Жемчужина Востока

Однако борьба, как оказалось, не окончилась. На горящих стенах ограды собрались уцелевшие, самые отчаянные защитники храма Иерусалимского. Ограды рушились – они отступали к Вратам Никанора, которые еще оставались целыми. Римляне уже пресытились кровью и не стали их тут же убивать, но предложили им сдаться, но те не соглашались. Мириам, к несказанному своему ужасу, узнала среди них своего деда Бенони.

Римляне недолго уговаривали их, а стали по ним стрелять и перебили всех одного за другим, кроме старого Бенони – в него не попала ни одна стрела.

– Не стрелять! – приказал чей-то властный голос. – Принесите скорее лестницу! Это мужественный и отважный старик, к тому же один из членов Синедриона. Возьмите его живым!

Лестницу приставили, и по ней взобрались на стену римляне. Бенони отступил к самому краю обрушившейся стены, охваченный пламенем, но вдруг обернулся лицом к римлянам и в этот момент увидел Мириам. Мириам тоже смотрела на него, но она до того обессилела, что не могла сделать ни малейшего движения, не могла произнести ни одного звука, чтобы утешить несчастного старика.

– Сдайся! – кричали между тем римляне, боясь приближаться к горящим развалинам. – Сдайся, безумец; Тит дарует тебе жизнь!

– Для того чтобы влачить меня за своей колесницей победителя по улицам Рима? – гневно воскликнул старый еврей. – Нет, я не сдамся, а умру, моля Бога, чтобы Он с лихвой воздал Риму за Иерусалим и его детей! – и, подняв с земли валявшееся копье, он метнул его в группу римлян с такой ловкостью и силой, что копье, пробив насквозь щит одного из воинов, пронзило насквозь и руку.

– Если бы это оружие пронзило так же твое сердце и сердца всех римлян! – воскликнул Бенони и, бросив последний прощальный взгляд на то, что было недавно храмом, бросился в пылающие развалины. Так погиб гордый и смелый Бенони, не изменив себе даже в час смерти.

Видя это, Мириам снова лишилась чувств, а когда очнулась, то вдруг увидела, как дверь, ведшая на кровлю из потайной комнаты квадратного здания над Вратами Никанора, распахнулась и из нее выбежал с обнаженной головой, в разорванной одежде, весь в крови и копоти человек с безумно блуждающими, как у затравленного зверя, глазами. Мириам узнала Симеона, осудившего ее на ужасную смерть.

Следом за ним, ловя его за полы одежды, выбежали римляне, среди них и один офицер, лицо которого показалось Мириам знакомым.

– Держите его! – крикнул он. – Надо же нам показать римскому народу живого еврея!

Стараясь вырваться из рук врагов, Симеон поскользнулся и растянулся во всю длину.

Теперь только римский офицер заметил Мириам, лежащую у подножия столба.

– Ах, я ведь совсем забыл про девушку, которую нам приказано спасти! Уж не умерла ли она, бедняжка? Клянусь Бахусом, я видел где-то ее лицо. Ах да, припомнил! – И он, наклонясь над нею, прочел табличку на ее груди.

– Смотри, господин, какое на ней ожерелье, жемчуг ценный. Прикажешь снять его? – осведомился один легионер.

– Снимите с нее цепь, а не ожерелье! – приказал начальник, затем, склонившись к девушке, спросил: – Можешь ли ты идти, госпожа?

Мириам отрицательно покачала головой.

– Тогда мне придется нести тебя! – Он бережно, словно ребенка, поднял ее на руки и стал спускаться со своей ношей вниз, во двор. Солдаты вели за ним Симеона.

Во Дворе Израиля, где еще уцелела часть жилого помещения, в кресле, перед одним из сводчатых входов, окруженный своими военачальниками и префектами, сидел человек, рассматривавший священные сосуды и всякую драгоценную утварь. Это был Тит. Подняв глаза, он увидел Галла с его ношей и спросил:

– Что ты несешь, центурион?

– Ту девушку, цезарь, которую приковали к столбу на воротах!

– Жива она еще?

– Нет, цезарь! Зной и жажда сделали свое дело!

– В чем заключалась ее вина? – спросил Тит.

– Тут все написано, цезарь!

– Хм… Назареянка… мерзкая секта, даже хуже самих евреев, как утверждал покойный Нерон. Но кто осудил ее?

И тут Мириам подняла руку и указала на Симеона.

– Говори мне всю правду, – приказал Тит, – ведь я все равно ее узнаю!

