Живописатель натуры

Какое сборище красот представлялось тут единым разом очам зрителя любопытного! Здесь составляли вы огромные кусты, усыпанные множеством цветов розовых. Широкие ваши и важный вид имеющие листья в совокуплении своем служили вместо подножия и поддерживали на себе всю великолепную главу вашу, увенчанную цветами. Тамо возвышались вы высокими пирамидами, унизанными снизу до самого верха цветами алыми и кровавыми колеров, столь живых и ярких, что наилучший кармин с ними сравниться не мог. Инде главное стебло ваше окружалось множеством других стеблей и, возвышаясь превыше всех их, гордилось над ними, как над детьми своими. Множество цветов видимо было на всех оных. Немного далее некоторые из товарищей ваших величались цветами бледными и алтейным подобными. Единая величина отличала их от оных, а иные имели их самого густого и почти багрового, но прекраснейшего колера. Словом, весь великолепный строй сей испещрен был толиким множеством цветов разновидных, что все они в совокуплении своем представляли зрелище преузорочное и такую картину, на которую довольно насмотреться было неможно.

Сими красотами еще не успевал зритель навеселиться довольно, как другой собор бесчисленных красот и другое великолепие отвлекало очи и все его внимание к себе. В правой стороне и в некотором отдалении оттуда великолепствовал целый лесок, составленный из вас, мальвы дорогие, и унизанный сплошь многими сотнями цветов ваших. Какой сонм цветов! Какое сборище колеров различных и какая приятная смесь оных ни представлялась тут под тению густых дерев очам любопытным!

Чувствительный зритель, любуясь новым зрелищем сим, уже издалека поспешал итить туда и, приходя, обретал новые красы и великолепие новое. Две короткие стены, воздвигнутые из пирамид ваших, стоявших в самой близости друг подле друга, составляли тут преддверие и власно, как торжественные врата в маленький мой елизиум, тот небольшой увеселительный лесок, которым никогда я довольно налюбоваться не мог, и потому обязан я за тысячи минут приятных в моей жизни.

Не могу забыть, с каким удовольствием вступал я всякий раз в сей пышный и великолепный вход, в милую рощицу сию, и сколь много утешался вами, мальвы дорогие, при самом гулянии по оной. Где б я ни находился в сем лесочке, искусством произведенном, и по тропинкам ли ходил тенистым и изогбенным, по полянкам ли гулял прекрасным и отверстым, на лужочках ли стоял, покрытых мягкою и нежною травою, или отдыхал, сидючи на любимейшей лежаночке дернистой под тению илема широколиственного, осеняющего всю ее ветвями своими, как повсюду встречались вы с зрением моим и очаровывали оное милыми и прекрасными цветами вашими. Инде усматривал я вас стоящих на просторе во всей пышности и великолепии своем, инде растущих между дерев и украшающих зелень их собою, инде казались цветы ваши выросшими на ветвях высоких берез самых и придающими самым древесам красоту неописанную. В других местах казались гирлянды, сплетенные из листьев и цветов ваших, висящие с сучьев дерев разных и досязающими до земли самой. Тут целым площадкам и полянам придавали вы собою красу отменную и такую, какой они и в лучшее время года не имели. В иных местах видимы вы были, хотя не все обнаженные, но не в худшем, а еще в приятнейшем виде. Тут из цветов ваших только некоторые встречались с зрением моим при простирании оного сквозь густоту дерев, вокруг меня стоящих. По величине отверстиев и промежутков, остающихся между ветвями древес, видим был инде только один в вышине, инде два или несколько цветов в кучке и увеселяли собою зрение. Яркость колеров их при зрении из темноты увеличивалась сугубо и для очей, а особливо при вечернем солнце производила такое действие, какого изобразить немож-но. Все они и колера их, а особливо против солнца, казались неописанной красоты и такой живости, что все наилучшие краски им в яркости и красоте уступить долженствовали. Все красные и алые из них горели, как раскаленный уголь самой, и столь ярко и живо, что никакой кармин и никакая краска не могла никак уподобляться им, и все таковые производили в душе такое впечатление, которого приятность никак описать неможно.

