Полная версия
Чёрная стрела
Нет, у нас есть еще стрелы а хорошие пеньковые веревки и для других из ваших приверженцев».
– Увы! Где милосердие и другие христианские добродетели? – печально проговорил сэр Оливер. – Дурен здешний мир, господа, и с каждым днем становится все хуже и хуже. Я готов поклясться на Холивудском кресте, что я так же невиновен в нанесении какого-либо зла, умышленно или неумышленно, тому доброму рыцарю, как некрещеный ребенок. Да никто и не думал его убивать, они заблуждаются и в этом, есть еще живые свидетели.
– Вы это напрасно, господин священник, – сказал Беннет. – Эти разговоры совсем неуместны.
– Нет, мастер Беннет, нет. Знайте свое место, добрый Беннет, – ответил сэр Оливер. – Я докажу свою невиновность. Я не хочу погибнуть по ошибке. Я беру всех в свидетели, что я чист в этом деле. Я даже не был в Моот-Хаусе. Меня послали по делу раньше девяти часов.
– Сэр Оливер, – перебил его Хэтч, – так как вам не угодно прервать эту проповедь, то я приму другие меры. Гофф, труби, чтобы садились на лошадей.
Раздался звук трубы. Беннет подошел близко к пораженному священнику и яростно шепнул ему что-то на ухо. Дик Шельтон увидел, как сэр Оливер испуганно взглянул на него. Дику было о чем подумать, потому что сэр Гарри Шельтон был его родной отец. Но он не сказал ни слова, и лицо его осталось неподвижным.
Хэтч и сэр Оливер некоторое время обсуждали изменившееся положение дела, они решили оставить десять человек не только для защиты Моот-Хауса, но и для сопровождения священника через лес. Так как Беннет должен был остаться, то командование отрядом, посланным для подкрепления, было передано мастеру Шельтону. Действительно, другого выбора не оставалось; остальные были глупые, неуклюжие люди, неопытные в военном деле, а Дик был не только популярен, но решителен и серьезен не по годам. Хотя он провел свою юность в этом глухом местечке, но сэр Оливер хорошо обучил его чтению и письму, а обращению с оружием и первым основам военного искусства научил его сам Хэтч. Беннет всегда был добр к Дику и готов помочь ему во всем. Он был из таких людей, которые жестоки к тем, кого считают своими врагами, но по-своему верны и преданы своим друзьям. И теперь, пока сэр Оливер вошел в ближайший дом, чтобы написать своим красивым почерком отчет о последних событиях своему господину, сэру Даниэлю Брэклею, Беннет подошел к своему ученику, чтобы пожелать ему успеха в его предприятии.
– Вы должны ехать дальним путем, в обход, мастер Шельтон, – сказал он, – объехать мост, чтобы сохранить жизнь! Пустите верного человека в пятидесяти шагах перед собой, пусть он стреляет, а вы поезжайте потихоньку, пока не выедете из лесу. Если негодяи нападут на вас, скачите изо всех сил, вы ничего не сможете сделать, если остановитесь. И поезжайте все вперед, мастер Шельтон, не возвращайтесь сюда, если вам дорога жизнь; помните, что в Тонсталле вам не найти помощи. Так как вы едете на великую войну за короля, а я остаюсь здесь, где моей жизни грозит величайшая опасность, и только святые знают, встретимся ли мы еще с вами здесь, на земле, то я дам вам последние советы при вашем отъезде. Остерегайтесь сэра Даниэля, ему нельзя доверять. Не верьте и плуту-священнику; у него нет дурных намерений, но он исполняет волю других, это – орудие сэра Даниэля! Приобретите влияние там, куда отправляетесь, заведите себе сильных друзей. И поминайте добром Беннета Хэтча. На свете есть негодяи похуже Беннета. Ну, желаю вам удачи!
– Господь да будет с вами. Беннет! – ответил Дик. – Вы были всегда добрым другом мне, сироте, и я всегда скажу это.
– И вот что еще, мастер, – прибавил Хэтч несколько смущенно, – если этот «Мститель» пустит в меня стрелу, вы, может быть, не откажетесь дать золотую монету, а то и фунт за спасение моей бедной души, потому что плохо мне придется в чистилище.
– Ваше желание будет исполнено, Беннет, – ответил Дик. – Но бодритесь! Мы встретимся там, где вы будете более нуждаться в эле, чем в мессах.
– Дай-то Бог, мастер Дик, – сказал Хэтч. – Но вот идет сэр Оливер. Если бы он так же ловко управлялся с луком, как с пером, он был бы чудесным воином.
