Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Неискаженный текст, как видим, дает вполне ясный ответ на вопрос о том, что же знал Нехлюдов со времен студенчества. В этом случае, как и в приведенных выше, восстановление правильного чтения делается без труда, просто механическим включением в искаженный текст выпавших из него кусков. Но бывают случаи более сложные и для текстолога более ответственные.

В главе XI второй части (разговор Нехлюдова с адвокатом по делу Федосии Бирюковой и сектантов) цензорским карандашом зачеркнуты следующие, напечатанные здесь курсивом, слова:

«– Ну-с, другое дело – прошение на Высочайшее имя Федосии Бирюковой – написано; если поедете в Петербург, возьмите с собой, сами подайте и попросите. А то сделают запрос в министерство юстиции, там ответят так, чтобы скорее с рук долой, т. е. отказать, и ничего не выйдет. А вы постарайтесь добраться до высших чинов.

– До государя? – спросил Нехлюдов.

Адвокат засмеялся.

– Это уже наивысшая – Высочайшая инстанция. А высшая – значит секретаря при комиссии прошений или заведывающего. Ну-с, всё теперь?

– Нет вот мне еще пишут сектанты, – сказал Нехлюдов, вынимая из кармана письмо сектантов. – Это удивительное дело, если справедливо, чтò они пишут. Я нынче постараюсь увидать их и узнать, в чем дело.

– Вы, я вижу, сделались воронкой, горлышком, через которое выливаются все жалобы острога, – улыбаясь сказал адвокат. – Слишком уж много, не осилите.

– Нет, да это поразительное дело, – сказал Нехлюдов и рассказал вкратце сущность дела: люди в деревне собрались читать Евангелие, пришло начальство и разогнало их. Следующее воскресение опять собрались, тогда позвали урядника, составили акт, и их предали суду. Судебный следователь допрашивал, товарищ прокурора составил обвинительный акт, и судебная палата утвердила обвинение, и их предали суду. Товарищ прокурора обвинял, на столе были вещественные доказательства – Евангелие, и их приговорили в ссылку.

– Это что-то ужасное, – говорил Нехлюдов. – Неужели это правда?»

Вместо зачеркнутого цензурой «до высших чинов» и т. д. Толстой в корректуре написал: «до лиц, имеющих влияние в комиссии прошений», а вместо: «люди в деревне собрались читать Евангелие», кончая словами: «и их предали суду» – «которая состояла в том, что в деревне один грамотный крестьянин стал читать Евангелие и толковать его своим друзьям. Духовенство сочло это преступлением. На него донесли».

В текст «Нивы» не попало всё зачеркнутое цензурой, не попало и исправление Толстого. В текст же «Свободного слова» вошли оба авторские исправления и из зачеркнутого цензурой только конец приведенной цитаты от слов: «судебный следователь допрашивал». Но совершенно очевидно, что оба исправления Толстого должны рассматриваться как вынужденные и обусловленные цензурным вмешательством. В первом случае мы имеем дело с явной уступкой цензурным требованиям, во втором же – исправление привело к явной несогласованности с последующим текстом. Если принять исправление, то непонятными становятся дальнейшие слова Нехлюдова в той же главе: «ну, я понимаю урядника, которому велено, но товарищ прокурора»664 и т. д. Кроме того, в дальнейшем всюду говорится о хлопотах Нехлюдова за сектантов, a не за одного сектанта, читавшего крестьянам Евангелие. В виду этого в качестве основного чтения в тексте романа должна быть восстановлена более ранняя редакция данного места, а не позднейшая, исправленная Толстым под явным давлением цензуры.

Другой пример.

В главе XV той же второй части идет речь о том, что Нехлюдов отправляется к Mariette с намерением просить ее похлопотать перед мужем об освобождении Лидии Шустовой. В этом месте цензурой вычеркнуты следующие, набранные здесь курсивом, слова:

«и Нехлюдову было, как всегда, мучительно тяжело то, что для того чтобы помочь угнетенным, он должен становиться на сторону угнетающих, как будто признавая их деятельность законною тем, что обращается к ним с просьбами о том, чтобы они немного, хотя бы по отношению известных лиц, воздерживались от своих обычных и, вероятно, незаметных им самим жесткостей.

