То, что имеет значение

– И ты еще винишь себя? – сказала Шура. – А про свою жизнь ты подумал? Про свою исковерканную и покореженную жизнь? Какое чувство вины, пап? Разве ты не делал все, что мог? И даже то, чего не мог? И ты еще казнишь себя? Эти двое сами выбрали свою судьбу.

– А я – свою, – ответил он. – И тоже, заметь, добровольно. Так что виновных искать смешно, девочка. Просто ты должна их понять и простить. А для того чтобы простить, надо хотя бы понять. И тебе самой станет легче жить. Господи, мы ведь с тобой забыли про чай! – улыбнулся он и достал чашки (свою – голубую, с золотым ободком, и Шурину – белую, с желтыми ромашками по краю), налил темную, почти черную, сильно настоявшуюся заварку. Потом достал из шкафа банку варенья и смущенно проговорил: – Вот, Леночка угостила, старшая медсестра. У нее дача в Купавне и большой сад. Говорит, в этом году сумасшедший урожай яблок. Совсем некуда девать.

Потом они долго пили чай и молчали. Отец опять стоял у окна и смотрел на уже темную, почти чернильную улицу. А потом он как-то собрался, подтянулся и повторил Шуре, что надо собираться в дорогу.

– Ты должна поехать, девочка, – настаивал он.

Шура молча мотала головой.

– Должна! – повторил он. – Ты думаешь, его жене было легко просить меня об этом? Но она же это сделала, Шура! И тебе это сделать нужно. В конце концов, ты это сделать просто должна.

– Я? – удивилась она. – Нет, пап. Вот здесь ты заблуждаешься. Глубоко заблуждаешься. Ничего я ему не должна. И потом, какие у меня перед ним обязательства? Кто он мне такой, в конце концов?

– Шура, ты уже не ребенок. Ты уже взрослая женщина! Со своей, кстати, непростой судьбой. Кто там знает, как сложится жизнь? А про долги – никто никогда не расплатится по счетам, как бы ни старался. На раздумья времени нет, и я не хочу, чтобы в дальнейшем ты о чем-то жалела или не смогла себя простить. Я понимаю, что тебе нелегко, но я тебя хорошо знаю, девочка, и надеюсь на твое благоразумие. – Он улыбнулся и положил свою крупную ладонь на Шурину руку.

– Это вряд ли, пап, – ответила она и убрала свою руку.

– Ну, смотри, – вздохнул он. – Тебе решать.

– Я у тебя останусь? – спросила Шура. – Ехать неохота, да и сил совсем нет.

– Конечно! – кивнул он. – В твоей комнате все постелено.

Шура встала со стула, собрала тарелки и чашки и поставила их в мойку.

– Иди, иди, – сказал отец, – я помою.

Она мотнула головой и включила горячую воду.

– Слушай, пап! – обернулась Шура к отцу. – А вот сейчас, сегодня, когда все это уже в прошлой жизни, почему бы тебе не устроить свою судьбу? Ты ведь еще совсем не старый мужчина, полный сил, умный, красивый, талантливый. Кому, как не тебе, а, пап? Нет, правда, послушай!

Он усмехнулся.

– Ну спасибо, конечно, за комплимент. Приятно это слышать из уст молодой и красивой женщины, пусть даже эта женщина – твоя дочь. Я ничего не загадываю, Шурка. Но не подавать же мне свою кандидатуру на брачный рынок, если таковой имеется? И потом, прошлой жизни не бывает, Шуренок, уж ты мне поверь! – Отец улыбнулся, подошел к Шуре и поцеловал ее. – Спать, девочка. Немедленно! Бросай эти плошки к чертовой матери!

В комнате было душно. Шура открыла настежь окно, и тут же ворвался, словно долго ждал этой минуты, прохладный и свежий майский ветер. Шура укрылась одеялом и блаженно вытянула ноги.

«Господи! Как я устала!» – подумала она. И приказала себе отключиться.

– Завтра! – прошептала Шура. Обо всем этом она подумает завтра.

