Полное собрание стихотворений

Чернокнижница!

А из тучи-то (хвала —

Диво дивное!)

Соколиная стрела,

Голубиная…

Знать, в два перышка тебе

Пишут тамотка,

Знать, уж в скорости тебе

Выйдет грамотка:

– Будет крылышки трепать

О булыжники!

Чернокрылонька моя!

Чернокнижница!

29 декабря 1921

“Ломающимся голосом…”

Ломающимся голосом

Бредет – как палкой по мосту.

Как водоросли – волосы.

Как водоросли – помыслы.

И в каждом спуске: выплыву,

И в каждом взлете: падаю.

Рука как свиток выпала,

Разверстая и слабая…

Декабрь 1921

“До убедительности, до…”

До убедительности, до

Убийственности – просто:

Две птицы вили мне гнездо:

Истина – и Сиротство.

<1921 – 1922>

Москве

<1>. “Первородство – на сиротство…”

Первородство – на сиротство!

Не спокаюсь.

Велико твое дородство:

Отрекаюсь.

Тем как вдаль гляжу на ближних —

Отрекаюсь.

Тем как твой топчу булыжник —

Отрекаюсь.

Как в семнадцатом-то

Праведница в белом,

Усмехаючись, стояла

Под обстрелом.

Как в осьмнадцатом-то

– А? – следочком ржавым

Все сынов своих искала

По заставам.

Вот за эту-то – штыками

Не спокаюсь! —

За короткую за память

Отрекаюсь.

Драгомилово, Рогожская,

Другие…

Широко ж твоя творилась

Литургия.

А рядочком-то

На площади на главной,

Рванью-клочьями

Утешенные, лавром…

Наметай, метель, опилки,

Снег свой чистый.

Поклонись, глава, могилкам

Бунтовщицким.

(Тоже праведники были,

Были, – не за гривну!)

Красной ране, бедной праведной

Их кривде…

Старопрежнее, на свалку!

Нынче, здравствуй!

И на кровушке на свежей —

Пляс да яства.

Вот за тех за всех за братьев

– Не спокаюсь! —

Прости, Иверская Мати!

Отрекаюсь.

12 января 1922

<2>. “Пуще чем женщина…”

Пуще чем женщина

В час свиданья!

Лавроиссеченный,

Красной рванью

Исполосованный

В кровь —

Снег.

Вот они, тесной стальной когортой,

К самой кремлевской стене приперты,

В ряд

Спят.

Лавр – вместо камня

И Кремль – оградой.

Крестного знамени

Вам не надо.

Как —

Чтить?

Не удостоились “Со святыми”,

Не упокоились со святыми.

Лавр.

Снег.

Как над Исусовым

Телом – стража.

Руки грызу себе, – ибо даже

Снег

Здесь

Гнев. – “Проходи! Над своими разве?!”

Первою в жизни преступной связью

Час

Бьет.

С башни – который? – стою, считаю.

Что ж это здесь за земля такая?

Шаг

Врос.

Не оторвусь! (“Отрубите руки!”)

Пуще чем женщине

В час разлуки —

Час

Бьет.

Под чужеземным бунтарским лавром

Тайная страсть моя,

Гнев мой явный —

Спи,

Враг!

13 января 1922

“По-небывалому…”

По-небывалому:

В первый раз!

Не целовала

И не клялась.

По-небывалому:

Дар и милость.

Не отстраняла

И не клонилась.

А у протаянного окна —

Это другая была —

Она.

.................…………

...................……….

Не заклинай меня!

Не клялась.

Если и строила —

Дом тот сломлен.

С этой другою

Родства не помню.

..................………..

...................……….

Не окликай меня, —

Безоглядна.

Январь 1922

Новогодняя

С. Э.

Братья! В последний час

Года – за русский

Край наш, живущий – в нас!

Ровно двенадцать раз —

Кружкой о кружку!

За почетную рвань,

За Тамань, за Кубань,

За наш Дон русский,

Старых вер Иордань…

Грянь,

Кружка о кружку!

Товарищи!

Жива еще

Мать – Страсть – Русь!

Товарищи!

Цела еще

В серд – цах Русь!

Братья! Взгляните в даль!

Дельвиг и Пушкин,

Дел и сердец хрусталь…

– Славно, как сталь об сталь —

Кружкой о кружку!

Братства славный обряд —

За наш братственный град

Прагу – до – хрусту

Грянь, богемская грань!

Грянь,

Кружка о кружку!

Товарищи!

Жива еще

Ступь – стать – сталь.

Товарищи!

