Саван для блудниц

Все эти мысли пришли Крымову одновременно с предположением несколько другого характера. Что такое школа? Если говорить о тех, кто учит, это в основном женский коллектив. А как там относятся к красивым женщинам, да еще отличающимся легкомысленным поведением? Их не очень-то любят и всячески стараются выжить, чтобы не видеть каждый день перед собой кого-то, кто превосходит вас. А тут еще эти снимки… Что, если сама директриса дала задание Льдову и Кравцову спровоцировать Ларчикову?

Крымов замотал головой: он явно перефантазировал.

– Татьяна Николаевна, может быть, ваш муж как-то связан делами с отцом Вадика Льдова?

– Муж? Но я не замужем… – пожала плечами Ларчикова. – Разве вы, человек, каждый день сталкивающийся с людьми и работающий на интуиции, еще не поняли, что я живу одна? Да это видно невооруженным глазом! Какой же вы психолог, когда…

– Но вы могли быть разведены… – не дал ей договорить Крымов. – Разве нет?

– Тоже верно…

Крымов посмотрел на часы: Надя уже давно ждет его в агентстве, чтобы поехать домой. Что же такое с ним происходит, отчего ему не хочется уходить из этой комнаты, от этой женщины, с которой он мог бы…

Он, слегка привстав, схватил ее грубо и властно, словно она уже давно принадлежала ему, за руку и, притянув к себе, усадил на колени. Она не сопротивлялась, однако ее лицо оставалось серьезным. «Примерно так же, наверное, вели себя и другие мужчины, – подумал он, – которые бывали здесь и которых она угощала чаем или коньяком. Она примагничивала к себе и без того наэлектризованную мужскую плоть, заставляя мужиков чувствовать себя животными, целиком и полностью зависящими от инстинктов. Ларчикова. Да кто ее вообще пустил в школу? Разве таких женщин можно подпускать к подросткам? Ее кожа – нежная, прохладная и шелковистая – соткана из порока, а голова набита фотографиями обнаженных мужчин. Нимфоманка, вот кто она, эта Ларчикова. А он, Крымов, последняя сволочь, только и умеющая, что раздевать женщин, обнимать их податливые и жаждущие уверенного хозяйского прикосновения тела и находить в них временные и уютные пристанища своей мужской сущности…»

Внутри Ларчикова оказалась так же хороша, как снаружи, вот только слишком горяча…

– У тебя нет температуры? – спросил он, чувствуя, как вплавляется в нее и не может остановиться, чтобы вернуться в оболочку того Крымова, которого они придумали вместе с Надей Щукиной.

Щукина… Как же она ошиблась в нем, как просчиталась… Бедная Надя.

* * *

– Вас как зовут-то?

– Сергей.

– Понятно, а то я все Зверев да Зверев…

Они стояли на крыльце и смотрели, как из подъезда выносят носилки сначала с телом девушки в черном, а затем и раненой, еще не пришедшей в сознание Ларисы Белотеловой. Следом в облаке дыма показался Корнилов – он яростно курил и кого-то искал глазами. Наконец, увидев Земцову, махнул рукой и направился к ней.

– Везде успеваешь, Земцова… Ты-то здесь как оказалась?

– Так мы и вызвали милицию и «Скорую»… У меня дело было к ней, я пришла, предварительно, кстати, позвонив, но, как видите, немного опоздала… Не представляю, куда мог деться убийца, ведь мы были уже у подъезда, когда раздался этот ужасный крик…

– Так вы, стало быть, и есть единственные свидетели?

– Стало быть… Мне можно туда пройти?

– Можно, но только если ты мне расскажешь, что у тебя за дело было к этой дамочке… И кто она вообще такая?

Юля повернула голову, чтобы взглядом дать понять стоящему рядом с ней Звереву, что беседа со следователем прокуратуры будет конфиденциальной, но опоздала: он и сам, догадавшись, что может помешать, медленно шел по направлению к скамейке, расположенной в двух шагах от ворот.

– А это кто еще?

– Мой знакомый, он не имеет никакого отношения к Белотеловой. Это фамилия раненой женщины.

Корнилов записывал.

