглой туманной, —

Мне улыбнулся тот же брег.

И те же явственные звуки

Меня зовут из камыша.

И те же матовые руки

Провидит вещая душа.

Как будто время позабыло

И ничего не унесло,

И неизменным сохранило

Певучей юности русло.

И так же вечен я и мирен,

Как был давно в годину сна.

И тяжким золотом кумирен

Моя душа убелена.

10 октября 1905

* * *

Прискакала дикой степью

На вспененном скакуне.

«Долго ль будешь лязгать цепью?

Выходи плясать ко мне!»

Рукавом в окно мне машет,

Красным криком зажжена,

Так и манит, так и пляшет,

И ласкает скакуна.

«А, не хочешь! Ну, так с богом!»

Пыль клубами завилась…

По тропам и по дорогам

В чистом поле понеслась…

Не меня ты любишь, Млада,

Дикой вольности сестра!

Любишь краденые клады,

Полуночный свист костра!

И в степях, среди тумана,

Ты страшна своей красой —

Разметавшейся у стана

Рыжей спутанной косой.

31 октября 1905

СКАЗКА О ПЕТУХЕ И СТАРУШКЕ

Петуха упустила старушка,

Золотого, как день, петуха!

Не сама отворилась клетушка,

Долго ль в зимнюю ночь до греха!

И на белом узорном крылечке

Промелькнул золотой гребешок…

А старуха спускается с печки,

Всё не может найти посошок…

Вот – ударило светом в оконце,

Загорелся старушечий глаз…

На дворе – словно яркое солнце,

Деревенька стоит напоказ.

Эх, какая беда приключилась,

Впопыхах не нащупать клюки…

Ишь, проклятая, где завалилась!..

А у страха глаза велики:

Вон стоит он в углу, озаренный,

Из-под шапки таращит глаза…

А на улице снежной и сонной

Суматоха, возня, голоса…

Прибежали к старухину дому,

Захватили ведро, кто не глуп…

А уж в кучке золы – незнакомый

Робко съежился маленький труп…

Долго, бабушка, верно, искала,

Не сыскала ты свой посошок…

Петушка своего потеряла,

Ан, нашел тебя сам петушок!

Зимний ветер гуляет и свищет,

Всё играет с торчащей трубой…

Мертвый глаз будто всё еще ищет,

Где пропал петушок… золотой.

А над кучкой золы разметенной,

Где гулял и клевал петушок,

То погаснет, то вспыхнет червонный

Золотой, удалой гребешок.

11 января 1906

* * *

Милый брат! Завечерело.

Чуть слышны колокола.

Над равниной побелело —

Сонноокая прошла.

Проплыла она – и стала,

Незаметная, близка.

И опять нам, как бывало,

Ноша тяжкая легка.

Меж двумя стенами бора

Редкий падает снежок.

Перед нами – семафора

Зеленеет огонек.

Небо – в зареве лиловом,

Свет лиловый на снегах,

Словно мы – в пространстве новом,

Словно – в новых временах.

Одиноко вскрикнет птица,

Отряхнув крылами ель,

И засыплет нам ресницы

Белоснежная метель…

Издали – локомотива

Поступь тяжкая слышна…

Скоро Финского залива

Нам откроется страна.

Ты поймешь, как в этом море

Облегчается душа,

И какие гаснут зори

За грядою камыша.

Возвратясь, уютно ляжем

Перед печкой на ковре

И тихонько перескажем

Всё, что видели, сестре…

Кончим. Тихо встанет с кресел,

Молчалива и строга.

Скажет каждому: «Будь весел.

За окном лежат снега».

13 января 1906

* * *

Ты придешь и обнимешь.

И в спокойной мгле

Мне лицо опрокинешь

Встречу новой земле.

В новом небе забудем

Что прошло – навсегда.

Тихо молвят люди:

«Вот еще звезда».

И, мерцая, задремлем

На туманный век,

Посылая землям

Среброзвездный снег.

На груди из рая —

Твой небесный цвет.

Я пойму, мерцая,

Твой спокойный свет.

24 января 1906

* * *

Мы подошли – и воды синие,

Как две расплеснутых стены.

И вот – вдали белеет скиния,

И дали мутные видны.

Но уж над горными провалами

На дымно блещущий утес

Ты не взбежишь, звеня кимвалами,

В венке из диких красных роз.

Так – и чудесным очарованы —

Не избежим своей судьбы,

И, в цепи новые закованы,

Бредем, печальные рабы.

25 января 1906

ВЕРБОЧКИ

Мальчики да девочки

Свечечки да вербочки

Понесли домой.

Огонечки теплятся,

Прохожие крестятся,

И пахнет весной.

Ветерок удаленький,

Дождик, дождик маленький,

Не задуй огня!

В Воскресенье Вербное

Завтра встану первая

Для святого дня.

1—10 февраля 1906

ИВАНОВА НОЧЬ

Мы выйдем в сад с тобою, скромной,

И будем странствовать одни.