Сэр Оливер дал Дику запечатанный пакет с надписью:
«Моему достоуважаемому господину, сэру Даниэлю Брэклею, рыцарю. Передать немедленно».
Дик положил пакет за пазуху, отдал приказание и поехал вдоль деревушки к западу.
Часть первая
Два мальчика
Глава I
Гостиница «Солнце» в Кеттлее
Сэр Даниэль и его люди разместились в этот вечер в Кеттлее и его окрестностях, в теплых помещениях и расставили патрули. Но рыцарь из Тонсталля был из людей, вечно гнавшихся за денежной добычей. И теперь, накануне авантюры, из которой он должен был или выйти победителем, или погибнуть, он встал в час ночи, чтобы выжать сок из своих бедных соседей. Он вел большие дела по спорным наследствам: обыкновенно он покупал право наследства у какого-нибудь самого безнадежного претендента и потом, благодаря покровительству важных лордов, приближенных короля, добивался неправильных решений в свою пользу. Если же для этого требовалось много хлопот, он захватывал спорный замок силой оружия и полагался на свое влияние и на крючкотворство сэра Оливера, чтобы удержать захваченное. Кеттлей был одним из таких спорных мест, недавно попавшим в его когти. Сэр Даниэль встречал еще отпор со стороны жителей и, чтобы подавить недовольство, привел сюда свои войска.
В два часа утра сэр Даниэль сидел в комнате гостиницы у очага, так как в этот час бывало холодно среди болот Кеттлея. Рядом с ним стояла кружка эля, приготовленного с пряностями. Он снял свой головной убор с забралом и сидел, плотно укутавшись в ярко-красный плащ и опустив на руку свою лысую голову и худое, смуглое лицо. В дальнем конце комнаты около дюжины солдат стояли на часах у двери или спали на скамьях. Несколько ближе к нему мальчик лет двенадцати-тринадцати растянулся на плаще на полу. Хозяин «Солнца» стоял перед великим человеком.
– Ну, заметь, хозяин, – говорил сэр Даниэль, – только слушайся моих приказаний, и я буду всегда добрым господином. Мне нужны хорошие люди в старшины, а главным констеблем я желаю иметь Адама-а-Мора; позаботься хорошенько об этом. Если будут выбраны другие, то это не принесет вам никакой пользы, как вы знаете по горькому опыту. Я приму хорошие меры относительно тех, кто платил Уэльсингэму… между ними был и ты, мой любезный хозяин.
– Добрый рыцарь, – сказал хозяин, – я поклянусь на Холивудском кресте, что я платил Уэльсингэму только по принуждению. Нет, достойный рыцарь, я не люблю бездельников Уэльсингэмов; они были бедны как воры, храбрый рыцарь. Дайте мне настоящего лорда вроде вас. Спросите соседей, все скажут, что я стойко держусь Брэклея.
– Может быть, – сухо проговорил сэр Даниэль. – Тогда ты заплатишь вдвое.
Хозяин гостиницы сделал страшную гримасу, но подобного рода несчастье часто случалось с арендаторами в те беспокойные времена, и хозяин, может быть, был рад отделаться так легко.
– Приведи того малого, Сельден! – крикнул рыцарь.
Один из слуг ввел бедного, забитого старика, бледного как полотно и дрожавшего от болотной лихорадки.
– Твое имя, бездельник? – спросил сэр Даниэль.
– Конделль. Конделль из Шорби, с позволения вашей милости.
– До меня дошли дурные слухи о тебе, – сказал рыцарь. – Ты заподозрен в измене, затягиваешь взнос арендной платы, на тебя падает тяжелое обвинение в убийстве многих людей. Как? Ты еще так дерзок! Ну, я смирю тебя.
– Глубокоуважаемый и достопочтенный господин, – проговорил старик, – тут вышла какая-то чепуха, не будет сказано в вашем присутствии. Я бедный, честный человек и никому не сделал зла.
– Младший офицер дал мне о тебе самые скверные сведения, – сказал рыцарь. – «Схватите этого Тиндела из Шорби», – сказал он.
– Кондедль, мой добрый господия, Конделль, – таж зовут меня, несчастного.
– Конделль или Тиндель – все равно, – хладнокровно ответил сэр Даниэль. – Ты здесь, и я, по правде, сильно сомневаюсь в твоей честности. Если хочешь спасти свою шею, напиши-ка мне поскорее обязательство на двадцать фунтов.