– Она приезжая, очень дешево купила эту квартиру. Ей это показалось подозрительным, вот она и пришла, чтобы мы выяснили, ЧИСТАЯ ли квартира, – отчаянно врала Юля, предпочитая пока не раскрывать все свои карты, чтобы не потерять Белотелову, ставшую теперь уже куда более интересной клиентку. – Знаете, как это бывает… Продали квартиру в спешке, а в ней либо прописаны военнослужащие, либо родственники, находящиеся на излечении в психушке…

– Об этом надо было думать раньше… Но я понял, что ее задели случайно. Целились-то в голову той, что с хвостом…

– Эта девушка – агент по недвижимости, я успела переброситься с ней парой слов за несколько часов до того, как все это произошло… Она, кстати, подтвердила, что недавно ее опередил другой риэлтор, которому удалось очень дешево продать квартиру номер два, как раз ту, в которой живет Белотелова. Я думаю, что надо начать поиски преступника именно с той риэлторской фирмы, которая занималась этой квартирой, а конкретно – найти Сашу, агента…

– Юлечка, да ты просто клад! Ты, кажется, хотела подняться в квартиру? Пойди посмотри, а потом позвонишь мне вечерком, хорошо? Будем работать вместе.

– А что там с Льдовым и Голубевой?

– Вот позвонишь мне, тогда и поговорим, а лучше – приезжай сама. Интересные вещи вырисовываются… Привет Крымову и всем остальным…

Юля поднялась в квартиру и обнаружила работающих там экспертов – Зыкова и Емельянова. Увидев ее, они поздоровались.

– Он ушел через окно… – сказал толстячок Костя Зыков, ползающий по полу с кисточкой в руке и пыхтящий от непомерных для него усилий. – Смотри, следы мужских башмаков видны невооруженным глазом, и ведут они прямехонько к окну, а вот и на подоконнике грязь… Очень удобное расположение окна – можно спрыгнуть прямо на крышу башни, оттуда на крышу гаража и… в машину. Надо проследить весь его путь до дороги, а уж там – как повезет.

– Что-то, мальчики, я не пойму: если преступник решил убить девушку, агента по недвижимости, то как он оказался в квартире Белотеловой? Ведь за несколько минут до убийства здесь точно никого не было, потому что я звонила сюда и договаривалась с нею о встрече. Значит, буквально в считанные минуты убийца спустился, предположим, с чердака, где прятался все это время, выбирая удачный, на его взгляд, момент для нападения, после чего либо позвонил Белотеловой зачем-то и выстрелил в обеих, что маловероятно, либо выстрелил в агента и хотел было уже сбежать вниз, но, заслышав наши шаги и голоса, позвонил Белотеловой в дверь (или она сама открыла ее из любопытства, что тоже маловероятно, – женщина, услышав выстрел, не станет открывать двери)… Словом, он каким-то образом оказался в квартире и выстрелил в Белотелову… Экспертиза покажет, в кого из них стреляли в первую очередь… А где, кстати, Чайкин? Что-то я его нигде не видела.

– Я здесь. – Леша Чайкин, бледный, вышел из туалета с виноватым видом. – По-моему, меня тоже пора вскрывать… Привет, Земцова!

– У тебя проблемы?

– Как и у всякого нормального человека. Кажется, я опоздал и они уже уехали? – Он имел в виду машину «Скорой помощи», которая могла бы доставить его вместе с телом несчастной девушки в морг.

– Что ты можешь сказать?

– А то, что все люди сволочи, раз позволяют себе убивать друг друга. Молодая баба вошла в подъезд, и ее укокошили выстрелом в упор. За что, спрашивается?

– Леша, по-моему, ты должен задавать себе другие вопросы… – подал голос Зыкин, продолжавший корпеть над отпечатками мужских башмаков. – И вообще, чем это тебя таким накормили, что на тебе лица нет?

– Главное, чтобы на человеке была одежда, Зыкин, и не учите ученого… А вообще, ребятки, по-моему, меня хотели отравить. Вот только кто? Это вопрос.

– Щукина, – хохотнул молчавший до этого Емельянов, с лупой рассматривающий что-то на косяке двери. – Не пойму – не то кровь, не то помада. Что-то красное и жидкое…

– Варенье, наверное, – подсказала Юля, – или клубника. Скорее всего именно клубника, потому что пахнет ею…

Она прошла на кухню и, увидев стоящее на подоконнике блюдо со свежей клубникой, поняла, что не ошиблась.

– А что, если ее просто хотели ограбить? – спросила она сама себя вслух, поскольку состоятельность Белотеловой прямо-таки бросалась в глаза. Начиная с самих роскошных апартаментов и кончая свежей (апрельской!) клубникой, которую хозяйка приготовила именно для нее. А почему бы и не угостить частного детектива витаминчиками в период авитаминоза?