Ты будешь за травою темной

Искать купальские огни.

Я буду ждать с глубокой верой

Чудес, желаемых тобой:

Пусть вспыхнет папоротник серый

Под встрепенувшейся рукой.

Ночь полыхнет зеленым светом, —

Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,

Упоена в волшебстве этом

Двойной отравой красоты!

Я буду ждать, любуясь втайне,

Ночных желаний не будя.

Твоих девичьих очертаний —

Не бойся – не спугну, дитя!

Но если ночь, встряхнув ветвями,

Захочет в небе изнемочь,

Я загляну в тебя глазами

Туманными, как эта ночь.

И будет миг, когда ты снидешь

Еще в иные небеса.

И в новых небесах увидишь

Лишь две звезды – мои глаза.

Миг! В этом небе глаз упорных

Ты вся отражена – смотри!

И под навес ветвей узорных

Проникло таинство зари.

12 февраля 1906

СОЛЬВЕЙГ

Сергею Городецкому

Сольвейг прибегает на лыжах.

Ибсен. «Пер Гюнт»

Сольвейг! Ты прибежала на лыжах ко мне,

Улыбнулась пришедшей весне!

Жил я в бедной и темной избушке моей

Много дней, меж камней, без огней.

Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул —

Я топор широко размахнул!

Я смеюсь и крушу вековую сосну,

Я встречаю невесту – весну!

Пусть над новой избой

Будет свод голубой —

Полно соснам скрывать синеву!

Это небо – твое!

Это небо – мое!

Пусть недаром я гордым слыву!

Жил в лесу, как во сне,

Пел молитвы сосне,

Надо мной распростершей красу.

Ты пришла – и светло,

Зимний сон разнесло,

И весна загудела в лесу!

Слышишь звонкий топор? Видишь

радостный взор,

На тебя устремленный в упор?

Слышишь песню мою? Я крушу и пою

Про весеннюю Сольвейг мою!

Под моим топором, распевая хвалы,

Раскачнулись в лазури стволы!

Голос твой – он звончей песен старой

сосны!

Сольвейг! Песня зеленой весны!

20 февраля 1906

* * *

Г. Гюнтеру

Ты был осыпан звездным цветом

Ее торжественной весны,

И были пышно над поэтом

Восторг и горе сплетены.

Открылось небо над тобою,

Ты слушал пламенный хорал,

День белый с ночью голубою

Зарею алой сочетал.

Но в мирной безраздумной сини

Очарованье доцвело,

И вот – осталась нежность линий

И в нимбе пепельном чело.

Склонясь на цвет полуувядший,

Стремиться не устанешь ты,

Но заглядишься, ангел падший,

В двойные, нежные черты.

И, может быть, в бреду ползучем,

Межу не в силах обойти,

Ты увенчаешься колючим

Венцом запретного пути.

Так, – не забудь в венце из терний,

Кому молился в первый раз,

Когда обманет свет вечерний

Расширенных и светлых глаз.

19 марта 1906

* * *

Я знал ее еще тогда,

В те баснословные года.

Тютчев

Прошли года, но ты – всё та же:

Строга, прекрасна и ясна;

Лишь волосы немного глаже,

И в них сверкает седина.

А я – склонен над грудой книжной,

Высокий, сгорбленный старик, —

С одною думой непостижной

Смотрю на твой спокойный лик.

Да. Нас года не изменили.

Живем и дышим, как тогда,

И, вспоминая, сохранили

Те баснословные года…

Их светлый пепел – в длинной урне.

Наш светлый дух – в лазурной мгле.

И всё чудесней, всё лазурней —

Дышать прошедшим на земле.

30 мая 1906

АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ

Люблю тебя, Ангел-Хранитель во мгле,

Во мгле, что со мною всегда на земле.

За то, что ты светлой невестой была,

За то, что ты тайну мою отняла.

За то, что связала нас тайна и ночь,

Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.

За то, что нам долгая жизнь суждена,

О, даже за то, что мы – муж и жена!

За цепи мои и заклятья твои.

За то, что над нами проклятье семьи.

За то, что не любишь того, что люблю.

За то, что о нищих и бедных скорблю.

За то, что не можем согласно мы жить.

За то, что хочу и не смею убить —

Отмстить малодушным, кто жил без огня,

Кто так унижал мой народ и меня!

Кто запер свободных и сильных в тюрьму,

Кто долго не верил огню моему.

Кто хочет за деньги лишить меня дня,

Собачью покорность купить у меня…

За то, что я слаб и смириться готов,

Что предки мои – поколенье рабов,

И нежности ядом убита душа,

И эта рука не поднимет ножа…

Но люблю я тебя и за слабость мою,

За горькую долю и силу твою.

Что огнем сожжено и свинцом залито —

Того разорвать не посмеет никто!

С тобою смотрел я на эту зарю —

С тобой в эту черную бездну смотрю.