– На двадцать фунтов, мой добрый господин! – вскрикнул Конделль. – Да это чистое безумие! Все мое имение не стоят семидесяти шиллингов.
– Конделль или Тиндель, – со смехом сказал сэр Даниэль, – я пойду на риск. Напиши двадцать фунтов, а когда я получу все, что будет возможно, я буду тебе добрым господином и прощу остальное.
– Увы! Это невозможно, мой добрый господин, я не искусен в письме, – сказал Конделль.
– Увы! – проговорил рыцарь. – Значит, нет другого средства. А мне бы очень хотелось пощадить тебя, Тиндель, да совесть не позволяет. Сельден, возьми-ка осторожно этого старого ворчуна, доведи его до ближайшего вяза и повесь нежно за шею там, где я могу увидеть его, когда поеду. Прощайте, добрый мастер Конделль, дорогой мастер Тиндель, вы отправляетесь в рай на почтовых; итак, прощайте!
– Ну, мой остроумный лорд, – ответил Конделль с принужденной, льстивой улыбкой, – раз вы требуете, как и подобает вам, я исполню ваше приказание, несмотря на все мое неуменье.
– Друг, – сказал сэр Даниэль, – теперь ты напишешь сорок. Полно! Ты слишком хитер, чтобы иметь состояние только в семьдесят шиллингов. Сельден, посмотри, чтобы он написал как следует, и чтобы было засвидетельствовано по форме.
И сэр Даниэль, веселый рыцарь, – веселее его не было в целой Англии, – сделал глоток эля и с улыбкой откинулся на спинку кресла.
Между тем лежавший на полу мальчик зашевелился, потом поднялся и испуганно оглянулся вокруг.
– Сюда, – сказал сэр Даниэль, и когда мальчик, повинуясь его приказанию, встал и медленно подошел к нему, он снова откинулся назад и громко расхохотался. – Клянусь Распятием! – крикнул он. – Что за сильный, здоровый мальчик!
Мальчик вспыхнул от гнева, и молния ненависти мелькнула в его темных глазах. Теперь, когда он стоял на ногах, было бы трудно определить его возраст. По выражению лица, хотя гладкого и чистого, как у ребенка, он казался старше, фигура его была необыкновенно тонка, походка несколько неловкая.
– Вы звали меня, сэр Даниэль, – сказал он, – для того, чтобы посмеяться над моим печальным состоянием?
– Ну, дайте мне посмеяться, – сказал рыцарь. – Прошу вас, милочка, дайте мне посмеяться. Если бы вы могли видеть себя, то, уверяю, сами бы расхохотались.
– Ну! – вскрикнул, вспыхивая, мальчик. – Вы ответите за это, как за все остальное. Смейтесь, пока можете.
– Ну, – несколько серьезнее проговорил сэр Даниэль, – я вовсе не насмехаюсь над вами, это только шутка, дозволенная между родными и близкими друзьями. Я устрою ваш брак, получу тысячу фунтов и буду чрезвычайно любить вас. Правда, я захватил вас несколько грубо, но так уж пришлось, зато с настоящей минуты я буду от всего сердца заботиться о вас и с радостью служить вам. Вы станете миссис Шельтон – леди Шельтон, клянусь! Потому что мальчик обещает многое. Гм! Не следует пугаться честного хохота, он прогоняет печаль. Кто смеется, тот не негодяй. Эй, хозяин, дай поесть моему кузену, мастеру Джону. Садитесь, милочка, и кушайте.
– Нет, – сказал мастер Джон, – я не преломлю хлеба с вами. Раз вы принуждаете меня к такому греху, я буду поститься ради спасения души. Добрый хозяин, пожалуйста, будьте так добры, дайте мне кружку чистой воды; вы очень обяжете меня своей любезностью.
– Кушайте, вы получите разрешение от этого греха! – крикнул рыцарь. – Исповедуетесь как следует, а пока удовольствуйтесь ожиданием и кушайте.
Но мальчик был упрям, он выпил кружку воды, снова плотно завернулся в свой плащ и уселся в дальнем уголке, погрузившись в мрачное раздумье.
Через час или два в селении поднялась суматоха, послышались оклики часовых, звон оружия и стук лошадиных копыт; потом к гостинице подъехал отряд всадников, и Ричард Шельтон, весь забрызганный грязью, появился на пороге комнаты.
– Да хранит вас Бог, сэр Даниэль, – сказал он.