– Где она работает? – Леша Чайкин вошел на кухню следом на Юлей.

– В парикмахерской, представь себе. Ты вот, Леша, возишься по уши в дерьме (извини меня, пожалуйста), чтобы прокормиться и прикрыть дыры на штанах, – вдруг разошлась не на шутку Юля, – а эта Лариса Белотелова (обрати, кстати, внимание на фамилию! Может, действительно судьба человека во многом зависит от имени и фамилии?!) стрижет ногти, а заодно и купоны…

– Какие еще купоны? – не понял Чайкин, воровато оглядываясь и запуская руку в гору клубники. – Все равно ж пропадет…

– Чертовщина какая-то… Ну что, Земцова, пошли по домам?

– Я не могу, у меня здесь еще дела… Послушай, Чайкин, ты хороший парень, умный, все понимаешь. Мне надо бы остаться здесь, в этой квартире, на ночь. Позарез. Если ты пообещаешь, что будешь молчать, я тебе кое-что объясню…

– Да брось ты, Земцова, говори, что надо делать, и будь спокойна… Хочешь, чтобы я отвлек ребят и сделал вид, что ты ушла?

– Ты – умница.

– Знаю, да только никто меня не любит.

– Но это еще не все.

– Хочешь передать своему дружку весточку: мол, не жди меня и езжай своей дорогой?

– Правильно! Он и отвезет тебя, куда попросишь.

Она достала блокнот, написала Звереву записку, чтобы он перезвонил ей в девять вечера по номеру Белотеловой для того лишь, чтобы не получилось так, что она останется на ночь в квартире, наполненной призраками, одна и никто об этом не будет знать. После чего вырвала листок, сложила записку и отдала ее Чайкину:

– Ну что, с богом?

– С богом. Прячься.

Юля зашла за высокий холодильник и затаилась там.

Она слышала, как хлопнула входная дверь, затем голос Чайкина оповестил всех о том, что «Земцова поехала к Корнилову – хлеб отбирать»… Она усмехнулась: еще неизвестно, кто у кого хлеб отбирает.

Глава 4

На столе Корнилова лежал коричневый толстый конверт. В нем находилось заключение судебного медика Чайкина, которого все почему-то называли «патологом». Но ведь «патологи», или, если правильнее, патологоанатомы, вскрывают, как правило, людей, умерших естественной смертью. А разве смерть в четырнадцать лет может быть ЕСТЕСТВЕННОЙ?

Заключение по результатам вскрытия трупа Голубевой было более чем интересным. Оно было шокирующим и заставляющим уже иначе воспринимать семью Голубевых, да и все общество в целом.

Рядом с этим конвертом лежал аккуратный тетрадный листочек с характеристикой ученицы 9 «Б» Голубевой Наташи, из которой выходило, что она просто-таки пай-девочка. Так чему же верить: заключению или школьной характеристике?

Если исходить из медицинского заключения, девочка жила интенсивной сексуальной жизнью: состояние повреждения ее половых органов свидетельствовало о том, что ученица девятого класса прошла, что называется, огонь и воду, прежде чем решилась отправиться на тот свет. Так, к примеру, результаты вскрытия показали, что вечером пятого апреля Голубева была в контакте с несколькими мужчинами, о чем свидетельствует наличие спермы двух (!) разных антигенов, что говорит о близости потерпевшей по меньшей мере с двумя мужчинами. В крови погибшей девушки обнаружен алкоголь и наркотическое вещество…

Но самым трагическим, на взгляд Корнилова, являлось то обстоятельство, что у Наташи Голубевой была трехмесячная беременность!

В дверь постучали, это пришла Людмила Борисовна Голубева. Во всем черном, с газовым шарфиком на голове, едва прикрывавшем густые каштановые волосы, она показалась Корнилову невероятно красивой. Он не мог понять, как женщина с таким одухотворенным лицом могла допустить, чтобы на ее глазах выросло морально ущербное существо, каким предстала перед его искушенным взором ее покойная дочь. Где были глаза матери? Мозги? Куда смотрел отец? И что за обстановка была в семье, в которой на ребенка совсем не обращали внимания?! Если Наташа курила, то от нее за версту должно было пахнуть табаком, если нюхала кокаин или увлекалась травкой, то это было бы заметно по ее поведению. Когда она возвращалась после своих интимных свиданий домой, неужели мать ни разу не поинтересовалась, где была ее дочь, чем занималась и в обществе кого проводила время?