– Ее осудил Синедрион, – сказал Симеон, – куда входил и ее дядя Бенони. Вот тут его подпись!

– За какое преступление? – спросил Тит.

– Она помогла бежать одному римскому пленнику, пусть душа ее вечно горит в геене огненной за это!

– Судя по твоей одежде, ты тоже был членом Синедриона! – заметил Тит. – Твое имя?

– Меня зовут Симеон. Это имя ты, верно, слышал уже не раз!

– Ах да, вот оно здесь, на этом приговоре, стоит первым! Ты приговорил эту девушку к страшной смерти за то, что она спасла жизнь одному римскому воину! Так испей же сам эту чашу! Отведите его на башню над воротами и прикуйте к тому столбу, к которому приковали девушку. Храм твой погиб, святилища твоего не стало, ты, как верный его служитель, должен желать себе смерти!

– Да, в этом ты прав, римлянин, – проговорил Симеон, – хотя я предпочел бы более легкую кончину!

Его увели, и цезарь Тит занялся Мириам.

– Отпустить ее на свободу нельзя: это все равно что предать ее смерти. Кроме того, она изменница и, вероятно, заслужила свою казнь. Но она прекрасна и украсит мой триумф, если богам он будет угоден, а пока… Кто возьмет ее на свое попечение? Но помните: никто не смеет причинить ей вреда: девушка эта – моя собственность!

– Будь покоен, цезарь, я буду обращаться с нею, как с дочерью! – пообещал ее освободитель. – Отдай ее на мое попечение!

– Хорошо, – согласился Тит, – теперь унесите ее отсюда: нам надо заняться еще другими, более важными делами, а в Риме, если будем живы, ты дашь мне отчет об этой девушке!

Глава XIX

Жемчужина

Прошло еще немало времени. Битвы и сражения все продолжались, так как евреи еще держались в Верхнем городе. Во время одной из таких схваток Галл, римлянин, начальник отряда, взявший на свое попечение Мириам, был тяжело ранен в ногу. Этому человеку Тит вполне доверял, поэтому приказал отплыть в Рим с другими больными и ранеными и доставить в столицу империи большую часть захваченных в храме Иерусалимском сокровищ. Галл должен был сесть на судно, предоставленное в его распоряжение в Тире.

Мириам все это время находилась в его лагере на Масличной горе. Он отвел ей особую палатку, и старухе, прислуживавшей раньше ему самому, поручено было ухаживать за девушкой и беречь ее как зеницу ока.

Долго, очень долго находилась девушка между жизнью и смертью, но мало-помалу благодаря хорошему питанию и тщательному уходу силы к ней вернулись. Физическое здоровье восстановилось, но душевное потрясение не прошло бесследно: у бедной девушки, казалось, навсегда помутился рассудок. Много недель она не переставала бредить, а речь ее оставалась бессвязной и неразумной.

Всякому другому на месте Галла надоело бы возиться с бедной помешанной. Много таких безумных девушек и женщин бродило теперь по стране, предоставленных собственной судьбе, подобно голодным собакам, выискивающим пропитание или погибающим с голоду.

Галл же, как и обещал Титу, относился к молодой пленнице с нежностью, любовью и заботливостью родного отца. Каждую свободную от своих служебных обязанностей минуту он проводил с ней, а после того как был ранен, проводил с ней целые дни. В конце концов бедняжка так полюбила его, что стала называть его дядей и просиживала иногда часами подле него, обвив его шею руками и забавляя его своей несвязной речью. Кроме того, она привыкла узнавать солдат его легиона, которые все полюбили бедняжку за ее милый кроткий нрав и постоянную приветливую улыбку. Они приносили ей кто плоды, кто цветы, чтобы порадовать ее, и оберегали ее, как ребенка.

Когда Галл получил повеление Тита отправляться в Тир, он забрал с собой не только вверенные ему сокровища иерусалимские, но и свою молодую пленницу вместе с рабыней-служанкой и тронулся в путь. Чтобы не утомить в пути Мириам, он окружил ее всевозможными удобствами и заботами. На восьмые сутки они прибыли в Тир.

Случилось так, что судно, на котором Галлу следовало отплыть из Иудеи, не было готово к отплытию. Поэтому разбили лагерь на окраине Старого Тира (Paleotyrus), в саду, принадлежавшем некогда старому Бенони. Странная случайность!