Вместо зачеркнутого, явно идя навстречу цензурным требованиям, Толстой написал: «обращаться с просьбой к человеку, которого он не уважал». Эта явно компромиссная поправка вошла во все печатные тексты «Воскресения». Как и в предыдущем случае, в соответствующем месте романа должна быть восстановлена, как основная, первая, зачеркнутая цензурой редакция.

Наконец, в одном случае мы имеем дело с таким вмешательством цензуры, результаты которого уже непоправимы.

В LVII главе первой части романа идет речь о том, что Нехлюдов приезжает к своему товарищу по полку вице-губернатору Масленникову по тюремным делам. Масленников, встретив Нехлюдова, увлекает его сначала в гостиную, где у его жены собралось светское губернское общество, и говорит: «Дело после; что прикажешь – всё сделаю». Поговорив в гостиной сколько нужно было для того, чтобы соблюсти приличие, Нехлюдов просит Масленникова выслушать его, и они удаляются в японский кабинетик. Следующая глава начинается так:

«– Ну-с, je suis à vous.665 Хочешь курить? Только постой, как бы нам тут не напортить, – сказал он и принес пепельницу.

– Ну-с?

– У меня к тебе два дела.

– Вот как.

Лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло. Все следы того возбуждения собачки, у которой хозяин почесал за ушами, исчезли совершенно».

Из приведенного текста совершенно неясно, отчего лицо Масленникова сделалось мрачно и уныло и почему исчезли следы того возбуждения, в котором он перед этим пребывал. Ведь Масленников знал, что Нехлюдов приехал к нему по делу и что этот деловой разговор, на время отложенный, всё равно состоится. И Масленников, судя по предыдущей главе, охотно готов выслушать Нехлюдова: «что прикажешь – всё сделаю», говорит он. Дело разъясняется приведением зачеркнутого цензурой соседнего куска текста. Вслед зa словами: «– Вот как» цензурным синим карандашом в гранке зачеркнут следующий отрывок:

«– Во-первых, я был в конторе в то время, как там было свидание политических, и ко мне подошла одна политическая.

– Кто это?

– Марья Павловна Медынцева.

– О, это очень важная преступница, как же тебя пустили к ней, – сказал Масленников и вспомнил, что он вчера читал не ему адресованные, а переданные ему для прочтения, по своей обязанности, письма и в том числе интимное письмо Медынцевой к своей матери. Хотя он и считал, что обязанность честного человека не читать чужие письма не существовала для него, как человека государственного, и хотя чтение письма Медынцевой было очень интересно, ему было совестно в глубине души зa то, что он читал чужие письма. И это воспоминание было ему неприятно: он нахмурился.

– Но как же ты мог увидаться с ней?

– Ну, всё равно, от кого я узнал. Только мне рассказали, что на-днях взяли одну женщину-врача, Дидерих, и прямо пытают.

И Нехлюдов рассказал всё, что он слышал».

Выброшенный цензурою текст вполне удовлетворительно объясняет причины перемены настроения Масленникова.

Толстой, если не под прямым воздействием цензурной выкидки, то под косвенным ее воздействием в уста Нехлюдова вложил уже другую фразу: «Я опять о той же женщине» (т. е. о Масловой, которую Нехлюдов просит перевести в больницу в качестве сиделки). Получившаяся при этом невразумительность текста, видимо, не обратила на себя внимания Толстого. Восстановление в окончательном тексте зачеркнутых цензурой строк уже невозможно не только потому, что теперь Нехлюдов обращается к Масленникову с другой просьбой, но и потому, что в дальнейшей работе над романом эпизод, зачеркнутый цензурой, был значительно распространен и переработан, и Дидерих заменила Лидия Шустова, о которой речь пошла уже во второй части романа (главы XXV и XXVI). Приведенный пример, разумеется, не иллюстрирует собой воздействия цензурного вмешательства на самое развитие толстовского замысла; но он, как и пример с сектантами, показателен в том отношении, что наглядно обнаруживает, каким образом чисто механические вычеркивания цензурного карандаша определяли собой иногда механическое же отношение к тексту самого Толстого, что порой влекло за собой невразумительность тех или иных мест романа.