– Вы хорошо держитесь, – сказал Корнилов и протянул посетительнице пепельницу, потому что первое, что сделала Голубева-старшая, едва переступив порог кабинета следователя прокуратуры, это достала из кармана жакета красивый серебряный портсигар и закурила.

– А что мне еще остается делать? – осипшим от слез и волнений голосом произнесла она и посмотрела на Корнилова в упор взглядом уставшего и разочаровавшегося во всем человека. Так, наверное, смотрят перед тем, как пойти на казнь или добровольно принять смерть. Может, и у ее дочери был точно такой же взгляд, когда она поднялась поздно ночью с постели, насыпала в стакан таблетки, раздавила их на дне ручкой или карандашом, залила водой и, последний раз взглянув на окно или, предположим, фотографию Льдова (а почему бы и нет?), выпила ВСЕ ДО ДНА… Боже, как же было страшно этой молодой еще женщине увидеть на постели заледеневшее мертвое тело единственной дочери!

– Вы хорошо знали свою дочь?

– Знала? А разве можно знать до конца ДРУГОГО человека? Что-то знала, а что-то нет… А почему вы задаете мне этот вопрос?

– Как вам известно, нами возбуждено уголовное дело. Наша цель – выяснить, кто довел вашу девочку до самоубийства. Вот по этому поводу мы вас и пригласили.

– Наташу уже не вернуть…

– Я понимаю, но тем не менее. Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос. Какие у вас отношения в семье?

– Вы имеете в виду наши отношения с мужем?

– Да.

– Обычные. Но уж если быть до конца откровенной, то у меня с мужем нет НИКАКИХ отношений. И давно. Но не понимаю, какая связь может быть между этим и гибелью Наташи?

– Самая прямая.

– Я никогда не любила мужа, но внешне старалась этого не выказывать. Он – слабый, хотя и амбициозный человек, трус, хотя добрый… С ним можно жить, но если только редко видеть, потому что выносить его в больших дозах просто невозможно. Вы не психоаналитик и поэтому не пытайтесь найти в наших отношениях причину, заставившую Наташу уйти из жизни. Не надо вешать нам на шею этот груз. Это нечестно. Она ушла из жизни совсем по другой причине.

– По какой же?

– Думаю, что из-за любви. Я сначала не хотела вам показывать ее записку и эту акварель, но утром, после вашего звонка, я вдруг поняла, что вам захочется крови, а потому решила защититься (да простит меня Натали)… – С этими словами Людмила Борисовна достала из сумочки сложенный вчетверо плотный листок бумаги, развернув который Виктор Львович увидел совершенно очаровательную, прозрачную акварель, детскую и вместе с тем зрелую, точно и ясно выражающую чувства девочки-подростка, страдающей от одиночества. На рисунке был изображен мост, на нем два человечка – он и она; парень и девушка; ярко-оранжевый свитер парня выдавал в нем Вадика Льдова, тоненький силуэт девушки – Наташу Голубеву; по небу плыли голубые нежные облака, подсвеченные солнцем, а под мостом чернела вода… Черная вода – символ одиночества.

– На ней розовая кофта, у нее есть такая?

– Нет, но это ни о чем не говорит. Разве что о нежности, которую она испытывала к этому мальчику. Про покойников плохо не говорят, но Вадик был распущенным парнем, которому было позволено все… Родители его практически не воспитывали, он был предоставлен сам себе. У него всегда были деньги, поэтому за ним вечно тащился хвост прихлебателей, вассалов, слуг, рабов… Он делал с ними что хотел – заставлял прислуживать ему, оказывать мелкие услуги, выполнять за него домашние задания и чуть ли не башмаки чистить… А за это он давал мальчишкам деньги, покупал сигареты, пиво…

– Как вы его…

– Просто я искренна с вами, вот и все.

– А наркотики? Вы не слышали, чтобы Льдов принимал наркотики или продавал их?

– Врать не стану, ничего такого не слышала. Да и как можно было это услышать, если за такое дают сроки… Если даже он и продавал их – с него станется. Я не думаю, что деньги, которыми он бравировал при каждом удобном случае, доставались ему лишь от родителей. Он был гибким парнем (в плохом, конечно, смысле), а потому был способен ради достижения своих целей на все…

– Да вы просто ненавидели его?