Палатку Мириам и ее старой рабыни поставили на берегу моря, подле шатра ее покровителя. Эту ночь Мириам спала хорошо. Пробудившись на рассвете, она послушала рокот волн и вышла в сад. Весь лагерь еще спал: и море, и все кругом было спокойно. Вот, прорвав дымку тумана, дневное светило всплыло над горизонтом, залив своим светом сверкающую синеву моря и темную линию его берегов. И вдруг в мозгу бедной больной просветлело; разум возвратился к ней. Она признала сад и гордые линии древнего Тира, раскинувшегося на острове. Вон та пальма, под которой она с Нехуштой любила отдыхать; вон скала, близ которой растут лилии. Здесь она получила послание от Марка… Инстинктивно она поднесла руку к ожерелью. Да, ожерелье и теперь у нее на шее, а на нем она нащупала свой перстень, который старая рабыня нашла в ее волосах и для сохранности надела на ожерелье. Мириам сняла его оттуда и надела на палец. Затем подошла к той скале и, сев на большой камень, принялась припоминать, что с нею произошло. Но ее воспоминания потонули в каком-то кровавом хаосе, в котором она совершенно не могла разобраться.

Встав поутру, Галл, как всегда, прошел к палатке Мириам, чтобы осведомиться, как она спала, и узнал от ее прислужницы, что она уже вышла. Осмотревшись кругом, он увидел ее у скалы и, опираясь на костыль, так как рана еще не зажила, а нога не действовала, побрел к ней.

– С добрым утром, дочь моя, – сказал он, – как изволила почивать?

– Благодарю тебя, господин, я сегодня хорошо спала! Но скажи мне, этот город – не Тир ли? А этот сад – не деда моего Бенони, где я бродила давно-давно? Но с тех пор случилось так много разных ужасных событий… которых я теперь не могу припомнить… Да, не могу! – она приложила руки ко лбу и тихо застонала.

– И не надо припоминать их! – весело посоветовал Галл. – В жизни много такого, что лучше забыть совсем… Да, это Тир, а это сад Бенони! Вчера, когда мы прибыли сюда, ты не узнала этих мест: было уже темно!

Говоря это, он следил за нею, не веря своим глазам, не веря себе, что к ней вернулся рассудок. Мириам же не спускала глаз с его лица, точно стараясь уловить в них нечто знакомое ей, и вдруг воскликнула:

– Да, я теперь вспомнила! Ты – римлянин Галл, тот военачальник римский, который привез мне письмо… – И она стала искать его у себя на груди. – Оно пропало! Куда оно могло деваться?.. Дайте мне вспомнить…

– Нет, нет, не надо вспоминать! – поспешил прервать ее мысли Галл. – Да, я действительно тот самый человек, который несколько лет тому назад привез тебе письмо от моего друга Марка, прозванного Фортунатом, а также эти безделушки, что у тебя на шее и на пальце. Но теперь тебе пора покушать, а мне надо перевязать рану. А там мы с тобой побеседуем!

Но в это утро Галл не показывался, чтобы Мириам не переутомилась, напрягая свои мысли. Не видя его, она до самого обеда побродила в саду, любуясь синим простором моря и прислушиваясь к его однообразному шуму.

Мало-помалу в ее мозгу воскресли воспоминания того ужасного прошлого, которое, казалось, совершенно изгладилось из ее памяти. Но тут старая служанка позвала ее обедать. На пути к палатке-столовой она увидела несколько десятков римских солдат. Ей показалось, что они преграждают ей дорогу. Мириам испугалась и готова была бежать от них, но старуха-рабыня успокоила ее:

– Не бойся их, они ничего тебе не сделают! Они любят свою Жемчужину и собрались, чтобы приветствовать тебя. Они радуются!

– Жемчужину? Что это значит?

– Так они тебя называют из-за твоего жемчужного ожерелья!

Действительно, эти грубые, суровые легионеры наперебой приветствовали ее, хлопали в ладоши, выражая свою радость, а один из них даже поднес ей букет полевых цветов. В это время года стоило немало труда собрать их. Услыхав из своего шатра радостные крики легионеров, Галл вышел и приказал выдать солдатам бочонок доброго ливанского вина, чтобы они распили его за здоровье их общей любимицы.

Затем Галл повел ее в палатку, где был накрыт обед. За обедом Мириам рассказала Галлу свою историю и спросила, что ожидает ее в Риме.

