Крушение «Великого Океана»

– А что доказывает присутствие инстинкта у человека?

– Новорожденное дитя, Уильям, действует, исключительно подчиняясь инстинкту; наш разум созревает с каждым днем и пересиливает наш инстинкт, который ослабевает пропорционально с развитием способности мыслить.

– Значит, когда мы достигаем очень старых лет, в нас совершенно исчезнет инстинкт?

– Нет, мой дорогой мальчик; у человека есть один сильно и твердо вкоренившийся инстинкт, который никогда не покидает его; это страх – не смерти, нет, а уничтожения, – ужас, что после смерти он превратится в ничто. И эта инстинктивная боязнь уничтожения служит залогом того, что после смерти мы не уничтожимся, что наши души будут продолжать жить, хотя наши тела разрушатся. Это чувство можно назвать инстинктивным доказательством будущей жизни.

– Вот это истинная правда, – сказал Риди.

– Инстинкт у животных, – продолжал Сигрев, – чувство, которое заставляет их совершать известные действия, не размышляя о них заранее, бессознательно. С первого мгновения их жизни инстинкт их является в полной силе; он с самого начала вполне развит и в течение жизни не изменяется, не увеличивается и никогда не усовершенствуется. Ласточка строила свое гнездо, паук плел паутину, пчела делала соты совершенно так же хорошо четыре тысячи лет тому назад, как и теперь. Прибавлю, что одно из чудесных свойств инстинкта – та математическая форма пчелиного сота, при помощи которой, как было доказано, это насекомое сохраняет наибольшее количество времени и уменьшает затрату труда. Чудеса инстинкта можно, главным образом, наблюдать у общественных животных.

– Объясни мне эти слова, папа.

– Общественными животными называют тех, которые живут стаями, стадами, обществами. Вот для примера возьмем несколько пород птиц: ласточку, морских птиц, грачей и ворон. Инстинкт, который они выказывают при своих перелетах из одной части света в другую, расположение их стаи, принимающей форму, которая представляет наименьшее сопротивление для ветра, причем каждая отдельная птица вполне точно держится определенного места, все подсказывает им скрытая, безошибочная способность. А их обычай ставить сторожевых птиц во время ночлега или поднимать тревогу при виде приближающейся опасности? Это проявление чистого инстинкта, изумительного и чудесного. И эта способность замечается также у четвероногих животных.

– А какие существа живут обществами, папа?

– Муравьи, пчелы и многие другие насекомые, а из животных – бобры. Изумительны их работы, их способы сообщения, строгое выполнение своего дела каждой особью.

– Все это чистый инстинкт, папа, – сказал Уильям. – Но ведь ты же говорил, что у животных есть также способность мыслить? Не укажешь ли ты мне, в чем она проявляется?

– Охотно, мой мальчик, но нам лучше отложить это до другого вечера. Пора ложиться спать. Каролина дремлет, а Томми зевает.

– Их инстинкт и разум – все противится мне, папа, – со смехом сказал мальчик, – а потому придется ждать; но мне, действительно, очень хочется узнать что-нибудь по этому вопросу.

– И мне также, мастер Уильям, – сказал старый Риди, – только мне жаль, что у меня не будет времени подумать о том, что нам рассказал мистер Сигрев; во всем этом много удивительного.

Глава LIV

Продолжение разговора о животных.

На следующий день, в воскресенье, как всегда, время посвятили молитве и чтению священного писания.

Пока Сигрев читал проповедь, Томми выскользнул из палатки, чтобы посмотреть на черепаховый суп, кипевший над костром. Но Юнона не доверяла ему и застала его как раз в ту минуту, когда он поднимал крышку котла. Его сильно разбранили, и он боялся, что ему не дадут вкусного супа, но так как он не провинился слишком сильно, его простили.

Вечером Уильям попросил отца рассказать еще о способности мышления у животных.

– Охотно, Уильям, – ответил Сигрев. – Это хороший и полезный разговор. Сначала мы рассмотрим различные умственные качества, которые были замечены у животных. Прежде всего, у них есть память, особенно память относительно местности и различных лиц, почти такая же твердая, как у нас. После многих лет разлуки собака узнает своего хозяина. Ручной слон, бежавший в лес и двенадцать лет живший на свободе, узнал своего прежнего погонщика. Собака, отведенная за сто миль от дома, находит дорогу к своему хозяину. Память попугая и какаду тоже замечательна. Доказательством памяти животных служат их сновидения. Ведь сновидения – не что иное, как смутные воспоминания о пережитом, а ведь ты часто слыхал, как Ромул и Рем во сне ворчат, лают и визжат.

