Психопат

Тоцци бросил на него свирепый взгляд:

– Я никогда этого не слышал.

– Ты никогда никого не слушаешь.

– Собственно говоря, джентльмены, – сказала Каммингс, – моя специальность – психология отклонений типа маниакальной вспыльчивости.

Гиббонс издал смешок:

– Похоже на оценку последней выходки моего напарника.

Лоррейн бросила на него яростный взгляд. Это означало, что надо вести себя сдержаннее. Она не могла донимать Тоцци при посторонних и, видимо, решила приняться за мужа, так как с ним могла управляться без слов, одними взглядами и жестами. Это искусство развивается у жен само собой. Еще несколько лет – и она будет поедом есть Катберта уже без слов и без жестов, с помощью одной телепатии. Жаль, что Гиббонс любит ее так сильно. Любовь иногда может стать тяжким бременем.

– Доктор Каммингс приехала сюда по программе внутреннего обмена, организованной Бюро, – объявил Иверс. – Агенты, работающие в лабораториях или в кабинетах, будут набираться оперативного опыта, чтобы лучше понимать деятельность системы в целом. Доктор Каммингс на полтора месяца станет оперативником, почувствует себя, так сказать, на передовой.

Иверс и Каммингс закивали и заулыбались, очевидно, довольные друг другом. Гиббонс кивнул, но без улыбки. Еще одна нелепая программа, изобретенная вашингтонским начальством. Отправить кабинетных работников на передовую, чтобы им было о чем трепаться на вечеринках в Джорджтауне[2]. Вопиющая нелепость.

– Я хотел прикрепить доктора Каммингс к Робертсону и Келсо, – сообщил Иверс, – но поскольку Тоцци пробудет в отпуске по состоянию здоровья не меньше месяца, она, видимо, станет твоим партнером, Берт.

Лицо Гиббонса вытянулось.

– Что?

– Да. – Иверс кивнул, утверждая свое решение. – С точки зрения расстановки людей в этом есть смысл. Когда Тоцци будет готов приступить к исполнению служебных обязанностей, пребывание доктора Каммингс здесь подойдет к концу.

Гордый собой, Иверс провел ладонью по лацкану спортивного пиджака из верблюжьей шерсти. Самодовольный болван.

У Гиббонса заурчало в животе.

– Не думаю, что это слишком удачная мысль. Нельзя подключать к расследованию по делу мафии кого попало. Черт возьми, я сейчас занимаюсь только убийством Мистретты. И практиканты мне не нужны. У меня есть осведомители, которые мне доверяют. Увидев незнакомое лицо, они тут же замкнутся. Как я смогу сделать что-то, если она будет рядом?

Каммингс вздернула подбородок и сцепила руки за спиной.

– Агент Гиббонс, вы полагаете, я буду помехой в вашем расследовании, потому что я женщина или потому что я чернокожая?

Гиббонс оскалил зубы:

– Вы будете помехой, потому что понятия не имеете об оперативной работе.

Она поглядела в его ничего не выражающие глаза.

– Мой пол и цвет кожи здесь ни при чем?

Гиббонс твердо встретил ее взгляд.

– Еще как при чем. Мафиози не задумываясь пристрелит черную дамочку. Для этих людей ваша жизнь не ценнее кофейной гущи.

– Гиббонс!

Брови Лоррейн взлетели выше некуда. Вечно он нарушает политическую корректность.

– Я просто хочу обрисовать положение дел. Эти люди знают, кто я, знают, что с фэбээровцем шутки плохи. Вас, Каммингс, они не знают. А этижизнерадостные итальянцы не принимают гостей с распростертыми объятиями.

– Ну так вы можете меня представить. – Голос ее звучал весьма уверенно. – Узнав, что я из ФБР, они поймут, что и со мнойшутки плохи.

Она держалась, будто студентка, впервые закурившая при родителях. Смотрите, мол, я уже взрослая.

– Берт, я ума не приложу, к кому еще можно прикрепить доктора Каммингс, – сказал Иверс. – Среди оперативников ты самый старший.