– До возвращения Тита ты останешься у меня, – ответил тот, – а затем должна будешь идти за его триумфальной колесницей. А там, если он не изменит своего решения, а Тит гордится тем, что никогда не отменял ни одного своего декрета или решения, как бы поспешно оно ни было принято, тебя продадут с публичного торга на Форуме!

– Продадут в рабство, как скотину на базаре! С публичного торга! О, Галл, какая печальная позорная участь!

– Не будем думать об этом, дитя мое. Лучше надеяться, что в этом, как и во всем остальном, судьба будет милостива к тебе!

– Как бы мне хотелось, чтобы Марк узнал о том, что меня ожидает в Риме!

– Но как он может узнать, даже если он еще жив? Завтра, прежде чем наступит ночь, судно наше уходит в море. Чем же я могу помочь?

– Пошли гонца к Марку с посылкой и вестью от меня!

– Гонца? Но кто же сумеет отыскать его? Кто сумеет открыть убежище ессеев, о котором ты говорила мне?

– У меня есть друзья в этом городе. Если бы я могла свидеться с ними, то нашла бы подходящего человека, который сумел бы исполнить мое поручение. Если бы я могла повидать кого-нибудь из христиан и евреев, то уверена, что они сделали бы для меня то, о чем я их попрошу! – сказала Мириам.

Галл призадумался и затем решил поручить старой невольнице отыскать в городе кого-нибудь из христиан или евреев, пообещав ей в награду свободу.

Старуха, ловкая и хитрая, пустилась бродить по городу и перед закатом возвратилась. Христиан никого в городе не осталось, но ей после долгих поисков удалось встретить одного молодого ессея, который пообещал прийти в римский лагерь, когда совсем стемнеет.

Действительно, спустя часа два после заката ессей явился. Старая рабыня провела его в шатер Мириам.

Это был брат Самуил. Когда ессеи вынуждены были бежать из своего селения, он отсутствовал. Он был в Тире рядом с умирающей матерью. До него дошли слухи об ужасах в Иерусалиме, кроме того, он не знал, где укрылись братья. Да и мать не отпускала его. Так он уцелел. Теперь же, схоронив мать, решил разыскать свое братство, если кто-нибудь еще жив.

Убедившись в том, что брат Самуил действительно ессей, Мириам рассказала ему все, что ей было известно о тайном убежище ессеев, и вручила кольцо, присланное ей некогда Марком. Брат Самуил должен передать это кольцо римлянину, пленнику ессеев, если он жив, а также сообщить ему об участи, ожидающей ее в Риме. Если же пленника по имени Марк уже нет среди ессеев, то отдать кольцо и все рассказать старой ливийке Нехуште. Если и ее он не найдет, то дяде ее Итиэлю или же председателю совета братства ессеев.

Чтобы брат Самуил не забыл ничего, Мириам изложила все это в письме, которое и вручила ему, подписав: «Мириам из дома Бенони». Кому оно писано, она умолчала из боязни, чтобы оно не навлекло беды на тех, кому адресовано, если вдруг попадет в чужие руки.

И вот все готово. Галл осведомился, сколько брату ессею нужно денег на путевые издержки и сколько он желает получить за свои труды. Никакого вознаграждения брат Самуил не пожелал, заявив, что это противно правилам его братства, предписывающим оказать безвозмездно всякую услугу каждому, кто в ней нуждается.

Мириам никогда более не видела этого ессея, но, как оказалось, он добросовестно выполнил возложенное на него поручение, чем оказал ей неоценимую услугу. После его ухода Галл по просьбе Мириам также написал письмо одному своему товарищу по службе, вложив и письмо к Марку с просьбой доставить ему это письмо, если только Марк жив и вернется в армию.

– Ну, дочь моя, мы сделали все, что от нас зависело! Остальное надо предоставить судьбе.

В тот же вечер они сели на большую римскую галеру. На тридцатые сутки они пришли в Региум, откуда по суше двинулись к Риму.

Глава XX

О Марке и Халеве

Когда Нехушта, напрягая все силы, старалась втащить бесчувственного Марка в тайный ход старой башни, она не увидела, как Мириам отскочила от камня, чтобы выбить светильник из рук стража. Услыхав глухой звук захлопнувшейся двери, она со вздохом облегчения воскликнула:

– Ну как раз вовремя! Кажется, никто нас не видел!

Но ответа не последовало. С отчаянием Нехушта завопила:

– Госпожа! Где ты, отзовись, Христа ради! Где ты, госпожа?!

Но опять безмолвие, опять ни звука.

– Что случилось? – спросил пришедший в себя Марк. – Где я, Мириам?