Цела еще

В серд – цах – сталь.

Братья! Последний миг!

Уж на опушке

Леса – исчез старик…

Тесно – как клык об клык —

Кружкой о кружку!

Добровольная дань,

Здравствуй, добрая брань!

Еще жив – русский

Бог! Кто верует – встань!

Грянь,

Кружка о кружку!

15 января 1922

Новогодняя

(вторая)

С. Э.

Тот – вздохом взлелеянный,

Те – жестоки и смуглы.

Залетного лебедя

Не обижают орлы.

К орлам – не по записи:

Кто залетел – тот и брат!

Вольна наша трапеза,

Дик новогодний обряд.

Гуляй, пока хочется,

В гостях у орла!

Мы – вольные летчики,

Наш знак – два крыла!

Под гулкими сводами

Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.

То ночь новогодняя

Бьет хрусталем о хрусталь.

Попарное звяканье

Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.

Очами невнятными

Один – в новогоднюю рань…

Не пей, коль не хочется!

Гуляй вдоль стола!

Мы – вольные летчики,

Наш знак – два крыла!

Соборной лавиною

На лбы – новогодний обвал.

Тоска лебединая,

В очах твоих Дон ночевал.

Тоска лебединая,

Протяжная – к родине – цепь…

Мы знаем единую

Твою, – не донская ли степь?

Лети, куда хочется!

На то и стрела!

Мы – вольные летчики,

Наш век – два крыла!

18 января 1922

“Каменногрудый…”

Каменногрудый,

Каменнолобый,

Каменнобровый

Столб:

Рок.

Промысел, званье!

Вставай в ряды!

Каменной дланью

Равняет лбы.

Хищен и слеп,

Хищен и глуп.

Милости нет:

Каменногруд.

Ведомость, номер!

Без всяких прочих!

Равенство – мы:

Никаких Высочеств!

Выравнен? Нет?

Кланяйся праху!

Пушкин – на снег,

И Шенье – на плаху.

19 января 1922

“Не ревновать и не клясть…”

Алексею Александровичу Чаброву

Не ревновать и не клясть,

В грудь призывая – все стрелы!

Дружба! – Последняя страсть

Недосожженного тела.

В сердце, где белая даль,

Гладь – равноденствие – ближний,

Смертолюбивую сталь

Переворачивать трижды.

Знать: не бывать и не быть!

В зоркости самоуправной

Как черепицами крыть

Молниеокую правду.

Рук непреложную рознь

Блюсть, костенея от гнева.

– Дружба! – Последняя кознь

Недоказненного чрева.

21 января 1922

“По нагориям…”

По нагориям,

По восхолмиям,

Вместе с зорями,

С колокольнями,

Конь без удержу,

– Полным парусом! —

В завтра путь держу,

В край без праотцев.

Не орлицей звать

И не ласточкой.

Не крестите, —

Не родилась еще!

Суть двужильная.

Чужедальняя.

Вместе с пильнями,

С наковальнями,

Вздох – без одыши,

Лоб – без огляди,

В завтра речь держу

Потом огненным.

Пни да рытвины, —

Не взялась еще!

Не судите!

Не родилась еще!

Тень – вожатаем,

Тело – за версту!

Поверх закисей,

Поверх ржавостей,

Поверх старых вер,

Новых навыков,

В завтра, Русь, – поверх

Внуков – к правнукам!

(Мертвых Китежей

Что нам – пастбища?)

Возлюбите!

Не родилась еще!

Серпы убраны,

Столы с яствами.

Вместе с судьбами,

Вместе с царствами.

Полукружием,

– Солнцем за море! —

В завтра взор межу:

– Есмь! – Адамово.

Дыхом-пыхом – дух!

Одни – поножи.

– Догоняй, лопух!

На седьмом уже!

22 января 1922

“Не похорошела за годы разлуки…”

С. Э.

Не похорошела за годы разлуки!

Не будешь сердиться на грубые руки,

Хватающиеся за хлеб и за соль?

– Товарищества трудовая мозоль!

О, не прихорашивается для встречи

Любовь. – Не прогневайся на просторечье

Речей, – не советовала б пренебречь:

То летописи огнестрельная речь.

Разочаровался? Скажи без боязни!

То – выкорчеванный от дружб и приязней

Дух. – В путаницу якорей и надежд

Прозрения непоправимая брешь!

23 января 1922

“Верстами – врозь – разлетаются брови…”

Верстами – врозь – разлетаются брови.

Две достоверности розной любови,

Черные возжи-мои-колеи —

Дальнодорожные брови твои!