Гиббонс рассвирепел.

Тоцци посмеивался, положив босую ступню на колено. Гиббонс сверкнул на него взглядом. Болван. И все это по его вине. Не получи он рану, Иверсу и в голову не пришла бы подобная мысль.

Гиббонсу хотелось заорать на кого-нибудь, но он решил добиться своего с помощью разумных доводов.

– Послушайте, док, не обижайтесь, но я не могу допустить, чтобы вы торчали у меня под боком, собирая данные, пока я пытаюсь выяснить, кто распорядился убрать Сабатини Мистретту. Это будет опасно для вас и безрезультатно для меня. Извините, я занимаюсь не игрой для интеллектуалов.

– Понятно.

Гиббонс сердито посмотрел на ее безмятежное лицо. Достаточно того, что он женат на интеллектуалке, на кой черт ему еще одна во время работы.

В палату вошла, толкая перед собой кресло-каталку, худощавая девушка-латиноамериканка.

– Я вернусь через пять минут, – предупредила она Тоцци. – Только найду медсестру с вашими документами о выписке.

Когда санитарка вышла, Тоцци, опершись на костыль, поднялся. Гиббонс обратил внимание, что туфлю он надел без носка.

Иверс подошел к Гиббонсу и сказал ему на ухо:

– Извини, Берт, но это распоряжение из Вашингтона. Я, право же, ничего не могу поделать. Потерпи несколько недель, что-нибудь придумаю.

Гиббонс закусил верхнюю губу. Он прекрасно знал, что придумает Иверс, – как всегда, ничего.

Каммингс смотрела, как Тоцци морщится и корчится, усаживаясь поудобнее в кресле-каталке.

– Агент Тоцци, можно задать вам вопрос?

– Конечно. Задавайте.

– Где вы будете завершать лечение?

– То есть куда я сейчас поеду?

– Да.

Тоцци пожал плечами:

– Домой. Куда же еще?

Она поглядела на Иверса:

– Вы полагаете, это разумно? На агента Тоцци напали с оружием. Возможно, хотели убить. Решительный человек будет преследовать свою цель до конца.

Иверс поднял брови:

– В этом есть смысл.

Лоррейн прикрыла ладонью рот:

– О Господи...

Тоцци потряс головой:

– Тот человек был просто грабителем. Никто не собирается меня убивать.

– Но вы же не знаете этого наверняка.

– Абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем, но логически...

– Доктор Каммингс права, – перебил его Иверс. – На какое-то время я помещу тебе в квартиру охранника.

Негритянка поправила очки.

– Если у вас такая нехватка людей, то, может, не стоит превращать в обычного охранника кого-то из агентов. У меня есть другое предложение.

– Какое же?

– Я живу в нескольких кварталах отсюда, в квартире своей однокурсницы из Барнард-колледжа.

Гиббонс бросил взгляд на Лоррейн. Услышав о Барнард-колледже, она просияла. Теперь ее отношение к Каммингс изменится к лучшему, как к выпускнице того же учебного заведения, в котором училась она сама.

– Тоцци до поправки может пожить в квартире моей подруги, а я поживу у него.

Иверс потер подбородок:

– Мне только что привели целый список гангстеров, могущих желать его смерти. Может, тот человек был послан убитьТоцци. Майк, ты сам говоришь, что абсолютно уверенным нельзя быть ни в чем.

– Поверьте, – повторил Тоцци, – этот человек не убийца. Будь он профессионалом, то не стал бы терять времени. Все произошло бы так быстро, что я не увидел бы его.

Каммингс скрестила на груди руки.

– Возможно, на сей раз пошлют человека, лучше знающего свое дело.

Тоцци уперся костылем в пол и развернул кресло-каталку так, чтобы сидеть лицом к ней.

– Вы очень любезны, доктор Каммингс, но как же быть с вами? Что, если кто-то явится ко мне на квартиру, ища меня, а найдет вас? Думаете, просто повернется и уйдет?

– В таком...