– Правда, папа.

– Потом у них есть внимание. Заметь, как терпеливо, по целым часам, они стоят перед отверстием в полу, выжидая появление мыши. Паук целые месяцы подкарауливает муху. Впрочем, эта способность подмечается в каждом животном, которое преследует свою добычу. У них замечается также ассоциация идей, что, в сущности, и составляет мышление. Собака это доказывает: она позволяет джентльмену войти в дом, но бросается на нищего; когда ей поручают сторожить что-нибудь, она не обращает внимания на прохожих, но бросается на человека, который останавливается подле нее. Я знавал негрскую собаку, которая перескакивала через ограду усадьбы, слыша приближающиеся шаги. У слона ассоциация идей еще замечательнее, он понимает то, что ему говорят, лучше других животных; его способность мышления необыкновенна. Обещайте ему награду, и он будет изумительно работать; он также испытывает чувство стыда. В тяжелой индейской артиллерии слоны употреблялись для перевоза пушек. Один из них, особенно сильный и умный, с трудом старался протащить орудие через топкое болото.

«Уведите этого ленивца, – сказал распорядитель, – возьмите другого».

– Этот упрек до того поразил животное, что оно напрягло все свои силы, толкая пушку головой, и, наконец, так ударило орудие лбом, что разбило себе череп; слон упал мертвый. Ченс, слон, которому однажды приказали, как это делалось много раз, поднять хоботом маленькую монетку, заметил, что она откатилась к нижнему карнизу; он из-за своей загородки не мог дотянуться до нее. Ченс подумал, подождал, наконец втянул в хобот воздух и изо всей силы подул на карниз. Отраженный от стены воздух пододвинул к нему монетку, и он мог поднять ее.

– Это было очень умно, – заметил Уильям.

– Да, конечно, – ответил Сигрев.

– И животные сознают время. Я знал двух собачек, которые всегда выезжали со своей хозяйкой в будни, но когда она, по воскресеньям, отправлялась в той же карете в церковь, собачек, понятно, оставляла дома, и они знали воскресные дни. В будни, едва она надевала шляпу, они прыгали и радовались, а в воскресенье оставались спокойны и равнодушны. Лошадь я считаю одним из самых благородных животных в мире. Газетчик ежедневно развозил газеты на своей лошадке, и она останавливалась у дверей тех домов, в которые он доставлял газеты. Но вот случилось, что два лица, жившие в различных домах, стали вместе получать одну еженедельную газету и решили, что одну неделю новый номер читает один, а другую – другой; очень скоро лошадь привыкла к этому порядку и одну неделю останавливались перед одним домом, а другую – перед другим, и никогда не ошибалась.

– Это изумительно, – заметил Уильям.

– Животные тоже способны учиться разным вещам, – заметил Сигрев, – а это доказывает их способность мыслить.

– Но, папа, мне хочется узнать, где кончается инстинкт и начинается разум?

– Я только что хотел поговорить об этом, Уиль. Когда животные следуют своему инстинкту, добывая себе пищу, выводя детенышей и принимая предосторожности от опасности, они действуют по известным правилам, которых никогда не изменяют, от которых никогда нисколько не отступают. Но при некоторых обстоятельствах инстинкт не может служить им помощью; тогда на помощь является способность мыслить. Возьмем в пример пчелу. Существует большая ночная бабочка – бражник-мертвая голова, которая поедает мед. Иногда она пытается пробраться в улей через леток. Тогда пчелы бросаются на нее и убивают ее своими жалами, но ее тело слишком крупно, и пчелы не могут вытолкнуть его через леток обратно, как они это делают с другими убитыми насекомыми. Как же они поступают с телом убитого врага, чтобы избежать зловония от его разложения? Они совершенно окутывают его густым слоем воска.

– А разве инстинкт не мог бы им подсказать этого поступка?