Когда ж случалось идучи темною и тенистою дорожкою вдруг приближиться к сонмищу вашему, стоящему при отверстии и выходе из оной, то, о какое приятное чувствие производили вы в душе, встречаясь внезапно с зрением в полной пышности и великолепии больших пирамид своих и поражая око бесчисленным множеством цветов и смешением разных друг друга густейших и приятнейших колеров их. Всякой раз не было возможности проитить без того, что не остановиться на минуту и не полюбоваться красотами вашими.

Но можно ль описать все то, что производили вы тогда в садике моем и какую красу придавали ему собою в тогдашнее время. Несмотря на всю пустоту,» господствовавшую уже тогда в оном, превращали вы его в сущий Едем и делали столь приятным, что я не скучал посещать его всякий день и веселиться столько оным, что и поныне еще не истребились из души моей приятные впечатления, которые производимы были в ней тогда вами и красотами вашими.

О милые и любезные цветы! По самой истине достойны вы предпочитаемы быть пред всеми прочими. Ни которые из них не могут никак сравниться с вами и ни которые не могут придавать садам нашим толикого блеска и такого великолепия, как вы, и так много утешать зрение наше своими красотами. О как жалки сады и цветочные ревиры, не имеющие в себе вас! Как пусты и безобразны они без вас в конце лета и при начале осени. Нет в них в сие время ничего такого, что в особливости могло б приманивать к себе и, привлекая око зрителя, заставлять любоваться собою. Единые только плоды, где они есть или случатся, да и то великое только изобилие оных к произведению того способны. Но и сие всегда ли, везде ли и надолго ли бывает? По снятии ж плодов остаются сады без вас пустынями сущими и такими местами, в которые и заглянуть никто не хочет. Вы же, милые цветы, не только в сие время, но и далее, и по самую глубокую осень, можете собою поддерживать их приятности и делать их посещения достойными.

О как много теряют те, кои, имея у себя сады, а вас не имеют да и о заведении вас не помышляют и не стараются, коль многих удовольствий лишатся чрез то! Вы и самым простейшим и таким садам их, которые не имеют в себе ничего хорошего и ни к каким утешениям не способны, могли б уже собою придавать множество красот и приятностей и делать их и посещения и похвал достойными. Но что я говорю. Самым бездревесным огородам, самым овощникам могли б вы, милые цветы, придавать собою столько красот, что они могли б уже некоторым образом заменять недостатки садов самых и доставлять приятное гульбище для существ чувствительных и любящих себя веселить красотами натуры!

Что касается до меня, то вы столько сделались мне милы и любезны, что я никогда не упущу иметь вас, пышные и величественные цветы в садах своих, и украшать вами все лучшие части и ревиры в оных. Вы достойны того, милые и приятные цветы, и с лихвою награждаете за труд, употребляемый для вас при посеве, рассадке и воспитании вашем. Никогда не поскучу я оным, ибо ведаю из опытности, что вы вознаградите меня за то тысячами минут приятных и веселых. Минут, каковые частичками прямого блаженства на земле почтены быть могут и каковых о искании себе я всегда и везде прилагаю старание.

4. Ко временю созревания плодов

(сочинено в начале августа 1795 г.)

Наконец настало у нас и ты, о время созревания плодов, время наидрагоценнейшее и изобильнейшее в году. Дождались мы; и тебя, о период времени, важнейший из всех прочих период, который угодно было устроителю природы ознаменовать особливым благоволением своим; благословить оной своею десницею Святою и назначить к произведению важнейших польз бесчисленным тварям своим, нежели к каким все прочие от него назначены! Вся натура начала уже достигать до той цели своей, до которой с начала весны наиглавнейше стремилась она, стремилась денно и ночно, с такою неутомленностию и с такими таинственными трудами, которые превышают все воображения и все понятия наши.