– Случилось то, что Мириам в руках евреев, проклятый римлянин!.. Чтобы спасти тебя, она пожертвовала собой!.. Они разопнут ее за то, что она помогла бежать тебе, римлянин!.. Дверь захлопнулась, и теперь мы ничего сделать не сможем! – хриплым от бешенства и отчаяния голосом восклицала верная служанка.

– О, не говори так! Отопри эту дверь! Я еще жив, смогу отстоять ее… – Но, вспомнив, что у него нет меча, добавил: – Или хоть умереть вместе с ней!

– Отпереть дверь? Ключ у нее! Я ничего не могу сделать!

– Так я помогу тебе выломать ее!

– Выломать эту дверь?.. Каменную плиту в три фута толщиною… Ха-ха-ха!

Но, говоря это, несчастная женщина, как безумная, старалась запустить в узкую скважину свои тонкие пальцы; те хрустнули, Марк в бессильном отчаянии старался сдвинуть плечом тяжелую глыбу, но вскоре осознал свою беспомощность.

– Погибла! Из-за меня, о боги!.. Из-за меня! – И он принялся рыдать и дико хохотать в бреду, пока не лишился сознания.

– Убить бы его! – мелькнуло в озлобленном сердце Нехушты. – Проклятый римлянин, из-за него… Нет, нет, она его любила, лучше покончить с собой; без нее на что мне жизнь? Пусть это грех, но мне все равно!

И измученная, разбитая опустилась Нехушта на каменную ступень лестницы, бессмысленно уставившись глазами в одну точку. Вдруг впереди замигал огонек. То был брат Итиэль. Нехушта встала и посмотрела ему в лицо.

– Ну, хвала Богу! – произнес старик. – Вы здесь, а я уже третий раз прихожу искать вас сюда; мы беспокоимся, почему Мириам не идет!

– И она никогда больше не придет! – с рыданием воскликнула несчастная женщина. – Взамен себя она оставила нам этого проклятого римлянина, римского префекта Марка!

– Что? Что ты говоришь? Где Мириам?

– В руках евреев! – ответила она и рассказала ему все, что случилось.

– Помочь ей, увы, мы не можем. Пусть Бог поможет ей!.. – простонал Итиэль.

– А что мы сделаем с этим человеком?

– Постараемся сделать для него все, что в наших силах: ведь она, пожертвовавшая собой ради него, рассчитывала, что мы поможем ему. Кроме того, много лет назад он был нашим гостем и другом!

Итиэль ушел и призвал более сильных и молодых братьев, которые отнесли Марка в пещерку, служившую помещением Мириам, где бедный больной пролежал не одну неделю в безумном бреду, не подавая даже надежды на выздоровление.

Только необычайное искусство братьев-врачей и неусыпный уход Нехушты спасли ему жизнь.

Между тем ессеям удалось узнать, что и Иерусалим, и гора Сион пали, что Мириам была осуждена Синедрионом и прикована к позорному столбу на Вратах Никанора. Но что с ней сталось дальше, они не знали. К этому времени их запасы истощились. Стража римлян теперь была не столь бдительна, как раньше, а евреи, которые были не в плену или тюрьме, прятались, как совы, боясь показаться на свет Божий, и не представляли опасности. И ессеи решили покинуть свое подземное убежище и попытаться вернуться к берегам Иордана.

Однажды ночью вереница бледных людей, за которыми несли ряд носилок с больными, осторожно вышла из подземелья и направилась по дороге к Иерихону. Вся эта местность, всегда довольно пустынная, теперь окончательно вымерла, так что им пришлось, да и то с трудом, добывать для пропитания коренья и доедать последние крохи своих запасов.

Ни при выходе из подземелья, ни в дороге никто их не встретил и не остановил.

Прибыв в Иерихон, ессеи увидели, что город превратился в груду развалин. Не останавливаясь, они направились к своему бывшему селению. Почти все дома и сады были сожжены и разрушены, но несколько пещер в песчаном холме, сзади селения, служивших им в качестве житницы и складов, остались нетронутыми; к великой их радости, даже запасы, хранившиеся там, уцелели.

Здесь они временно и поселились. Вновь начали возделывать свои поля, виноградники и отстраивать дома. Но теперь их было почти наполовину меньше прежнего, и работа шла медленно.