– Если бы это случилось с дикими пчелами, такое предположение было бы вполне допустимо, но ведь дикие пчелы живут в дуплах деревьев, и отверстие, через которое они проходят к своим сотам, всегда бывает так мало, что едва пропускает тело пчелы, так что ни одно более крупное насекомое не в состоянии проникнуть в него. А в наших ульях летки делаются значительно шире, и пчелам приходится иметь дело с совершенно новыми обстоятельствами.

– Да, папа, я понимаю.

– Вот еще пример: один ручной слон в Индии упал в глубокую яму. Вытащить его было немыслимо; следовательно, ему предстояла гибель; однако, его погонщик, зная сообразительность животного, связал несколько больших охапок хвороста и бросил их к слону. Слон отлично понял, что ему осталось сделать. Он положил эти связки одна на другую и ступил на них. Так ему удалось выбраться из ямы. Ты видишь, что это было совершенно непредвиденное для него обстоятельство.

– Как умны животные, папа, – сказал Уильям. – Даже многие люди не знали бы, что делать с этим валежником.

– Да, друг мой, но надо надеяться, что немногие. Господь дал человеку больше разума, чем всем другим созданиям.

Глава LV

Переноска запасов. – Последний рейс к первому месту стоянки. – В гавани. – Томми.

Утром, в понедельник, Уильям и Риди снова отправились в шлюпке к первому стану. Было решено, что они не вернутся до вечера субботы, но они обещали ежедневно присылать с овчаркой вести.

Всю неделю они усиленно работали и к субботе окончили свое дело; осталось только переправить некоторые доски и жерди, служившие материалом для «Великого Океана». Однако доставленные в бухту вещи еще не были перенесены в амбар; на это не хватило времени.

В субботу утром они вели на буксире несколько бревен; много планок и перекладин лежало в лодке. Это был тяжелый груз, и, несмотря на хороший ветер, шлюпка подвигалась медленно.

– Мы хорошо поработали за эту неделю, – заметил Риди, – и хорошо, что мы окончили: наша шлюпка совсем расшаталась; мне нужно улучить время заклепать ее и вообще починить.

– Она теперь не будет работать слишком много, Риди, – сказал мальчик, – пока мы не вернемся в старый дом, нам предстоит только отправляться за рыбой недалеко от маленькой гавани.

– Правда, мастер Уильям, но она сильно течет и, во всяком случае, при первой же возможности, я хорошенько осмотрю ее. Для такой маленькой лодочки она сильно поработала.

– Почему, Риди, вы всегда так нежно говорите о шлюпках, шкунах и других судах?

– Я думаю, мастер Уильям, потому что каждый моряк любит свое судно. Мы часто говорим, что судно заменяет нам жену; оно кажется почти живым существом; плавает, как утка; стоя на месте, покачивается с боку на бок, как ленивое создание, но поставьте на него парус, и оно летит, как дельфин; принудите его бороться с бурей, оставив слишком много парусов, оно жалуется; когда ветер треплет его, оно стонет, как больной.

– Да, вы мне это хорошо объяснили, Риди, – ответил Уильям. – Но вот что: мне кажется, что в понедельник мы примемся за амбар, станем превращать его в наше будущее жилище. Да?

– Да, надо начать это дело поскорее, мастер Уильям, – ответил Риди. – Конечно, м-р Сигрев уже окончил изгородь кругом ямовой плантации. В таком случае, я думаю, ваша матушка не захочет остаться в палатках одна с детьми и с Юноной; значит, мы все снова поселимся в доме и останемся там до окончания переделок в амбаре. Впрочем, мне больше хотелось бы, чтобы до окончания наших работ, ваша мама жила в палатках.

– Вы боитесь появления дикарей, Риди.

– Да, боюсь.

– Но, Риди, ведь мы же увидим их приближение и все же, мне кажется, нам лучше быть всем вместе, даже если нам придется прятаться. Вдруг дикари разбредутся по всему острову и застанут мою мать, моих маленьких Томми и Каролину одних, беззащитных, а нам придется отступить от дома! Ведь это будет ужасно!

– Но, мастер Уильям, я рассчитывал на отступление к палаткам.

– Мы все можем бежать к ним, Риди, если только на нас не нападут ночью.

– Нужно принять все предосторожности, чтобы этого не случилось. Теперь ночи коротки; темнота стоит не дольше трех часов. Да, – прибавил Риди, подумав. – Может быть, вы правы; вдобавок ко всему, если ваша матушка, Юнона и дети будут с нами, негритянка окажет нам большую помощь, и наша работа пойдет скорее.