– Как! Дикки Шельтон! – вскрикнул рыцарь. При имени Дика сидевший в углу мальчик с любопытством взглянул на него. – А что же Беннет Хэтч?
– Пожалуйста, сэр, ознакомьтесь с содержанием этого пакета, присланного вам сэром Оливером, тут все подробно описано, – ответил Ричард, подавая письмо священника. – А затем вам следовало бы как можно скорее отправиться в Райзингэм, потому что на пути нам встретился гонец, бешено мчавшийся с письмами. Он сообщил нам, что лорд Райзингэм находится в отчаянном положении и чрезвычайно нуждается в вашем присутствии.
– Что ты говоришь? В отчаянном положении? – переспросил рыцарь. – Ну, так мы поторопимся не спеша, мой добрый Ричард. В бедном английском государстве кто едет тише, тот едет увереннее. Отсрочка, говорят, порождает гибель, а, по-моему, скорее поспешность губит людей. Заметь это, Дик. Но прежде дай мне посмотреть, что за скотину ты пригнал сюда. Сельден, запри дверь на цепь.
Сэр Даниэль вышел на улицу и при красном свете факелов произвел инспекторский смотр своих войск. Он был непопулярен как сосед и как господин, но очень любим как вождь всеми теми, кто следовал за его знаменем. Его отвага, испытанное мужество, заботливость об удобствах солдат, даже грубые шутки – все это приходилось по вкусу смелым храбрецам его отряда.
– Ну, клянусь Распятием! – крикнул он. – Что это за жалкий сброд! Одни искривлены как лук, другие тонки как копье. Друзья, не послать ли вас в передние ряды во время сражения? Я не буду экономить вас, друзья. Покажите-ка мне этого старого негодяя на пегой лошади! Двухлетняя овца, едущая на свинье, имела бы более воинственный вид. А, Клипсби, ты здесь, старая крыса? Вот человек, которого я охотно потерял бы; ты пойдешь впереди всех, а на кафтане у тебя будет нарисована мишень, чтобы стрелки могли лучше целиться; ты будешь указывать мне путь.
– Я укажу вам какой угодно путь, сэр Даниэль, кроме того, который ведет от одной партии к другой, – смело ответил Клиисби.
Сэр Даниэль разразился громким смехом.
– Хорошо сказано! – крикнул он. – Язык у тебя во рту бойкий. Ну, я прощу тебя за удачное словечко. Сельден, посмотри, чтобы накормили его и его скотину.
Рыцарь вернулся в гостиницу.
– Ну, друг Дик, приступай, – сказал он. – Вот добрый эль и свиная грудинка. Кушай, пока я буду читать.
Сэр Даниэль вскрыл пакет и нахмурил брови. Прочитав письмо, он сел и задумался; потом проницательно посмотрел на своего воспитанника.
– Дик, – сказал он после короткого раздумья. – Ты читал эти скверные стишки?
Юноша ответил утвердительно.
– В них упоминается имя твоего отца, – продолжал рыцарь, – какой-то сумасшедший обвиняет нашего бедного сэра Оливера в его убийстве.
– Он горячо отрицал это, – заметил Дик.
– В самом деле? – очень резко сказал рыцарь. – Язык у него без костей; болтает, словно сорока. Современем, когда я буду посвободнее, я сам расскажу тебе об этом подробнее, Дик. В то время сильно подозревали некоего Декуорна, но время было смутное, и нельзя было добиться правосудия.
– Это случилось в Моот-Хаусе? – спросил Дик с сильно бьющимся сердцем.
– Эта случилось между Моот-Хаусом и Холивудом, – спокойно ответил сэр Даниэль; при этом, однако, он метнул искоса мрачный, подозрительный взгляд на Дика. – А теперь поторопись с едой, ты отвезешь в Тонсталль несколько строчек от меня.
Выражение сильного огорчения появилось на лице Джка.
– Пожалуйста, сэр Даниэль, пошлите кого-нибудь из крестьян! – вскрикнул он. – Умоляю вас, пустите меня в битву. Обещаю вам, что сумею наносить удары.
– Я не сомневаюсь в этом, – ответил сэр Даниэль, садясь к принимаясь за письмо. – Но тут, Дик, нельзя приобрести почестей. Я останусь в Кеттлее, пока не получу верных сведений о ходе войны и тогда поеду, чтобы присоединиться к победителю. Не кричи, что это трусость – это только мудрость, Дик; бедное государстсо изнурено бунтами; владычество короля и его заточение так часто сменяются одно другим, что никто не может быть уверен в завтрашнем дне. Переметные сумы иветрогоны попадаются на это, а господин здравый разум сидит, поджидая, в сторонке.