У Каммингс был ответ, но Лоррейн перебила ее:

– Можете пожить у нас, доктор Каммингс. Свободная комната есть.

Гиббонс молча уставился на жену. Не стой между ними Иверс, он бы задушил ее на месте. Гостей он терпеть не мог, и Лоррейн это знала.

– Я не могу навязываться вам, профессор Бернстейн.

Гиббонс облегченно вздохнул. Правильно. Не навязывайся ко мне в дом, черт возьми.

Лоррейн любезно улыбнулась и покачала головой:

– Это не навязчивость. Мы собирались взять к себе Майкла, но, мне кажется, так будет лучше для всех. Майкл сможет оправиться от раны, не теряя своей драгоценной независимости, а Гиббонс вечером подготовит вас к завтрашней работе. Вы сразу полностью погрузитесь в дело.

Гиббонс оскалил зубы. Я погружу полностью вас обеих. И не отпущу, пока не перестанете пускать пузыри.

– Это надо обмозговать, – сказал он.

Иверс пожал плечами:

– По-моему, отлично. А как на твой взгляд, Тоцци?

Тот бросил на Иверса раздраженный взгляд:

– Я лишь хочу оказаться дома и какое-то время пожить в одиночестве. Моя квартира в Хобокене гораздо спокойнее любой гринвич-виллиджской. Больше подходит для отдыха. И я плохо сплю в незнакомых местах. Понимаете?

– Можешь прекрасно отдохнуть и в Гринвич-Виллидж, – сказал Иверс. – Поживи несколько дней, увидишь.

Тон его красноречиво свидетельствовал, что у Тоцци нет выбора.

– Тоцци! Слава Богу, ты еще здесь.

Стэси Вьера вошла в палату грудью вперед. На ней была черная кожаная куртка поверх блестящего трико в диагональную красно-бело-черную полоску. Отбросив за плечо гриву длинных бронзовых кудрей, она присела на корточки перед креслом-каталкой, чтобы голова ее и Тоцци находились на одном уровне. Зад ее выглядел тоже неплохо.

– Я рада, что застала тебя до выписки. Рой сообщил, что тебя увезли в эту больницу. Я позвонила, хотела справиться, как ты себя чувствуешь, а мне сказали, что ты выписываешься. Может, лучше остаться на несколько дней? Рой намекнул, что ты вроде бы живешь один. Не стоит возвращаться в пустой дом. Одиночество создает дурную энергию, а это замедляет выздоровление.

– Что вы говорите?

Лоррейн поглядела на Стэси свысока.

Каммингс метнула взгляд на Лоррейн:

– Дурную энергию?

Иверс кашлянул и прикрыл ладонью рот. Он старался не смотреть на бюст Стэси.

– Вот как... очень мило, Стэси, что ты беспокоишься обо мне. Я... э... ценю это.

Она глянула ему в глаза:

– Я оченьбеспокоюсь о тебе. Господи, у тебя же огнестрельная рана.

– Э... да. – Тоцци пришел в замешательство. Он не знал, как реагировать на эту заботу. Заметив, что все глаза устремлены на девушку, он стал представлять ей присутствующих. – Стэси, это мой начальник, Брент Иверс. Гиббонса ты знаешь. Это моя двоюродная сестра Лоррейн. А это доктор Мадлен Каммингс.

– Привет! – Стэси встала и перебросила волосы через плечо, словно демонстрируя модель прически, небрежно и соблазнительно.

Гиббонс делал усилие, чтобы не пялиться на нее; что правда – то правда, на эту девушку стоило посмотреть.

Иверс с любезной улыбкой пожал руку Стэси, но Лоррейн и Каммингс глядели на нее, будто стражи границы.

Внезапно Лоррейн обернулась и пронзила взглядом Гиббонса, словно прочтя его мысли. Каммингс тоже. Гиббонс выдал ответный взгляд. Если он в чем-то и не прав, это касается только его жены и его самого. А этой особе чего соваться?

Стэси, очевидно, ощутила дурную энергию, которую они излучали, потому что вид ее стал слегка испуганным.