– Пусть мои родители решат этот вопрос.

– Хорошо, мастер Уильям. Но вот, наконец, и берег. Мы свалим бревна и доски на отмель и тотчас же отчалим; не то будет поздно.

Они, действительно, вернулись к лугу позже обыкновенного; м-р и миссис Сигрев, Томми и Каролина ждали их.

– Вы запоздали, – сказала Селина, – я беспокоилась, пока не увидала издали шлюпку.

– Да, мама, но мы не виноваты; нам пришлось переправлять очень тяжелый груз. Но теперь все окончено.

– О, как я рада, – сказала миссис Сигрев, – мне так тяжело, когда ты долго не возвращаешься.

– И я окончил свою задачу, – сказал Сигрев. – Сегодня утром канава и изгородь были готовы.

– Ну так, – заметил Риди, – нам нужно устроить новое совещание, но я думаю, оно не затянется надолго.

– Конечно, нет, – сказал Сигрев. – Знаете, моя жена не хочет оставаться здесь без всех нас, да и мне неприятно оставить ее, а потому, думаю, в понедельник мы все двинемся домой.

– Хорошо, сэр, – ответил Риди.

– Юнона, надеюсь, у тебя готов вкусный ужин? – сказал Уильям. – Я очень проголодался.

– Да, масса Уильям, жареная рыба; масса поймал ее сегодня, – ответила черная девушка.

– А я люблю суп из черепахи, – сказал Томми.

– Кажется, вы все любите, – проговорил Риди, – впрочем, кроме семян клещевины. Их то вы не будете больше пробовать?

– Нет, их не буду, а вот, когда бананы поспеют, их стану есть.

– Вы попробовали бы их и теперь, если бы могли до них добраться, – сказал Риди, – только раньше вам нужно еще немного подрасти.

– Я скоро буду большой.

– Надеюсь, из вас выйдет большой и хороший человек, – заметил старик. – Но теперь я должен помочь Юноне подать ужин.

Глава LVI

Воскресный отдых. – Решения.

Наступило утро воскресенья, дня отдыха. Все так много работали, что с наслаждением отдыхали. Днем было решено в понедельник приготовиться к возвращению в деревянный дом. Скот останется на пастбище; возьмут только одну козу, ради молока. Палаток тоже не снимут и в них сложат несколько кухонных принадлежностей на тот случай, чтобы, если Уильям и Риди отправятся за бананами, ямовыми корнями или с целью посмотреть на скот, они могли приготовить себе кушанье. Во вторник Риди и Уильям переправят в лодке постели и другие необходимые вещи, на что потребуется рейса два; м-р и миссис Сигрев с детьми и Юноной позавтракают рано и пройдут пешком через лес.

Когда все эти решения были приняты, маленькое общество окончило ужин. Уильям снова заговорил о животных. Не прошло и пяти минут, как мальчик задал новый вопрос.

– Папа, глупого человека всегда называют «ослом». Разве осел такое глупое животное?

– Нет, Уильям, напротив, очень умное, но упрямое и неуступчивое, и его называют глупым за эти черты. Обыкновенно говорят: «глуп как осел», «как свинья» или «как гусь». На них клевещут. Это умные создания, но очень упрямые. Впрочем, осел, которого мы встречаем в Англии, плохой образчик своего вида; английские ослики малы ростом и, благодаря дурному обращению и неподходящему для них корму, кажутся тупыми, скучными. Да и климат Англии слишком холоден для осла. На юге Франции, на побережье Средиземного моря – осел гораздо красивее; особенно же он хорош в жарком поясе; в Гвинее, под экватором, он красив, жив, боек. В древние времена в Азии, особенно в Палестине и Сирии, ослы пользовались доброй славой.

– А разве климат так сильно действует на животных? – спросил Уильям.

– Конечно, и не только на животных, но и на растения и на людей. Ласкар, или туземный мореплаватель Индии – на родине жив и бодр, но совсем меняется на севере. Тем не менее, многие животные способны переносить перемену климата и даже перемену пищи. Например, лошадь, которая произошла из Аравии, может жить во всех поясах. То же можно сказать о домашнем скоте: коровах, овцах, свиньях и т. д. Плотоядные животные – волк, лисица, медведь тоже живут в разных климатах, так же, как и многие грызуны, например зайцы, кролики. Большая часть животных по мере удаления от теплых стран приобретает густой покров из шерсти.

