Стихотворения

Гувернантка с музыкою, согласна и в отъезд, или наставление С. А. Муромцева члену крайней левой: Tenez vous droite!

[9]

Сдержи, мой друг, свое рыканиеИ рот запри.Об Учредительном собранииНе говори.Рукоплесканий грубой публикиНе возбуждай —И понапрасну о республикеНе рассуждай.Не удручай словами быстрымиКадетский стан.Кто ж так ругается с министрами:«Вы – хулиган»!Коль скоро слово мною дадено,То сгорячаНе закричи смотри: «Прочь, гадина!» —На палача.Министров наших молодечествоКак вихрь пустынь.Но их назвать – «враги отечества»!..Динь-динь – динь-динь!Ври аккуратно и умеренноВплоть до конца.Поверь: надежнее ход мерина,Чем жеребца.Слова и тон волненья грубогоПротивны мне:Я весь – как «мякиш для беззубого»!(Смотри «На дне»!).Когда мужик твердит мужицкое,Он злит меня.Его зову, звоня и цыцкая,К порядку дня.Звоню Аладьину, Аникину, —Плебеи, брысь!Но у своих словца не выкину:Скромна их рысь.Гостил недаром в Петергофе яВрагам на страх:Вкус государственного кофеяВ моих устах!Как гувернантка, я прославилсяВ короткий срокИ лишь в «день Павлова» не справился…Хоть брось звонок!Я тишины благоговейныяВотще алкал:Народ «убийцу» в жилы шейныяЧуть не толкал!От потолка и до фундаментаВисела брань.Ах, у российского парламентаМанеры – дрянь!Но не долга была потерянность:Единый день.Ведь аккуратность и умеренностьТверды, как пень.Пускай ораторы народные,Трудовики,Пугают, будто нас голодныеЖдут мужики.Не знаю, будет ли напитанаТолпа сих плакс,Но Дума мной благовоспитана,Уж это так-с!Как Эдуард Направник с палкою,Я – у звонка.И лишь одной легендой жалкоюСмущен слегка:Бормочет Дума, опечалена,Что я… того…Потомок Софьи и Молчалина —И весь в него!Июнь или июль 1906

Русские в 1906 году, или Прекрасный кадет, закалающий себя на алтаре своего отечества

Нет, раньше чем что-либо провозглашать, «кадеты» должны иметь власть в своих руках. Только на таких условиях они могут взяться за образование министерства, принести эту величайшую патриотическую жертву и выполнить высшую задачу, возложенную на них историей.

«Речь». Статья А. С. ИзгоееаСамоотверженны бывали люди встарь,Но и теперь на этот счет мы быстры.Прими меня, отечества алтарь!Себя тебе я жертвую – в министры!Когда-то пламя злобное сожглоДлань Сцеволы при сборище немалом.Не хуже мы, и я, куда ни шло,Согласен быть – российским генералом.Любой кадет историей венчанНа подвиги… их список очень длинен!..Когда я буду русский Ли Хун-Чан,То помните: пред вами – новый Минин!Да, Минин я, но – возведенный в куб,А может быть, в придачу и Пожарский:Признался же, что я «не очень глуп»,Язвительный писатель Луначарский.Пусть клевета плетет паучью сеть!Как патриот, утешу я парламент:Коль не дадут мне ведомством вертеть,Уж так и быть, возьму хоть департамент!Возможно ль век свой в праздности прожить,Став, так сказать, своей карьеры вором?Готов по гроб я родине служить, —Назначьте только обер-прокурором!Держа в кармане каждом по шишу,Я издаю неявственные звукиИ лишь тогда кой-что «провозглашу»,Когда всю власть возьмут кадеты в руки!Я подпишу, пожалуй, хоть контракт,Что всех реформ я рыцарь и оратор,Но требует сперва кадетский такт,Чтобы я был – военный губернатор!Ну, словом, так: отечество любя,Не дрогну я ни пред какой напастью —Спасу его, пожертвую себя…Чур, только быть мне «предержащей властью».4 июля 1906Париж

Дары Павлова

Павлов едет, дик и злобен,От Таврических громад.Злостью бесу он подобенИ умен – как автомат.К Петергофу приближаясь,Он умильный принял видИ, солидно принижаясь,Нежно Трепову журчит:«Пропусти меня, владыка!Пожалей мою слезу!В этой Думе столько крика —Не увезть и на возу!Там кишат исчадья адаИ, пюпитрами стуча,Воют: «Вон пошел! Не надо!Прочь! Не слушать палача!»Оскорблен я. Месть – по праву!Повели же расстрелятьВсю Аладьина оравуИ кадетов штучек пять!»Но, на страже «кабинета»,Трепов стихнул, будто спит,И ему, стихом поэта,Павлов сызнова хрипит:«Я привез тебе гостинец:Любопытней в мире нет!Замечательный зверинец —Министерский наш совет!Все – в кольчуге драгоценнойПод мундиром золотым:Страхованье жизни тленной,Ибо все мы – прах и дым!Всюду ныне – пули, бомбы,Здесь подкоп, а там провал…Слушай, Трепов! Ты гуртом быНас, друзей, блиндировал!Вот тебе Стишинский с Гуркой,Вот Столыпин-пулемет:Был бы кстати он под туркой,На Руси ж – куда не мед!»Но, на страже «кабинета»,Трепов хмурится, молчит,И – волнуясь: что же это? —Павлов жалостно бурчит:«Слушай, дядя! Дар бесценный!Что другие все дары?Торжествует суд военныйОт Фонтанки до Куры!Труп расстрелянного Шмидта,Трупы рижских мертвецов, —Ренненкампфовы копытаТопчут головы бойцов!Всем в России жить несносно,Да не слаще и Сибирь:Ходит язвой смертоноснойЮридический упырь.Городской народ и сельскийСтоль исстрелян в этот срок,Что сам Меллер-ЗакомельскийСтал мальчишка и щенок!Лишь один воитель БадерНам приходится под масть:Белостокский дебаркадерПомнит бадерову власть!Изнасилованы жены,Переколоты мужья…Пулеметы заряжены,Штык недаром у ружья!!!»Дмитрий Трепов еле дышитИ сморкается в платок:Кровь он видит, вопли слышит —Ах ты, милый Белосток!И восстал в свирепой страстиДмитрий Трепов как гроза,И алчнее волчьей пастиГенеральские глаза.И,склонив чело по чину,С содроганьем эполет,Прокурора-молодчинуПропустил он в «кабинет».6 июля 1906Париж