– Не обращай внимания на этих женщин, – подбодрил ее Гиббонс. – Они учились в Барнард-колледже.

– Правда? – Девушка повернулась к стражам границы, и от этого движения рассыпались ее волосы. Она вновь отбросила их тем же элегантным движением. – Господи, и я тоже. Окончила в прошлом году.

Потом, проведя рукой по волосам, с изумлением поглядела на Лоррейн и Каммингс.

– Привет, бывшие студентки.

На лице Гиббонса появилась злобная усмешка. Стражей границы признание Стэси не обрадовало. Да и его, собственно, тоже. При мысли, что ему придется полтора месяца делить жилье с ними обеими, лицо у него вытянулось. Он уперся костяшками пальцев одной руки в ладонь другой и стал смотреть, каким бы суставом хрустнуть, но все они уже отхрустели.

Черт.

Глава 5

В коридоре пахло гнилыми фруктами, на стенах были выведены пульверизатором такие причудливые буквы, что Сол не мог составить из них слов. Видимо, детские имена, решил он. Дети вечно их пишут. Где-то в этой трущобе громко звучал стереопроигрыватель. Сол расслышал мерзкую музыку в стиле реп. Слов песни тоже было не разобрать. Два часа ночи, а какой-то ненормальный крутит эту гнусную какофонию. Идя вслед за Чарльзом в квартиру этого негритоса, он тряс головой. Под ногами что-то хрустело. Сол нахмурился. Эти люди живут, как скоты.

Чарльз звякнул большим кольцом с ключами, прикрепленными цепочкой к его ремню.

– Надеюсь, он в норме. Хотя пилюли нужно было дать два часа назад.

– Хорошо бы, – буркнул Сол. Эмерик ему был необходим. Весь план держался на нем.

– Если он совсем спятил за это время, твоя вина, – сказал Чарльз. – Незачем тебе было выходить сегодня ночью. Потеря времени, и только. Мы ничего не успеем сделать.

– Нет, это вина твоих приятелей, Рамона и Бакстера. Чего тянули так долго? Вы должны были выпустить меня в полночь.

– Я уже объяснял, Сол. Фараоны привезли из Ньюарка парня, который застрелил жену и хотел покончить с собой. Мы не знали, что они приедут. А при фараонах тебя не могли выпустить.

Чарльз свернул в другой длинный коридор.

– Черт возьми. Где же твоя квартира? Солу не терпелось увидеть Эмерика. Он хотел убедиться, что с психом ничего не стряслось.

Чарльз принялся на ходу перебирать ключи.

– Знаешь, Сол, я прав. Тебе незачем было сегодня выходить.

– У меня много дел. Ты мне твердишь, что Эмерик создает для тебя проблемы. Я должен немного поговорить с ним. А Донни должен выслушать, хоть он и псих.

Сол закусил нижнюю губу. Эмерика нужно привести в норму, пусть ненадолго. Если он будет полным психом, никто не поверит, что он совершил все убийства, намеченные Солом, Нужно обладать хотя бы проблесками разума, чтобы застрелить четверых и обозначить пулями крест.

– Поговорить, вот как? Думаешь, с Донни управляться легко? Погоди. Увидишь.

Чарльз остановился перед исцарапанной металлической дверью. Номер с нее исчез, но остался контур после давней окраски: 5Л.

Отперев, Чарльз приоткрыл дверь на несколько дюймов и приблизил к щели губы:

– Донни. Донни. Это я, Чарльз. Вернулся. – И обернулся к Солу. – Нужно предупредить его, что я здесь. Если неожиданно появиться, поднимет крик.

Сол увидел, что внутри горит свет.

– Это я, Донни. Вернулся.

Чарльз распахнул дверь полностью, и им обоим открылось зрелище.

– Что за...

– Черт возьми!