– Теперь еще одно замечание, Уильям; животные отлично приспособлены к тем условиям, в которых им приходится жить. Возьмем для примера верблюда, который живет в пустынях Африки и Азии. Его называют «кораблем пустыни», потому что пустыня – «море песка». Его ноги так устроены, что он без труда шагает по песку; он питается самыми грубыми растениями и солончаковыми травами; в его желудке находится влага, и потому он может очень долго оставаться без питья. И благодаря этому верблюд сделался великим благодетелем для жителя пустыни. Да, милосердие Господа неисчерпаемо, Уильям.

Глава LVII

Возвращение к дому. – Начало укрепления. – Часовые.

Следующее утро было тревожно и хлопотливо. Укладывались, приготовлялись к новому переселению. Юнону звали то туда, то сюда; ей приходилось отвечать на вопросы Каролины, смотреть за кипевшим котлом и т. д. Мастер Томми, по обыкновению, всем попадался под ноги и, желая оказать помощь, несравненно больше мешал, чем приносил пользы; тем не менее у него были хорошие, добрые намерения, и никто его не бранил.

Желая от него отделаться, Риди послал малыша к берегу с большим узлом. Томми вскинул ношу на плечи и с очень важным видом двинулся в путь; но когда он пришел обратно с сильно покрасневшим от усилия лицом, и Риди попросил его отнести на берег еще один тючок, мальчик ответил, что он очень устал, уселся и до самого завтрака не сходил с места.

После завтрака миссис Сигрев и Юнона сложили всю посуду в корзину, и, наконец, м-р и миссис Сигрев, Юнона, дети и собаки двинулись через кокосовый лес. Маленький Альберт отлично шел, и Юнона только по временам брала его на руки, чтобы он отдохнул. Каролина шла рядом с отцом и матерью, а независимый Томми не держался подле кого-нибудь одного.

Не теряя времени, Уильям и Риди снесли в шлюпочку кухонную утварь, столы, стулья и тому подобные вещи. Потом привели вниз козу, поместили ее в лодку и отчалили. Шлюпка пришла к отмели задолго до появления пешеходов.

Старик и мальчик выгрузили привезенное на песок, и пустились во второй рейс, за постелями. К трем часам пополудни они снова были на отмели и скоро узнали, что остальные пришли к дому за час до них. Сигрев с Юноной переносили на берег вещи, выгруженные на песок.

– Я думаю, мастер Уильям, – заметил Риди, – теперь наши плавания прекратятся; тем лучше. Необходимо при первом же удобном случае починить нашу бедную лодочку.

– Да, Риди, – ответил мальчик, – она послужила нам верой и правдой. Знаете ли, мне все кажется, что мы вернулись домой. Право, я никак не ожидал, что буду считать «домом» какую бы то ни было часть этого острова. Я так рад, что мы вернулись от палаток. Смотрите, Риди, голуби в горохе. Их стало много, около двадцати. В будущем году у нас будут паштеты из голубей.

– Если мы доживем и будем здоровы, – ответил Риди, пристально вглядываясь в широкую даль.

К ночи все вещи были на местах, и дом казался таким же удобным, как и до переселения на южный берег. Усталые люди рано легли спать, предварительно решив, какие работы им следует предпринять утром. Миссис Сигрев обещала заняться кухней и присматривать за детьми, предоставляя Юноне работать с мужчинами.

Утром, на рассвете, Уильям и Риди прошли к черепашьему садку и поймали острогой черепаху. Разрезав ее и положив часть черепашьего мяса в котел, словом, приготовив все для миссис Сигрев, они тотчас же отправились к амбару.

Риди переговорил с Сигревом и наметил квадратное пространство. Предполагалось, что растущие пальмы послужат столбами, к которым приколотят стоймя бревна из срубленных пальм так, чтобы образовалась стена высотой в четырнадцать – пятнадцать футов. Через такой палисад никто не мог бы перелезть; он должен был защищать от возможного нападения дикарей.