Когда она проснулась, отца уже не было. На кухне, накрытый полотенцем, стоял пузатый бабулин чайник со свежей заваркой. Она умылась, выпила чаю, съела бутерброд с сыром и посмотрела на часы.

«Ну, вот, как всегда, опаздываю», – подумала она. Второпях подкрасила губы, провела щеткой по волосам и накинула плащ, внимательно и критически оглядела себя в зеркало и поправила выбившуюся прядь. «Ну вот – а теперь к метро, и бегом. И хорошо бы, если бы сразу подошел трамвай. Пешком точно не успею». Она протянула руку за ключами и увидела на полочке перед зеркалом почтовый конверт. Она открыла его – в конверте лежал билет на отходящий вечером поезд. В один конец. Она повертела конверт в руках, поразмышляв, положила его в сумочку и выскочила из квартиры.

На улице Шура запахнула плащ – утром еще было прохладно, но в город уже окончательно пришла весна. Она побежала на трамвайную остановку, и, на ее счастье, через пару минут подошел трамвай.

«Успею, – подумала Шура. – Слава богу, не опоздаю».

Ей действительно нужно было многое успеть. И ни в коем случае не опоздать.

Мадам и все остальные

Мадам умерла в пятницу вечером, в больнице. Кира с тоской подумала, что такие долгожданные выходные безнадежно пропали. А это значило, что отменяется утренний сон в субботу – долгий и сладкий, потому что надо ехать в квартиру к Мадам и искать белье и платье, копаться в ее шкафах. Ехать в больницу – отвозить вещи. Забирать из больницы то, что Мадам уже никогда не понадобится. Общаться с жуликоватыми агентами ритуальных услуг. Выбирать гроб. Заказывать отпевание. Обзванивать родню и знакомых (впрочем, насчет этого Кира сильно сомневалась). В общем, Мадам в очередной – и, скорее всего, последний раз, – как обычно, подложила свинью.

Ночью Кира спала плохо – оно и понятно, перед такими хлопотами. Утром в субботу набрала Нью-Йорк. Трубку снял Митя.

– Ну ты даешь, ночь на дворе! – сонным голосом возмутился он.

– Мать умерла, – сказала Кира.

– Да? – удивился он. – А почему?

Кира разозлилась:

– Да потому, что ей восемьдесят три года. Вполне весомая причина.

– Ну да, в общем, – согласился он.

Она слышала, что он вышел из спальни, закурил. Голос его окреп.

– Короче, тебе надо вылетать, Митя, – вздохнула Кира.

– Как ты себе это представляешь? – опять возмутился он. – Виза, билеты, как я успею?

– По-моему, все решаемо, – устало ответила она.

– Это тебе так кажется, – почти обиделся он.

– Ну, смотри, дело твое. Спокойной ночи, малыш.

Она сидела на кухне и смотрела в окно. По небу неспешно плыли тяжелые серые облака, обещавшие дождь. Кира налила в чашку кофе, закурила и опять взяла телефонную трубку.

Трубку на том конце взяли на седьмом звонке. Раздалось Каринино протяжное:

– Ало-у!

– Здравствуй, – сказала Кира. – В общем, умерла бабушка. Надо ехать в больницу и все оформлять. Отвезти в больницу вещи. Заниматься всем этим, короче говоря.

– Кир, ты что? – возмутилась Карина. – У меня четвертый месяц. Пузо тянет, тошнит, мне, знаешь, совсем не до этого.

– А мама? – спросила Кира.

– При чем тут мама? – резонно удивилась Карина.

– А при чем тут я? – спросила Кира. И положила трубку.

Она вошла в квартиру Мадам – и в нос ей ударил запах старости и пыли. Она прошла в квартиру, открыла настежь окна и сняла пальто. С портрета на стене на нее смотрела Мадам, как всегда, с вызовом и укоризной.

– Ну вот, моя милая, – сказала Кира. – Хочешь или не хочешь, а придется заниматься всем этим мне. Родственники у тебя еще те. Как всегда, соскочили. Впрочем, есть в кого.