В. Д. Бонч-Бруевич, сличив тексты «Воскресения» в издании Маркса и «Свободного слова», насчитал во всех трех частях романа всякого рода цензурных искажений, пропусков и перифраз – 497, причем всем этим искажениям подверглось 10240 слов.666 Цыфры В. Д. Бонч-Бруевича в результате знакомства с корректурами романа соответственно увеличиваются, в первом случае – на 53, во втором – на 918. Из 123 глав романа без всяких искажений были напечатаны лишь следующие 25: часть первая – V, XIV, XVI, XXIV, XXV, XXXVIII, XLIII, XLVII, LI (9 глав из 59), часть вторая – II, III, IV, V, XXXIV, XXXV, XXXVI, XXXVIII, XXXIX, XLI, XLII (11 глав из 52), часть третья – X, XVI, XX, XXV, XXVII (5 глав из 25). (Полный перечень цензурных вариантов см. в 32 томе настоящего издания, стр. 471—505.)

Рядом с цензурными искажениями «Воскресения» шли искажения и исправления его редакторами, выправлявшими грамматические и стилистические особенности языка Толстого, казавшиеся им неудачными. Впервые такие исправления в первых тридцати семи главах романа в количестве 119 сделаны были, следует полагать, с разрешения Толстого, в гранках набора еще до отсылки их в печать. Они написаны рукой А. П. Иванова и А. А. Русановой после того, как в основном авторская правка соответствующих корректур была закончена. Автором этих исправлений был, нужно думать, друг Толстого Г. А. Русанов, который, будучи разбит параличем, не в состоянии был писать сам и поручал это делать своей жене и переписчику рукописей Толстого А. П. Иванову. Русанов, человек литературно-образованный, Толстому близкий, его единомышленник и преданный почитатель, несомненно мог взяться за это дело, как брались в других случаях за него по поручению Толстого П. И. Бартенев, H. H. Страхов, Н. Я. Грот, В. Г. Чертков. Авторство именно Русанова в указанных исправлениях косвенно подтверждается тем, что в нанесении исправлений участвовала его жена, а также следующими строками его письма к Толстому от 31 декабря 1897 г., написанными в связи с работой Толстого над «Что такое искусство?»: «Е. В. Вульф, от которого я получил корректуры, сообщил мне, что вы просили Е. В. поправлять при чтении опечатки. Это навело меня на мысль предложить вам мои услуги по исправлению корректур вашего сочинения (по исправлению грамматических ошибок, знаков препинания, перевранных слов). Я сделал бы это старательно и счел бы для себя большой радостью и честью» (АТБ).

Очень вероятно поэтому, что Толстой, воспользовавшись таким предложением Русанова, поручил ему сделать грамматические исправления в «Воскресении».

В ряде случаев исправления Русанова с точки зрения обычных грамматических и стилистических требований не могут вызвать возражений. Так, например, в тех случаях, когда у Толстого стояли близко друг к другу два или три одинаковых существительных, Русанов одно или два существительных заменял соответствующим местоимением. Приведем образцы других его исправлений. Вместо толстовского «И для Масловой теперь уже и не было вопроса» у Русанова – «Для Масловой теперь уже не было и вопроса»; вместо «И когда Маслова представила себе себя» – «И когда Маслова вообразила себя», вместо «И на утвердительный ответ товарища прокурора жестом показал товарищу прокурора, что он передает ему свое право спрашивать» – «И на утвердительный ответ товарища прокурора жестом показал ему, что он может спрашивать»; вместо «У него не было не только желания физического обладания ею» – «У него не только не было желания физического обладания ею»; вместо «Про эпизод же с Катюшей, что он мог подумать жениться на ней». – «Об эпизоде же с Катюшей, о том, что ему могла прийти мысль жениться на ней» и т. д., в том же роде. На ряду с этим сделаны исправления, которые трудно объяснить иначе, как личным вкусом исправлявшего. Так, «и тотчас велел подать себе коньяку», исправлено на «и сейчас же велел подать себе коньяку»; «когда же он тратил» – на «а когда он тратил» и т. д. В иных случаях исправления Русанова обезличивали толстовский текст или вообще явно ухудшали его. Например, «сын большой землевладелицы», исправлено на «сын крупной землевладелицы», хотя во всех подходящих сочетаниях в романе Толстой употребляет именно слово «большой» а не «крупный»; «Светло-Христова Воскресения» исправлено на «Светлого Христова Воскресения»; «укорительно» на «укоризненно». Во фразе «Разорву эту ложь, связывающую меня, чего бы это мне ни стоило, и признаю всё, и всем скажу правду, и сделаю правду» – после слова признаю вставлено «правду», отчего фраза утратила смысл, и т. д. (Полный перечень русановских исправлений в сопоставлении с подлинным авторским текстом см. в 32 томе настоящего издания, стр. 507—520.)