Ряды деревьев отметили. Топоры заработали, срубая все пальмы за этой чертой, чтобы у работников было место для их дела. Теперь все радовались, что у них оказалось столько крупных гвоздей, в противном случае они не могли бы хорошо устроить палисад. Сигрев рубил пальмы; Уильям и Юнона распиливали их на бревна надлежащей длины и потом перетаскивали к Риди. Тогда они унесли прочь верхушки деревьев и сложили на некотором расстоянии от амбара, намереваясь превратить их в топливо. Сигрев помогал Риди в устройстве палисада. В этот день они усердно поработали и вернулись в дом, с удовольствием думая о ночном отдыхе. Однако Риди улучил минуту поговорить с Уильямом.

– Я думаю, сэр, – сказал старик, – что раз мы вернулись сюда, нам нужно учредить, так сказать, ночные караулы на случай нападения. Я не лягу спать, пока совсем не стемнеет, то есть до девяти часов. И буду смотреть в открытое море. Видите, сэр, хотя вряд ли можно бояться, что дикари ночью явятся сюда, но они могут пристать к берегу до темноты или ранним утром до рассвета, то есть между двумя-тремя часами пополуночи; если мы ничего не увидим, то, конечно, можем снова лечь, потому что в таком случае это будет значить, что еще много часов подряд они не пристанут к отмели. И следует наблюдать за ветром и состоянием погоды, стараясь заметить, дует ли для них попутный ветер; впрочем, такой ветер может начаться только в начале дождливого времени года. Но если будет дуть очень слабый ветерок, дикари, пожалуй, не обратят внимания на то, что он неблагоприятен для них. Я много думал об этом, мастер Уильям, и полагаю, что дикари или явятся сюда в начале периода дождей или совсем не явятся. Во всяком случае, мастер Уильям, нам нужно остерегаться, и мы должны всегда, даже теперь, держаться настороже. Я не хочу беспокоить моими опасениями вашего отца и миссис Сигрев, но вам говорю все, что я думаю, и предлагаю делать то, что мне кажется необходимым.

– Я согласен с вами, Риди, я поднимусь до начала рассвета и, едва рассветет, буду внимательно смотреть на море через подзорную трубу. Вы сторожите ночью, а я утром.

– Отлично, мастер Уильям. Я мог бы отбывать оба дежурства, однако, думаю, что, если вы будете подниматься рано утром, это останется для остальных незаметно. Ведь все привыкли, что я не ложусь ночью.

Поговорив, старик и мальчик разошлись, и с этих пор то Риди, то Уильям караулили.

Глава LVIII

Исчезновение Томми. – В лодке по воле волн. – Риди в воде. – Опасность. – Шлюпка тонет. – Риди и Томми спасены.

Устройство палисада продолжалось две недели. Но тут одно обстоятельство вызвало большое смятение.

Раз, когда работники возвращались обедать, миссис Сигрев с удивлением спросила их:

– А разве Томми не с вами?

– Нет, – ответил ей муж. – Он не приходил к нам; после завтрака он побежал с нами, но минут через десять ушел.

– Я, миссис, поручила мастеру Томми отнести домой листьев, – сказала Юнона, – и он тотчас же ушел.

– Боже мой! Где же он? – вскрикнула Селина.

– Я думаю, он собирает раковины на отмели, – ответил Риди, – или прошел к нашему «огороду-саду». Я пойду, посмотрю.

– Я пойду с вами, – вызвался Уильям.

– Вот он, о Боже, Боже! Я вижу его! – вскрикнула Юнона, указывая вдаль пальцем. – Вон он в лодке… И лодку несет в море…

Действительно, Томми сидел в лодке, которую волны уносили от берега. Она уже была среди волн, набегавших на рифы.

Уильям бежал, как ветер; Сигрев и Риди мало отставали от него. Селина и Юнона спешили позади. Миссис Сигрев была в полном отчаянии. И точно; нельзя было терять ни минуты; ветер дул от берега, и через несколько мгновений лодка могла очутиться в открытом море.

Добежав до отмели, Уильям сбросил шляпу, куртку, сапоги и побежал в воду. Но Риди кинулся вслед за мальчиком, поймал его за руку и сказал:

– Мастер Уильям, тотчас же назад. Я настаиваю… Вы не принесете пользы, так как хуже меня понимаете, что нужно делать, а я, все равно, поплыву; значит, незачем удваивать риск. М-р Сигрев, прикажите ему остаться; вас он послушается. Я этого требую.

– Уильям, – сказал Сигрев. – Сейчас же вернись. Я приказываю.