– Это я тоже предусмотрела. Нет, я не убивала Вадима Льдова, и, когда бы ни произошло убийство, я была дома – мы с мужем проанализировали все мое время, начиная с четвертого апреля и кончая днем похорон… Даже если я и отлучалась, то у меня имеются свидетели на каждый час, каждую минуту, причем все это – люди незнакомые, случайные… В поликлинике, например… В магазине – у меня остались и чеки.

– Но вы могли избавиться от него ЧУЖИМИ РУКАМИ… Ведь, признайтесь, вы мечтали о том, чтобы он исчез из жизни вашей дочери…

– Я мать, и я действительно об этом мечтала… Думаете, легко мне было, когда я узнала, в какого монстра влюбилась моя Натали? Как вы думаете, была я рада всему этому?

– А кроме Вадима, у Наташи был еще какой-нибудь парень? – Корнилов решил немного отвлечь Голубеву от Льдова.

– Да нет, не слышала. От нее, во всяком случае… У них дружный класс, они часто собираются, слушают музыку. Однажды почти весь их класс съездил в Москву, на экскурсию… Их классная руководительница тоже мне нравится, такая деятельная, всегда горой за своих учеников. Ларчикова Татьяна Николаевна. А вы, кстати, не слышали, какую шутку они ей устроили?

И Людмила Борисовна, пытаясь убедить Корнилова в том, что это смешно, рассказала историю с фотографиями голого Льдова и падающей со стула Ларчиковой.

– Не знаю, как вы, а мне это не показалось смешным. Вы нервничаете, это понятно, но у меня создается ощущение, что в своей прошлой жизни вы были СТРАУСОМ, – горестно вздохнул Корнилов.

– Что? Что вы сказали? Каким еще страусом?

– А тем самым, который прячет голову в песок. Вы и сейчас ее зарыли очень глубоко, даже не видно… – Корнилов встал и, разнервничавшись, закурил, забыв предложить сигарету ошарашенной его словами Голубевой. – Что смешного вы нашли в том, что двое наверняка подвыпивших или обкуренных девятиклассника голышом вломились в класс, где в это время находилась их молоденькая классная руководительница (причем одним из них был именно Льдов, царство ему небесное!), и стали приставать к ней, лапать и, одновременно, снимать. Вы что, не понимаете, что здесь не может быть ничего смешного?! Выпили, покуражились, сломали карьеру Ларчиковой, а теперь Льдов – убит, причем жестоко, топором… А вы еще пытаетесь меня убедить в том, что здесь есть доля юмора. А почти одновременно с мальчишкой, так нахально поиздевавшимся над своей «классной», умирает ваша собственная дочь, приняв лошадиную дозу снотворного! Как вы думаете, здесь напрашивается связь или же я вызвал вас, чтобы послушать, как вы ненавидели Льдова, и принять все доводы, касающиеся вашего, как вы считаете, железного алиби? Нет уж, голубушка, не для этого я пригласил вас к себе. И если во время похорон я не смел подойти к вам, поскольку понимал ваше состояние, то теперь (можете жаловаться на меня кому угодно, я даже вам сам дам ручку и бумагу!) мне предстоит сказать вам нечто из ряда вон… Это вы убили свою дочь!

Корнилов замолчал, чувствуя, что перегнул палку и что, вероятно, видит эти стены в последний раз. Его уволят по жалобе Голубевой; она не станет молчать и бездействовать, раз предоставляется возможность направить куда-то свою мстительную, холодную и осознанную энергию; ей надо оправдаться перед собой и своим мужем…

Пока он думал об этом, его глаза следили за выражением ее лица. Женщина явно недоумевала. Она никак не могла взять в толк, о чем, собственно, идет речь.

– Потрудитесь объяснить… – произнесла она с трудом, давя в себе рыдания. Похоже, она только сейчас начала осознавать, какое тяжкое обвинение предъявил ей только что следователь прокуратуры.

– Я спросил вас, встречалась ли ваша дочь с кем-нибудь кроме Льдова…

– Но она с ним не встречалась! Он совершенно не обращал на нее внимания! Разве вы не поняли, что это-то как раз и послужило причиной ее смерти?! – почти вскричала она, поднимаясь со стула и хватая со стола зажигалку Корнилова, в то время как ее собственная была зажата у нее в левой руке.

– Тогда вы тем более виноваты, что ничего, совершенно ничего не знали о своей дочери. Хотите взглянуть на материалы вскрытия?

* * *

В маленькой тесной квартирке Иоффе собралось девять одноклассников и одноклассниц Вадима Льдова: Лена Тараскина, Оля Драницына, Валя Турусова, Тома Перепелкина, Катя Синельникова, Жанна Сенина, Витя Кравцов, Женя Горкин и Максим Олеференко.