Ветлами – вслед – подымаются руки.

Две достоверности верной разлуки,

Кровь без слезы пролитая!

По ветру жизнь! – Брови твои!

Летописи лебединые стрелы,

Две достоверности белого дела,

Радугою – в Божьи бои

Вброшенные – брови твои!

23 января 1922

Посмертный марш

Добровольчество – это добрая воля к смерти…

(Попытка толкования)

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает…

Уронив лобяной облом

В руку, судорогой сведенную,

– Громче, громче! – Под плеск знамен

Не взойдет уже в залу тронную!

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает…

Не она ль это в зеркалах

Расписалась ударом сабельным?

В едком верезге хрусталя

Не ее ль это смех предсвадебный?

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как —

Не она ли из впалых щек

Продразнилась крутыми скулами?

Не она ли под локоток:

– Третьим, третьим вчерась прикуривал!

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О как —

А – в просторах – Норд-Ост и шквал.

– Громче, громче промежду ребрами! —

Добровольчество! Кончен бал!

Послужила вам воля добрая!

И марш вперед уже,

Трубят —

Не чужая! Твоя! Моя!

Всех как есть обнесла за ужином!

– Долгой жизни, Любовь моя!

Изменяю для новой суженой…

И марш —

23 января 1922

“Завораживающая! Крест…”

Завораживающая! Крест

На крест складывающая руки!

Разочарование! Не крест

Ты – а страсть, как смерть и как разлука.

Развораживающий настой,

Сладость обморочного оплыва…

Что настаивающий нам твой

Хрип, обезголосившая дива —

Жизнь! – Без голосу вступает в дом,

В полной памяти дает обеты,

В нежном голосе полумужском —

Безголосицы благая Лета…

Уж немногих я зову на ты,

Уж улыбки забываю важность…

– То вдоль всей голосовой версты

Разочарования протяжность.

29 января 1922

“А и простор у нас татарским стрелам…”

А и простор у нас татарским стрелам!

А и трава у нас густа – бурьян!

Не курским соловьем осоловелым,

Что похотью своею пьян,

Свищу над реченькою румянистой,

Той реченькою-не старей.

Покамест в неширокие полсвиста

Свищу – пытать богатырей.

Ох и рубцы ж у нас пошли калеки!

– Алешеньки-то кровь, Ильи! —

Ох и красны ж у нас дымятся реки,

Малиновые полыньи.

В осоловелой оторопи банной —

Хрип княжеский да волчья сыть.

Всей соловьиной глоткой разливанной

Той оторопи не покрыть.

Вот и молчок-то мой таков претихий,

Что вывелась моя семья.

Меж соловьев слезистых – соколиха,

А род веду – от Соловья.

9 февраля 1922

“Не приземист – высокоросл…”

Не приземист – высокоросл

Стан над выравненностью грядок.

В густоте кормовых ремесл

Хоровых не забыла радуг.

Сплю – и с каждым батрацким днем

Тверже в памяти благодарной,

Что когда-нибудь отдохнем

В верхнем городе Леонардо.

9 февраля 1922

“Слезы – на лисе моей облезлой…”

Слезы – на лисе моей облезлой!

Глыбой – чересплечные ремни!

Громче паровозного железа,

Громче левогрудой стукотни —

Дребезг подымается над щебнем,

Скрежетом по рощам, по лесам.

Точно кто вгрызающимся гребнем

Разом – по семи моим сердцам!

Родины моей широкоскулой

Матерный, бурлацкий перегар,

Или же – вдоль насыпи сутулой

Шепоты и топоты татар.

Или мужичонка, на круг должный,

За косу красу – да о косяк?

(Может, людоедица с Поволжья

Склабом – о ребяческий костяк?)

Аль Степан всплясал, Руси кормилец?

Или же за кровь мою, за труд —

Сорок звонарей моих взбесились —

И болярыню свою поют…

Сокол – перерезанные путы!

Шибче от кровавой колеи!

– То над родиной моею лютой

Исстрадавшиеся соловьи.

10 февраля 1922

Дочь Иаира

1

Мимо иди!

Это великая милость.

Дочь Иаира простилась

С куклой (с любовником!) и с красотой

Этот просторный покрой

Юным к лицу.

2

В просторах покроя —

Потерянность тела,

Посмертная сквозь.

Девица, не скроешь,

Что кость захотела

От косточки врозь.

Зачем, равнодушный,

Противу закону

Спешащей реки —

Слез женских послушал

И отчего стону —

Душе вопреки!