С этими словами сэр Даниэль отвернулся от Дика и стал писать письмо на другом конце длинного стола, скривив рот, так как история с Черной Стрелой крепко застряла у него в голове.
Молодой Шельтон между тем усердно поглощал свой завтрак, как вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до его руки, и чей-то очень нежный голос прошептал ему на ухо:
– Не подавайте виду, умоляю вас, – говорил этот голос, – но будьте милосердны, укажите мне прямой путь в Холивуд. Умоляю вас, добрый мальчик, утешьте бедную душу, находящуюся в опасности и полном отчаянии, и укажите мне путь к покою.
– Идите по дорожке у ветряной мельницы, – так же тихо ответил Дик, – она доведет вас до перевоза через Тилль; там спросите снова.
И, не поворачивая головы, он снова принялся за еду. Но, бросив искоса взгляд, он увидел, что юноша, которого называли мастером Джоном, украдкой вышел из комнаты.
«Да он так же молод, как я, – подумал Дик, – а назвал меня «добрым мальчиком». Знай я, что он так молод, я допустил бы скорее, чтобы его повесили прежде, чем указал бы ему дорогу. Ну, если он пойдет по болоту, я могу догнать его и надрать ему уши».
Через полчаса сэр Даниэль дал Дику письмо и велел ему отправиться в Моот-Хаус как можно скорее. Через полчаса после отъезда Дика прискакал сломя голову посланный от лорда Райзингэма.
– Сэр Даниэль, – сказал посланный, – вы теряете возможность приобрести большие почести, уверяю вас! Битва началась сегодня утром до восхода солнца, и мы побили их авангард и рассеяли правое крыло. Предстоит уже решительное сражение. У вас свежие силы, и вы можете загнать всех неприятелей в реку. Как, сэр рыцарь? Неужели вы будете последним? Это не послужит вашей чести.
– Нет, я только что собирался выступить! – крикнул рыцарь. – Сельден, труби поход. Сэр, через минуту я буду с вами. Большая часть моего отряда приехала не более двух часов тому назад, господин гонец. Что прикажете делать? Пришпоривать – дело хорошее, но иногда это убивает коня. Поскорее, ребята!
К этому времени звук трубы весело раздавался в утреннем воздухе; люди сэра Даниэля стекались со всех сторон на главную улицу селения и выстраивались перед гостиницей. Они спали с оружием в руках, с оседланными лошадьми, и через десять минут сто человек солдат и стрелков из лука, чисто одетых и хорошо дисциплинированных, стояли наготове в рядах. Большинство было в ливреях сэра Даниэля, темно-красного и синего цвета, что придавало им нарядный вид. Впереди ехали лучше вооруженные, а вдали, в хвосте колонны, находилось жалкое подкрепление, явившееся накануне. Сэр Даниэль с гордостью оглядел ряды своего отряда.
– Вот молодцы, которые пригодятся в затруднении, – сказал он.
– Действительно, славные люди, – ответил посланный. – Тем печальнее, что вы не выпустили их раньше.
– Как же иначе? – сказал рыцарь. – Все лучшее приберегается к началу праздника и к концу стычки. – Он сел в седло. – Это что! – вдруг крикнул он. – Джон! Джоанна! Клянусь святым Распятием! Хозяин, где же девушка?
– Девушка, сэр Даниэль? – закричал в свою очередь хозяин. – Нет, сэр, я не видел никакой девушки.
– Ну, мальчик, дурак! – закричал рыцарь. – Неужели ты не видел, что это девушка? Ну, та, что была в темно-красном плаще, что нарушила пост, выпив воды, негодяй, где же она?
– Да помилуют нас все святые! Вы звали ее мастером Джоном, – сказал хозяин. – Ну, а мне в голову ничего не пришло… Он уехал, я видел его… то есть ее, я видел ее в конюшне, добрый час тому назад; он оседлал серую лошадь.
– Клянусь Распятием! – вскрикнул сэр Даниэль. – Девушка стоила мне пятьсот фунтов, если не больше!
– Сэр рыцарь, – с горечью заметил гонец, – пока вы здесь кричите о пятистах фунтах, английское королевство может быть приобретено или потеряно в другом месте.