Кира вздохнула, открыла шкаф и стала перебирать вещи. И вспоминать.

* * *

В лифте Митя обнял ее и сказал:

– Мадам – человек специфический, и это мягко говоря. Вообще-то она Бармалейша будь здоров! Но ты не тушуйся. А то точно сожрет.

Он рассмеялся и чмокнул Киру в нос. Она жалобно улыбнулась.

Мадам открыла дверь и долгим оценивающим взглядом посмотрела на Киру.

– В общем, так, мам. Это Кира, моя жена. Прошу любить и жаловать.

Мадам молчала. Было видно, что «жаловать» и тем более любить она вовсе не собирается.

– Почему сюда? – спросила Мадам.

– А куда? – удивился Митя. – Кира не москвичка, живет в общежитии.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. – Мадам развернулась и пошла в свою комнату.

Кира растерянно стояла на пороге. Митя рассмеялся:

– Ну вот, я так и знал – испугалась!

Он взял ее за руку, и они зашли в квартиру.

Кире тогда было семнадцать. Студентка-первокурсница. Мама и папа в Калуге.

С Митей она познакомилась на улице – обычное дело. Встречались три месяца. Мотались по улицам, целовались в подъездах. В общежитии было строго – никаких гостей, тем более мужского пола.

Им казалось, что друг без друга они не проживут и дня. Выход один – пожениться, чтобы каждый день вместе, каждую ночь. И конечно же, на всю жизнь. Кто бы сомневался!

На следующий день Мадам отчеканила:

– О прописке не мечтай. Я не идиотка.

– А мне и не надо, – тихо ответила Кира.

– Ну, расскажи, – усмехнулась Мадам.

В общем, зажили. У них своя полка в холодильнике. Жили на две стипендии. В воскресенье Кира делала уборку – пылесосила, мыла кафель, плиту. Мадам выходила из своей комнаты и указательным пальцем проводила по поверхности мебели, проверяла на чистоту. Вечерами, по счастью, дома бывала редко – театр, подружки.

Хуже всего было в выходные по утрам, когда все сталкивались на кухне. Кира предлагала Мадам омлет, а та демонстративно разбивала на сковородке два яйца и жарила на соседней конфорке. Кира уходила в комнату и плакала. Митя утешал, смеялся и просил не обращать внимания.

Через полгода Кира поняла, что забеременела. Взяла в поликлинике справку – очень тошнило и кружилась голова. Полусидела-полулежала на высоких подушках. Открывала глаза, и на нее начинал падать потолок. Рядом с кроватью стоял большой эмалированный таз. Мити дома не было.

Мадам без стука вошла в комнату, села на стул напротив кровати. Обе молчали. Потом Мадам сказала:

– Это невозможно.

– Что? – спросила Кира.

Мадам кивнула на ее живот.

– Беги, пока не поздно, на аборт.

– Вы что, с ума сошли? – задохнулась Кира.

Та медленно покачала головой:

– Отец у Митьки был шизофреник. Там по всему роду идет эта болезнь. Через третье поколение. Страшные судьбы. Всю жизнь по психушкам. Его родная сестра повесилась. Брат прыгнул с моста. В шестнадцать лет. Он сам, Митин отец, всю жизнь на препаратах. Тяжелейших. Месяцами не вставал с кровати. – Она замолчала и тяжело вздохнула. – Ты этого хочешь?

Ошарашенная Кира медленно покачала головой.

– Тогда беги. Беги, пока время есть. Через третье поколение, понимаешь?

Кира кивнула.

– Я могла бы от тебя это скрыть, но у меня есть совесть. Митьке ничего не говори – ему будет стыдно от того, что ты все знаешь про его отца. Придумай что-нибудь, ну, что еще рано, успеете или по показаниям. В общем, решай сама. Моя совесть чиста.

И вздохнув, Мадам вышла из комнаты.

