Современные славянофилы. – Начало Русского собрания

Столь же основательны и утвержденія нашихъ славянофиловъ современнаго толка объ особомъ національномъ духѣ, который имъ только однимъ удалось узрѣть и, по мѣткому выраженію г. Струве (въ его статьѣ "Въ чемъ же истинный націонализмъ?", напечатанной первоначально въ "Вопросахъ философіи и психологіи"), "снять съ него даже не одну фотографію въ разныхъ позахъ – религіозной, государственной, общественной". Каждый изъ нихъ вкладываетъ въ эти формы свое содержаніе и требуетъ затѣмъ общаго преклоненія, отметая все, что не укладывается въ его формочку, яко ересь, и взывая къ охранѣ. Они желали бы остановить самую жизнь и заковать ее въ излюбленныя оковы "національнаго духа". "Практически это – грубое посягательство на естественное право "исканія", – говорится въ упомянутой статьѣ,– на право и обязанность человѣка, какъ такового, безконечно совершенствовать культуру". Отсюда проистекаетъ та мертвенность, которою отдаютъ всѣ славянофильскія современныя рѣчи. Тамъ, гдѣ все въ движеніи, въ исканіи, въ творчествѣ новыхъ и новыхъ идей, они желали бы внести нѣчто незыблемое, утвердить на вѣки вѣчные нѣкоторое status quo, какъ раскольники – букву вмѣсто духа. Между тѣмъ, "національный духъ созидается въ вѣчно творческомъ процессѣ народной жизни, онъ не застываетъ никогда ни въ какую сущность до тѣхъ поръ, пока не превращается этотъ процессъ; поэтому національный духъ не соизмѣримъ съ тѣми формулами, въ которыя его стремятся втиснуть отдѣльныя лица, направленія и поколѣнія, онъ не тождественъ съ тѣми содержаніями, которыя націоналисты всѣхъ сортовъ такъ старательно пытаются одѣть его соблазнительною, вѣчно юною и пышною тканью. Никто и ничто, никакая формула, ни трехчленная, ни двухчленная, ни одночленная, не можетъ и не имѣетъ права сказать: національный духъ – это я.

"Мы рѣшительно отвергаемъ, – говоритъ г. Струве въ томъ же мѣстѣ упомянутой статьи, – какъ нелѣпое и – да будетъ позволено такъ выразиться – наглое притязаніе присвоить какимъ-нибудь содержаніемъ величество національнаго духа. Но мы знаемъ, какъ можно "въ духѣ и истинѣ"служитъ этому величеству. Для этого нужно не указывать властной рукой творческому процессу жизни его путей, а пролагать и расчищать ихъ для свободнаго исканія, памятуя, что только свобода творчества обезпечиваетъ національной культурѣ полноту и богатство содержанія, красоту и изящество формы" {Цитируемъ по сборнику "На разныя темы", стр. 636 и слѣдующія.}.

Свѣжестью повѣяло на насъ отъ этихъ словъ послѣ того, какъ намъ пришлось одолѣть "Зарю" и "Москву" съ ихъ специфическимъ духомъ, отъ котораго, что называется, не продохнешь. Духъ этотъ, однако, не опасенъ, такъ какъ ютится онъ всегда на задворкахъ культуры и, по мѣрѣ роста послѣдней, все болѣе и болѣе вытѣсняется за предѣлы общественнаго сознанія. Правда, по временамъ онъ какъ будто оживляется, крѣпнетъ и овладѣваетъ болѣе слабыми умами, какъ, напр., въ недавніе годы во Франціи. Это всегда совпадаетъ съ какимъ-нибудь важнымъ кризисомъ въ ростѣ общества и вмѣстѣ съ минованіемъ его исчезаетъ. Но еще никогда не бывало, чтобы окончательная побѣда принадлежала узкому націонализму, и его непремѣннымъ членамъ – шовинизму, антисемитизму и прочимъ его исключительнымъ качествамъ, – такая побѣда означала бы смерть культурѣ, смерть человѣку, какъ существу, имѣющему право "на самочинное мышленіе и дѣйствованіе*.

"Если вѣрно, что "нація есть начало духовное", – говоритъ г. Струве въ заключеніе упомянутой статьи о націонализмѣ,– то истинный націонализмъ не можетъ быть ни чѣмъ инымъ, какъ безусловнымъ уваженіемъ къ единственному реальному носителю и субъекту духовнаго начала на землѣ – къ человѣку. Провозгласить такое уваженіе принципомъ развитія національнаго духа не значить бросить громкую фразу. Это значитъ выговорить точное и строгое нравственное правило, вѣрность которому налагаетъ тяжелыя и отвѣтственныя обязательства".

Въ этихъ словахъ лучшій отвѣтъ современнымъ славянофиламъ съ ихъ программой ограничительныхъ мѣръ, образчики которой мы приведи выше. Ростъ личности – вотъ отличительный признакъ нашихъ дней, и ни въ какія рамки больше не уложишь ее, кромѣ тѣхъ, которыя она сама себѣ выберетъ, какъ наиболѣе отвѣчающія именно этому росту. Все, что способствуетъ ему, имѣетъ будущее, – и потому національно; все, что его задерживаетъ – осуждено жизнью на гибель, – и потому противно національному духу, который устами И. С. Аксакова провозгласилъ неотъемлемыми правами всякой личности – свободу слова, мысли и совѣсти. И, по остроумному замѣчанію г. Струве, именно отсутствіе этой свободы прежде всего убило самое славянофильство! "Славянофилитъ "Новое Время", славянофилятъ даже "Московскія Вѣдомости", на разные голоса славянофилитъ "Руоское собраніе", но славянофильства и славянофиловъ нѣтъ.

То, что теперь именуется этимъ историческимъ терминомъ, есть грубая поддѣлка, по существу заключающая въ себѣ самый наивный шовинизмъ, съ одной стороны, съ другой – преслѣдованіе узко-сословныхъ интересовъ, преимущественно дворянскихъ. Гдѣ прежній идеализмъ, хотя и туманный, но возвышенный и благородный? Гдѣ прежняя проповѣдь вѣротерпимости и братства по отношенію къ иновѣрцамъ и инородцамъ? Гдѣ прежняя ненависть къ насилію и произволу, ненависть, извлекавшая изъ лиры Хомякова мощные звуки противъ "неправды черной"?

Все это прошло и "быльемъ поросло" для нынѣшнихъ славянофиловъ, а въ лучшемъ случаѣ звучитъ для нихъ горькой насмѣшкой.

Августъ, 1902.