Сол зажмурился от яркого света. Казалось, все светильники в квартире включены, со всех ламп сняты абажуры. Стены гостиной от плинтуса до потолка были увешаны снимками женщин, вырезанными из газет и журналов. Домохозяйки из реклам смесей для тортов Бетти Крокер. Симпатичная телефонистка в наушниках. Мадонна. Раиса Горбачева. Леона Хелмсли. Доктор Рут. Все пригвождены чем попало: кнопкам, булавками, гвоздями, вилками, ножами, штопором, спичками, карандашами, ручками, отвертками – всем, что могло войти в штукатурку стен; и каждая картинка пригвождена четырежды, в лоб, живот и плечи. У лучшей модели месяца из журнала «Плейбой» плечи были пронзены концами раскрытых ножниц. Из живота Мисс Накачивайся на газетной рекламе оздоровительного центра торчал крючок от вешалки, изо лба супруги вице-президента – алюминиевая воронка.

Дональд Эмерик без рубашки сидел на корточках в углу и глядел на Сола с Чарльзом совершенно невинно, будто котенок. Кожа его была очень бледной, тело таким тощим, что грудь казалась вдавленной. Светло-каштановые волосы были всклокочены на темени. По лицу блуждала сентиментальная улыбка, но глаза оставались тупыми, бессмысленными. Он принялся кивать, и волосы его закачались из стороны в сторону, будто гребень петуха.

– Господь доволен, – прошептал Эмерик.

– Черт возьми, Донни, за это я сверну тебе шею.

Чарльз направился к парнишке, но Сол ухватил его за куртку:

– Не трогай. Дай мне поговорить с ним.

Чарльз пожал плечами и отошел:

– Паршивый сопляк.

Его подмывало дать парню затрещину, но Сол не хотел, чтобы Донни расстраивался.

– Принеси ему пилюлю, – велел Сол. – Быстро.

– Надо бы с цианидом, – проворчал Чарльз, отправляясь на кухню.

Когда он вышел, Сол поглядел сумасшедшему в глаза:

– Помнишь меня, Донни?

Тот отвечал ничего не выражающим взглядом.

– Не помнишь? Сола? Из больницы? Мы вместе катались на прошлой неделе. Помнишь? Были в подвале, ты сидел на кушетке, смотрел телевизор?

Сол шагнул вперед, и сумасшедший внезапно испугался. Вскочил на диван и пронзительно завопил:

– Уйди, уйди! Ты нехороший! Ты хочешь меня убить!

– Нет, Донни. Нет. – Сол развел руками, показывая, что ничего не замышляет, но продолжал незаметно приближаться. – Я не хочу тебя убивать. Я твой друг, Донни. Я ничего плохого тебе не сделаю.

– Уйди! Уйди!

Эмерик хотел прижаться спиной к стене, но из нее торчало слишком много всевозможных предметов.

– Перестань вопить, Донни. Уже поздно. Людям надо спать.

Сол подошел ближе. Он хотел схватить маленького психа за шею, повалить на диван и прижать к нему спиной, чтобы можно было вести разговор.

– Иди сюда, Донни. Я хочу поговорить с тобой.

Сол протянул руку, чтобы схватить Эмерика за волосы, но сумасшедший внезапно вспрыгнул на диванную подушку и пнул Сола по руке.

– Ах ты, сукин...

Сол схватил Эмерика за руку, но тот метнулся к нему и опрокинул навзничь. Сол грохнулся на кофейный столик, разбив его, и сильно ударился головой об пол. Его охватила ярость. Захотелось сплющить кулаком нос этому гаденышу. Но он сдержался. Донни был ему нужен.

Чарльз вбежал в комнату:

– Что случилось?

– Он псих, – ответил, поднимаясь, Сол.

– А то я не знаю.

Худенький парень бегал по комнате, вскакивал на мебель и верещал, будто обезьяна в клетке.

– Уйми его, пока никто не вызвал полицию.

Обращаться с сумасшедшим Чарльз умел. Он погнался за Эмериком, зажал в угол и схватил за руку, но тот вырвался, выскочил и с криком взлетел на стул.