Автобиография обрушенного потолка

Воздвигнутый в венец торжественной палате,Спокойно я висел, незыблемый в годах.Я зрел Потемкина – небритого, в халате,Я зрел Потемкина – в брильянтах и звездах.Плясали подо мной красавицы столицы,Иллюминации ночь обращали в день,И лебедью плыла премудрыя ФелицыБожественная тень.Увы! Блестящий век был краток и непрочен!Светлейший опочил в окрестностях Бендер;Таврический дворец уныло заколочен,Как суеты сует учительный пример;Ремонт его вошел в графу бюджетной сметы,Хищению казны прибавив новый шанс…Лишь Дягилев порой здесь выставлял портретыИ славил декаданс.Прошло сто лет… Опять жива моя обитель.Начистили паркет, с окошек смыли мел…Пришел под мой навес «народный представитель» —Заспорил, закричал, затопал, зашумел.Был любопытен мне Содом сей безобидный.Я – партий не знаток. Сквозь сетку паутинМне нравились равно – и Муромцев солидный,И чинный Головин.Шумели там внизу Аладьин и Аникин,И Родичев в экстаз лирический впадал.С трибуны яростно отчитан Горемыкин,И Павлов потерпел неслыханный скандал.Клубились прения неистово и быстро,Неистощимые, как вешняя вода.И каждый голосил на каждого министра:«В отставку, господа!»Не знаю, парлам_е_нт каков у прочих наций:Кто хочет знать – Максим Максимыча спроси..»Но вряд ли где еще красивых декламацийФонтан обильнее, чем на святой Руси.Не то чтобы я был социализмом болен,Не то чтобы я был ретивый демократ…Но всласть поговорить – премного я доволен,Послушать тоже рад.Кто говорит: я стар? О нет! В начале маяДала мне молодость народная гроза.Волнующим речам почтительно внимая,Я даже отсырел: невольная слеза!Разоблачения звучали каждой язве!Порокам страшный суд глас трубный возвещал!Нет, если я тогда трещал слегка, то развеОт радости трещал!Но помню мрачный день, явился некто Г_у_рко…Задрал он до меня носки своих сапог!И дрогнула моя невольно штукатурка:Негодованья пыл едва я перемог,Перила ветхие презрением заныли…Впервые видел я подобный моветон!С тех пор меня вотще крепили и чинили,Истратив миллион.Сей Гурко был еще «неведомый избранник».Теперь, как говорят, он много преуспел:Лидваля компаньон, Эстер покорный данник…Недаром, видно, я над Гуркою скрипел!Пространство не щадя и не жалея время,С гримасой он цедил свой безобразный спич…Как жаль, что я тогда на дерзостное темяНе уронил кирпич.Затем – предела нет трагическим моментам.Конфликты сосчитать – неодолимый труд.Пищала правая: запахло здесь конвентом!Вопила левая: под суд! под суд! под суд!Но был начальства глаз угрюм и неусыпен,Но был начальства план язвителен и жгуч:В одну глухую ночь пришел сюда СтолыпинИ запер зал на ключ.Так Дума первая скончала жизнь без шума,В пустыню удалясь от сих прекрасных мест.Но пишут в Англии: «Нет Думы – будет Дума!»Надеждами добра тревоги успокоив,Я мирно спал, один питая интерес:В грядущем феврале каких пришлет героевСтрана под мой навес?Желанный день настал, но мне пришелся жестко;Он отравил меня, как пиво – кукельван.Ах, было отчего рассыпаться в известку!Я вижу: под меня вдруг входит… Крушеван!!!Как? Чистоту мою коптит его дыханье?!Как? Кишиневский смрад сюда он приволок?!Обрушься же скорей ты, вековое зданье!Валися, потолок!Март 1907

Примечания

1

Полустишие Вергилия: «Боюсь данайцев, даже дары приносящих» (лат.). – Ред.

2

Зубы (лат.). – Ред.

3

Боимся данайцев, даже дары приносящих (лат.). – Ред.

4

Министр-отец – С. Ю. Витте, министр – с сын – П. Н. Дурново, и министр – плут простой – Г. Акимов.

5

Ранее, цензурного гонения для, печаталась яко «министерская».

6

За не столь праведною, сколь скаредною кончиною «Русского государства» и прекращением сопряженных с оным завтраков стихира сия временно вышла из употребления, но не без упования паки воскреснуть. А завтракают ныне в «России».

7

Сия и следующая стихиры в честь выбывшаго из флотских еписков адмирала Чухнина сохраняются в сем молитвослове исключительно на случай скорого открытия мощей означенного угодника, чудесами своими, уже при жизни своей, посрамившаго славу как Серафима Саровскаго, так и Феодосия Черниговского, и всех прочих собственноручных его величества чудотворцев.

8

Обращение должно меняться соответственно имени того благочестивого вельможи, коий занимает пост министра-президента. Так, под игом г. Столыпина достойно и праведно есть воспевать: «Петя мой!»

9

Держитесь правой стороны (франц.) – Ред.