Все перемены, какие ни происходили по сие время в обширной Натуре, все разнообразные явления, какие ни представлялись до сего взорам и очам нашим, и оные толь часто приятностями своими очаровывали, все таинственные действия натуры, происходившие как в недрах земли, так и на поверхности оной, коим не могли мы надивиться довольно и кои толь много превосходят все понятия наши; – делались и происходили, на большую часть не сами для себя, но назначены были для совершения собою других и важнейших намерений. Все они главною целию своей имели то состояние вещей, в которое множайшие из них только в сие время приходить начинают. Все явления, бывшие до сего, были едиными только предшественниками, предвозвестниками и герольдами твоими. О ты, важнейшее явление натуры! явление, достойное наивеличайшего внимания, а вкупе и удивления нашего!

Что такое происходило до сего? Что такое видели мы, как не единые только приуготовления твои к явлению нынешнему как к наиважнейшему деянию твоему, премудрая натура! Серые и безобразные поля наши покрывались зеленми приятными. Миллионы трав и былин возрастали на них, и рука твоя сотыкала на них бархаты драгоценные и украшала их, как богатые ткани, цветами узорочными. Мы видели травы сии прозябающими из недр земных и укрывающими серую поверхность ее. Мы любовались ростом и умножающимися с каждым днем, возвышением их. Мы видели, как рука твоя соплетала на них колосья разнообразные и украшала ими стебли их, видели класы сии цветущими и буреющими, видели поля наши, тобою в образе морей превращаемые, любовались волнами, производимыми на них дыханиями ветров твоих. Видели потом класы сии позлащающимися и стебли под собою к согбению принуждающие. Мы видели все сие и любовались всеми зрелищами сими.

Тучные вертограды наши украшались злаками разными. Мы видели их в положениях и состояниях различных и переменных. Сперва также безобразными, там покрывающимися зеленью разного, а потом испещряющимися цветами многими. Мы видели и их порождения, выходящими из земли, видели возрастающими и ботеющими и взоры наши различием роста своего увеселяющими, и на все сие с удовольствием взирали.

Ветвистые леса, сады и другие древесные насаждения наши получали также разные виды и подобия. Мы видели их обнаженными сперва и могли рассматривать и тончайшие ветви на древах их. Видели, как древеса сии рукою твоею облекаемы были в летние одежды их, мы любовались густотою и разнообразностию листьев их, веселились живостию колеров их и прохлаждали члены свои приятною тению, производимою ими. Мы видели многие из них украшавшими ветви свои тысячами цветов преузорочных. Мы прельщались красотою и великолепием оным и услаждали обоняние свое благовонием от них и всем тем не могли навеселиться довольно.

Все перемены и явления сии были видимые нами и довольно известные всем. А сколь много действий ни происходило, и таких притом, которые сокрыты были от очей и понятий наших и кои натура производила сокровенно от нас.

Никакой травинке и никакому растению неможно произойти самому собою и от себя, а того меньше образоваться, и все те явления и перемены производить, кои видимы нами были и коим иногда мы довольно надивиться не могли. Ко всему тому потребно было побуждение, побуждение, делаемое самою Натурою, неизвестными и утаенными от нас средствами и путями.

К произведению всех перемен оных надлежало всем стихиям содействовать и всей той великой машине в беспрерывном действии и движении быть, которая tc начала Света продолжает кругообращение свое и устроение которой превышает все понятие и умовоображение наше. Морям надлежало доставлять воды свои в подземные горнилы, а сим парениями взгонять их чрез ущелины земные до самой поверхности ее и рассевать их жилами всюду и всюду для напоения оной и произведения тысячи источников и ключей, изливающих беспрерывно воды свои Bi реки, доставляющие их паки в озеры и моря. Солнцу, воздуху, ветрам и теплоте надлежало поднимать нежнейшие испарения из сих вод во время течения их в высоту и, соплетая из них туманы, тучи и облака, орошать из них росами и дождем произрастения в их росте. Земле надлежало доставлять из недр своих в коренья их влагу, туки, соль и другие нужные им части и потребности. Воздух долженствовал отделять от себя части свои и, доставляя в тесные скважины состава их, вовлекать вместе с собою также разные масляные и солянистые частицы в недрах его, в рассеянии парящие, и помогать тем со своей стороны возрастанию их. Огню и другим стихиальным веществам надлежало также помогать своими действиями при том и совокупно всем наполнять и раздувать собою развивающиеся постепенно машины, устроения наипремудрейшего, находившиеся до сего в тесном сожмении и уже давно перстами натуры изготовленные.