Несмотря на то что большая часть этих исправлений зрительно была выделена из общей массы авторских исправлений и таким образом формально доведена до сведения Толстого (они были подчеркнуты, хотя и не всюду, красным карандашом или написаны черным карандашом), но поскольку эти исправления, захватывая менее 1/3 части романа, не были систематическими и поскольку Толстой обнаружил к ним чисто пассивное отношение, не оспорив ни одного из них, несмотря на явную их неоправданность в иных случаях, они должны быть удалены из основного текста романа.

В гораздо большей степени, чем Русанов, притом уже совершенно без ведома Толстого, делал грамматические и стилистические исправления толстовского текста редактор «Нивы» Р. И. Сементковский. Им сделано свыше тысячи таких исправлений. Сементковский не ограничился данным ему правом приспособлять толстовский текст к требованиям цензуры и пошел значительно дальше, подводя всё «Воскресение» к нормам условно правильного, общепринятого литературного языка, как понимал этот язык редактор и критик «Нивы», или даже просто сообразно своему вкусу. Приведем несколько образцов исправлений Сементковского, ограничиваясь лишь первой частью романа. Вместо толстовского «проговорил сам с собой Нехлюдов» – в «Ниве»: «сказал себе Нехлюдов»; вместо «совершенно такие же, какими были настоящие» – «словно они были настоящие»; вместо «слегка ступая» – «мягко ступая»; вместо «должна была объяснить» – «пришлось объяснить»; вместо «обещал ей» – «дал ей обещание»; вместо «Масловой захотелось плакать» – «Маслова чуть не заплакала»; вместо «оголенными саблями» – «саблями наголо»; вместо «если бы тогда нашелся человек» – «стоило найтись человеку»; вместо «божественным собою» – «божественным я»; вместо «старообразный» – «на вид уж не молодой»; вместо «умилялись на его мягкие, а иногда порывистые движения» – «умилялись его мягкими, а иногда порывистыми движениями»; вместо «портить» – «испортить»; вместо «был девственником» – «был целомудренным»; вместо «туалетных инструментов» – «туалетных принадлежностей»; вместо «была подтверждением справедливости» – «подтверждала справедливость»; вместо «Федосья, простоволосая, с своими длинными косами» – «простоволосая, со своими длинными косами Федосья»; вместо «играл своим чувством любования самого на себя, на свое раскаяние» – «играл своим чувством, любовался самим собою, своим раскаянием»; вместо «рассиял» – «просиял», и т. д., и т. д. И так на протяжении всех трех частей романа.667

Любопытно отметить, что два рисунка художника Л. О. Пастернака, иллюстрировавшего текст «Воскресения», в связи с такого рода поправками Сементковского (а быть может, и просто в результате опечаток) оказались несоответствующими подлинному толстовскому тексту. Так, иллюстрация к XIV главе первой части изображает две фигуры (кроме ямщика), едущих в санях к тетушкам Нехлюдова в страстную субботу – священника и дьякона – в связи со следующим текстом «Нивы»: «Вечером в субботу, накануне Светлого Христова Воскресения, священник с дьяконом, как они рассказывали, насилу проехав в санях по лужам те три версты, которые отделяли церковь от тетушкиного дома, приехали служить заутреню». В подлинном же толстовском тексте (и в издании «Свободного слова») говорится, что к тетушкам приехали «священник с дьяконом и дьячком», т. е. в санях, кроме ямщика, должны были находиться три фигуры. Иллюстрация к XXIV главе той же первой части изображает стоящую Маслову, которую трогает зa рукав халата жандарм. Эта иллюстрация находится в связи с тем, что читается в «Ниве»: «Когда Картинкин и Бочкова вышли, она всё еще стояла на месте и плакала, так что жандарм должен был тронуть ее за рукав халата». В подлинном же толстовском тексте (и в издании «Свободного слова») вместо «стояла» стоит «сидела».