Пленника своего, Марка, они принесли с собой и положили в одной из пещер. На голове рана его зажила, но повреждение колена было так серьезно, что он не мог ходить без костыля, да и вообще был слаб и беспомощен, как ребенок. Кроме того, душевное состояние его казалось безнадежным. Он часами просиживал неподвижно в бывшем садике Мириам, не спуская глаз с навеса, где была ее мастерская; он почти ни с кем не говорил, никогда не улыбался и, видимо, неутешно горевал о любимой девушке.

Слухи доходили, что Тит, окончательно разорив и разрушив Иерусалим, двинулся со своими войсками в Цезарею, где зимовал. Он устраивал великолепные зрелища в амфитеатре и почти ежедневно обрекал на смерть на арене десятки и сотни своих еврейских пленников. Но Марк не имел возможности да и не хотел дать знать о себе Титу отчасти из опасения навлечь беду на своих благодетелей ессеев, а отчасти и потому еще, что для римлянина плен считался позором.

Между тем ессей брат Самуил оставил Тир с намерением исполнить поручение Мириам и прибыл в Иерусалим. Он застал в нем только горы трупов и развалины, над которыми кружили стаи хищных птиц. Верный своему обещанию, он приложил все усилия, чтобы отыскать убежище ессеев, но это ему не удавалось. Те приметы, о которых ему говорила Мириам, исчезли без следа. Повсюду только масса камней и обломков, шакалы успели наделать множество нор. В конце концов он был схвачен римским патрулем, которому он показался подозрительным. Его подвергли допросу, после чего включили в число невольников, разбирающих остатки стен иерусалимских, так как Тит решил сровнять их с землей. Здесь брат Самуил проработал более четырех месяцев, получая только хлеб да бесчисленные побои и брань. Среди его товарищей, работающих под кнутом победителей, был один ессей, который сообщил, что их единоверцы вернулись на берег Иордана. Самуилу удалось бежать из-под надзора римлян, и он направился прямо в бывшее селение ессеев близ Иерихона. Прибыв благополучно к своим, он начал выполнять поручение Мириам.

Убедившись в том, что Самуил говорит правду, ессеи отвели его в бывший садик Мириам, где Марк проводил целые дни в обществе старой Нехушты. Она, не отходившая от Марка ни на шаг, первая заметила приближающегося Самуила.

– Кого ты ищешь? – спросила она.

– Благородного Марка, римского префекта, к которому имею поручение от Мириам, внучки старого Бенони! – ответил Самуил.

Услышав слова его, и Марк, и Нехушта вскочили на ноги.

– Ты имеешь доказательство? – воскликнул Марк, весь бледный, едва держась на ногах.

– Вот оно! – протянул Самуил кольцо и передал все, что ему было поручено, добавив, что у него было собственноручное письмо Мириам к Марку, но римские солдаты отняли его.

– А давно ты видел ее? – спросила Нехушта.

– Около пяти месяцев тому назад! – сказал Самуил.

– Около пяти месяцев! А Тит покинул Иудею? – тревожно осведомился Марк.

– Да, я слышал, что он отплыл из Александрии в Рим!

– Женщина, нам нельзя терять ни минуты! – воскликнул Марк. – Тит на пути в Рим!

– Да! – отозвалась Нехушта. – Нам остается только поблагодарить человека, который принес эту весть. Жаль, мы не в силах вознаградить его за эту услугу. Будем надеяться, что Бог вознаградит его за нас!

– Да, пусть боги вознаградят тебя, добрый человек, а мы благодарим тебя от всей души! – сказал Марк и, опережая Самуила, направился с Нехуштой сообщить радостную весть умирающему Итиэлю.

Выслушав их, старец поблагодарил Бога за его беспредельное милосердие и в ответ на высказанные Марком опасения сказал:

– Бог, спасший ее на Вратах Никанора, спасет и от позора на Форуме! Но что же ты, собственно, предлагаешь, благородный Марк?

– Я прошу братьев ессеев не ради себя, а ради нее даровать мне свободу и отпустить немедленно в Рим, чтобы я мог спасти ее от продажи на торжище или хоть купить ее, если только не опоздаю!

– Купить ее себе в невольницы?

– Нет, чтобы даровать ей свободу.

– Мы сейчас созовем совет и обсудим твою просьбу! – ответил старик.

Совет ессеев решил даровать Марку свободу и даже снабдить его необходимыми на время путешествия деньгами, поручив передать Мириам, если он увидит ее, их благословение.

Марк и Нехушта сердечно простились со всей общиной ессеев, а со стариком Итиэлем еще отдельно.