Всем сим и тысячам других вещей надлежало действовать и действиями своими помогать к тому, чтоб все произрастения получали свойственные им виды и подобия и в составе своем имели все приличные каждому соки и силы, и ни единое из них во время возрастания своего не отступило от порядка, десницею превечного предначертанного ему.

Но к тому ли одному толико трудилась вся натура, трудилась денно и нощно с начала весны и по сие время, и происходили все сии известные и сокровенные действия, явления и перемены в натуре, чтоб увеселяться нам только зеленью трав и кистьями дерев, прохлаждаться тению от них, утешать взоры наши цветов их разновидностию или употреблять их в некоторые небольшие пользы себе и скотам нашим?

Ах, нет, и сего быть не может! Пользы сии хотя и не без выгоды для нас, однако, слишком еще малы, и конец сей далеко не соответствует величине действиев и трудам натуры. Ему надобно быть несравненно важнейшему и пользе гораздо существительнейшей. Она и есть такова действительно, и натура трудилась толь много, верно, не попустому. Не наслаждались только мы еще по сие время ею и начинаем только теперь пользоваться щедротою сею, сниспосылаемою от небес к нам.

Для нас в нынешней жизни единого веселия еще мало и недостаточно. Блаженство наше составлять предназначено только в будущей жизни, а здесь почесться оно может единым только побочным концом, а кроме оного нужна еще и нужна гораздо более нам пища и пропитание. Без сей не могли бы мы пользоваться и увеселениями всеми. Итак, пища сия и снабдение нас оною на все годичное или еще множайшее время было главнейшею целью, для которой росли, цвели и возрастали произрастения и для которой пекущаяся об нас натура с начала весны даже до сего времени так много и неусыпно трудилась.

Но, о, какое поле удивления открывается мне, когда я простираю мысленный взор свой на все, относящееся до сего пункта, и обозреваю все следы попечения Твоего и заботы об нас, благодетельная Натура. Предназначив к наиглавнейшей пище и пропитанию нашему хотя те же самые зерны, производимые тобою в колосьях и в других сосудцах, бываемых на произрастениях твоих, которым назначила ты быть вкупе и орудиями к продолжению родов их, не оставила ты пещись и о возможнейшем удовольствии вкуса нашего. Ты не только снабдила все их разными вкусами, превосходящими друг друга в приятности и доброте, но премудро распорядила, чтоб самые те из них, которые для нас нужнее прочих, не только производимы могли быть с меньшим для нас трудом и в множайшем количестве, кои вырастали почти обнаженные, покрытые только тонкого кожицею, от которой отделять нам их малого б труда стоило, но которая вкупе помогала б им длиться долгое время без вреда и быть удобными к сбережению на несколько лет оных. С теми ж, которых угодно было тебе произвесть меньшее количество и не так устроить, чтоб могли они служить нам ежедневною пищею, благоволила ты сделать иное распоряжение, распоряжение премудрое, но не менее для нас благодетельное и полезное. Многие из них одела ты телами толстоты неодинаковой и состава многоразличного и удивительного. Тела сии, снабдив ты соками родов различных и угобзив ароматами благовонными, произвела для намерений не менее важных. Ты, придав им разные и друг пред другом преимущественные и лучшие вкусы, назначила все их к тому, чтоб они служили не только по пропитанию нам, но вкупе и услаждали вкус наш и производили тем отменное удовольствие для нас. Но дабы и самые немногие зерны сии не без всякой пользы для нас оставались, то многим из них придала ты способность снабжать нас разными млеками и елеями, пригодными для приправ и услаждения яств наших. Иных же не одарила сими способностями, одарила ты другими и: также для пользы нашей. Некоторым из сих вместо тела на семенах повелела ты производить коренья отменного состава и величины и, снабдив их разными вкусами, также в доброте и приятности друг друга превосходящими, сделала их способными и к пропитанию нашему и к услаждению вкуса приятностию своею. Другим определила производить единые только листья особливой величины и устроения и способные питать нас большую часть времени годового. А некоторым единые только стебли, облеченные веществом особым и таким, которое назначила ты в иную для нас пользу, и сделала удобным к произведению тканей и одежд, могущих защищать тела наши от суровости непогод и доставлять нам многие другие выгоды. Несметное же множество других, рассеваемых не нами, а твоею собственною рукою, назначила ты для иного, но не меньше важного и великого намерения. Сими питаешь ты несметные тысячи других животных, тварей разных родов, видов, подобия и к разным намерениям назначенных тобою. Всех их питаешь ты с толикою заботливостью и с таким попечением об них, что из всех мнхогочисленных родов их ни единый еще род с начала мироздания не оголодал и не перевелся и доныне. Всякому из них назначена от тебя особая пища и пропитание, и всякий и находит ее в каждый год со избытком и не терпит оскудения в ней.