– Хорошо сказано, – заметил сэр Даниэль. – Сельден, возьми с собой шесть стрелков из лука; отыщите мне ее. Все равно, чего бы это ни стоило, но чтобы я нашел ее после возвращения в Моот-Хаус. Ты отвечаешь мне за это головой. А теперь выступаем, господин гонец.
Глава II
На болоте
Было около шести часов майского утра, когда Дик подъехал к болоту на обратном пути домой. Небо было совершенно синее; веселый ветер дул громко и ровно; колеса ветряных мельниц вертелись, а ивы над болотом колыхались и белели, словно нива. Дик провел целую ночь в седле, но у него было хорошее сердце и здоровое тело, поэтому он продолжал ехать очень весело.
Дорожка спускалась все ниже и ниже к болоту, пока он не потерял из виду все отличительные приметы, кроме ветряной мельницы в Кеттлее на холме позади и верхушек тонсталльского леса далеко впереди.
С обеих сторон тянулись большие поля, покрытые колеблемым ветром тростником и ивами, лужи, волновавшиеся от ветра, и изменнические, зеленые как изумруд топи, завлекавшие путешественника и обманывавшие его. Дорожка шла почти прямо через болото. Она была очень древняя; ее проложили еще римские солдаты; с течением времени она опустилась во многих местах и лежала там и сям под стоячими водами болота.
Приблизительно в миле от Кеттлея Дик подъехал к такому месту дорожки, где разбросанные в виде островков тростники и ивы сбивали с толку путешественника. К тому же глубокая топь в этом месте была глубже, чем в других; всякий незнакомый с этим местом легко мог попасть в беду, и Дик с некоторым угрызением совести вспомнил о юноше, которому он дал такие неясные указания. Что касается его самого, то одного взгляда назад, туда, где вертевшиеся крылья ветряной мельницы чернели на синем небе, другого вперед на верхушки тонсталльского леса было совершенно достаточно для того, чтобы ехать прямо и спокойно, словно по большой дороге, хотя вода омывала ноги его лошади по колени.
На полдороге, когда он уже увидел сухую дорожку, подымавшуюся высоко на другой стороне, он вдруг услышал сильный всплеск воды направо от себя и заметил серую лошадь, провалившуюся по брюхо в тину и отчаянно бившуюся. Как будто почувствовав приближение помощи, бедное животное бешено заржало. Конь поводил налившимися кровью, обезумевшими от ужаса глазами; он барахтался в трясине, и тучи насекомых подымались в воздухе и жужжали над ним.
– Увы! – подумал Дик. – Неужели бедный юноша погиб? Это, наверно, его славный серый конь. Ну, товарищ, ты зовешь меня так жалостно, что я сделаю все возможное человеку, чтобы помочь тебе. Не оставлю тебя тонуть дюйм за дюймом!
Он натянул арбалет и пустил стрелу в голову животного.
Дик поехал дальше уже не с прежней веселостью после такого грубого акта милосердия. Он пристально вглядывался во все окружающее, ища следы своего менее счастливого предшественника.
– Если бы я смог как следует указать ему дорогу… – подумал он. – А теперь он, пожалуй, погиб в болоте.
Только он подумал это, как чей-то голос окликнул его со стороны плотины, и, обернувшись, он увидел лицо мальчика, выглядывавшее из-за тростника.
– Вы здесь? – сказал он, останавливая лошадь. – Вы лежали среди тростника так, что я заметил вас, когда проехал мимо. Я видел вашу лошадь – ее затянуло в трясину – и я избавил ее от мучений. Право, вы должны были бы сами сделать это, если бы были милосердным всадником. Но выходите из своего убежища. Тут никто не потревожит вас.
– Добрый мальчик, у меня нет оружия, да если бы и было, то я не умею управляться с ним, – ответил юноша, выходя на дорожку.
– Зачем вы называете меня «мальчиком»? – крикнул Дик. – Я не думаю, чтобы вы были старшим из нас двоих.
– Добрый мастер Шельтон, – сказал незнакомец, – пожалуйста, простите меня. У меня не было ни малейшего желания обидеть вас. Скорее я буду молить вас о доброте и милости, потому что мне приходится теперь хуже, чем когда-нибудь, так как я потерял дорогу, плащ и мою бедную лошадь. У меня есть хлыст и шпоры, а нет лошади, на которой можно было бы сидеть! А главное, – прибавил он, грустно оглядывая свою одежду, – главное, неприятно быть так страшно выпачканным!
– Вздор! – крикнул Дик. – Неужели обращать внимание на то, что выкупался? Кровь из раны или пыль от путешествия – все это только украшает мужчину.