И двойственно нам приказанье судьбы:

Мы вольные души! Мы злые рабы!

Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди!

Огонь или тьма – впереди?

Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем?

Вдвоем – неразрывно – навеки вдвоем!

Воскреснем? Погибнем? Умрем?

17 августа 1906

ДЕВЕ-РЕВОЛЮЦИИ

О, дева, иду за тобой —

И страшно ль идти за тобой

Влюбленному в душу свою,

Влюбленному в тело свое?

19 августа 1906

* * *

Шлейф, забрызганный звездами,

Синий, синий, синий взор.

Меж землей и небесами

Вихрем поднятый костер.

Жизнь и смерть в круженьи вечном,

Вся, в шелках тугих,

Ты – путям открыта млечным,

Скрыта в тучах грозовых.

Пали душные туманы.

Гасни, гасни свет, пролейся мгла…

Ты – рукою узкой, белой, странной

Факел-кубок в руки мне дала.

Кубок-факел брошу в купол синий —

Расплеснется млечный путь.

Ты одна взойдешь над всей пустыней

Шлейф кометы развернуть.

Дай серебряных коснуться складок,

Равнодушным сердцем знать,

Как мой путь страдальный сладок,

Как легко и ясно умирать.

Сентябрь 1906

РУСЬ

Ты и во сне необычайна.

Твоей одежды не коснусь.

Дремлю – и за дремотой тайна,

И в тайне – ты почиешь, Русь.

Русь, опоясана реками

И дебрями окружена,

С болотами и журавлями,

И с мутным взором колдуна,

Где разноликие народы

Из края в край, из дола в дол

Ведут ночные хороводы

Под заревом горящих сел.

Где ведуны с ворожеями

Чаруют злаки на полях,

И ведьмы тешатся с чертями

В дорожных снеговых столбах.

Где буйно заметает вьюга

До крыши – утлое жилье,

И девушка на злого друга

Под снегом точит лезвее.

Где все пути и все распутья

Живой клюкой измождены,

И вихрь, свистящий в голых прутьях,

Поет преданья старины…

Так – я узнал в моей дремоте

Страны родимой нищету,

И в лоскутах ее лохмотий

Души скрываю наготу.

Тропу печальную, ночную

Я до погоста протоптал,

И там, на кладбище ночуя,

Подолгу песни распевал.

И сам не понял, не измерил,

Кому я песни посвятил,

В какого бога страстно верил,

Какую девушку любил.

Живую душу укачала,

Русь, на своих просторах, ты,

И вот – она не запятнала

Первоначальной чистоты.

Дремлю – и за дремотой тайна,

И в тайне почивает Русь.

Она и в снах необычайна.

Ее одежды не коснусь.

24 сентября 1906

СЫН И МАТЬ

Моей матери

Сын осеняется крестом.

Сын покидает отчий дом.

В песнях матери оставленной

Золотая радость есть:

Только б он пришел прославленный,

Только б радость перенесть!

Вот, в доспехе ослепительном,

Слышно, ходит сын во мгле,

Дух свой предал небожителям,

Сердце – матери-земле.

Петухи поют к заутрене,

Ночь испуганно бежит.

Хриплый рог туманов утренних

За спиной ее трубит.

Поднялись над луговинами

Кудри спутанные мхов,

Метят взорами совиными

В стаю легких облаков…

Вот он, сын мой, в светлом облаке,

В шлеме утренней зари!

Сыплет он стрелами колкими

В чернолесья, в пустыри!..

Веет ветер очистительный

От небесной синевы.

Сын бросает меч губительный,

Шлем снимает с головы.

Точит грудь его пронзенная

Кровь и горние хвалы:

Здравствуй, даль, освобожденная

От ночной туманной мглы!

В сердце матери оставленной

Золотая радость есть:

Вот он, сын мой, окровавленный!

Только б радость перенесть!

Сын не забыл родную мать:

Сын воротился умирать.

4 октября 1906

* * *

Нет имени тебе, мой дальний.

Вдали лежала мать, больна.

Над ней склонялась всё печальней

Ее сиделка – тишина.

Но счастье было безначальней,

Чем тишина. Была весна.

Ты подходил к стеклянной двери

И там стоял, в саду, маня

Меня, задумчивую Мэри,

Голубоокую меня.

Я проходила тихой залой

Сквозь дрёму, шелесты и сны…

И на балконе тень дрожала

Ее сиделки – тишины…

Мгновенье – в зеркале старинном

Я видела себя, себя…

И шелестила платьем длинным

По ступеням – встречать тебя.

И жали руку эти руки…

И трепетала в них она…

Но издали летели звуки:

Там… задыхалась тишина.

И миг еще – в оконной раме

Я видела – уходишь ты…

И в окна к бедной, бедной маме

С балкона кланялись цветы…

К ней прилегла в опочивальне

Ее сиделка – тишина…

Я здесь, в моей девичьей спальне,