Сол подскочил и хотел выбить стул пинком из-под Эмерика, но парень бросился в воздух, словно в полет, и едва не пролетел-таки над головой Сола, однако тот схватил его за лодыжки и повалил на дурно пахнущий ковер.

– Чарльз, помоги. Мне одному не удержать.

– А я что говорил? Без пилюль он становится очень сильным.

Негр навалился на Эмерика.

Эмерик закричал и забился, выпростал одну ногу и стал отбиваться.

Сол получил удар пяткой в лицо, потом снова ухитрился поймать лодыжку Эмерика и прижать его ноги к полу.

– Черт возьми, вдвоем мы тяжелее его фунтов на четыреста.

– Я тебе говорил.

Эмерик издал пронзительный вопль. Сол вздрогнул от неожиданности, и сумасшедший снова вырвался. Потом, неистово колотя ногами, вывернулся из-под Чарльза и отступил к дивану. По пути с груды обломков, бывших кофейным столиком, схватил молоток. Должно быть, он прибивал им картинки.

– Ты нехороший! Уйди! Ты очень нехороший!

Парень неистово размахивал молотком.

Сол помрачнел.

– С чего это он?

– Наверное, вспомнил, как ты убивал Мистретту и Джерри. И перепугался.

– Должно быть. – Сол взял ножку от кофейного столика. – Пилюля у тебя?

– Да. Вот она. – Чарльз разжал руку, капсула лежала на ладони. Сол узнал цвета: в одном конце оранжевые гранулы, в другом – розовые и белые. Торазин. Однако в больнице ему давали капсулы гораздо меньше этой.

– Уйди! Уйди от меня! Ты нехороший!

Глаза Донни были страшными, как у чудовищ в фильмах ужасов.

Сол неотрывно следил за молотком, которым парень махал из стороны в сторону.

– Слушай, Чарльз. Я схвачу его руку, а ты дергай за ноги. Потом сядем на него и затолкаем пилюлю в глотку. Идет?

– Давай попытаемся.

Чарльз сказал это не слишком уверенно, но отошел от Сола и приготовился к нападению.

Сол следил за взмахами молотка. Уловив момент, шагнул вперед, когда Эмерик стал отводить руку назад, бросился и ударил по ней ножкой от стола. Парень завопил, Сол нанес еще один удар, затем ухватился за ручку молотка.

Глаза Эмерика засверкали, рот широко раскрылся. Неожиданно вспомнив Дракулу, Сол испугался и снова вооружился ножкой. Проклятый псих собирался впиться в него зубами. Он уже готов был проломить ему череп, но тут вампир исчез. Чарльз выдернул из-под него покрывало, и Эмерик навзничь упал на диван. Глаза его метали искры.

– Ты нехороший! – пронзительно орал он. – Хочешь убить меня! Ты нехороший!

Сол коленом прижал Эмерику грудь и, отбиваясь от его скрюченных пальцев, всунул рукоятку молотка между его зубами. Парень впился в нее, как бешеная собака.

Иммордино тяжело дышал, по лицу его струился пот. Он чуть не прикончил Эмерика. Мог бы убить его, черт возьми, и окончательно загубить свои планы. Без Эмерика не обойтись. Он должен принять на себя ответственность за убийства Мистретты, Бартоло, Джуси и Тоцци. Парня брали с собой на дело, чтобы оставить где нужно отпечатки его пальцев. Эмерик – псих будто на заказ. Если будут спрашивать, Сол скажет, что эта мысль зародилась у Эмерика, когда они вместе находились в палате. Парень услышал, как он бормочет о своих делах, вообразил себя Солом Иммордино, удрал из больницы и убил врагов Сола. То же самое Сол заставит повторить и больничного психиатра, если фараоны станут допытываться, почему Эмерик выполнил за Сола его грязную работу.

Но, черт возьми, Солу не верилось, что он мог так забыться. Чуть не угробил малыша, своего проводника к свободе, к власти. Глотая воздух пересохшим горлом, он изо всех сил держал Эмерика, стараясь не причинить ему вреда. Парень должен стать управляемым, причем в самое ближайшее время. Намеченных людей надо убрать на этой неделе, особенно Джуси и Бартоло, пока их наемный убийца не добрался до Сола.