Исправления – почти исключительно грамматические – делались и В. Г. Чертковым в тексте романа, печатавшемся издательством «Свободное слово», но, во-первых, этих исправлений неизмеримо меньше, чем в тексте «Нивы», во-вторых, Чертков их делал на основании еще задолго до этого данных ему Толстым полномочий грамматически и стилистически исправлять его сочинения.

Само собой разумеется однако, что исправления не только Сементковского, но и Черткова подлежат исключению из текста романа, поскольку те и другие не были сообщены Толстому до напечатания романа и таким образом активно им не санкционированы.

Из предыдущего явствует, что тексты романа в изданиях Маркса и Черткова во многом не совпадают. Помимо разночтений, вызванных сугубым вмешательством в русское издание «Воскресения» цензуры, а также обусловленных индивидуальными исправлениями редакторов, в текстах обоих издательств были разночтения, вызванные еще тем, что, как указано выше, Марксу и Черткову в ряде случаев посылались корректуры разновременной стадии их авторской правки. Наконец, причина разночтений в обоих изданиях крылась и в том, что авторские поправки, наносившиеся разными переписчиками на дублетные экземпляры гранок, не всегда точно и не всегда одинаково воспроизводились, а наборщики «Нивы» и «Свободного слова» не всегда одинаково разбирались в корректурных исправлениях.

Многочисленные последующие издания «Воскресения» в России до 1913 года представляли собой перепечатку текста отдельных изданий Маркса. В тексте «Воскресения», напечатанном в XVII томе «Полного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого» под редакцией и с примечаниями П. И. Бирюкова, издание И. Д. Сытина, М. 1913 (и в XI томе издания под той же редакцией, выпущенного в качестве приложения к газете «Русское слово» и журналу «Вокруг света», М. 1913) ряд цензурных пропусков восстановлен. Невосстановленные цензурные изъятия обозначены многоточиями и рядами точек.668 Текст романа в издании Сытина – комбинированный по изданиям Маркса и Черткова. В тексте романа, напечатанном в издании «Просвещения»: «Л. Н. Толстой. Собрание сочинений». Редакция, вступительные статьи и примечания А. М. Хирьякова, серия II, том четвертый, Спб. 1913, также восстановлен ряд цензурных пропусков, но во многих случаях иначе, чем в издании Сытина. Оставшиеся цензурные пропуски и здесь обозначены многоточиями и рядами точек. Текст, как и у Сытина, – комбинированный. Такой же комбинированный, т. е. искусственный текст романа – и в заграничном бесцензурном издании (1912 г.) – «Л. Н. Толстой. Воскресение. Роман в трех частях. Единственное полное издание». Берлин. Издание т-ва И. П. Ладыжникова. Комбинацию текстов изданий Маркса и Черткова представляет собой и издание книгоиздательства «Народная мысль»: «Л. Н. Толстой. Воскресение. Роман. Текстовая реставрация Б. С. Боднарского. Первое полное русское издание». М. 1918. Цензурные изъятия, имевшиеся в «Ниве», здесь напечатаны (не систематически однако) курсивом. Та же комбинация текстов марксовского и чертковского издания и в тексте «Воскресения», напечатанном в издании: «Л. Толстой. Полное собрание художественных произведений. Редакция К. Халабаева и Б. Эйхенбаума, примечания В. Срезневского, т. XIII. Государственное издательство M.-Л. 1929». В текст внесены исправления, сделанные по части наборной авторизованной рукописи (главы I—XLIII). В приложении к тексту романа напечатаны пять впервые публикуемых вариантов из той же части наборной рукописи и все ранее опубликованные варианты отдельных глав. Впервые неискаженный текст «Воскресения» – по авторским корректурам и рукописям – напечатан в 32 томе настоящего издания.

IX.