Кира сидела на кровати, обхватив колени руками. Это все было невозможно. Страшно. Дико. Ужасно. Она вспомнила соседскую девочку в Калуге – слабоумную, с трясущимися ручками и струйкой слюны на подбородке. Девочка не понимала слов и смотрела на людей пустыми, немигающими глазами.

Через неделю Кира сделала аборт. Митя среагировал как-то удивительно спокойно:

– Рано, говоришь? Ну что, наверное, ты права, малыш. Все еще у нас с тобой будет.

Но – странно – отношения их после этого стали постепенно ухудшаться. Сначала остыла страсть – их уже так не бросало друг к другу, потом начались придирки, ссоры, а потом и скандалы. Так проскрипели еще два года.

Потом Кира ушла. В общежитие она не вернулась – сняла вместе с подружкой Ленкой комнату в коммуналке. Помогали родители.

Митю она долго не могла забыть, но жизнь, как водится, брала свое. Кира окончила институт и пошла на работу. Через два года вышла замуж, теперь уже официально – с загсом, рестораном, белым платьем и пластмассовым пупсом на машине.

Но семейная жизнь не заладилась – Кирин муж очень хотел детей. Ничего не получалось – три выкидыша за три года. Бесконечные больницы и врачи, уколы и таблетки, тревоги и страхи. В результате развелись.

Муж быстро женился, и у него родились двойняшки – мальчик и девочка. Он позвонил Кире и сообщил радостную весть. Она ответила «Сволочь!» и горько расплакалась.

Потом Кира купила однокомнатный кооператив – спасибо родителям. Перешла на другую работу, стала неплохо зарабатывать. Сошлась с мужчиной по имени Борис. У него была семья, и Кире он ничего не обещал. Но ее все устраивало. Она привыкла к своему одиночеству и даже уже находила в нем прелесть и удовольствие.

Однажды в автосервисе (что-то случилось с машиной) она встретила Митю. Тот очень изменился – пополнел, полысел. Он очень обрадовался встрече, уговорил зайти в соседнее кафе.

За кофе он рассказывал, что успел два раза жениться, родить в одном браке дочь, в другом – сына, но как-то не сложилось, и он вернулся к Мадам.

– Как она? – тихо спросила Кира.

– Да все так же, – хохотнул он. – Строит меня и живет в свое удовольствие. Внуки ей до фонаря. Я тоже. Все как обычно.

– А дети твои, как дети? – спросила Кира.

– А что дети? – удивился он. – Нормальные дети. Дочка в музыкалку ходит, вроде у нее способности. А сын со своей матерью в Германии – про него я мало что знаю.

– Они здоровы? – спросила Кира.

Он удивился и пожал плечами.

– Да все нормально, Кир, как все дети. Ну, ветрянка, краснуха, сопли. А так все обычно вроде.

Кира кивнула:

– Слава богу, Мить, слава богу.

Потом Митя рассказал, что собирается в Америку. Появилась девушка, ну, не девушка, конечно, женщина. Американка. Зовут Келли. В общем, скорее всего, они поженятся и он уедет с ней в Америку.

– А мать, мать ты заберешь с собой? – спросила Кира.

– Я же не самоубийца! – рассмеялся Митя. – Ну, и вообще, у нее своя жизнь. Никто ей не нужен. – А потом как-то грустно добавил: – Жаль, Кирюх, что у нас с тобой не срослось, правда жаль. Молодые были, зеленые. Ни черта в этой жизни не смыслили. А может, если бы ты родила тогда, может быть, и ничего, сложилось, а?

Кира кивнула:

– Может быть.

Потом они обменялись телефонами, и Митя чмокнул ее в щеку, по-братски.

Он позвонил примерно через полгода и обратился с деликатной просьбой. Объяснил, что оставляет энную сумму для поддержки Мадам, но все деньги отдать ей нельзя – обязательно вложит в какую-нибудь пирамиду, впутается в аферу или просто спустит все в одночасье. Словом, просил он, нужно привозить ей в месяц понемногу, чтобы на жизнь хватало. Тогда душа у него будет спокойна.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.