Сим образом пеклась ты об них и о сохранении родов их, несмотря хотя многих из них назначила ты питать собою других тварей, сотоварищей своих, и, по-видимому, в множестве погибать от того. И в самом сем распоряжении твоем сияет непостижимая премудрость, соединенная вкупе с особливым и благодетельным попечением об нас. Некоторым и довольно многим из них, питавшимся отчасти произрастениями и разными частями их, отчасти семенами оных или другими и разными животными, предназначила ты производить собственно и нам многоразличные и важные пользы. Многим придала ты способность к общежитию с нами и не только покорила в особливости велениям нашим, но придала им способность производить нам важные услуги. Некоторые из них облегчают труды наши и помогают нам силами своими в доставлении себе всех способностей и исправлении нужд житейских. Другие отдают нам шерсть и волну свою для сотыкания из них одежды себе, а яйца, масло и млеко для пропитания нас. Многие питают нас самыми телами и внутренностями своими и снабжают теплыми мехами для согревания, а перьями и пухом для успокоения членов наших. Иные во все течение лета денно и ночно неутомленно трудятся в собирании и приуготовлении меда для услаждения вкуса нашего и воска для освещения жилищ наших в часы мрака и темноты. А другим повелела ты искусством, все понятие наше превосходящим, сопрядать из соков своих нити и снабжать нас ими для сотыкания из них наших одежд лучших.

Тако, премудро и благодетельно, пеклась и заботилась ты о пользах и выгодах наших, попечительная натура! И кто может сповесть все благодеяния, оказываемые нам тобою ежегодно! Бесчисленны они и велики, и ты достойна за них благодарности беспредельной, а особливо в сие время. Для осыпания нас ими и всеми дарами твоими назначила ты хотя разные периоды времени годового, но период нынешний сделала ты знаменитейшим из всех и выгоднейшим для нас. До сего пользовались мы ими постепенно и понемногу, а теперь по особливому благоволению своему, начинаешь осыпать ты нас ими вдруг и в превеликом изобилии и множестве.

О какое! приятное удовольствие можно иметь мыслящим и чувствительным душам, если с умственным обозрением всех благодеяний твоих соединять теперь и телесное! Никогда не упояется душа моя толикою сладостию и никогда не плавает сердце мое в удовольствии том великом при мыслях и обозреваниях таковых, как в теперешнее время. Куда ни направлю стопы мои, куда ни простру очи мои, везде вижу следы благодеяний твоих, повсюду встречаются со мною зрелищи, увеселяющие взоры мои и приводящие всю душу мою в такое положение, которого приятность я никак изобразить не могу.

Выйду ли на поля, окружающие обиталище мое, простру ли взор свои на луга, распростертые по долинам и низам, углублюсь ли в прохладные недры лесов тенистых, обозрею ли умственным и телесным оком своим реки и другие воды, рассеянные по окрестностям селения, обитаемого мною, и все, находящееся в них и на оных, обойду ли все места и части самого жилища моего, разные в нем ограждения и все в них находящееся сбозрею, загляну ли на гумно мое с умножающимися в нем теперь всякой день скирдами хлебными, войду ли в ограждения, где растут мои овощи и травы огородные, выйду ли в сады мои, и загляну ли во все части и ревиры оных – как везде-везде увижу я изобилие, везде дары, рассыпанные твоею рукою, щедрая и благодетельная натуры! и повсюду людей и самых животных, собирающих оные, питающихся оными и впрок себе их заготовляющих. Все и все находятся в движении и все в трудах, и трудах хотя тяжких, но приятнейших во всем годе. Никогда им они толико легкими не кажутся, как в сие время!