– Ты запер дверь? – спросил Кравцов, обращаясь к Жене Горкину, курносому молчаливому пареньку, открывая заученными движениями одну бутылку за другой и ставя их на накрытый по случаю этих импровизированных поминок стол, на котором, помимо пива, было несколько банок с мясными и рыбными консервами, гора сверкающих цветных пакетиков с чипсами, нарезанный ломтиками ржаной хлеб и раскрытая картонная коробка с копченой мойвой.

– Да запер, не боись… – отозвался Женя, жадно присасываясь к горлышку пивной бутылки и отпивая его большими глотками, да так громко и аппетитно, что за бутылками потянулись и все остальные.

– Уж не знаю, что говорят в таких случаях, – произнес Кравцов, чувствуя, что все присутствующие теперь вынуждены воспринимать его как преемника покойного лидера Льдова, а потому и слушаться его во всем и что он теперь должен хотя бы в чем-то повторять поведение своего предшественника, чтобы походить на него и не дай бог не упустить момент, когда появилась возможность занять его опустевший трон. А сделать это можно только силой и напором, воспользовавшись безвластием, разбродом, чтобы, подавив чужую волю, навязать всем свою. Во всяком случае, Виктор, представив себе на мгновение, как бы, оказавшись сейчас на его месте, вел себя Льдов, продолжил уже с большей уверенностью, словно ощущая, как внутренняя сила Вадима переходит в него и наполняет и без того прочно заселенное мыслями и чувствами Вадима его собственное, кравцовское «я». – Пусть будет ему земля пухом, и царство ему небесное!

Вадим любил торжественность в речах, и чудовищный контраст между его пристрастием к пышности церемоний и простоте и грубости всего остального, что составляло их групповые забавы, заставлял сердце биться сильнее, чем от опия. Вот и сейчас от панихидных речей он запросто перешел бы к щекочущим нервы фактам, доставляющим небывалое удовольствие одним и страх другим. Но теперь, при Викторе Кравцове, в их компании произойдут перемены, пусть не такие резкие, как хотелось бы ему, новому лидеру, но все же достаточно радикальные. Жени Горкина здесь не будет вовсе: он, Кравцов, так решил, и этого вполне достаточно, чтобы другие его поддержали и, главное, ПОДЧИНИЛИСЬ. Горкин сбежал, когда они решили развлечься с девчонкой из интерната, с которой Тома Перепелкина перед этим выясняла отношения. Есть даже подозрение, что именно Горкин и насвистел тогда Ларчиковой, где они и чем занимаются, и теперь «класснуха», которая прикатила к посадкам ночью и все увидела своими глазами, вздумала шантажировать этим девчонок. А раз так, пусть господин Горкин отвечает за свои поступки и расплачивается либо выходом из компании, либо платит наличными (чего, кстати, никогда не практиковал Вадим, который штрафовал исключительно «натурой»). Пусть это будет нововведением. А что, деньги еще никогда и никому не помешали. Кроме того, это послужит уроком для остальных – чтобы неповадно было предавать своих.

– А о Голубевой ты тоже будешь держать речь? – спросила, облизывая от пива губы, Валя Турусова. – Мы что сюда, на поминки пришли?

Голос ее, высокий и дрожащий от волнения, звучал громко и вызывающе. Никто ничего не понял, однако Жанна Сенина, бросив вопросительный взгляд в сторону Тамары Перепелкиной, которая выглядела сегодня особенно элегантно в новом облегающем платье из красной эластичной ткани и явно пришла сюда не для траурных церемоний, осадила Валю, удивив всех присутствующих:

– Не на поминки, конечно, но не вспомнить про Наташу нельзя… Ведь на ее месте могла бы оказаться любая из нас…

– В смысле? – округлила глаза Валя и обвела удивленным взглядом всех сидящих за столом. – О чем это она?

– Она сдавала анализы, я сама провожала ее в платную поликлинику, прождала внизу, возле регистратуры – почти час, а она так и не вышла… Ну я и ушла, а буквально через полчаса встречаю ее – прикиньте! – в магазине – она спокойненько покупает себе сигареты. Выскользнула, оказывается, из больницы через другой выход, где флюорография, чтобы меня не видеть… Спрашивается, зачем же было звать меня с собой за компанию, чтобы потом от меня же и сбежать?..