Сказал – и воскресла,

И смутно, по памяти,

В мир хлеба и лжи.

Но поступь надтреснута,

Губы подтянуты,

Руки свежи.

И всё как спросоньица

Немеют конечности.

И в самый базар

С дороги не тронется

Отвесной. – То Вечности

Бессмертный загар.

Привыкнет – и свыкнутся.

И в белом, как надобно,

Меж плавных сестер…

То юную скрытницу

Лавиною свадебной

Приветствует хор.

Рукой его согнута,

Смеется – всё заново!

Всё роза и гроздь!

Но между любовником

И ею – как занавес

Посмертная сквозь.

16 – 17 февраля 1922

“На пушок девичий, нежный…”

На пушок девичий, нежный —

Смерть серебряным загаром.

Тайная любовь промежду

Рукописью – и пожаром.

Рукопись – пожару хочет,

Девственность – базару хочет,

Мраморность – загару хочет,

Молодость – удару хочет!

Смерть, хватай меня за косы!

Подкоси румянец русый!

Татарве моей раскосой

В ножки да не поклонюся!

– Русь!!!

16 – 17 февраля 1922

“На заре – наимедленнейшая кровь…”

На заре – наимедленнейшая кровь,

На заре – наиявственнейшая тишь.

Дух от плоти косной берет развод,

Птица клетке костной дает развод.

Око зрит – невидимейшую даль,

Сердце зрит – невидимейшую связь…

Ухо пьет – неслыханнейшую молвь.

Над разбитым Игорем плачет Див…

18 февраля 1922

“Переселенцами…”

Переселенцами —

В какой Нью-Йорк?

Вражду вселенскую

Взвалив на горб —

Ведь и медведи мы!

Ведь и татары мы!

Вшами изъедены

Идем – с пожарами!

Покамест – в долг еще!

А там, из тьмы —

Сонмы и полчища

Таких, как мы.

Полураскосая

Стальная щель.

Дикими космами

От плеч – метель.

– Во имя Господа!

Во имя Разума! —

Ведь и короста мы,

Ведь и проказа мы!

Волчьими искрами

Сквозь вьюжный мех —

Звезда российская:

Противу всех!

Отцеубийцами —

В какую дичь?

Не ошибиться бы,

Вселенский бич!

“Люд земледельческий,

Вставай с постелею!”

И вот с расстрельщиком

Бредет расстрелянный,

И дружной папертью,

– Рвань к голытьбе:

“Мир белоскатертный!

Ужо тебе!”

22 февраля 1922

Площадь

Ока крылатый откос:

Вброд или вдоль стен?

Знаю и пью робость

В чашечках ко – лен.

Нет голубям зерен,

Нет площадям трав,

Ибо была – морем

Площадь, кремнем став.

Береговой качки

.... злей

В башни не верь: мачты

Гиблых кораб – лей…

Грудь, захлебнись камнем…

<1922>

“Сомкнутым строем…”

Сомкнутым строем —

Противу всех.

Дай же спокойно им

Спать во гробех.

Ненависть, – чти

Смертную блажь!

Ненависть, спи:

Рядышком ляжь!

В бранном их саване —

Сколько прорех!

Дай же им правыми

Быть во гробех.

Враг – пока здрав,

Прав – как упал.

Мертвым – устав

Червь да шакал.

Вместо глазниц —

Черные рвы.

Ненависть, ниц:

Сын – раз в крови!

Собственным телом

Отдал за всех…

Дай же им белыми

Быть во гробех.

22 февраля 1922

Сугробы

Эренбургу

<1>. “Небо катило сугробы…”

Небо катило сугробы

Валом в полночную муть.

Как из единой утробы —

Небо – и глыбы – и грудь.

Над пустотой переулка,

По сталактитам пещер

Как раскатилося гулко

Вашего имени Эр!

Под занавескою сонной

Не истолкует Вам Брюс:

Женщины – две – и наклонный

Путь в сновиденную Русь.

Грому небесному тесно!

– Эр! – леопардова пасть.

(Женщины – две – и отвесный

Путь в сновиденную страсть…)

Эр! – необорная крепость!

Эр! – через чрево – вперед!

Эр! – в уплотненную слепость

Недр – осиянный пролет!

Так, между небом и нёбом,

– Радуйся же, маловер! —

По сновиденным сугробам

Вашего имени Эр.

23 февраля 1922

<2>. “Не здесь, где связано…”

Не здесь, где связано,

А там, где велено.

Не здесь, где Лазари

Бредут с постелею,

Горбами вьючными

О щебень дней.