Как сказано выше, «Воскресение» одновременно с печатанием в России печаталось и за границей – на английском, французском и немецком языках. С самого начала делом издания переводов «Воскресения» заведывал сотрудник Черткова по издательству англичанин Герберт Арчер, но в начале 1899 года он уехал в Канаду к духоборам, и Толстой по просьбе Черткова просил взять на себя сношения с переводчиками тогдашнего своего единомышленника, переводчика его произведений на английский язык, Эйльмера Моода. Но Моод отказался от предложения Толстого, объяснив свой отказ затруднительностью для него участвовать в поглощающем много времени и сил деле, связанном с собиранием и добыванием денег; кроме того, свой отказ Моод мотивировал несогласием с Чертковым по вопросу об авторском праве. В ответ на это Толстой писал Мооду 12 января 1899 года: «О вашем отказе участвовать в деле печатания перевода «Воскресения» очень жалею, хотя и понимаю мотивы вашего отказа. Во всем этом деле есть что-то неопределенное, неясное и как будто несогласное с исповедуемыми нами принципами. Иногда – в дурные минуты – это на меня также действует, и мне хочется как можно скорее get rid of it,669 но когда я в хорошем, серьезном настроении, я даже радуюсь всей той неприятности, которая связана с этим делом. Я знаю, что мотивы мои были если не добрые, то самые невинные, и потому если в глазах людей я покажусь за это непоследовательным или еще чем-нибудь хуже, то это только полезно мне, приучая меня действовать совершенно независимо от людских суждений, только соответственно требованиям совести. Случаями этими надо дорожить. Они редки и очень полезны».670

В конце концов основная – очень сложная – работа по ведению переговоров с заграничными издателями и рассылка им отдельных частей романа по мере получения их из России взята была на себя В. Г. Чертковым, пользовавшимся в сношениях с переводчиками и издателями помощью П. И. Бирюкова и специальных агентов в Лондоне и в Америке. На долю Черткова выпала и очень хлопотливая миссия улаживания всевозможных инцидентов, возникавших преимущественно в связи с тем, что печатание «Воскресения» в «Ниве» значительно опережало печатание романа в заграничной прессе, что противоречило договору Черткова с иностранными издателями.

Заграничные издатели при переговорах с Чертковым и его сотрудником В. Д. Бонч-Бруевичем о печатании «Воскресения» на иностранных языках требовали для ознакомления первые главы романа и конспект всего его содержания. Но в связи с просьбой Черткова выслать краткое изложение «Воскресения», составленное кем-либо из знакомых с его содержанием, Толстой в письме к нему от 15 октября 1898 года категорически отказался выполнить требование издателей. Он писал: «Мне было неприятно и, покаюсь, оскорбительно ваше требование давать читать первые главы издателям. Я бы никогда не согласился на это и удивляюсь, что вы согласились на это. А уж конспекты для меня составляют что-то невообразимое. Хотят они или не хотят, а подавать на их одобрение, я удивляюсь, что вы, любя меня, согласились. Я помню, мне еще американские издатели не раз писали письма с предложениями очень большой платы, и я полагал, что дело так и будет и так и поведется вами, но если надо показывать товар и дожидаться le bon plaisir671 покупщиков, то, как мне ни желательно собрать деньги для духоборов, я не могу на это согласиться, потому что это и не практично и есть средство, кроме унижения без всякой причины, еще продешевить товар… Насчет конспекта повести соображения тоже теоретические, потому что первая часть написана, вторая же, пока не написана, не может считаться окончательно написанной, и я могу ее изменить и желаю иметь эту возможность изменить. Так что мое возмущение против конспектов и предварительного чтения есть не гордость, а некоторое сознание своего писательского призвания, которое не может подчинить свою духовную деятельность писания каким-либо другим практическим соображениям. Тут что-то есть отвратительное и возмущающее душу» (AЧ). Возражая на это, Чертков отвечал Толстому: «Я сам и не думал, чтобы вы дали им конспект того, что будете писать, и удивляюсь, как вы могли заподозрить меня в этом. Я только хотел, чтобы не вы, а другой составил конспект того, что уже написано, в чем я не вижу ничего недостойного ни для кого именно потому, что это не товар. Желание же издателей вперед знать, принесет ли им доход или убыток то, за что они платят большие деньги, я признаю вполне с их точки зрения законным» (АТБ). Впоследствии, видимо, Толстой не возражал против сообщения иностранным издателям конспекта глав «Воскресения», судя по следующим строкам письма H. Н. Ге-младшего к Черткову от 5 мая 1899 года: «Я передал Ольге Константиновне672 просьбу Анны Константиновны прислать конспект всех глав. Она обещалась это сделать» (AЧ).