– Чарльз, сунь ему эту чертову пилюлю. Побыстрее.

Эмерик бился и вопил как резаный. Чарльз сидел на его бедрах. Он наклонился вперед, размышляя, как пихнуть капсулу парню в рот, но сумасшедший крепко стиснул зубы на рукоятке молотка.

– Чего ждешь? Втолкни ее сбоку.

– Бесполезно. Не проглотит.

– Будем держать его, пока она не растает во рту.

– Ждать так долго нельзя. Люди вот-вот вызовут полицию. Решат, что мы убиваем здесь какую-то девку.

– Черт.

Сол заскрипел зубами. Потом одна штука на стене привлекла его внимание. Придерживая рукой молоток, он выдернул другой алюминиевую воронку изо лба супруги вице-президента. Вытряхнул штукатурку, потом попытался просунуть тонкий конец воронки между молотком и нижними зубами Эмерика.

– Ну-ну, Донни. Открой рот. Будь хорошим парнем.

Эмерик, крепко зажмурив глаза, сопротивлялся, но Сол уперся коленом в лицо щуплого психа и запрокинул его голову за край дивана. И понемногу впихивал воронку все глубже и глубже, пока Эмерик не начал давиться.

– Теперь бросай пилюлю. Быстрей.

Чарльз бросил капсулу в отверстие воронки и зажал парню ноздри.

– Глотай же, чертов псих. Глотай.

Эмерик перестал биться и запыхтел, забулькал горлом. Непонятно было, проглотил он пилюлю или нет.

– Дунь в отверстие, – приказал негру Сол.

– Что?

– Дунь, говорю. Как в трубку для выдувания стрел.

Чарльз скривился.

– А вдруг у него СПИД? Дунет обратно, и его слюна попадет мне в рот?

– Живо вдунь ему в глотку эту пилюлю, – зарычал Сол, – а то пожалеешь, что не болен СПИДом.

– Ну, ты даешь... – недовольно промямлил Чарльз, однако послушно нагнулся и дунул в отверстие воронки.

– Проглотил?

– Не знаю. Что мне, пальцем туда лезть?

Эмерик давился, лицо его посинело. Сол вытащил воронку, боясь, что Донни задохнется и все его надежды рухнут. Однако рукоятку молотка не вынимал из опасения, что тот снова начнет кусаться.

Вскоре Эмерик успокоился. Тело его расслабилось, глаза постепенно стали тускнеть. Когда губы стали влажными и вялыми, Сол убрал молоток.

Сердце его заколотилось. Черт возьми! Парень умер!

Сойдя с груди Эмерика, он полез ему под рубашку – пощупать, бьется ли сердце, но когда тот замигал и взглянул на него, с Солом чуть не случился сердечный приступ.

– Черт! Мне показалось, он умер.

Чарльз слез с ног парня.

– От трехсот миллиграмм торазина? Ты бы вполне мог.

По запрокинутому лицу Эмерика текли к волосам слезы.

– Это нехорошо, – промямлил он.

Теперь парень выглядел донельзя жалким.

– Ну-ну, сядь, Донни, сядь. – Чарльз потянул его за руки и усадил. – Включи телевизор, – обратился он к Солу.

Сол недоуменно нахмурился.

– Зачем?

– Передачи его успокаивают.

– Мне он кажется вполне спокойным.

– Да, только если начнет плакать, то проплачет всю ночь. Нельзя этого допускать. Ни к чему.

Солу стало жаль парня. Телевизор стоял на дешевой подставке с выкрашенными под бронзу ножками. Концы комнатной антенны были обмотаны алюминиевой фольгой. Сол включил его.

Когда появилось изображение, Иммордино отошел, чтобы лучше видеть. Множество хромированного металла. Спортивные снаряды. Потом камера выискала эту чертову блондинку с налитыми грудями. Опять Мисс Накачивайся.