Здесь нету рученьки

Тебе – моей.

Не здесь, где скривлено,

А там, где вправлено,

Не здесь, где с крыльями

Решают – саблями,

Где плоть горластая

На нас: добей!

Здесь нету дарственной

Тебе – моей.

Не здесь, где спрошено,

Там, где отвечено.

Не здесь, где крошева

Промеж – и месива

Смерть – червоточиной,

И ревность-змей.

Здесь нету вотчины

Тебе – моей.

И не оглянется

Жизнь крутобровая!

Здесь нет свиданьица!

Здесь только проводы,

Здесь слишком спутаны

Концы ремней…

Здесь нету утрени

Тебе – моей.

Не двор с очистками —

Райскими кущами!

Не здесь, где взыскано,

Там, где отпущено,

Где вся расплёскана

Измена дней.

Где даже слов-то нет:

– Тебе – моей…

25 февраля 1922

<3>. “Широкое ложе для всех моих рек…”

Широкое ложе для всех моих рек —

Чужой человек.

Прохожий, в которого руки – как в снег

Всей жаркостью век

Виновных, – которому вслед я и вслед,

В гром встречных телег.

Любовник, которого может и нет,

(Вздох прожит – и нет!)

Чужой человек,

Дорогой человек,

Ночлег-человек,

Навек-человек!

– Невемый! – На сале змеином, без свеч,

Хлеб свадебный печь.

В измену! – Руслом расставаний, не встреч

Реке моей бечь.

– В свиданье! – А коли темна моя речь —

Дом каменный с плеч!

Над рвом расставаний, над воркотом встреч —

Реки моей речь…

Простор-человек,

Ниотколь-человек,

Сквозь-пол – человек,

Прошел-человек.

25 февраля 1922

<4>. “А уж так: ни о чем…”

А уж так: ни о чем!

Не плечом-не бочком,

Не толчком-локотком, —

Говорком, говорком.

В горле – легкий громок,

Голос встречных дорог,

От судьбы ветерок:

Говорок, говорок.

От крутой орлиной страсти —

Перстенек на пальце.

А замешено то счастье

На змеином сальце.

А не хошь – не бери!

Может, ветер в двери,

Может, встречные три, —

А и сам разбери!

Хошь и крут мой порог —

Потрудись, паренек!

Не с горохом пирог, —

Сахарок-говорок!

Закажи себе на ужин,

Господин хороший,

Закажи себе жемчужин,

Горловых горошин.

Голубиных тех стай

Воркот, розовый рай?

Ай река через край?

Две руки подставляй!

Может, путь-мой-широк

Покатил перстенек

Мимо рук – да в сугроб?

Воркоток-говорок.

Распаял мое запястье

Ветерок февральский.

А замешено то счастье

На змеином сальце…

В ожерелье – сто бус.

Сорок ртов, один кус.

Ох сокол-мой-безус,

Не божусь, не клянусь!

(Может, гость-хромоног

Костылем о порог?

Вдоль хребта холодок —

Рокоток-говорок!)

Как на красной на слободке

Муж жену зарезал.

А моя добыча в глотке —

Не под грудью левой!

От тебя, палача,

Книзу пламем свеча.

Нашей мглы епанча —

Счастье с лева плеча!..

От румяных от щек —

Шаг – до черных до дрог!

Шелку ярый шнурок:

Ремешок-говорок!

1 марта 1922

<5>. “В ворко-клекочущий зоркий круг…”

В ворко-клекочущий зоркий круг —

Голуби встреч и орлы разлук.

Ветвь или меч

Примешь из рук?

В щебете встреч —

Дребезг разлук.

2 марта 1922

<6>. “Масляница широка…”

Масляница широка!

Масляницу за бака!

Масляница!

Увальница!

Провожайте

Масляницу!

Масляница-слобода!

Мочальная борода!

Снежок сывороточный,

Бочок вывороченный!

В тыщу девятьсот-от

Семнадцатом – счетом

Забралась, растрепа,

К мужику в окопы.

Восставай, Михалыч!

Твое дело – жалость.

Восставай, Егорыч,

Твое дело – горечь.

Поел, парень, белены,

Пора, парень, за блины!

Масляница!

Бубенница!

Румяная

Труженица!

Над ушком-то гудом:

Пора, брат, за бубен!

А в ладонь-то – зудом:

С кого брать – зарубим.

Товарищество! Товар!

Румяный наш кашевар!

Тисканая!

Глаженая!

Румяная!

Ряженая!

Ротастая —

Твоя купель.

Одна сестра —

На всю артель!