Тамо вижу и поля, усеянные множеством поселян, занимающихся: уборкой хлебов своих и собирающих в гумны свои дары, сниспосланные им от небес в лето сие. Все члены семейств их от мала до велика с охотою берут участие в сем; труде всеобщем, и все трудятся без стенания, но охотно и с удовольствием еще: иные посекают класы серпами и косами острыми, другие снашивают снопы, связанные из них, и складывают в кучи, иные взвивают их на повозки и везут в жилищи свои. Далее другие рассевают уже новые семена или готовят их для вверения вновь недрам земли, обработанной ими.

Здесь вижу луга, испещренные стогами сена, заготовленного для питания скота, стрегомого между ими, и людей, ограждающих оные тонкими древесами. Между тем пастыри бегают и загоняют утучненных и играющих животных, которые их попечению вверены.

Тамо нахожу лес до того безмолвный, ныне же оживотворенный множеством людей, посещающих его ежедневно. Созрели теперь многие плоды древес диких, и они собирают оные, а вкупе с ними и растения земли самой, ею в сие время производимые в них. Инде вижу поселян, едущих от пчел своих с большими сосудами, наполненных сладким медом, полученным от избытков их. В другом месте встречается стрелок со мною, обвешанный множеством птиц разных, настреленных им на водах и болотах, где они выводили детей своих и без всякого вспоможения нашего воспитывали для нас. Инде вижу уже раннего ловца, с быстрою и прекрасною птицею на руках разъезжающего по нивам, украшавшимся недавно колосьями златыми, а теперь уже обнажившимся. Проворный пес сотовариществует ему и помогает отыскивать пернатых, прилетающих к нам из стран дальних для питания нас собою и детьми своими.

На водах, встречающихся с зрением моим, вижу целые стада птиц разнородных, плавающих по поверхности их, с многочисленными детьми своими, достигшими уже до возраста совершенного. А над ними других, то в высоте парящих, то быстро к лицу самой воды спускающихся и делающих обороты разные. В чистых струях прозорливыми очами своими усматривают они рыб, живущих в оных и подходящих близко к поверхности вод, острыми когтями своими изловить старающихся, что по великому изобилию оных им и удается часто. В других местах вижу других, которые исполинами между пернатыми почесться могут, шагающих на длинных ногах своих по отмелям вод сих и добывающих также свойственную пищу себе. Инде вижу юношей сельских, преграждающих мелководия в реках забралами каменистыми, а других, извлекающих уже из них сплетенные из гибких ветвей древесных, мрежи свои со множеством рыб всякого рода и радующихся о добыче своей. Далее вижу целое сонмище младых поселянок, пестреющихся вдали разноцветными одеждами своими. У сих созрело произрастение из всех любимейшее для них, и они, выдергивая оное из земли и связывая в пуки и снопья небольшие, устанавливали их в кучки пирамидальные, и теперь [вижу] чрез воды перебирающихся по мелям и при воспевании песней сельских, возвращающихся в домы свои.

Инде вижу пыль, поднимающуюся столпом в высоту воздуха чистого, и слышу громкий стук от колес, в недрах сего облака густого происходящий. Целый ряд порожних сельских колесниц катится тут быстро, и как на крылах ветренных, по путю гладкому и сухому, и согласная дружина младых и старых поселян поспешает на них за оставшими еще на нивах сокровищами своими, чтоб успеть еще до вечера докласть огромные стопы, воздвигаемые из них подле жилищ своих. Восклицания их при понуждении лошадей своих к скорому бегу раздаются далеко по сторонам, и отголоски оттого достигают до ушей моих. Другую дружину с длинным рядом движущихся громад класистых вижу шествующую уже медленными стопами на сретение сей и спускающуюся бережно с горы высокой. Вместо стука и грома слышен тут уже скрып от колес, под тяжкими бременами стенящих.